Засада у Альтос-де-Эспиносы 9 страница

Мы провели расследование и заслушали свидетелей. Мнения разделились: одни прямо заявляли, что это было преднамеренное убийство, другие считали, что произошел несчастный случай. Но независимо от высказанных мнений, сам факт применения физического насилия по отношению к товарищу был вопиющим нарушением закона, и Лало Сардиньяс не первый раз позволял себе это. Положение было не из легких. Все знали Сардиньяса как отважного командира, непримиримого к нарушителям дисциплины, как человека, которому было присуще чувство самопожертвования. Смертного приговора требовали для него как раз те, кто не отличался особой дисциплинированностью.

Заслушивание свидетелей продолжалось до глубокой ночи. К тому времени к нам в лагерь прибыл Фидель. Он был решительно против того, чтобы выносить Лало Сардиньясу смертный приговор, но в то же время считал, что будет неразумно принимать решение, не выяснив мнения всех товарищей. В ходе суда Фиделю и мне выпала задача быть защитниками обвиняемого, который спокойно, без малейших признаков страха, наблюдал за разгоревшимися спорами вокруг его дальнейшей судьбы.

После долгих и страстных речей, в которых многие выступавшие требовали вынесения смертного приговора, настала моя очередь взять слово. Прежде всего я обратился ко всем с просьбой как следует вникнуть в суть дела, пытался объяснить, что случай с Лало Сардиньясом нужно рассматривать с точки зрения конкретных обстоятельств нашей борьбы и условий военного времени и что в конечном счете виновником случившегося являлся диктатор Батиста. Однако было видно, что мои слова прозвучали не очень убедительно перед той враждебно настроенной аудиторией.

Было уже поздно, а споры все еще продолжались. Мы зажгли факелы и несколько свечей. Затем в течение целого часа выступал Фидель. Он разъяснил нам, почему не следовало применять в отношении Лало Сардиньяса высшую меру наказания. В этой связи Фидель подробно остановился на всех наших недостатках, рассказал об отсутствии крепкой дисциплины, о совершаемых нами ежедневно ошибках, о наших личных слабостях; в заключение он заявил, что отвратительный сам по себе поступок Лало Сардиньяса был совершен в конечном счете и интересах укрепления дисциплины и что это нельзя было упускать из виду.

Голос Фиделя, его страстная речь, могучая фигура, озаряемая факелами, оказали сильное воздействие на людей, и многие из тех, кто настаивали на казни Сардиньяса, постепенно стали соглашаться со своим руководителем. В ту ночь еще раз подтвердилась огромная способность Фиделя убеждать людей.

Но не всех убедила темпераментная и красноречивая речь Фиделя. В конце концов, все сошлись на том, чтобы поставить на голосование каждое из двух предложений: немедленная казнь через расстрел или разжалование в рядовые. В ходе голосования, от результатов которого зависела судьба человека, накал страстей стал еще больше.

Голосование пришлось отложить, так как некоторые голосовали по два раза, а в результате продолжавшихся споров искажались смысл и условия этого голосовании. Мы еще раз разъяснили поставленные на голосование два предложения и попросили всех сразу высказать свое мнение. За подсчет голосов отвечал я.

Многие из нас любили Лало Сардиньяса; мы признавали его вину, но вместе с тем очень хотели спасти его жизнь, ибо он был нужный для революции человек. Помню, как одна совсем юная девушка по имени Онириа, которая только что прибыла в отряд, просила убитым голосом разрешить ей голосовать наравне со всеми. Ей разрешили, и после этого началось голосование.

Результаты этого необычного голосования были следующими: из 146 присутствовавших 76 человек высказались против вынесения смертного приговора, 70 - за. Лало Сардиньяс был спасен.

Но на этом все не закончилось. На следующий день группа бойцов, несогласных с мнением большинства, решила уйти из отряда. Среди них было много тех, кто не отличался высокими моральными качествами, но были и хорошие парни. Как ни парадоксально, но из отряда ушли Антонио Лопес, возглавлявший дисциплинарную комиссию, и несколько человек из его отделения. Я помню имена некоторых из них. Это были Курро, братья Канисарес, Пардо Хименес. Последний, хотя и был племянником министра в правительстве Батисты, принимал участие в нашей борьбе. О дальнейшей судьбе этих людей мне не известно, но что касается судьбы братьев Канасарес, то ее не назовешь героической. Не согласившись с мнением большинства и дезертировав в трудный для нас момент, они позже окажутся на службе у врагов революции и высадятся как предатели на Плайя-Хирон, чтобы бороться против своего народа. Один из них будет там убит, а другой захвачен в плен.

