Мировой порядок и его правила

Вариант 1.

Глобальная энергетическая проблема — это проблема обеспечения человечества топливом и энергией в настоящее время и в обозримом будущем. Главной причиной возникновения глобальной энергетической проблемы следует считать быстрый рост потребления минерального топлива в XX в. Если развитые страны решают эту проблему прежде всего за счет замедления роста своего спроса путем снижения энергоемкости, то в остальных странах идет сравнительно быстрый рост энергопотребления. К этому может добавиться растущая конкуренция на мировом рынке энергоресурсов между развитыми странами и новыми крупными индустриальными странами (Китай, Индия, Бразилия). Все это может обусловливать значительные колебания в уровне мировых цен на энергоресурсы и серьезно влиять на динамику спроса и предложения, а также производства и потребления энергетических товаров.

Вариант 2.

Экологический потенциал мировой экономики все больше подрывается хозяйственной деятельностью человечества. Человечество нуждается в развитии всех стран мира с учетом настоящих потребностей, но не подрывающем интересы будущих поколений.

Процессы деградации окружающей среды могут иметь самовоспроизводящийся характер, что грозит обществу необратимым разрушение и исчерпанием ресурсов. Уничтожение лесов, дефицитаризация качественной питьевой воды, ухудшение состояния воздуха и почв, превращение в редкость и дорогое удовольствие чистых пляжей и незагрязнённых полей, радиоактивные следы человеческой деятельности – всё это (и не только это) ставит перед человечеством один из важнейших вызовов в его истории.

Вариант 3.

Глобальная демографическая проблема распадается на два аспекта: демографический взрыв в ряде стран и регионов развивающегося мира и демографическое старение населения развитых и переходных стран. Для первых решением является повышение темпов экономического роста и снижение темпов роста населения. Для вторых — эмиграция и реформирование пенсионной системы.

Взаимосвязь роста населения и экономического роста длительное время является предметом исследования экономистов. В результате исследований выработалось два подхода к оценке влияния роста населения на экономическое развитие. Первый подход в той или иной степени связан с теорией Мальтуса, который полагал, что рост населения опережает рост продовольствия и поэтому население мира неизбежно беднеет. Современный подход к оценке роли народонаселения на экономику является комплексным и выявляет как положительные, так и негативные факторы влияния роста населения на экономический рост.

Вариант 4.

Проблема Мирового океана — это проблема сохранения и рационального использования его пространств и ресурсов. В настоящее время Мировой океан как замкнутая экологическая система с трудом выдерживает во много раз усилившуюся антропогенную нагрузку. Состояние воды, здоровье биоценозов водоёмов, сохранение систем водообращения, хищническое истребление обитателей морей, браконьерство создали реальную угрозу загрязнения и даже гибели Мирового океана.

Задание 2. «Экономические проблемы глобального мира».

На основе текста о конкретной экономической проблеме указать на

1) Причины этой проблемы;

2) Проявления (с социологическими / статистическими индикаторами) этой проблемы

3) Социальные последствия (наиболее весомые и наиболее зависящие именно от этой проблемы)

4) Специфику на территории Украины: нужно ли её решать для Украины, какова её длительность, представленность, история, перспективы для Украины; каковы возможные инструменты решения.

Ожидаемый объём – 5.000 – 7.000 знаков (с пробелами)

Кевин Бэйлз Одноразовые люди. Новое рабство в глобальной экономике. — М: Новый хронограф, 2006. — 304 с., с. 29-31.

Новое рабство и глобальная экономика.

Какую же долю составляет рабский труд в глобальной экономике? Понятно, что определить точный вклад очень сложно, поскольку нет никакой достоверной информации о большинстве форм рабства. Тем не менее некоторые приблизительные оценки возможны. Сельскохозяйственные рабочие, попавшие в кабалу после получения в долг суммы примерно в $50 (ее можно рассматривать как стоимость покупки рабочей силы), приносят до 100% чистой прибыли рабодержателю. Если в мире существует примерно 18 миллионов таких рабочих, порождаемый ими годовой доход составит порядка $860 миллионов, пусть и распределенных среди примерно 5 миллионов рабовладельцев. Если 200 000 женщин и детей - вполне достоверная оценка - вынуждены заниматься проституцией и если мы примем за образец схему организации этого бизнеса в Таиланде, тогда эти рабы приносят годовой доход в $10,5 миллиардов.

