Солдат сам спит, а х…й работает 3 страница
ветром поддаст — она так и завертится на х…ю, словно на рожне. Что делать? Как матушку с х…я снять? Набежало на то место народу видимо-невидимо, стали ухитряться да раздумывать.
Одни говорят:
— Больше нечего делать, как взять топор да х…й подрубить.
А другие говорят:
— Нет, это не годится! За что две души погубить; как срубим х…й, вить баба на землю упадет — убьется. Лучше миром помолиться, авось каким чудом старуха с х…я свалится!
На ту пору проснулся зять, увидал, что у него кольцо надето на весь перст, а х… й торчит к небу на семь верст и крепко прижал его самого к земле, так что и повернуться на другой бок нельзя! Начал потихоньку кольцо с пальца сдвигать, стал у него х…й убывать; сдвинул на ноготь — стал х…й с локоть, и видит зять, что на х…ю торчит теща.
— Ты, матушка, как сюда попала?
— Прости, зятюшка, больше не стану!
Мужики и барин
Пришел барин в праздник к обедне, стоит и молится Богу; вдруг откуда ни возьмись — стал впереди его мужик, этот сукин сын согрешил, так набздел, что и продохнуть не можно.
«Эка подлец! Как навонял», — думает барин. Подошел к мужику, вынул целковый[49] денег, держит в руке и спрашивает:
— Послушай, мужичок! Это ты так хорошо насрал?
Мужик увидел деньга и говорит:
— Я, барин!
— Ну вот, братец! На тебе за это рубль денег.
Мужик взял и думает: «Верно, барин уж очень любит бздох, надо каждый праздник ходить в церковь да около него становиться— он и всегда по целковому будет давать».
Отошла обедня, разошлись все по домам. Мужик прямо к соседу своему и рассказал, как и что с ним было.
— Ну, брат, — говорит сосед, — теперича, как дождем праздника — пойдем оба в церковь; вдвоем мы еще больше набздим: он обоим нам даст денег!
Вот дождались они праздника, пошли в церковь, стали впереди барина и напустили вони на всю церковь. Барин подошел к ним и спрашивает:
— Послушайте, ребята, это вы так хорошо насрали?
— Мы, сударь!
— Ну спасибо вам; да жалко, со мной теперича денег не случилось[50]. А вы, ребята, как отойдет обедня, пообедайте поплотней да приходите ко мне на дом набздеть хорошенько, я вам тогда заодно заплачу.
— Слушаем, барин! Нынче же к вашей милости оба придем.
Как покончилась обедня, мужики пошли домой обедать, нажрались — и к барину. А барин приготовил им добрый подарок: розог да палок. Встречает их и говорит:
— Что, ребята, побздеть пришли?
— Точно так, сударь!
— Спасибо вам! Да как же, молодцы, ведь надо раздеться, а то на вас одежи много — не скоро дух прошибет.
Мужики поскидали армяки и поддевки, спустили портки и долой рубашки. Барин махнул слугам своим; как они схватили мужиков, растянули их да начали парить[51]. Палок пятьсот задали в спину[52]! Насилу выбрались, да бежать домой без оглядки, и одежу-то побросали.
Добрый отец
В одной деревне жил веселый старик, у него были две дочери — хорошие девицы. Знали их подруги и привычны были к ним на поседки[53] сходиться. А старик и сам был до девок лаком: завсегда по ночам, как только они уснут, то и ползет щупать, и какой подол ни заворотит — ту и отработает; а девка все молчит, тако уж заведение было. Ну, мудреного нет, таким образом, может, он и всех-то девок перепробовал, окромя своих дочерей. Вот и случилось, в один вечер много сошлось к ним в избу девок, пряли и веселились, да потом и разошлись все по домам: той сказано молотить рано поутру, другой мать ночевать наказала дама, у третьей отец хворает. Так все и разошлись. А старик храпел себе на полатях, и ужин проспал, и не видал, как девки-то ушли. Проснулся ночью, слез с полатей и пошел ощупывать девок по лавкам и таки нащупал на казенку[54] большую дочь, заворотил ей подол и порядком-таки отмахал, а она спросонок-то отцу родному подмахнула. Встает поутру старик и спрашивает свою хозяйку:
— А что, старуха, рано ли ушли от нас ночевщицы?
— Какие ночевщицы? Девки еще с вечера все ко дворам ушли.