Случай с Лало Сардиньясом свидетельствовал и о другом. Росла политическая сознательность наших бойцов и командиров, в Повстанческой армии формировались силы, придававшие новые черты нашей революционной войне, креп моральный дух, выкристаллизовывалась идея о необходимости аграрной реформы и глубоких социальных изменений в общественной структуре, которую нужно было осуществить, чтобы оздоровить всю жизнь в стране. Однако все это наталкивалось на противодействие ряда элементов, которые примкнули и нашей борьбе в поисках приключений, а скорее, ради своих узкокорыстных целей.

От нас ушло еще несколько человек недовольных. Имена их я уже забыл, но одного из них, по имени Роберто, запомнил хорошо, впоследствии этот человек расскажет выдуманную им самим лживую историю обо всем случившемся в отряде некоему Конте Агуэро, который напечатает ее в журнале "Боэмия".

Что касается Лало Сардиньяса, то его отстранили от должности командир взвода и разжаловали в рядовые. Он был включен в состав небольшого дозора, которому предстояло действовать против батистовцев. Лейтенант Хоакин де ла Роса, дядя Лало Сардиньяса, решил сопровождать своего племянника. Вместо Лало Сардиньяса Фидель прислал ко мне одного из лучших своих людей - Камило Сьенфуэгоса, который стал капитаном и командовал передовым отрядом нашей колонны.

В тот период в районе наших боевых действий объявилась контрреволюционная банда, которая, прикрываясь именем революции, совершала преступления и терроризировала местных жителей. Поэтому задачей Камило Сьенфуэгоса было совершить форсированный марш в район населенных пунктов Каракас и Ломон и выловить этих бандитов, чтобы в последующем предать их суду.

 

Борьба против бандитизма

 

В условиях гор Сьерра-Маэстры мы могли свободно контролировать довольно большую территорию. Здесь были места, по которым вряд ли когда ступала нога батистовского солдата. Но органы нашей местной власти в освобожденных районах были слабо организованы и не могли эффективно бороться с мародерами, которые, прикрываясь именем революции, занимались открытым грабежом, бандитизмом и совершали другие преступные акты.

Кроме того, политическая обстановка в Сьерра-Маэстре была все еще довольно неустойчивой. Местные жители отличались низким политическим сознанием, и нахождение поблизости правительственных войск в большой степени мешало нам преодолеть этот недостаток.

Противник снова сжимал вокруг нас кольцо окружения. Имевшиеся у нас различные данные говорили о том, что батистовцы опять намереваются двинуться в Сьерра-Маэстру. Этого было достаточно, чтобы вызвать панику у жителей освобожденных нами районов. Некоторые из них, слабые духом, старались покинуть родные места, чтобы избежать возможных репрессий со стороны батистовских палачей. Санчес Москера разбил свой лагерь в поселке Минас-де-Буэйсито.

Но, несмотря на все эти опасности, наш отряд спокойно занимался своим делом в долине Эль-Омбрито. В заброшенных горах Сьерра-Маэстры мы впервые приступили к хозяйственной деятельности - к строительству хлебопекарни. Эта долина, где была создана партизанская база, являлась своего рода воротами для партизанских сил. Молодые люди, желавшие присоединиться к повстанцам, группами приходили сюда. Здесь они некоторое время находились в распоряжении крестьян, которые сотрудничали с нами.

Начальником этого приемного пункта был местный житель по имени Аристидио. Он пришел в наш отряд незадолго до боя под Уверо, но в нем не участвовал, так как накануне упал и сломал ребро. После этого случая он не проявлял особого желания оставаться в отряде.

