Неолитическое жилище как храм и склеп. Почитание рода

Лекция 18

 

Итак, дорогие друзья, на прошлом нашем занятии мы с вами говорили о символике зерна в неолите и с этой точке зрения ещё раз рассмотрели и разобрали проблему перехода к осёдлости. Другим очень важным аспектом перехода к оседлой жизни и к тому, что мы называем производящей экономикой, было переосмысление идеи жилища. Мы абсолютно не можем сказать, рассматривалось ли жилище в эпоху палеолита как священная форма. У нас нет на это данных. Но мы можем твёрдо сказать, что жилище было подвижным, оно перемещалось, оно не было сопряжено с землёй. Это было, скорее, убежище.

Однако это не значит, что оно обязательно не должно было иметь священного характера. Вполне возможно. Вообще человек духовный любой аспект своей жизни рассматривает как священнодействие. Для него нет разделению на профанную и сакральную сферы, как, кстати, предполагают очень многие учёные-религиоведы. Мирча Элиаде даже назвал одну из своих книг «Профанное и сакральное». Так вот, скорее всего, у древнего человека профанного нет. Но мы лишь косвенно можем судить о священном характере жилища. Почему всё же можем? Только потому, что сейчас передвижные жилища у многих народов, которые ведут кочевой или полукочевой образ жизни, скажем, разные яранги, юрты и так далее, безусловно, имеют священный характер. Они по своей структуре, по своей символике являются местом святым. И мы сейчас будем разбирать, что это такое. Хотя здесь учёному-религиоведу надо быть аккуратным. Дело в том, что, быть может, это передвижное жилище наследовало священный образ жилища стационарного, которое как раз возникает в неолите. А что касается стационарного, то палеолитическая пещера, палеолитический храм, уже без всяких сомнений являются священной формой.

Если мы посмотрим на ранненеолитическое жилище, о котором мы с вами уже говорили, что там был храм и там было захоронение предков, то мы можем обнаружить, что вообще очень многие элементы жилища являются сами по себе священными. Ну, во-первых, круглая форма жилища, конечно же, может быть наследием шатра, шалаша, который удобно строить круглым. Но есть и религиозный образ круга, который нам очень хорошо известен и который, кстати говоря, как идея целостности хорошо известен и христианской иконографии. Идея круга как целостности проистекает из образа горизонта или, как говорят, на славянском языке, «окоёма», то есть, «то, что вмещает око». Когда человек стоит на горе и смотрит, и всё под ним, то он видит мир, очерченный именно кругом. Вот полнота мира, вмещаемая в зрение, «в глаз», геометрически аналогичная зрачку глаза, - это окоём, круг мира. Поэтому круглая форма жилища – это, очень может быть, так же и образ целостности. Интересно, что древнейшие храмы, которые строились уже в историческое время, именно с подчёркиванием того, что это древняя форма, например, храм Весты – храм жертвенного огня в Риме, имеют круглую форму. То есть, традиция круга как священной формы очень явна.

Второе – это, как я вам уже говорил, заглубление жилища. То есть, это полуземлянка, и внутрь ведёт лестница вниз. Опять же, может быть, это утилитарно, поскольку земля охраняет, в земле теплее, не надо строить столь высокие стены – это экономия труда и стройматериалов. Но, учитывая, что здесь под полом похоронены предки, очень возможно, что само заглубление жилища есть образ мира предков и, опять же, образ пещеры. Ведь священное пространство, священный храм палеолита был пещерой. И вот неким аналогом пещеры является заглубление в землю жилища, которое должно стать храмом.