— Что ты врешь! А кого же я на казенке-то дячил?
— Кого? Вестимо кого: знать, большую дочуху.
Старик засмеялся и говорит:
— Ох, мать ее растак!
— Что, старой черт, ругаешься?
— Молчи, старая кочерга! Я на доньку-то[55] смеюсь; вить она лихо подъе…ть умеет!
А меньшая дочь садит на лавке да обертывает онучей[56] ногу, хочет лапоть надевать, подняла ногу да и говорит:
— Вить ей стыдно не подъе…вать; люди говорят: "Девятнадцатый год!"
— Да, правда! Это ваше ремесло!
Невеста без головы[57]
Жил мужик с бабою. Повел он на ярмарку корову и продал мужику из другой деревни; выпили магарыч и стали сватами.
— Ну, сват, будь завсегда знаком!
— Как же, сват, как же! С тех пор, где они ни съедутся, величают друг друга сватами и угощают водкой. Случилось один раз съехаться им в харчевне.
— А, здравствуй, сват!
— Здорово, сват! Какова твоя коровушка?
— Слава Богу!
— Ну, слава Богу лучше всего. А вот, сват, как бы нам с тобой породниться?
— Ну что ж? У тебя сына время женить, а у меня дочь — хоть сейчас выдавай замуж!
— Так, значит, по рукам?
— По рукам.
Потолковали и разъехались. Воротился домой мужик, что корову-то продал, и говорит сыну:
— Ну, сынок, кланяйся: я тебе невесту нашел, хочу тебя женить!
— Где же ты нашел, батюшка?
— А помнишь того свата, которому надысь я корову-то продал?
— Знаю, батюшка.
— Ну, вот у этого свата дочка — раскрасавица!
— Нешто ты видел?
— Сам-то я не видал, а от свата слыхал.
— А не видал, так и хвалить неча. Сам ведаешь: заглазного купца кнутом дерут[58]! Ты пусти меня, я схожу в ихнюю деревню, высмотрю хорошенько и разузнаю, какова еще девка.
— Ну, ступай с Богом!
Парень надел на себя самую худую одежу, перекинул узду через плечо, взял кнут в руки и отправился к свату. Пришел уже вечером и стучится под окошком у сватовой избы:
— Здорово, хозяин!
— Будь здоров, добрый человек, — отвечает мужик. — Чего тебе надо?
— Пусти к себе от темной ночи укрыться.
— А ты откудова?
— Издалеча, верст за сто: ищу, дядюшка, хозяйских лошадей. Был я на ночлеге с лошадьми; у меня двух лошадей и увели. Вот третий день ищу, а толку нет…
— Пожалуй, переночуй у нас!
Вошел парень в избу, снял узду с плеча и повесил на гвоздь, сея на лавку и поглядывает на невесту. Старик спрашивает у своего ночлежника:
— А что в вашей стороне хорошего слыхать?
— Хорошего, дяденька, ничего, а худого много.
— Что же такое?
— Да вот что: каждую ночь волки людей едят; уже недели с две редкая ночь пройдет, чтобы волки не отгрызли[59] пять или десять человек!
Потолковали и легли спать: старик со старухою в клети, дочь в сенях на койке, и ночлежник в сенях, только на сене, что наверху было на досках накладено. Парень лежит да все прислушивается: не придет ли к девке какой любовник? Прошел час и два, вдруг постучался кто-то в двери и говорит:
— Миленькая, отопри!
Девка встала потихонечку, отперла дверь и впустила своей» полюбовника; он разделся и лег с нею спать. Поговорили вромеж себя, и до того договорились, что гость взобрался на девку и ну валять ее во все лопатки; отзудил раз, отзудил и в другой.
— Послушай, душа, я слыхала от баб, что если привязать ноги веревкою и притянуть покруче к самой шее, то п…да вся снаружи будет и что эдак-то хорошо еться: не надо и подмахивать. Попробуем-ка, дружок.
Гость долго не думал, взял свой кушак, обвязал около ее притянул их покруче к шее и давай качать. Тут ночлежник бросится сверху, да как закричит во все горло:
— Караул! Рятуй[60], хозяин! Твоя дочь пропала: волки голову отъели.