Аристидио являл собой типичный пример крестьянина, который присоединился к революции, ясно не представляя себе ее значения. Поразмыслив над сложившейся обстановкой, он пришел к выводу, что будет благоразумнее для него держаться подальше "от всего этого". Поэтому он продал за несколько песо свой револьвер и принялся болтать языком по всей округе, что он не дурак и не желает погибнуть ни за понюшку табаку в своем собственном доме, когда из того района уйдут партизаны, и что он вступит в контакт с правительственными войсками. Из нескольких источников мне стало известно о настроениях этого крестьянина. Революция переживала трудные времена. Поэтому, пользуясь предоставленными мне как начальнику целого гарнизона полномочиями, я приказал арестовать Аристидио. Его судил военный трибунал и вынес ему смертный приговор.

Теперь, спустя много лет, мы можем спросить себя: действительно ли он был настолько виновен, чтобы приговорить его к высшей мере наказания, или можно было избежать этого и спасти ему жизнь? Война - вещь жестокая, и в период, когда противник владел инициативой и его агрессивность усиливалась, надо было пресекать любые попытки к измене. Случись это несколькими месяцами раньше, когда повстанческое движение было еще слабым, или несколькими месяцами позже, когда мы чувствовали себя уже сильнее, Аристидио не был бы расстрелян. Но ему не повезло, так как он изменил нам в момент, когда мы были достаточно сильны, чтобы безжалостно карать за такие преступления, но были еще слабы, чтобы наказывать по-другому, поскольку мы не располагали ни тюрьмами, ни исправительными колониями.

Временно покидая район нашего постоянного базирования, мы выступили в направлении к Лос-Кокос, что на реке Магдалена, и там должны были соединиться с силами Фиделя, чтобы сообща ликвидировать действовавшую в районе Каракаса банду, возглавляемую китайцем Чаном. Выдавая себя за революционеров, бандиты грабили, истязали и убивали крестьян. На ликвидацию банды ушло примерно десять дней.

Когда мы прибыли на место, там уже находилась передовая группа Камило Сьенфуэгоса, которой удалось захватить несколько бандитов, в том числе и их главаря. На состоявшемся суде, кроме Чана, к смертной казни был приговорен и пойманный в это же самое время один крестьянин, выдававший себя перед местными жителями за связного Повстанческой армии. Этот бандит изнасиловал несовершеннолетнюю крестьянскую девочку. Суду подверглись и другие участники банды. Это были в основном городские жители и местные крестьяне, обманутые китайцем Чаном, который обещал им легкую и привольную жизнь. Большинство из них были оправданы, но троих было решено подвергнуть символическому расстрелу и тем самым серьезно проучить их.

Чан и крестьянин, обвиненный в изнасиловании, были казнены в лесу. Их привязали к дереву и расстреляли. Перед казнью оба они сохранили чрезвычайное спокойствие. Крестьянин смотрел на нацеленные в него винтовки широко открытыми глазами и смерть встретил со словами: "Да здравствует революция!" Что касается Чана, то перед казнью он попросил, чтобы его исповедовал святой отец Сардиньяс. Мы не могли выполнить его просьбу, так как священник в то время находился где-то в районе нашего постоянного базирования. Тогда Чан пожелал, чтобы мы были свидетелями его последней молитвы. Он думал, что публичное исповедование могло служить ему как смягчающее обстоятельство на том свете.

Затем состоялся символический расстрел трех участников банды, которые в наибольшей степени были причастны к преступлениям китайца Чана. Но Фидель считал, что необходимо дать им возможность исправиться. Мы завязали им глаза и заставили пережить мучительные минуты перед "казнью". Прогремели три выстрела, и эти парни поняли, что остались живыми. Один из них бросился ко мне и в порыве благодарности наградил меня звонким поцелуем, будто я был его родным отцом. Свидетелем описанных мной событий являлся агент ЦРУ Эндрюс Сейнт Джордж. Его репортаж, опубликованный в журнале "Лук", получил премию и считался сенсацией года в стране.

Сейчас может показаться слишком жестоким такой способ наказания, но применить тогда другой вид наказания в отношении этих людей было невозможно. Хотя они и совершили тяжкие преступления, но смертной казни все-таки не заслуживали. Вскоре все трое вступили в Повстанческую армию. Двое из них мужественно сражались в течение всей войны, а третий долгое время находился в моем отряде. И когда в разговорах заходила речь о разных эпизодах войны и кто-нибудь из товарищей подвергал сомнению правдивость его слов, он с чувством говорил: "Я не боюсь смерти. Че - тому свидетель " - и начинал вспоминать случай со своим "расстрелом".