Крышей жилища является купол или остроугольный шатёр, поддерживаемый осевым столбом, который находится с противоположной от входа стороны жертвенника. Здесь, пылает жертвенный огонь, здесь готовится пища, а за ним находится осевой столб, поддерживающий кровлю. И мы также можем сказать, что этот осевой столб, конечно же, конструктивная форма. Без него жилище было бы непрочно и кровля, скорее всего, просто упала бы. Но в очень многих традициях мы можем сказать, что этот осевой опорный столб мыслится как аналог оси мира, Мирового Древа, как то, что связывает воедино мир человека, мир предков и небесный божественный мир, образ единства, образ связи, образ, если угодно, пуповины. И не случайно перед осевым опорным столбом горит огонь. Этот огонь используется утилитарно, и мы можем объяснить, опять же, утилитарно, почему он горит возле столба, – в месте, где самый высокий потолок, использовать огонь наиболее безопасно, и там же удобно делать дымоход. Но, с другой стороны, мы можем сказать, что огонь – это ведь не только утилитарное средство обогрева и приготовления пищи. Это мы уже ясно видим, потому что рядом с ним находятся священные изображения и похоронены предки. Огонь – это в первую очередь место и средство жертвоприношений, которые восходят к небу или уходят к предкам. И поэтому ось мира и огонь жертвенного очага соединяются вместе.

Таким образом, вы видите, что древнее жилище является священной формой, образом мира (imago mundi). «Космический образ жилища, - пишет Мирча Элиаде, - характерен для множества первобытных сообществ. Более или менее явно жилище повсюду моделирует мироздание, являя собой образ Вселенной». В Тибете до недавнего времени дымоход дома назывался «вратами неба», то есть, местом, где небо и земля соединяются. Итак, человек жил в священном пространстве. И, кстати говоря, наша, да и не только наша, христианская, но и общечеловеческая традиция освящения жилища связана далеко не только с тем, чтобы прогнать оттуда каких-то гнездящихся бесов. Она имеет намного более значимую функцию. Освящение жилища – это превращение утилитарной постройки, утилитарного убежища, в образ всего мироздания, если угодно, в храм, где сам домохозяин и его семья являются участниками священнодействия.

Очень часто в эпоху неолита сам дом превращался полностью в склеп. Мы не знаем, когда и как это происходило, почему в какой-то момент люди решали, что дальше в этом доме не следует жить, а в нём следует только похоронить его умерших владельцев. Но такие круглые дома, превращённые в склепы, очень хорошо известны из раннего неолита, в том числе, например, из Эйнаны – места, про которое я вам уже говорил.

С вашего позволения, я прочту описание такого дома-гробницы. Это описание принадлежит знаменитому археологу, о котором мы не раз ещё будем говорить. Он совершил величайшее открытие на Переднем Востоке. Это английский археолог Джеймс Мелларт. Его книга «Древнейшие цивилизации Переднего Востока» переведена на русский язык и для меня, например, явилась одной из опорных книг при исследовании религии эпохи неолита. Итак, Мелларт пишет: ««Наиболее интересным в натуфийской культуре является погребение вождя, найденное в Эйнане. Оно относится к среднему строительному горизонту; круглая гробница диаметром 5 м и глубиной 0,8 м, возможно, первоначально была жилищем этого вождя. Гробницу окружал парапет, обмазанный глиной и окрашенный в красный цвет; по краю его выложен круг из камней диаметром 6,5 м. В центре гробницы лежали два полностью сохранившиеся скелета. Они были положены на спину, ноги, отделившиеся после разрушения тела, были перемещены. Один из скелетов, принадлежавший взрослому мужчине, был частично перекрыт камнями и опирался на каменную кладку; лицо было обращено на снежные скалы горы Хермон. У другого скелета, по-видимому, женского, сохранился головной убор из раковин денталии. Ранее погребенные здесь останки были сдвинуты <…>, чтобы освободить место для этих покойников. Затем погребение засыпали землей, а сверху соорудили каменную вымостку, на которой был сложен очаг. Около очага положен еще один череп, и поверх насыпанной земли была сделана еще одна вымостка, круглая, диаметром 2,5 м, окруженная низкой стеной. В центре последней вымостки лежали три больших камня, окружённые маленькими». Вот эти три больших камня, окружённые маленькими, - скорее всего, бессмертные, вечные тела этих трёх умерших и похороненных здесь людей, черепа которых найдены, а маленькие камни, видимо, символизируют тех, кто был похоронен здесь раньше и чьи кости тоже покоятся в этом доме, превращённом в склеп.