Любовник соскочил, да и к дверям, а ночлежник схватил за шиворот: "Нет, брат, стой, погоди маленько!" Старик со
старухою услышали крик, что волки у ихней дочери голову отъели, выбежали из клети — и к дочерней постели. Щупает ее старик руками и нащупал в потемках п…ду и жопу, оробел: ведь это, думает, одно туловище, головы-то нету — и закричал на старуху:
— Давай скорей огня! Теперича нашей дочки нет живой на свете!
А сам крепко ухватился и держит за п…ду и жопу и плачет по дочери. Принесла баба огня. Глядь, а дочка-то связана! Господи Боже мой! Что это такое?
— А вот он, дядюшка, волк-то, — говорит ночлежник, держа полюбовника за ворот.
— Эка ты, сукин сын! — закричала старуха. — Разве не мог поеть ее попросту?
Давай толкать любовника в шею; так и вытолкали! А дочь развязали.
— Сделай милость, дружок, — просит старик ночлежника, — не сказывай никому нашего горя; вот тебе за то двадцать пять рублев!
— Нет, дядюшка, не скажу, Бог с вами! Какое мне дело! Поутру угостил старик ночлежника и проводил за деревню. Пошел парень домой. Идет, а навстречу ему целая ватага нищих с котомками.
— Послушайте, нищенькие, — стал он говорить им, — ступайте вот в эту деревню, там на самом краю живет мужик богатый, нынче он делает поминки по своей дочери, у которой волки голову отъели. А мужик-то добрый, он вас примет, накормит и напоит, еще и в котомки накладет!
Нищие прямо туда и потащились, пришли на двор, выстроились в ряд и дожидаются обеда. Хозяин увидал: "Ишь сколько их нашло!" Взял большой каравай хлеба, разрезал и обдарил всех по куску, а нищие все стоят, нейдут со двора вон.
— Чего ж вы дожидаетесь? — спрашивает мужик. — Ведь вам дали милостинку!
— Да не будет ли, дядюшка, твоей милости, не дашь ли нам пообедать да помянуть твою дочку?
— Какую дочку?
— Да которую волки съели.
— Какой черт вам сказал? У меня дома все благополучно!
— Да нас послал к тебе эдакий-то парень.
— Ну, ну, проваливайте! — закричал мужик.
Нищие ушли со двора, а хозяин говорит:
— Ну, старуха, пропали мои деньги! Только понапрасну дал этому сукину сыну: обещался никому не сказывать, а как вышел за ворота, полон двор нищих нагнал! Поди-кась, он теперича по всем деревням славу пустил! Да еще коли сват про то узнает, так дело наше дрянь выйдет!
Меж тем парень шел-шел и пришел домой.
— Ну что, сынок, видел свою невесту? — спрашивают его отец с матерью.
— Ах, батюшка, не досаждайте мне, лучше бы совсем не видать.
— Что так?
— Да ведь у нареченной невесты — царство ей небесное! — волки голову отъели, одно туловище оставили; завтра хоронить будут!
— Эка беда-то стряслась над ними! Надо, старуха, поехать да проститься, пока не похоронили. Люди они для нас были хорошие! Запряги-ка, сынок, нам лошадок, мы со старухою к свату поедем…
Сын запряг лошадей, они сели и поехали. Подъезжают ко двору, а сват увидал и выбежал навстречу:
— Здравствуй, сват! Как Господь милует? Милости просим в избу, гости дорогие!
А гости унылым голосом отвечают:
— Спасибо, сватушка, мы к тебе не гостить приехали, а проститься с твоей дочкою. Верно, не судьба нам быть в родстве с тобою.
— Отчего же, сват?
— Да ведь у тебя несчастье в доме: волки голову у дочки отгрызли.
— Когда? Кто это вам сказал?
— Да сынок, ведь он у тебя прошлую ночь ночевал, сам и видел.
— Вот те раз! Так это твой сын был? Нечего делать: хоть дочка моя и жива, да дело-то неладно!
Потолковали и решились с Богом; с тех пор и перестали они называться сватами.
Боязливая невеста
Разговорились промеж собой две девки:
— Как ты, а я, девушка, замуж не пойду!
— А что за неволя идти-то! Ведь мы не господские.
— А видала ль ты, девушка, тот струмент[61], каким нас пробуют?
— Видала.
— Ну что же — толст?
— Ах, девушка, право, у другого толщиною будет с руку.
— Да это и жива-то не будешь!
— Пойдем-ка, я потычу тебя соломинкою — и то больно!