Спустя два или три дня были схвачены еще несколько человек из состава банды. Их казнь особенно была тяжела для нас. Среди них находились крестьянин, по имени Дионисио, и его шурин Хуан Лебрихио, с первых дней поддерживавшие Повстанческую армию. Вместе с Хуаном Лебрихио Дионисио, который помог нам разоблачить предателя Эутимио Герру и который принес большую пользу во время одного из самых трудных периодов нашей революции, позже стали очень сильно злоупотреблять нашим доверием. Пользуясь предоставленными им полномочиями, они присваивали себе продовольствие, которое нашим подпольным организациям удавалось с большим трудом переправлять из городов, тайно забивали принадлежавший нам скот и вырученные от продажи мяса деньги присваивали себе. Встав на этот скользкий путь, они уже не могли остановиться и катились все дальше вниз, пока не совершили убийство.

В ту пору в Сьерра-Маэстре богатство и благополучие мужчины измерялось главным образом количеством жен, которых он мог содержать. Дионисио, следуя этому неписаному правилу и считая себя влиятельным лицом, уполномоченным революцией, имел три дома, в каждом из которых содержал жену и большие запасы продовольствия. Во время суда Дионисио, выслушав, как Фидель гневно обвинял его в предательстве, в злоупотреблении доверием и моральном разложении, с крестьянским простодушием ответил, что жен у него было не три, а две, так как одна была законная.

На этом суде мы приговорили к смерти и двух пойманных с поличным шпионов Масферера, а также одного юношу по фамилии Эчеварриа. Он происходил из известной семьи, помогавшей повстанцам, а один из его братьев участвовал в высадке со шхуны "Гранма". Но этот юноша (мы все его звали Косой) организовал небольшую группу и, поддавшись искушению, встал на путь вооруженного бандитизма на территории, контролируемой Повстанческой армией.

Последние дни перед казнью Эчеварриа держался хорошо. Он полностью признавал свою вину и очень не хотел, чтобы его расстреляли. Юноша умолял, чтобы ему позволили умереть в бою, и клялся, что сам будет искать смерти, только лишь избежать бы позора для своей семьи. Уже будучи приговоренным к расстрелу, он написал большое трогательное письмо своей матери, в котором объяснял ей справедливость вынесенного ему приговора и призывал ее быть верной делу революции.

Последним, кого казнили в этот период, был человек по прозвищу Маэстро. Это был удивительный тип, которого я хорошо узнал, когда больным скитался с ним в горах. Вскоре он, сославшись на какую-то болезнь, ушел из отряда и окунулся в разгульную жизнь. Этот бандит докатился до того, что, выдавая себя за врача, пытался изнасиловать нуждавшуюся в медицинской помощи крестьянскую девочку.

Все приговоренные к расстрелу, за исключением двух шпионов, умерли со словами о революции. Я сам не был на казни, но очевидцы рассказывают, что, когда присутствовавший на этот раз святой отец Сардиньяс обратился к одному из приговоренных к смерти со своей молитвой, тот ответил: "Послушай, святой отец, помолись за кого-нибудь другого. Я не очень-то верю во все это".

Таковы были некоторые из тех людей, которые делали революцию. Поначалу мятежные и нетерпимые по отношению к любой несправедливости, бунтари-одиночки, они постепенно привыкали удовлетворять свои личные потребности, используя авторитет Повстанческой армии, и не проявляли никакого интереса к низвержению существовавшего социального строя. А выйдя из-под нашего контроля, который в тех условиях было довольно трудно поддерживать, они начинали совершать действия, которые неизбежно заканчивались преступлениями против революции. Некоторые из этих людей были прощены ею, но другие заплатили за это своими жизнями. Сама обстановка требовала от нас твердой рукой навести порядок, пресечь любое проявление недисциплинированности, покончить с анархическими элементами, которые вставали на путь преступлений, компрометируя наше дело.

Дионисио и Хуан Лебрихио были не хуже, чем другие прощенные нами люди. Более того, Эчеварриа мог бы стать героем революции, настоящим борцом, как его два брата - офицеры Повстанческой армии. Но в тех конкретных условиях они должны были заплатить за свои преступления против революции ценой своих жизней.