Если усреднить эти суммы и учесть, что в мире существует 27 миллионов рабов, то годовой доход, приносимый рабами, составит около $13 миллиардов. Это очень грубая оценка. Конечно, в глобальной перспективе это сумма невелика, $13 миллиардов - это примерно столько, сколько голландцы потратили в прошлом году на туризм, или существенно меньше стоимости компании Майкрософт, основанной Биллом Гейтсом.

Хотя непосредственное значение рабского труда в мировой экономике может казаться относительно небольшим, косвенное его влияние оказывается очень существенным. Например, добываемый рабами древесный уголь является определяющим в производстве стали в Бразилии. Большая часть этой стали далее идет на производство машин, деталей и других товаров, которые составляют до четверти бразильского экспорта. Только Великобритания импортирует товаров из Бразилии на сумму до $1,6 миллиардов ежегодно, Соединенные Штаты - значительно больше. Рабство сокращает производственные расходы; эта экономия может передаваться по всей экономической цепочке, в конце концов достигая магазинов в Европе или Северной Америке в виде более низких цен или более высокого уровня прибыли для торговцев. Товары, непосредственно произведенные рабами, экспортируются, повторяя тот же самый шаблон. Более вероятно, что товары, непосредственно произведенные рабами или собранные из произведенных ими частей, скорее увеличивают прибыль, чем снижают потребительские цены, поскольку они вливаются в общий поток продукции.

Мне хочется верить, что большинство западных потребителей, если бы они могли отличить товары, произведенные рабами, постарались бы избежать такой покупки, несмотря на более низкие цены этих товаров. Но потребители, ориентируясь на выгодную сделку, обычно не интересуются, почему этот продукт такой дешевый. Давайте смотреть фактам в лицо: всегда ориентируясь на более выгодную сделку, мы, возможно, выбираем продукцию, произведенную рабами, не зная, что же мы покупаем. Так рабство вплетается в мировую экономику способами, которых еще сложнее избежать. Рабочим, делающим детали компьютеров или телевизоров в Индии, можно платить такую низкую зарплату частично потому, что еда, произведенная рабами, очень дешева. Это снижает стоимость производимых ими товаров, и заводы в Северной Америке или Европе, оказавшись не в состоянии конкурировать с задаваемым ими уровнем цен, закрываются. Рабство в любом из регионов угрожает реальной занятости повсюду.

То, что рабство - международная экономическая деятельность, говорит кое-что о том, как с ним можно и как нельзя бороться: практически нет никакого экономического контроля над рабовладением и работорговлей. Рассмотрим для сравнения деятельность колумбийских наркобаронов. Этих людей редко арестовывают за производство или распространение наркотиков. Раз за разом их ловят на финансовых махинациях: неуплате налогов, отмывании денег, подделке финансовых документов. В конце 1996 года один из кокаиновых картелей потерял $36 миллионов, которые были конфискованы Департаментом юстиции США по обвинению в отмывании денег. Борьба с преступниками путем расследования их финансовой деятельности и применение к ним международных экономических санкций оказалась эффективной, тем не менее эти способы борьбы редко применяются по отношению к такому преступлению, как рабовладение. Силы таких мощных организаций, как Мировой банк, органы государственного регулирования, торговые организации, региональные таможни, общества потребителей, могут быть использованы, чтобы свести на нет выгоды от использования рабов.

Задача 3. «Демографические проблемы глобального мира».

Изучить предоставленные Вам графики с различными статистическими показателями по 3 государствам.

1) Определить не более 4 показателей тех факторов, которые оказывают наибольшее воздействие на рождаемость, выражаемую в коэффициенте желаемой рождаемости (количество родов на одну женщину).

2) Охарактеризовать и сопоставить демографическую ситуацию в государствах, используя выбранные показатели.

3) Сформулировать прогнозы относительно развития демографической ситуации в указанных государствах с учетом выделенных факторов.

4) Определить актуальность связи выделенных факторов с коэффициентом желаемой рождаемости для Украины.

Объём текста – 3.000-4.000 знаков

(Пакистан, Нигерия, Бангладеш)

Задание 4. «Военные и террористические угрозы в глобальном мире»

Выявить:

1) Основной тезис, который выдвигает и отстаивает автор. Экспликацию тезиса, его специфики по сравнению с известными Вам концептуальными положениями других авторов (социологов, политологов, культурологов и т. д.). Описание онтологической и гносеологической стороны проблемной ситуации, которая стала предпосылкой для выдвижения данного тезиса. Укажите, какие ещё тезисы выдвигает автор.

2) Основные аргументы, с помощью которых автор обосновывает основной тезис. Приведите как можно больше аргументов, подтверждающий данный тезис. В качестве аргументов могут выступать, в частности: а) теоретические и эмпирические обобщения, б) утверждения о фактах, в) дефиниции основных понятий. Как автор аргументирует второстепенные тезисы, присутствующие в тексте?

3) Реконструкцию процедуры демонстрации, к которой прибегает автор, аргументируя связь тезиса и аргументов. Покажите, что тезис действительно следует из принятых аргументов.

4) Укажите основные проявления (с социологическими и/или статистическими индикаторами) затронутой в тексте проблемы, её социальные последствия (наиболее весомые и наиболее зависящие именно от этой проблемы).

Укажите, какие основные инструменты решения затронутых автором текста проблем.

Объём текста – 8.000 – 10.000 знаков.

Хомски Н.«Новый военный гуманизм: уроки Косова»: Праксис. – Москва, 2000 г.

Мировой порядок и его правила

«Одно из обвинений, которое редко приводится в американской прессе, но зато поддерживается многими людьми за рубежом, состоит в том, что бомбардировки Югославии явились вопиющим нарушением суверенитета и международного законодательства», — отмечал Сердж Шмеманн в завершении длинной обзорной передовой статьи относительно последствий этой войны1. Причины такого контраста между национальной прессой и мнением мировой общественности легко понятны тем, кто не может позволить себе «сознательного игнорирования», некоторые примеры которого мы уже приводили.

Несмотря на отчаянные старания идеологов доказать, что дважды два будет пять, нет никаких серьезных причин сомневаться в том, что натовские бомбардировки еще более подрывают и без того хрупкую структуру международного законодательства. США, как мы уже видели, ясно дали понять это еще во время дебатов, предшествовавших принятию окончательного решения НАТО. Чем больше общественность узнавала о регионе конфликта, тем более резкой в целом становилась ее оппозиция Вашингтону, который настаивал на применении силы, причем даже оппозиция внутри самого НАТО (Италия и Греция). Подрыв международного законодательства — явление опять же не новое, другой недавний пример: бомбардировки Ирака, предпринятые США и Соединенным Королевством в декабре 1998 года и явившиеся жестом небывалой наглости и презрения по отношению к Совету Безопасности; даже время этих бомбардировок совпало с его чрезвычайной сессией, призванной решить, как преодолеть данный кризис. А вот еще одна иллюстрация: за несколько месяцев до иракских событий Клинтон разрушил добрую половину фармацевтического производства в маленькой африканской стране, — в качестве очередного подтверждения неоспоримой истины, что стрелка нашего «нравственного компаса» никогда не отклоняется от справедливости и правоты. Этот факт остался практически незамеченным, как какой-то малозначительный курьез, хотя подобные же разрушения американской промышленности исламскими террористами наверняка вызвали бы несколько иную реакцию. Вероятно, это пример того самого «конструктивного сдерживания», к которому советует прибегать STRATCOM, т. е. нацеленности на то, что сейчас «более всего значимо в рамках данной культуры», — здесь это судьба детей, умирающих от легко излечимых болезней.

Было бы излишне в очередной раз указывать на то, что существует и куда более обширная летопись событий, которой мы тоже могли бы уделить внимание прямо сейчас, поскольку ее факты можно рассматривать как примеры, выявляющие именно те «практики и обычаи», которыми принято обосновывать право большинства цивилизованных государств «делать то, что кажется им справедливым» при помощи силы.

Надо полагать, — и это будет близко к истине, — что возможность дальнейшего разрушения мирового порядка сейчас уже не имеет значения, подобно тому, как это было в 1930-х. Презрение главной мировой державы относительно структуры мирового порядка приняло столь запредельные формы, что здесь уже практически нечего обсуждать. Обзор истории внутренних политических документов доказывает, что нынешняя позиция этого государства восходит к куда более давним дням — еще к первому меморандуму только что сформированного Совета национальной безопасности, вышедшему в 1947 году. В годы правления Кеннеди эта позиция стала обретать открытые очертания, как, например, в том случае, когда видный государственный деятель и советник Кеннеди Дин Эчисон, оправдывая блокаду Кубы 1963 года, информировал «Американское общество международного законодательства» о том, что «правильность» американского ответа «на вызов… силе, позиции и престижу Соединенных Штатов… не подлежит юридическому суду». «По Эчисону, единственная цель разговоров о международных законах, просто „приукрасить наши позиции этосом, вытекающим из самых общих моральных принципов, которые лежат в основе юридических доктрин», — и лишь там, где это уместно.

Во времена Рейгана и Клинтона основное новшество заключалось в том, что нарушение США международных законов и торжественных обязательств приняло уже совершенно открытые формы и даже во всеуслышание констатировалось на Западе как «новый интернационализм», возвещающий прекрасную новую эру, уникальную в человеческой истории. Как мы уже говорили, в традиционных вотчинах цивилизованных государств эти достижения воспринимались по-разному, и по самым разным причинам становились поводами для волнения даже некоторых политических аналитиков ястребиного толка.

Окончание холодной войны дало возможность превзойти в цинизме даже Эчисона. Больше нет необходимости склонять голову перед мировым порядком, теперь такое послушание, по-видимому, вообще не в почете, так как цивилизованные государства делают все, что хотят, не заботясь о том, что могут напугать или оскорбить мировую общественность. Как совершенно ясно доказывают наши последние достижения, без международного законодательства можно обойтись, — хватит и менеджмента, основанного на собственных доктринах, чтобы «приукрасить наши позиции этосом, вытекающим из самых общих моральных принципов». Сильные мира сего могут организовать «новаторское, но оправданное расширение международных законов» в собственных интересах, скажем для «гуманитарной интервенции» в Косове при помощи бомб, но не для прекращения огромного потока смертоносного оружия, с которым можно проводить еще более беспощадные этнические чистки и государственный террор в пределах самого НАТО, не говоря уже о менее масштабных трагедиях. При условии, что «непопулярные идеи замалчиваются, а неудобные факты укрываются» — в духе, описанном Оруэллом в его (тоже замалчиваемых) наблюдениях о жизни свободных обществ, все это пройдет гладко. И будет носить название «рубежа в международных отношениях» до тех пор, пока «цивилизованные государства», которые идут за «идеалистическим Новым миром, призванным положить конец бесчеловечности», продолжают применять вооруженную силу там, «где это кажется им справедливым», — иначе говоря, создавать «правила игры», которые дают им «право вмешаться и силой заставить непокорных выполнить то, что „цивилизованные“ считают справедливым», неизменно «прикрываясь фиговым листком нравственной правоты», как это было еще в колониальную эру (Джильбоа).

С точки зрения цивилизованных государств, различия в интерпретации этих вещей отражают резкую грань, отделяющую их «нормальный мир» от мира отсталых народов, которым недоступны «западные концепции терпимости» и которые еще не преодолели «человеческой способности ко злу», к большому сожалению и тревоге цивилизованного мира.

В таком контексте едва ли стоит удивляться тому, что «сегодня международные законы в нашей стране чтят уже не так высоко, как ранее» после основания «Американского общества международного законодательства» в 1908 году. Или тому, что редактор ведущего профессионального журнала по международному законодательству должен предупреждать нас о «все более тревожном постоянстве» Вашингтона, когда он отказывается от исполнения своих договорных обязательств.

Доминирующее сегодня отношение цивилизованных государств к институтам мирового порядка ярко проявилось и тогда, когда Югославия обратилась в Международный суд с иском против стран НАТО, апеллируя при этом к конвенции, запрещающей геноцид. Суд определил, что действия НАТО не подпадают под эту конвенцию, и счел, что «стороны должны действовать, исходя из своих обязательств согласно Хартии Организации Объединенных Наций», которая недвусмысленно запрещает бомбардировки; «выражаясь фигурально, бомбардировки нарушают международное законодательство», говорилось в «Нью-Йорк Таймс». Особенно интересным был ответ правительства США, которое и представило неопровержимый юридический аргумент, принятый судом, о том, что его действия не подпадают под юрисдикцию суда. США действительно ратифицировали Конвенцию о запрещении геноцида, но после долгих проволочек и с оговоркой, согласно которой в случае, если в этом обвиняют их самих, то для рассмотрения дела «необходимо особое согласие Соединенных Штатов»; и Соединенные Штаты отказываются дать свое «особое согласие», предусмотренное данной оговоркой. Правила Международного суда требуют, чтобы обе стороны признавали его юрисдикцию в данном конкретном деле, напомнил суду адвокат Джон Крук, однако США ратифицировали Конвенцию с тем условием, что ее действие фактически не будет распространяться на Соединенные Штаты. Quod erat demonstrandum[1].

Можно только добавить, что сама эта оговорка распространяется достаточно широко. США ратифицируют лишь немногие законодательные конвенции, касающиеся прав человека и связанных с ними вопросов, и, даже подписывая эти немногие, они настаивают на таких условиях и оговорках, которые по сути делают подобные конвенции неприменимыми в отношении Соединенных Штатов.

Любопытно было бы услышать хоть какие-нибудь объяснения от тех, кто отказывается соблюдать международные обязательства, и если бы честность и человечность котировались в нашем обществе как непререкаемые ценности, то эти объяснения не сходили бы с первых страниц газет и занимали бы видное место в школьных и университетских программах.

Люди, наделенные самой высокой властью, ясно дали понять, что международные законы и ведомства сегодня излишни, потому что они больше не следуют приказам Вашингтона, как раньше, в первые послевоенные годы, когда американская мощь довлела над всем миром. Когда Международный суд рассматривал дело о том, что он впоследствии осудил как «незаконное применение [Вашингтоном] силы» против Никарагуа, госсекретарь Джордж Шульц, известный в администрации Рейгана как «мистер Чистюля», высмеивал тех, кто отстаивает «такие утопические законодательные инструменты, как внешнее посредничество, Объединенные Нации и Международный суд, игнорируя сильный и властный элемент уравнения». Четко и откровенно, и ничуть не оригинально. Как объяснил юрисконсульт Государственного департамента Абрахам Соуфаер, нам больше «не приходится рассчитывать» на то, что члены ООН «будут разделять наши взгляды», и «большинство часто выступает против Соединенных Штатов по важным международным вопросам», поэтому мы должны «оставить за собой право решать», как нам действовать и какие вопросы подпадают «главным образом под собственную юрисдикцию Соединенных Штатов, область которой установлена Соединенными Штатами», — в данном случае вопрос о «незаконном применении [Вашингтоном] силы» против Никарагуа.

Как хорошо абстрактно рассуждать о «новаторском, но оправданном расширении международных законов», которое дает право на «гуманитарную интервенцию», или предоставлять цивилизованным государствам возможность использовать силу оружия там, где «это кажется им справедливым». Но приходится признать и тот факт, что едва ли случайно государства, считающие себя цивилизованными, и государства, могущие делать то, что им заблагорассудится, оказываются одними и теми же государствами. И что в реальном мире они могут выбирать из двух вариантов:

1) Принять некоторый тип структуры мирового порядка, возможно, Хартию ООН, Международный суд и другие существующие институты, или что-нибудь лучшее, если таковое может быть создано и принято большинством;

2) Сильные мира сего действуют, как им будет угодно, рассчитывая заслужить тот вид хвалы и уважения, который является прерогативой силы.

В качестве предмета абстрактных дискуссий скорее подойдут другие, возможные миры, которые уместно обсуждать студентам старшекурсникам на семинарах по философии. Но реальный мир, по крайней мере на сегодня, определен в двух рассмотренных вариантах, — это мир, в котором должны приниматься решения, влияющие на судьбу человека.

Факт, что реальный выбор сводится к двум нашим вариантам, еще пятьдесят лет назад был признан Международным судом: «Присвоение права на интервенцию суд может рассматривать только как выражение политики силы, подобной той, которая в прошлом приводила к самым серьезным нарушениям прав человека и для которой, при всем Несовершенстве международных организаций, не может быть места в международном законодательстве… По природе вещей, право на интервенцию сохранится за самыми влиятельными государствами, и оно легко может привести к нарушениям в отправлении самого правосудия».

Можно занять позицию «сознательного игнорирования» и не замечать «практики и обычаев», либо отказаться от них под каким-нибудь нелепым предлогом («смены курса», «холодной войны» или что-нибудь в этом роде). А можно отнестись к практике, обычаю и официальной доктрине всерьез, — так же как к реальной истории «гуманитарных интервенций», — пусть исходя из все тех же общепринятых норм, но хотя бы позволяя себе в дальнейшем достичь доли истинного понимания того, что происходит в мире.

Как тогда решится конкретный вопрос о том, что нужно было делать в Косове? Он останется без ответа. Ответ на него невозможно просто вывести из Абстрактного принципа, а тем паче вывести его из благих надежд, так как он требует пристального внимания к ситуации реального мира.

На мой взгляд, напрашивается вывод, что США выбрали способ действия, который, — как можно было предвидеть, — приведет к эскалации насилия и преступлений, нанесет очередной удар по международному порядку, в котором слабому предлагается хотя бы ограниченная защита от хищнических государств, подорвет успехи демократии, достигнутые в Югославии, в том числе, возможно, в Македонии, кроме того, поставит крест на перспективах разоружения и определенного контроля над ядерным оружием, а также другим оружием массового поражения, и, конечно, может не оставить безъядерным государствам другого выбора, кроме как «приобрести ядерное оружие» в целях самообороны. Из трех логически возможных вариантов они выбрали первый — «способствовать эскалации катастрофы», отвергнув две другие альтернативы: «не делать ничего» и «пытаться смягчить катастрофу». Был ли реален третий вариант? Наверняка знать нельзя, но есть признаки того, что он был возможен, и эти признаки мы рассмотрели выше.

Для самого же Косова единственным вероятным выводом с самого начала был такой: «каждая бомба, падающая на Сербию, и каждое этническое убийство в Косове говорят о том, что для сербов и албанцев едва ли будет возможно жить иначе, чем в мире, неважно, как это будет выглядеть». Иные возможные долгосрочные последствия неприятно себе представлять. В лучшем случае, если НАТО немедленно воплотит в жизнь собственную версию официального урегулирования, то «головокружительные проблемы» по-прежнему будут ждать своего решения, и особенно срочного — те, которые, как это уже было признано, являются непосредственным «результатом» бомбардировок.

Стандартный аргумент сводится к тому, что мы должны были что-то делать, нельзя было стоять и смотреть, как продолжаются преступления. Поэтому будто бы альтернативы применению силы не было. Как заявил Тони Блэр, которому многие кивали в знак благоразумного согласия, «сидеть сложа руки означало бы, что мы миримся со зверствами Милошевича». Если, как это негласно предполагалось, третий вариант («смягчение катастрофы») был исключен, и оставался только первый («эскалация катастрофы») или второй («бездействие»), то следовало выбрать первый. То, что подобный аргумент вообще мог прозвучать, свидетельствует об отчаянии сторонников бомбардировок. Представьте, что на ваших глазах на улице совершается преступление, и вы чувствуете, что не можете просто молча стоять и смотреть, — и вот вы вскидываете ружье и убиваете всех участников: преступника, жертву, свидетелей. Следует ли понимать это как разумный и нравственный ответ, как учат нас принципы Блэра?

Есть один выбор, который можно сделать всегда, — это последовать принципу Гиппократа: «Главное — не навреди». Если вы не знаете, как соблюсти такой элементарный принцип, лучше не делайте ничего, по крайней мере это предпочтительнее, чем причинять вред, — таков вывод, который в случае с Косовом заранее был признан «предсказуемым», и предсказание полностью сбылось. Иногда действительно бывает так, что мирные возможности на исходе, и «не осталось альтернативы» бездействию или причинению большого вреда. В таких ситуациях всякий, кто хоть самую малость претендует на то, чтобы быть проводником нравственных принципов, выберет правило Гиппократа. Однако то, что нельзя предпринять ничего конструктивного, еще следует доказать. В случае с Косовом дипломатическое решение конфликта казалось возможным и наверняка было бы продуктивным, как об этом уже говорилось и как, наконец-то, стало признаваться официально, хотя слишком поздно. О праве на «гуманитарное вмешательство» в ближайшие годы, по-видимому, будут вспоминать нередко, — где-то, может быть, оправданно, а где-то нет, — ведь теперь система сдерживания рухнула (обеспечив большую свободу действия), а причины холодной войны утратили свою актуальность (нынче требуются иные предлоги). В такую эпоху, наверное, стоит внимательнее относиться к мнениям наиболее уважаемых комментаторов, не забывая и Международный суд, который вынес собственное решение по вопросу об интервенции и «гуманитарной помощи», отклоненное Соединенными Штатами; о сути этого решения даже не сообщалось в прессе.

В рамках учебных курсов международных отношений и международного законодательства едва ли можно услышать более авторитетные голоса, чем Хедли Булла или Луиса Хенкина. Булл еще пятнадцать лет назад предупреждал о том, что «отдельные государства или группы государств, которые заявляют о своем высоком праве решать, что есть общее мировое благо, не учитывая при этом чужие взгляды, представляют реальную угрозу мировому порядку, а значит, любым эффективным действиям в этой сфере». Хенкин в классической работе по мировому порядку пишет следующее: «Прискорбно, что запреты на применение силы ломаются под давлением могущественных, а аргументы, измышляемые с целью узаконить применение силы, в таких обстоятельствах являются неубедительными и опасными… Даже „гуманитарную интервенцию“ слишком просто использовать как удобный случай или предлог для агрессии. Нарушения прав человека, к сожалению, случаются слишком часто, и если бы от них можно было избавиться, приложив силу извне, то закон позволял бы использовать силу почти любому государству против почти любого же. Я надеюсь, что мы будем отстаивать права человека и устранять прочие несправедливости другими, мирными средствами, что мы не дадим дорогу агрессии и не сведем на нет принципиальный прогресс международного законодательства, объявление войны вне закона и запрет на применение силы».

Это размышления, от которых невозможно просто взять и отмахнуться.

Признанные основы международного законодательства и мирового порядка, договорные обязательства, решения Международного суда, взвешенные суждения уважаемых комментаторов — все это не создает автоматически общих принципов или решений конкретных проблем. Но каждое такое суждение стоит учитывать. Тем, кому чужды нормы [доведения Саддама Хусейна, придется брать на себя Нелегкое бремя доказательства того, что они имеют право на угрозу или применение силы. Возможно, такое бремя им по плечу, но это и надо доказать, а не просто провозгласить. Следует тщательно оценивать все последствия — особенно те, которые мы считаем «предсказуемыми». Должны быть оценены и причины наших действий — на рациональных основах, с внимательным отношением к историческим фактам и документальным свидетельствам, а не только с низкопоклонством в адрес наших вождей и тех «принципов и ценностей», которые приписывают им почитатели.

Задание 5. «Культурные и религиозные проблемы в глобальном мире»

Интерпретировать и объяснить полученные факты с помощью социологического аппарата.

1. Максимально кратко представить ситуацию.

2. Ответить на вопрос: есть ли в представленном факте проблема? Если да, то она носит глобальный или локальный характер (как по географии, так и по отраслям общественной жизни)?

3. Интерпретировать в категориях какой-либо социологической концепции.

4. Объяснить факт с помощью инструментов выбранной Вами концепции.

Объём текста – 4.000-6.000 знаков (с пробелами)

23 мая 1951 года 40-тысячная армия коммунистического Китая (КНР) вторглась на территорию Тибета - тогда еще независимого государства. Формально тибетцам гарантировалась широчайшая религиозная и политическая автономия, однако собственные обещания китайские коммунисты стали нарушать с первых же дней своего владычества. За 50 лет господства маоистов в Тибете погибли полтора миллиона человек, из 6 тысяч монастырей уцелело лишь 13 (позже по сугубо прагматическим соображениям китайские власти разрешили открыть 1,5 тысячи монастырей).

В 1989 году Далай-ламе была присуждена Нобелевская премия.

Н. Бердяев писал: “Мы живем в эпоху, аналогичную гибели античного мира… Все привычные категории мысли и формы жизни самых “передовых”, “прогрессивных” и даже “революционных” людей XIX и XX веков безнадежно устарели и потеряли всякое значение для настоящего и особенно для будущего… Индивидуализм, атомизация общества, безудержная похоть жизни, неограниченный рост народонаселения и неограниченный рост потребностей, упадок веры, ослабление духовности — все это привело к созданию индустриально-капиталистической системы, которая изменила весь характер человеческой жизни, весь стиль ее, оторвав жизнь человека от ритма природы. Машины, техника, та власть, которою она с собой приносит, та быстрота движения, которую она порождает, создают химеры и фантазии, направляют жизнь человека к фекалиям, которые производят впечатление наиреальных реальностей. Повсюду раскрывается дурная бесконечность, не знающая завершения”.

Задание 6.

Задание 6. «Кризис государства в глобальном мире»

Представить в виде блок-схемы (не менее 10 единиц анализа, не менее 15 «связей») текст, предложенный ниже, сконцентрировав схему на представлении следующих вопросов:

4) Укажите основные причины (социальные, экономические, политические и т.д.), проявления (с социологическими и/или статистическими индикаторами), социальные последствия (наиболее весомые и наиболее зависящие именно от этой проблемы) затронутой в тексте проблемы.

Хелд Д. и др. Исторические формы политической глобализации: трансформация политического сообщества // Глобальные трансформации: Политика, экономика, культура / Пер. с англ. В.В. Сапова и др.. – М.: Праксис, 2004. - С. 95-97.

В конце второго тысячелетия, как уже отмечалось, политические сообщества и цивилизации больше не могут рассматриваться как чисто «дискретные миры»; они вплетены и встроены в сложные структуры взаимодействующих сил, отношений и движений. Очевидно, что нередко среди них царит неравенство и иерархия. Но даже самые могущественные из них — в том числе и самые могущественные национальные государства — не остаются не затронутыми меняющимися условиями и процессами усиления регионализации и глобализации. Можно отметить пять центральных пунктов, которые помогут охарактеризовать меняющиеся отношения между политической глобализацией и современными национальными государствами. Все отмечают увеличение экстенсивности, интенсивности, скорости и степени воздействия политической глобализации. И все особенно выделяют важные моменты, касающиеся развития демократического политического сообщества.

Во-первых, отныне средоточием дееспособной политической власти нельзя считать национальное правительство — эффективная власть раздроблена и разделена между различными силами и органами, действующими на национальном, региональном и международном уровнях. Во-вторых, представление о политическом сообществе с общей судьбой — самоопределяющейся общности — не может больше иметь смысла, если локализовать его в границах какого-нибудь одного национального государства. Некоторые из наиболее фундаментальных сил и процессов, от которых зависят превратности судьбы в пределах и за пределами политических сообществ, находятся теперь вне границ отдельных национальных государств. Система национальных политических сообществ, конечно, по- прежнему существует, но сегодня она связана со сложными экономическими, организационными, административными, правовыми и культурными процессами и структурами, которые ее ограничивают и проверяют на эффективность.

В-третьих, смысл полемики, которую мы здесь ведем, состоит не в том, чтобы доказать, что сегодня национальный суверенитет, даже в регионах с интенсивно взаимодействующими и разделенными политическими и властными структурами, был полностью ниспровергнут, — вовсе нет. Мы хотели показать, что существуют важные сферы жизни, где сталкиваются представления о верности, вступают в конфликт истолкования прав и обязанностей, правовые и властные структуры и т. д., которые заставляют отказаться от понимания суверенитета как неограниченной, неделимой и исключительной формы общественной власти. Функционирование государств в условиях все более усложняющихся региональных и глобальных систем сказывается как на их автономии (изменяя затраты на политику и выгоды от нее и влияя на установление ее первоочередных задач), так и на суверенитете (изменяя равновесие между национальными, региональными и международными правовыми структурами и нормами административного управления). Хотя высокая концентрация власти по-прежнему остается особенностью многих государств, она все чаще оказывается разделенной между разными сферами политического управления, которыми и осуществляется.

В-четвертых, последняя треть XX в. отмечена возникновением целого ряда принципиально новых «пограничных проблем». Мы живем в мире «взаимно пересекающихся сообществ с общей судьбой», в котором пути всех стран переплетены сильнее, чем когда-либо прежде. При этом возникают пограничные проблемы нового типа. В прошлом, конечно, национальные государства решали разногласия по поводу границ, руководствуясь главным образом своими интересами и, в конечном счете, силовыми методами. Но подобная логика власти оказывается совершенно неадекватной и неподходящей для решения многих сложных проблем, от экономической регуляции до истощения природных ресурсов и ухудшения экологической обстановки, которые ведут — со скоростью большей, чем когда-либо прежде, — к взаимному сплетению «национальных судеб». В мире, в котором могущественные государства принимают решения, затрагивающие интересы не только их собственных народов, но в равной мере и народов других стран, в котором транснациональные механизмы и силы действуют, так или иначе минуя границы национальных сообществ, — в таком мире вопросы, кто и перед кем должен нести ответственность и на каком основании, не имеют простых ответов.

В-пятых, различия между «своими» и «чужими» делами, внутренними политическими проблемами и внешними вопросами, суверенными делами национального государства и международными соображениями в наше время провести не так просто. Правительства сталкиваются с такими проблемами, как наркотики, СПИД, BSE (губчатый коровий энцефалит), использование невосстановимых ресурсов, захоронение отходов атомной промышленности, распространение оружия массового поражения и глобальное потепление, отнесение которых к той или иной из выше названных категорий не имеет никакого смысла. Более того, такие проблемы, как арендная и инвестиционная политики многонациональных корпораций, регуляция глобальных финансовых рынков, опасность исчезновения базы налогообложения, угрожающая отдельным странам и возникающая в результате глобального разделения труда при отсутствия эффективных средств контроля, — все ставит под сомнение непреходящую ценность некоторых из главных инструментов национальной экономической политики (см. гл. 3—5)- Фактически во всех основных областях политики участие национальных политических сообществ в региональных и глобальных потоках и процессах включает их систему интенсивной, не знающей границ координации и регуляции. Политическое пространство, на котором осуществляется эффективное правление и существует подотчетность власти в географическом отношении, больше не совпадает с политической территорией, имеющей четко обозначенные границы. Современные формы политической глобализации предполагают исключение территориального признака из понятия политической власти, хотя точный ответ на вопрос о том, как далеко зашел этот процесс, мы оставляем за рамками нашего дальнейшего исследования.

[1]Что и требовалось доказать (лат.). — Прим. перев.