Поглупей-то легла, а поумней-то стала ей тыкать соломинкою.
— Ох, больно!
Вот одну девку отец приневолил[62] и отдал замуж. Оттерпела она две ночи и приходит к своей подруге:
— Здравствуй, девушка!
Та сейчас ее расспрашивать, что и как.
— Ну, — говорит молодая, — если б я знала-ведала про это дело, не послушалась бы ни отца, ни матери. Уж я думала, что и жива-то не буду, и небо-то мне с овчинку показалось!
Так девку напугала, что и не поминай ей про женихов. Не пойду, говорит, ни за кого, разве отец силой заставит, и то выйду ради одной славы за какого-нибудь безмудого. Только был в этой деревне молодой парень, круглый бедняк. Хорошую девку за него не отдают, а худой самому взять не хочется. Вот он и подслушал ихний разговор. "Погоди ж, — думает, — мать твою так! Улучу время, скажу, что у меня кляпа-то нет!"
Раз как-то пошла девушка к обедне, смотрит, а парень гонит свою худенькую да некованую клячу на водопой. Вот лошаденка идет-идет, да и споткнется, та девка так смехом и заливается. А тут пришлась еще крутая горка, лошадь стала взбираться, упала и покатилась назад. Рассердился парень, ухватил ее за хвост и начал бить немилостливо да приговаривать:
— Вставай, чтоб тебя ободрало!
— За что ты ее, разбойник, бьешь? — говорит девка.
Он поднял хвост, смотрит и говорит:
— А что с ней делать-то? Теперь бы ее еть да еть, да х…я
нет!
Как услышала она эти речи, так тут же и уссалась от радости и говорит себе: "Вот Господь дает мне жениха за мою простоту!" Пришла домой, села в задний угол и надула губы. Стали все за обед садиться, зовут ее, а она сердито отвечает:
— Не хочу!
— Поди, Дунюшка! — говорит мать. — Или о чем раздумалась? Скажи-ка мне.
И отец говорит:
— Ну что губы-то надула? Может, замуж захотела? Хошь за этого, а не то за этого?
А у девки одно в голове, как бы выйти замуж за безмудого Ивана.
— Не хочу, — говорит, — ни за кого; хотите— отдайте, хотите— нет за Ивана.
— Что ты, дурища, взбесилась али с ума спятила? Тыс ним по миру находишься!
— Знать, моя судьба такая! Не отдадите — пойду утоплюсь, не то удавлюсь.
Что будешь делать? Прежде старик и на глаза не принимал этого бедняка Ивана, а тут сам пошел набиваться со своею дочерью. Приходит, а Иван сидит да чинит старый лапоть.
— Здорово, Иванушка!
— Здорово, старик!
— Что поделываешь?
— Хочу лапти заковыривать[63].
— Лапти? Ходил бы в новых сапогах.
— Я на лыки-то насилу собрал пятнадцать копеек; куда уж тут сапоги?
— А что ж ты, Ваня, не женишься?
— Да кто за меня отдаст девку-то?
— Хачешь, я отдам? Целуй меня в самый рот!
Ну и сладили. У богатого не пиво варить, не вино курить[64]; в ту ж пору обвенчали, отпировали, и повел дружка молодых в клеть и уложил спать. Тут дело знакомое: пронял Ванька молодую до руды[65], ну да и дорога-то была туды! "Эх я, дура глупая! — подумала Дунька. — Что я наделала? Уж ровно бы принять страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп-то взял? Дай спрошу у него". И спросила-таки:
— Послушай, Иванушка! Где ты х…й взял?
— У дяди на одну ночь занял.
— Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.
Прошла и другая ночь; она опять говорит:
— Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе х…й совсем? Да торгуй хорошенько.
— Пожалуй, поторговаться можно.
Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.
— Ну что?
— Да что говорить! С ним не столкуешься, 300 рублей заломил, эдак не укупишь[66]; где я денег-то возьму?
— Ну сходи попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег— и совсем купим.
— Нет уж, иди сама и проси, а мне, право, совестно!
Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась:
— Здравствуй, дядюшка!
— Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?
— Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить: одолжите Ивану на одну ночку х…я вашего.
Дядя задумался, повесил голову и сказал:
— Дать можно, да чужой х…й беречь надыть.
— Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра беспременно совсем у тебя его купим.
— Ну присылай Ивана!