Вначале я сомневался, указывать фамилию Эчеварриа в этих воспоминаниях или нет. В конце концов, я решил, что это нужно сделать, так как этот юноша перед лицом смерти вел себя достойно, по-революционному, и было видно, что он ясно сознавал всю справедливость вынесенного ему приговора. Поэтому смерть Эчеварриа не была позорной; она послужила хотя и трагическим, но хорошим уроком, который помог многим понять, что наша революция - дело кристально чистое, не имеющее ничего общего с действиями бандитов, за которых нас старались выдать Батиста и его клика.

На суде впервые выступил в качестве адвоката Сори Марин, который из-за какой-то ссоры с городским руководством "Движения 26 июля" нашел убежище в горах Сьерра-Маэстры. После победы революции он стал министром сельского хозяйства и оставался на этом посту до принятия Закона об аграрной реформе. Сори Марин не пожелал поставить своей подписи под этим законом, так как не хотел брать на себя никаких обязательств.

После завершения нелегкой миссии по наведению порядка и спокойствия во всей округе, которая отныне переходила под наше управление, мы выступили в обратный путь в район Эль-Омбрито. Отряд имел три взвода. Первым командовал Камило Сьенфуэгос, командирами отделений у него были лейтенант (ныне майор) Орестес, а также лейтенанты Больдо, Лейва и Нода. Второй взвод находился под командованием капитана Рауля Кастро Меркадера, а отделениями командовали лейтенанты Альфонсо Саяс, Орландо Пупо и Пако Кабрера. Третьим взводом командовал Сиро Редондо, командирами отделений у которого были лейтенанты Вило Акунья, Феликс Рейес, Уильям Родригес и Карлос Мас.

Командование отряда включало небольшой штаб, начальником его был Рамиро Вальдес, и группу управления, которой руководил лейтенант Жоэль Иглесиас. Последнему не исполнилось еще и шестнадцати лет, а подчиненными у него были люди, которым перевалило за тридцать. Он уважительно обращался к ним на "вы", когда отдавал приказания. Те хотя и говорили ему "ты", но точно выполняли все его приказания и распоряжения.

В конце октября 1957 года мы вновь обосновались в долине Эль-Омбрито и приступили к проведению ряда работ с целью превратить наш лагерь в хорошо укрепленный район. Из Гаваны в отряд прибыли двое студентов, один с инженерного факультета, а другой - с ветеринарного. С их помощью мы начали составлять проект небольшой гидроэлектростанции, которую собирались построить на реке Эль-Омбрито, а также готовиться к изданию нашей партизанской газеты. Для этого у нас имелся старенький мимеограф, привезенный из города. На нем были напечатаны первые номера газеты "Эль Кубано либре". Ее главными редакторами и первыми издателями были студенты Хеонель Родригес и Рикардо Медина.

Так постепенно, окруженные большой заботой и теплотой со стороны местных жителей, особенно нашей давнишней знакомой - "старушенции Чаны", как мы все ее звали, мы закладывали основы для нашей постоянной дислокации. Нам наконец удалось завершить сооружение небольшой хлебопекарни. Мы разместили ее в заброшенной крестьянской хижине, чтобы не строить новой мишени для вражеской авиации.

Перед Новым годом мы изготовили огромный красно-черный флаг "Движения 26 июля" с надписью: "С Новым, 1958 годом!" Флаг был поднят на одной из вершин с таким расчетом, чтобы его видели жители поселка Минас-де-Буэйсито, откуда наш отряд ждал наступления правительственных войск под командованием Санчеса Москеры. Батистовцы готовились к очередному вторжению в наши районы. Мы в свою очередь, хотя и были заняты в то время установлением новых органов власти на освобожденных территориях, также готовились к отражению вражеского наступления, укрепляя подступы к району нашего базирования - Эль-Омбрито.

 

Убитый щенок

 

Был ясный день, что не так часто случается в горах Сьерра-Маэстры. Мы осторожно шли вслед за отрядом Санчеса Москеры, продвигавшимся по Агуа-Ревес - одной из наиболее труднопроходимых горных долин в бассейне реки Туркино. По дороге нам попадались следы "деяний" этого закоренелого убийцы: сожженные крестьянские хижины, повсюду горе и затаенная ненависть. По пути своего следования отряд Санчес Москеры неизбежно вынужден был начать подъем в горы в одном из двух или трех проходов, туда, где должен был находиться Камило со своими людьми. Противник мог также пройти по проходу через горный массив Невада, или по проходу Хромого, или, как теперь его называют, проходу Смерти.