Итак, дом, склеп и святилище соединены вместе. В Иерихоне, как я вам уже говорил, Кэтрин Кэньон нашла более десятка черепов людей, моделированных гипсом. Им придали черты, которые, видимо, имели люди, обладавшие этими черепами до разложения мягких тканей, и эти черепа стояли открыто в жилищах. То есть, это были уже не камни, символизировавшие бессмертные тела, а подлинно, если угодно, телесные останки умерших, где пребывал их дух, их личность в том числе.

Такое стремление, чтобы личность умершего пребывала в том числе и в жилище живых, - это обычное неолитическое убеждение, обычная неолитическая форма, сохранившаяся в очень многих традициях. В христианстве она известна в культе святых. Сохраняются мощи святых и даже предметы их домашнего обихода. Предположим, как вы помните, в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры прямо около раки с мощами преподобного Сергия хранятся старинны едеревянные дискос и потир, которые использовались преподобным Сергием при священнодействии. В Успенском храме хранится гроб, в котором когда-то, до переложения в раку, лежало тело Сергия. Хранится его посох. И это очень распространённая традиция. Сами эти мощи, предметы одежды, предметы обихода того или иного святого – это не просто воспоминания. Они содержат в себе силу и душу умершего. Поэтому мощам святых поклоняются. Но в неолите предки каждого рода так же, видимо, считались святыми и они обеспечивали связь умерших и живых, и через них шла связь с Богом.

Характерно, что в Иерихоне череп даже не просто сохраняется, а моделируется личностными чертами, ему придаётся образ лица, которое имел этот человек до смерти. Через это мы ясно видим, что здесь идёт речь не о безличной стихии рода, как мы говорили о стихии земли, а о личностном. Умерший остаётся личностью и он связан с живыми как личность.

Здесь, кстати говоря, символика имени. Имя – это тоже икона, тоже образ, в котором присутствует личность человека, потому что имя в пределе – это то, чем человек вызван Богом из небытия к бытию.

Иерихонский обычай встречается во многих других передневосточных поселениях, например, в поселении Мурейбит (VII тысячелетие до Р.Х.). Там черепа присутствуют на полках жилища. В Телль-Рамади, в Бейсамуне – современных деревнях в Сирии и Израиле, где проводились археологические раскопки – археологи обнаружили глиняные фигуры-подставки величиной примерно в четверть метра, которые увенчаны настоящими черепами. В Телль-Рамади на лбу черепа часто бывает пятно, нанесённое красной охрой – образ инобытия. Помните, что охра ещё с эпохи неандертальца – образ жизни после смерти. Интересно, что в этих местах черепа имеют и верхние позвонки. То есть, они были отделены от тела до распада мягких тканей, наверное, сразу же после смерти.

Там, где не используются черепа, используются камни, как в Эйнане, часто с нанесёнными на них специальными знаками, геометрическим узором, всякий раз иным. То есть, эти камни, опять же, показывают, что речь идёт о личности отдельных людей. Что означают эти узоры конкретно, мы не знаем, но важно, что они различны. Каждый камень – вместилище души особого человека. Людей хоронят, а череп заменяется такой иконой в виде камня. Когда мы говорим «икона», мы должны понимать, что это не только изображение – в ней присутствует первообраз. И тому, что, по крайней мере, древние так считали, есть интересное доказательство. В пещере Бирсек – одной из швейцарских пещер эпохи неолита – археологи нашли большое количество этих расписанных неолитических камней разбитыми. Все эти камни были тщательно разбиты. Причём разбиты они были, безусловно, специально. О чём это говорит? Скорее всего, эта пещера была родовым святилищем, где поклонялись предкам. Враги этого рода, чтобы обессилить его, уничтожили изображения, дабы души предков более не были связаны с потомками.