Тут она кланялась ему до земли и ушла домой. А на другой день пошла к отцу, выпросила мужу 300 рублей. И купила она себе важный кляп.
Никола Дуплянский[67]
Жил-был поп с попадьей. Завела попадья себе любовника. Батрак заметил то и стал ей всячески помеху творить. "Как бы избыть его?" — думает попадья и пошла за советом к старухе знахарке, а батрак с ней давно сделался.[68] Приходит и спрашивает:
— Родимая бабушка, помоги мне работника с попом извести!
— Поди, — говорит старуха, — в лес, там явился Никола Дуплянский, его попроси, он тебе поможет.
Побежала попадья в лес искать Николу Дуплянского. А батрак выпачкался сам весь и бороду свою выпачкал мукою, влез на ель и кряхтит. Попадья и увидала: сидит на ели белый старец. Подошла к ели и давай молить:
— Батюшка Никола Дуплянский! Как бы мне извести батрака с попом?
— О жена, жена! — отвечает Никола Дуплянский, — совсем извести — грех, а можно ослепить. Возьми завтра напеки побольше да помасленней блинов, они поедят и ослепнут; а еще навари им яиц: как поедят, так и оглохнут.
Попадья пошла домой и давай творить блины. На другой день напекла блинов и наварила яиц. Поп с батраком стали собираться на поле; она им и говорит: "Наперед позавтракайте!" — и стала их потчевать блинами да яйцами, а масла так и подливает, ничего не жалеет:
— Кушайте, родные, масленые, макайте в масло-то, по-вкуснее будет!
А батрак уже и попа научил. Поели они и стали говорить: "Что-то темно стало", а сами прямо-таки на стену лезут.
— Что с вами, родные?
— Бог покарал: совсем ослепли.
Попадья отвела их на печь, а сама позвала своего дружка и стала с ним гулять, пить и веселиться.
— Дай-ка теперь мне пбеть, — просит гость у попадьи, — только давай сзаду, как козел козу е…ет!
Попадья задрала хвост и стала раком, а гость и влез на нее. Тут поп с батраком слезли с печи и ну их валять со всего маху — важно отдули!
Муж на яйцах
Жил мужик с бабою; мужик был ленивый, а баба работящая. Вот жена землю пашет, а муж на печи лежит! Раз как-то и поехала она орать[69] землю, а мужик остался дома стряпать да цыплят пасти, да и тут ничего не сделал: завалился спать и проспал цыплят — всех их ворона перетаскала; бегает по двору одна квочка да кричит себе; а ему хоть трава не расти. Вот приехала хозяйка и спрашивает:
— А где цыплята?
— Ах, женушка, беда моя! Я уснул, а ворона всех цыплят и перетаскала.
— Ах ты, пес эдакий! Ну-ка, курвин сын, садись на яйца да высиживай сам цыплят.
На другой день жена поехала в поле, а мужик взял лукошко с яйцами, поставил на полатях, скинул с себя портки и сел на яйцах. Вот баба не будь дура, взяла у отставного солдатика шинель и шапку, нарядилась, приезжает домой и кричит во все горло:
— Ей, хозяин! Да где ты?
Мужик полез с полатей и упал вместе с яйцами наземь.
— Это что делаешь?
— Батюшка, служивый, домовничаю.
— Да разве у тебя жены нету?
— Есть, да в поле работает.
— А ты что ж сидишь дома?
— Я цыплят высиживаю.
— Ах ты, сукин сын!
И давай его плетью дуть изо всех сил да приговаривать:
— Не сиди дома, не высиживай цыплят, а работай да землю паши!
— Буду, батюшка, и работать, и пахать, ей-Богу буду!
— Врешь, подлец!
Била его баба, била, потом подняла ногу:
— Посмотри, сукин сын! Был я на сражении, так меня ранили, что, подживает моя рана? Аль нет?
Смотрит мужик жене в п…ду и говорит:
— Заволакивает, батюшка!
Баба ушла, переоделась в свою бабью одежду и назад домой, а муж сидит да охает.
— Что ты охаешь?
— Да приходил солдат, всего меня плетью избил.
— За что?
— Велит работать.
— Давно бы так надо! Жалко, что меня дома не было, я бы попросила еще прибавить.
— Ну, да ладно же, и он издохнет!
— Это отчего?