Камило Сьенфуэгос с 12 бойцами поспешно выступил навстречу врагу. По дороге он должен был разделить свою группу и расставить бойцов в трех различных местах, чтобы задержать вражеский отряд, насчитывавший более ста человек. Моя задача заключалась в том, чтобы напасть на Санчеса Москеру с тыла, окружить и запереть в долине, а затем совместными усилиями ликвидировать его. Поэтому, стараясь не обнаруживать себя и обходя еще дымившиеся крестьянские хижины, подожженные солдатами на своем пути, наш отряд постепенно сближался с противником, который двигался внизу по узкой горной долине. Сколько было солдат, мы не знали, но до нас уже доносились их отдельные выкрики. Все было бы хорошо, если бы не новый наш спутник охотничий щенок, появившийся в нашем отряде несколько недель назад. Несмотря на то что Феликс Рейес несколько раз пытался отогнать его в сторону нашего лагеря, где остались повара, щенок продолжал бежать вслед за нами.

В том месте Сьерра-Маэстры очень трудно передвигаться из-за отсутствия тропинок. Нам приходилось буквально продираться сквозь плотную стену деревьев и кустарников, покрывавших склоны гор; перепрыгивать через стволы мертвых деревьев, наполовину покрытых свежими зарослями. Каждый шаг давался с большим трудом, но нам нельзя было потерять из виду "гостей".

Наша колонна двигалась с величайшей предосторожностью. И только изредка звук сломанной под ногами ветки врывался в естественный для этих горных мест шум. Неожиданно раздался отчаянный и нервный лай щенка: он застрял в зарослях и звал своих хозяев на помощь. Кто-то помог выбрался собачонке, и все вновь двинулись вперед. Однако, когда мы решили немного передохнуть около какого-то ручья - один из нас наблюдал с высоты за движением противника, - щенок вновь истошно завыл, боясь, что его могут оставить на произвол судьбы.

Помню, как я резко тогда приказал Феликсу: "Позаботься о том, чтобы эта псина больше не выла. Прикончи ее. Она не должна больше лаять!" Феликс осмотрел на меня невидящим взглядом. Его и щенка окружили измученные переходом бойцы. Не торопясь, он вытащил веревку, окрутил шею собаки и начал постепенно сдавливать. Вскоре движения хвоста щенка стали резкими в такт жалобному хрипу, вырывавшемуся из стиснутой веревкой глотки. Не знаю, сколько времени все это продолжалось, но нам всем оно показалось нескончаемо долгим. Наконец щенок, издав последний предсмертный хрип, затих. Он так и остался там лежать, на ветках, весь поникший, с запрокинутой набок мордочкой.

Мы двинулись дальше в путь. Никто не проронил ни слова о случившемся. За это время отряд Санчеса Москеры ушел немного вперед, и нам нужно было догонять его. Неожиданно раздались выстрелы. Не теряя ни минуты, мы начали быстро спускаться по склону в поисках кратчайшего пути к противнику. Судя по всему, люди Камило Сьенфуэгоса уже вступили в бой. Однако прошло немало времени, пока мы добрались до крестьянской хижины, где, как мы считали, произошло столкновение, но там никого не оказалось. Стрельба неожиданно прекратилась. Все бойцы находились в состоянии напряженного ожидания. Посланные вперед двое разведчиков поднялись к проходу Хромого. Вскоре они вернулись, сообщив, что нашли наверху свежую могилу, а в ней каскито^[12]. Разведчики принесли найденные в карманах убитого документы. По всему было видно, что здесь шел бой и что убитый солдат был из отряда Санчеса Москеры. Но больше мы ничего не узнали.

Обескураженные, мы повернули назад. Проведенная нами на обратном пути разведка показала, что на обоих склонах имелись следы прошедших недавно людей, но большего обнаружить нам не удалось.

Возвращались мы медленно и шли уже по дороге, проходившей по самой долине. Достигнув к вечеру деревни Мар-Верде, отряд остановился на отдых в пустой хижине. Вскоре был готов ужин: вареная свинина и немного юки^[13]. Кто-то затянул песню, подыгрывая себе на гитаре.