А вот теперь и думайте, что означало уничтожение мощей, икон и святынь в той же православной церкви после революции 1917 года, а заодно, кстати говоря, и кладбищ, в которых уничтожали родовые святыни уже не всей России, а отдельных семей, отдельных родов – их предков. Что это такое? Более того, что означает каменное надгробие, которое до сих пор мы ставим на могилы? Мы всё-таки стараемся, как правило, положить или поставить на надгробие каменный крест там, где позволяет возможность. Бедные крестьяне ставили, естественно, деревянные кресты, а помещик всегда клал каменную плиту – вы увидите около церкви каменные помещичьи склепы. Так что означает стремление после революции всячески уничтожить эти надгробия, превратить эти надгробия в замостку улиц, в основу для бетона, в облицовку зданий, как это часто делалось во многих городах России. Не есть ли это также стремление уничтожить это единство народа и родов, прервать его и сделать нас «Иванами, не помнящими родства» и не опирающимися на силу наших предков. Не есть ли это то же самое, что уничтожение галек в пещере Берсек, но только в огромных масштабах? И самое неприятное – не достигли ли эти уничтожители во многом успеха?

Ведь наш народ совершенно реально потерял память. Для меня вчера был тяжёлый день. 8 марта для меня всегда тяжёлый день, потому что встречают меня какие-то знакомые женщины с радостными улыбками и ждут, что я начну их поздравлять. А ведь с днём рождения Клары Цеткин я не могу поздравлять! Это абсурд! Я прекрасно понимаю, что этот праздник сохраняется духовно именно для того, чтобы сохранить связь с советским прошлым, как и 23 февраля. Это совершенно закономерные даты, которые когда-то были с революционной интенцией, а сейчас сохраняются, чтобы эту интенцию, пусть неосознанно, но сохранять. Вот я пытаюсь объяснять, что я всех уважаю, но не могу поздравлять в этот день. А мне говорят: «Да всё равно, какой день! Праздник любой – хорошо! Весна, замечательно!» Это означает, что мы «Иваны, не помнящие родства». Мы не помним, как эти дни – тот же день 23 февраля, 1 мая – были днями принципиального уничтожения национальной культуры, традиций предков. Мы всё это забыли. Из нас действительно вынули родовую память. На самом деле то, во что верили в раннем неолите – не такая уж чушь. И то, что делали в 20-30-е годы, да и, собственно говоря, до самого конца Советской власти, уничтожая кладбища, надгробья, мощи святых, храмы, иконы – всё это были осознанные вещи. Мы, христиане, возмущаемся тому, что были уничтожены очень многие мощи святых. Но почему-то мы не так возмущаемся тому, что уничтожали кладбища, где похоронены наши предки, которые для нас так же святы и так же ценны. Они – наш род. То есть, вы видите, что все эти вещи очень сильно взаимосвязаны.

Идея почитания рода, столь ясно выраженная в эпоху неолита, дошла до нас и в ещё одном очень существенном аспекте. В местечке Айн-Сахри уже хорошо известный нам по палеолиту неутомимый французский исследователь аббат Анри Брёйль купил статуэтку, которая сейчас находится в Британском музее и которая изображает обнимающуюся пару, то есть, пару мужчины и женщины, находящихся в состоянии любовного соединения. Причём на Переднем Востоке – как тогда, так и сейчас – соединение мужчины и женщины происходило, как правило, сидя. Это и изображено. Подобные же изображения потом были найдены в массе других археологических раскопок, в том числе в Нахль-Орене, о котором я вам уже говорил, в Чатал-Хююке, о котором я на этой сегодняшней лекции ещё буду говорить позже. Причём в Чатал-Хююке замечательны парные изображения: на одной части изображения точно такая же соединяющаяся любовная пара, а рядом изображена женщина с младенцем на руках. Всё понятно: речь идёт о соединении как о продолжении рода, о священнодействии, о святыне брака, потому что если где-то почитается род, то понятно, что и супружеское соединение, и рождение ребёнка – это акты священнодействия, которые дают этому роду продолжение. Помните, мы говорили на прошлой лекции о том, что и земледелие само по себе соединено с супружеским соединением, и что семя, брошенное в землю, и семя мужчины, вошедшее в женщину – это символически одно и то же семя.