— Да был он на сражении, там его промеж ног… он мне показывал свою рану да спрашивал, подживает ли. Я сказал: заволакивает — только больно рдится[70], а кругом мохом обросло!
С тех пор стал мужик работать и на пашню ездить, а баба домовничать.
Мужик за бабьей работой
Жил-был мужик с женою. Дождались лета, пришло жнитво, стали они ходить в поле да жать. Вот каждое утро разбудит баба мужика пораньше; он поедет в поле, а баба останется дома, стопит печку, варит обед, нальет кувшинчики и. понесет мужу обедать, да до вечера и жнет с ним на поле. Воротятся вечером домой, а наутро опять то же. Надоела мужику работа; стала баба его будить и посылать на поле, а он не встает и ругает свою хозяйку:
— Нет, блядь! Ступай-ка ты наперед, а я дома останусь; а то я все хожу на поле рано, а ты спишь только, да придешь ко мне уж тады[71], когда я досыта наработаюсь!
Сколько жена ни посылала его, мужик уперся на одном слове:
— Не пойду!
— Нынче суббота, — говорит жена, — надо много в доме работать: рубахи перемыть, пшена на кашу натолочь, квашню растворить, кринку сметаны на масло к завтраку сколотить[72]…
— Я и сам это обделаю, — говорит мужик.
— Ну, смотри ж, сделай! Я тебе все приготовлю.
И принесла ему большой узел черных рубах, муки для квашни, кринку сметаны для масла, проса для каши, да еще приказала ему караулить курицу с цыплятами, а сама взяла серп и пошла в поле. «Ну, еще маленько посплю!» — сказал мужик и завалился спать, да проспал до самого обеда. Проснулся в полдень, видит: работы куча; не знает, за что прежде браться. Взял он рубахи, связал и понес на реку; намочил да так в воде и оставил: «Пущай повымокнет, потом развешу, просохнет и будет готово». А река была быстротекучая, рубахи все за водою и ушли[73].
Приходит мужик домой, насыпал в квашню муки, налил водою: "Пущай киснет!" Потом насыпал в ступу проса и начал толочь и видит: наседка по сеням бродит, а цыплята все в разные стороны рассыпались. Он сейчас половил цыплят, перевязал их всех шнурочком за ножки и прицепил к курице и опять начал толочь просо; да вздумал, что еще кринка сметаны стоит, надо сколотить ее на масло. Взял эту кринку, привязал к своей жопе: «Я, дескать, буду просо толочь, а сметана тем временем станет на жопе болтаться: разом и пшено будет готово, и масло спахтано!»[74] Вот и толчет просо, а сметана на жопе болтается. Тут курица побрела на двор и цыплят за собой потащила. Как вдруг налетел ястреб, ухватил курицу и потащил совсем с цыплятами. Курица заквохтала, цыплята запищали; мужик услыхал, бросился на двор да на бегу ударился кринкою об дверь, кринку расшиб и сметану всю пролил. Побежал отнимать у ястреба курицу, а дверей и не запер; пришли в избу свиньи, квашню опрокинули, тесто все поели и до проса добрались: все сожрали. А мужик курицы с цыплятами не отнял, воротился назад — полна изба свиней. Хуже хлева сделали! Насилу вон выгнал. «Что теперича делать? — думает мужик. — Придет хозяйка — беда будет!» Все дело чисто убрал — нет ничего! «Дай-ка поеду, рубахи из воды вытащу». Запряг кобылу и поехал на реку; уж он искал, искал белья — нету. "Дай-ка в воде поищу!" Разделся, скинул с себя рубашку и штаны и полез в воду и пошел бродить, а толку все не добьется: так и бросил! Вышел на берег, глядь — ни рубахи, ни штанов нету — кто-то унес. Что делать-то? Не во что и одеться, надо в деревню голому ехать. «Нарву-ка я себе, — говорит, — длинной травы да обвяжу кляп, сяду в телегу и поеду домой, все не так стыдно будет!» Нарвал зеленой травы, обвертел свой х…й и стал отвязывать повод у лошади. Лошадь увидала траву, схватила ее зубами и оторвала совсем с х…ем. Заголосил мужик о кляпе, кое-как добрался в избу, залез в угол и сидит в углу.
— Ну что, все приготовил?
— Все, любезная жена!
— Где же рубашки?
— За водой уплыли.
— А курица с цыплятами?
— Ястреб утащил.