Стемнело. Тихо звучала мелодия какой-то сентиментальной песни. Чувствовалось, что все очень устали от долгого перехода и, постепенно замолкая, устраивались на отдых. Рядом со мной, усевшись прямо на землю, ужинал Феликс Рейес. Обглодав кость, он бросил ее недалеко от себя. Крутившаяся около него хозяйская собака ухватила эту кость и стала грызть. Феликс погладил ее по голове. Собака с благодарностью посмотрела на Феликса, а тот в свою очередь посмотрел на меня. Наши взгляды неожиданно встретились, и мы оба почувствовали себя виноватыми и взволнованными. Казалось, что на нас смотрел кроткими глазами другой собаки, глазами, в которых можно было прочитать упрек, убитый щенок.

 

Бой за Мар-Верде

 

После спокойно проведенной ночи в деревне Мар-Верде я проснулся рано. Мы не спеша позавтракали и стали поджидать нескольких связных, которых мы послали накануне, чтобы выяснить, где находились группы наших бойцов, оставшиеся в горах.

С первыми лучами солнца к нам явился крестьянин и принес тревожную новость: он видел, как несколько солдат ловили кур в одном из брошенных домов всего в полукилометре от нас. Я тут же послал его обратно и попросил подробней разузнать о противнике. Хотя он не полностью выполнил мое задание, все-таки ему удалось выяснить, что в одном или двух километрах отсюда разбила лагерь большая группа батистовцев. Без сомнения, это был отряд Санчеса Москеры.

Необходимо было срочно организовать нападение на противника, окружить и уничтожить его. Но для этого прежде всего надо было установить, по какому маршруту Санчес Москера двинется дальше. Он мог воспользоваться двумя дорогами. Первая из них - к Минас-де-Буэйсито - проходила через населенный пункт Санта-Анна и поселок Калифорния, а вторая - более короткая и менее сложная - шла вдоль течения реки Туркино к деревушке Окухаль, расположенной у подножия пика Туркино. Вероятнее всего, противник мог пойти именно по второй дороге, но для этого ему пришлось бы двигаться в противоположном направлении.

Мы срочно выслали своих людей в обоих направлениях, чтобы точно определить, по какой же дороге двинется Санчес Москера. В случае же если бы батистовцы направились к горному массиву Невада, нам необходимо было быстро упредить их и не позволить выйти из окружения. Эта задача возлагалась на группу Камило Сьенфуэгоса, которая за день до этого вела бой в районе Альтос-де-Конрадо. О ее точном местонахождении мы еще пока не знали.

Вскоре прибыли связные от нескольких наших групп. Стало известно, что резерв отряда, находившийся в Эль-Омбрито, выступил в направлении горного массива Невада. Поступило сообщение и от Камило Сьенфуэгоса, который уже находился в районе этого массива. Посланный к Камило связной должен был сообщить ему, чтобы он не вступал в бой до тех пор, пока противник не попытается выйти из окружения в районе Невады. Отделения лейтенантов Ноды и Вило Акуньи выступили в западном направлении, а взвод капитана Рауля Кастро Меркадера - в восточном. Таким образом, кольцо окружения замкнулось. Небольшая группа под моим командованием должна была устроить засаду и встретить противника, если бы он попытался прорваться к морю.

На рассвете, когда все приготовления были закончены, показалась передовая группа вражеской колонны, которая продвигалась вдоль небольшого горного ручья, впадающего в реку Туркино. Противник шел прямо в направлении нашей засады.

Место засады окаймлялось небольшим возвышением и позволяло нам хорошо замаскироваться, но в то же время оно имело ограниченный сектор огня и наблюдения. В стороне от дороги стоял небольшой холм, на вершине которого росло дерево манго. Я взобрался на дерево и внимательно следил за приближавшимся противником. Выстрелами по впереди шедшим солдатам я должен был дать сигнал к началу боя. В метре или двух от дерева находились Жоэль Иглесиас и другие бойцы. Наша позиция позволяла нам успешно действовать только в начале боя. Мы учитывали, что подвергшийся внезапному нападению противник отойдет назад, чтобы занять выгодный рубеж, и тем самым позволит и нам сменить наши позиции.