Так вот, именно супружеское соединение оказывается очень важным образом творения жизни, что и привлекает внимание, что и заставляет изображать. Эти изображения подчёркивают, что род священен и в аспекте его прошлого, и в аспекте настоящего, и в аспекте будущего – рождения детей. То есть, брак становится не выполнением некой инстинктивной потребности, которая есть у всех животных, - потребности в размножении и продолжении рода, так же, как и жилище перестаёт быть норой животного. Все животным нужно укрытие, но жилище не нора. Брак – не совокупление. И то, и другое – священнодействия, так же, как могила – это вовсе не яма, куда выбрасываются ненужные умершие. Всё это священные действия.

Мы это часто забываем. Поэтому-то, собственно говоря, в христианской церкви восстанавливается, я подчёркиваю: восстанавливается таинство брака. Почему восстанавливается? Дело в том, что известный как священнейший аспект жизни в древнем доисторическом в раннеисторическом мире, брак профанируется первым и перестаёт быть священным уже в таких религиях, как, скажем, ветхозаветная. Обратите внимание, что Господь, который говорит в Евангелии, что он пришёл не исправить, но исполнить, и что и йота из закона не пропадёт, совершенно явно корректирует именно закон о браке. Пожалуй, единственное место, где Он чётко говорит, что это «по жестокосердию вашему» Моисей позволил вам разводиться с вашими жёнами, а вначале было не так. И дальше говорит: «тот, кто разведётся с женою своей, иначе как за грех прелюбодеяния, прелюбодействует» и так далее. Это явная коррекция. И ответом на эту коррекцию является таинство брака. Таинство брака имеет тысячу уровней, о которых можно говорить специально, вплоть до известного многим из вас уровня уподобления брачного союза жизни Пресвятой Троицы – жизни в любви и единстве разноипостасных, но одноусийных частей. Но один очень важный аспект брака – это создание и творение новой жизни. А чтобы эта жизнь была действительно в Боге, а не просто абы как родилось, она должна и твориться в любви.

А если она творится в любви, соответственно, брак должен быть так же незыблем, как камни, являющиеся вместилищами душ предков. Брак – раз и навсегда. Брак – вечная форма. Это очень тяжело. Помните, как ученики возмутились, когда Христос сказал эти слова? «Ежели такие обязательства человека к жене, то лучше и не жениться!» Что отвечает Господь? «Не каждый может вместить это». И дальше говорит то, что читается в момент монашеского пострижения: «Одни родились скопцами из чрева матери, других люди оскопили, третьи сами себя сделали скопцами для Царства Небесного». Это одна из великих тайн монашества: есть такие люди, которые избрали путь безбрачия совсем не потому, что брак плох, совсем не потому, что он скверен. Брак великолепен, прекрасен! Не случайно апостол Павел говорит, что ложе свято. Но в браке мы соединяемся с Богом через род, а монах, выбирая безбрачие и, соответственно, бездетность, входит в семью Божию духовным единством, минуя род по плоти. В этом, а не в каком-то только аскетическом упражнении, и совсем не в нём, смысл монашеского безбрачия, монашеских обетов – ради Царствия Божия, ради того, чтобы войти в него и стать родом Божьим: Помните слова Богородицы Серафиму Саровскому? «Он нашего рода». Вот это всё из этой сферы.

Однако вернёмся в эпоху неолита. Как я вам говорил, другим очень важным регионом ранненеолитической культуры Переднего Востока, сравнительно хорошо исследованным, но открытым более поздно, является Средне-Дунайская низменность в Сербии, и место находки названо, по городку, который там находится, Лепенски-Вир. Я вам про это рассказывал. Из исследованных в Лепенском Вире и других деревнях 147 построек в 50 найдены алтари, каменные изображения предков с подчёркнутыми, кстати говоря, половыми органами, потому что предки, давая жизнь потомкам, используя половую сферу, тем самым обеспечивали единство рода. И Лепенски-Вир – это тоже характерный пример ранненеолитических домов-храмов. Остальные постройки – по всей видимости, технические. В них не жили, а использовали их для хранения чего-то другого. В общем, это не места жизни, не места священнодействий.