— А тесто, а просо?
— Свиньи съели.
— А сметана?
— Всю разлил.
— А х…й где?
— Кобыла съела.
— Экой ты, сукин сын, наделал добра!
Семейные разговоры
Жил-был мужик, у него была жена, дочь да два сына — еще малые ребята. Раз пошла мать с детьми в баню, посбирала черное белье и начала стирать его, стоя над корытом, а к мальчикам-то повернулась жопой. Вот они смотрят да смеются:
— Эх, Андрюшка! Посмотри-ка, ведь у матушки две п. ды.
— Что ты врешь! Это одна, да только раздвоилась.
— Ах вы, сопливые черти! — закричала на них мать, — вишь что выдумали!
Пришла баба в избу, легла с дочкою на печь, и стали меж собой разговаривать.
— Ну, дочка, — сказывает мать, — скоро тебя замуж пора отдавать, будешь с мужем жить, а не с нами…
— Коли так, я и замуж не хочу!
— Что ты, что ты, глупая. Да чего тебе бояться? Добрые девки еще тому радуются.
— Да чего радоваться-то?
— Как чего? Переспишь с мужем первую ночь, променяешь тады и отца с матерью на него, понравится тебе слаще меду и сахару.
— Отчего же, матушка, так сладко и где у них эта сладость?
— Ах ты, какая глупая! Вить ты ходила маленькою с отцом в баню-то?
— Ходила, — говорит дочь.
— Ну, видела ты у отца на конце зарубку?
— Видела, матушка.
— Вот это и есть самая сласть.
А дочь говорит:
— Коли бы эдак зарубить зарубок пять, тады б еще слаще было!
Отец лежал, лежал на полатях, слушал, слушал, не утерпел и закричал:
— Ах вы, разбойницы! Х…й вам в горло! Про что говорят! Мне для вашей сласти не разрубить своего х…я на мелкие части.
Вот тут девушка гадала да гадала: одного-то х…я мало, а два не влезут; лучше их вместе свить да оба вбить.
Странные имена
Жил-был мужик с женою. Поехал на поле пахать; только прошел одну борозду — и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок, и только хотел припрятать — подходит солдат, увидал деньги и говорит:
— Послушай, мужик! Это мои деньги. Коли отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь нынче, столько и котелков с деньгами найдешь!
Мужик подумал-подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать; прошел одну борозду — нет денег, прошел другую — тоже нет. "Видно, соху пущаю мелко", — думает мужик и пустил соху поглубже: едва лошадь тянуть может! А денег все нету. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:
— Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди-кась, как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?
— Послушай, жена! — говорит мужик. — Только приехал я на поле да прошел первую борозду, сейчас и вырыл котелок, полный денег. Да принеси на ту пору нечистая сила солдата: коли ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдешь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдешь, Я ему и отдал свою находку. Стал пахать, да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко; ну, взял и пустил ее поглубже. Пахал-пахал, целый день пахал, а толку нету!
— Экой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошел солдат?
— Да прямо вот по этой дороге.
— Пойду-ка его догоню!
И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли-шли и видят: идет впереди какой-то солдат и несет в руках котелок. Нагнали.
— Здорово, служивый! Куда Бог несет?
— Иду в отпуск, голубушка!
— А в какую деревню?
— Да в такую-то.
— Ну и мне туда же, пойдем вместе.
— Пойдем.
Идут вместе и разговаривают:
— Как тебя, голубушка, зовут?
— Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.
— Что за стыдно? Украсть — стыдно, а сказать — ничего, можно.
— Да видишь, меня-то зовут Насеру, а сына Насрал.
— Ну, что же — это ничего!
Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына и ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился — а денег нет и стал звать: "Насеру, Насеру!" А хозяин услыхал и говорит:
— Служивый, ступай в нужник срать.
Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика: "Насрал, Насрал!"
А хозяин заругался:
— Экой ты, служба! Таки насрал в хате.
Взял солдата и выгнал вон.
Солдат решетит[75]
Была свадьба у богатого мужика: женил он сына; и было у него пированье великое. Обвенчали жениха с невестой и спать уложили, а наутро подняли, поздравили с законным браком, потом накрыли молодых белою простынею и стали решетить[76]: всякий кладет денег сколько может! Вот все отрешетили; остался один солдат. Старик видит, что он лежит с похмелья, и говорит: