Комстол: Наблюдаются ли схожие процессы в других классах?

Б.Ю. Кагарлицкий: Несомненно. Индивидуальные предприниматели, формально относясь к классу мелкой буржуазии, всё чаще фактически работают по найму, регистрируя свои отношения с компанией в форме договора подряда.

В рамках буржуазии появились такие структуры, как топ-менеджмент, который представляет собой некое привилегированное сословие, тесно связанное с буржуазными интересами, но не тождественное буржуазии. У них может не быть собственности, но основу их дохода составляет распределение прибавочного продукта и монопольной ренты.

В капиталистическом обществе в рамках основных классов сформировалось много пограничных групп. На сегодняшний день они являются авангардом буржуазной политики, поскольку именно через них происходит проникновение в общество буржуазного сознания.

В связи с этим открывается ещё одна проблема. Чем менее жестки границы, тем больше у средних слоёв появляется шансов пробиться вверх. Причём эти шансы могут быть иллюзорными, однако они видны. Пример – классическая легенда о мальчике-американце с 1 долларом, который стал миллионером. Это обстоятельство влияет на сознание средних слоёв. В итоге с одной стороны, они объективно пролетаризируются, а с другой начинают обладать буржуазным сознанием за счёт относительно открытой мобильности в буржуазные слои.

Комстол: Можно ли сказать, что пролетаризация населения ведёт к повышению его революционности?

Б.Ю. Кагарлицкий: Если взглянуть на страны третьего мира, то мы обнаружим, что там мелкая буржуазия с материальной точки зрения обеспечена ещё хуже, чем пролетариат, поскольку не имеет практически никаких социальных гарантий. Это явление получило название «люмпен-буржуазия».

Однако из этого вовсе не следует, что эта угнетённая часть общества является более революционной. Недовольство своим материальным положением ещё не тождественно протесту против угнетения. И это важная проблема.

Это третья сторона вопроса, которую необходимо учитывать. К. Маркс определял её, как «класс в себе» и «класс для себя».

В первом случае люди принадлежат к определённому классу с точки зрения социологии. Они могут об этом не думать и совершенно не ощущать этого. Человек может даже осознавать себя угнетённым, но не в классовом разрезе. Более того, полупролетариат склонен скорее объяснять своё тяжёлое положение разными причинами, обходя классовую составляющую вопроса. Это исходит из противоречивости их классового положения.

Задача прогрессивных левых сил как раз и заключается в том, чтобы в условиях отсутствия кристально чистых классов выработать гегемонию марксистских классовых идей, выделить и объединить классовое ядро, работать над формированием классового сознания. Эта тяжёлая работа, которая, скорее всего, не принесёт сиюминутного результата.

Так, британским профсоюзам и первым социалистам Британии в начале 19-го века пришлось приложить немало усилий, чтобы машинист паровоза, шахтёр, рабочий металлургического завода и работница ткацкой фабрики осознали себя, как единый класс. Чтобы шахтёр понимал, что он должен помогать в борьбе работнику железной дороги.

Россия – несомненно, классовое общество. Однако большая её часть населения деклассирована. В этом беда всей постсоветской жизни. Советская система интеграции порушена, а те механизмы солидарности, которые были характерны для старых капиталистических стран, ещё не выработаны. Люди не способны эффективно противостоять давлению, т.к. у них нет механизмов солидарности.

В итоге мы имеем общество деклассированных элементов, хотя формально его члены и принадлежат тому или иному классу. Наша задача бороться с этим явлением. Кризис капитализма сам за нас эту работу не сделает. Впрочем, он может её нам несколько облегчить