И, завершая разговор о доме, мы можем сказать, что так устроенное жилище и так понимаемый род говорят не только о том, что жилище – это место священнодействия предкам. Кстати, интересно, что в жилищах, как правило, нет изображений божественных. «Как правило» потому, что мы не всегда можем разобраться, жилище это или храм. Изображений предков – сколько угодно. Изображений божественных нет. Мы можем сделать из этого вывод, что сам дом как символическое космическое пространство, как полнота Вселенной, как ось, соединяющая преисподнюю, эту земную жизнь и небо, как место священнодействий, как место захоронения предков, место хранения их тел, как место, где зачинается и рождается новая жизнь, и соответственно, когда земная жизнь завершается, она уходит в землю, а черепа умерших, когда-то рождённых и зачатых в этом доме, ставятся на полки дома, - всё это вместе говорит о том, что сам дом, само стационарное жилище – это монументализированное тело рода. Само жилище – это тело рода.

Отчасти, в очень изменённом виде, эта традиция сохранялась и сохраняется в очень хороших семьях: в ваших семейных альбомах, в фотографиях предков, которые висят на стенах, в желании, даже меняя квартиру, перевезти какие-то памятные вещи, иконы, завещанные от предков. Только, когда человек теряет понимание этого родового единства, он теряет и ощущение дома как родовой святыни, усадьбы – всё равно, крестьянской или дворянской – как гнезда рода. И жилище превращается в нору, в убежище, и брак превращается в совокупление, и рождение часто превращается в помеху, и жизнь человека тогда уж точно оскотинивается. И мы должны прекрасно понимать то, что постоянно говорят священники, но что плохо воспринимают люди – что не только в храме мы в святыне, но и дом, и семья наша – это малая церковь. Как церковь – это не только сообщество, но и стены, так же и дом наш как малая церковь – это не только отношения мужа и жены, детей и родителей, но и стены. Возвращаясь сегодня в ваши дома, оглядите их и подумайте, достойны ли они того, чтобы быть храмами рода, который является частью Тела Христова. Так надо нам относиться к нашему жилищу.

Я вам довольно много говорил уже о другой очень важной символической форме неолита – представлении о Матери-Земле. Как вы помните, образ Матери-Земли становится явным для нас ещё с эпохи неандертальца: захоронение в могиле. Потом изображения Матери-Земли появляются в верхнем палеолите: палеолитические «Венеры». И наконец, в эпоху неолита идея земли как принимающей и рождающей стихии становится повсеместной. Семя растения, семя человека, семя Божие входят в землю в разных её формах. Семя растения входит в почву, семя человека входит в землю, которой является утроба женщины – она тоже фактически соткана из земли, и, наконец, семя Божие – это сам умерший, входящий в могилу.

И очень характерно единство этих символических форм. Например, я вам говорил, что в раннем неолите любят хоронить в кувшинах для хранения зерна. Палеолитические «Венеры» сохраняются и в неолите, только неолитические «Венеры» имеют несколько иные формы. Это тоже изображения женщин, часто сделанные из глины, иногда из камня. В этих изображениях одна или обе руки обязательно покоятся на беременном животе (образ земли, в которой находится умерший). И там, где это позволяет глина, в живот, в район детородных органов вдавлены настоящие зёрна. Они как бы цементированы в эти изображения, показывая, что в эти утробы вошло семя. А там, где, как в каменных изображениях, нельзя цементировать зерно, оно изображается скульптурно – насечками или каким-либо иным символическим образом.

В Греции уже в классический период – мы это знаем из творений авторов классического периода – в крестьянских домах за очагом, то есть, ближе к противоположной от входа стене, в пол вмазывали кувшины, в которых хранилось зерно – пшеница и пшено. Не всё – в основном, оно хранилось в амбарах – но часть обязательно хранилась в доме, якобы для повседневных нужд. Но одно только интересно: эти кувшины назывались хранилищами душ предков. То есть, налицо явное воспоминание далёкого прошлого.

Как я вам говорил, с VIII тысячелетия мы точно можем говорить о выпечке хлеба. И я вам говорил, что выпечка хлеба – тоже священнодействие. На Украине и в Молдавии в IV тысячелетии до Р.Х., в Трипольской культуре, присутствовали целые храмы, связанные с приготовлением хлеба. Хлеб выпекался как очень ценное священное ворво. Вот, например, в посёлке Трипольской культуры Сабатиновка-2 археологи обнаружили дом площадью в 70 м² с печью, с зернотёрками, с сосудами для хранения зерна и крестообразных алтарём против входа. Около печи и зернотёрок лежали женские статуэтки. Кроме того, 16 статуэток находились на торцовой скамье. Две из них восседали на стульчиках с увенчанными рогами спинками. Это, безусловно, и храм, и место выпечки хлебов.

Опять же, вспомним просфоры, которые приносят на самом-то деле люди. Сейчас они выпекаются централизованно, но на самом деле предполагалось, что их приносят люди и священники, вынимая из них частицы, поминают живых и умерших. Вот это – то самое. Это хлеб как образ живых и умерших, как образ семени, зерна, из которого они сделаны, которое приготавливается и участвует в священнодействии.

Хлеб являлся очень важным священным продуктом, потому что он позволял человеку соединиться и с миром предков, и с Богом, и преодолеть смерть, которую преодолевает зерно, вырастающее из земли.

Здесь нам надо понять, что эта Мать-Земля, эта женщина, изображающаяся на фигурках, - это ни в коем случае не богиня плодородия, а именно стихия материи, стихия природная, возрождающая божественное семя к новой жизни. И само плодородие, само земледелие являются в этом смысле иконой духовного возрождения. Понимаете? Всё наоборот: не земледелие и покровительствующее ему божество, а божество, возрождающее человеческое семя к вечной жизни и символизирующее его земледелие. То есть, земледелие вторично. Но как всё вторичное, по мере профанизации культуры, по мере того, как человек перестаёт напряжённо верить, по мере того, как религиозное замещается магическим, по мере этого материальное начинает доминировать над духовным. Над спасением начинает доминировать стремление к удобно устроенной жизни. И вот тут мать, рождающая в вечность, действительно для таких людей становится духом, богом плодородия. Понимаете? Всё меняется. То есть, то или иное отношение к святыне зависит от того, как мы к ней относимся.

Вообще, об этом можно говорить много. Это в конечном счёте связано с идеей веры. Вы помните главу 17 Евангелия от Луки, где ученики просят Христа: «Умножь в нас веру»? А что говорит Господь? Он разве говорит: «Сейчас Я в вас умножу веру!» Ничего подобного! Это как раз тот самый случай, когда Господь не даёт то, что у него просят, по одной простой причине: Он не может этого дать. Вера – это как раз то, что в человеке идёт от своего произволения. Поэтому Он говорит в ответ: «Если будете иметь веру с горчичное зерно, то вы уже можете творить чудеса». И прочтите дома главу 17 от Луки. Дальше вы увидите, что вся эта глава посвящена одной и той же теме: вера это то, что в человеке устремлено к Богу. Это в конечном счёте его волевое устремление к Богу. Вот что такое вера! И когда такое устремление есть, всё остальное Бог даёт. Пример – присутствующее, по-моему, в этой же главе у Луки исцеление кровоточивой женщины. Когда она с верой прикасается ко Христу, она не знает, кто его коснулся. Но «некто коснулся Меня с верой и из Меня изошла сила». И Он исцеляет эту женщину. То есть, вера – это идущее от земли, от человека устремление к Богу, которое у любящего всех Бога всегда вызывает ответ. «Не бойся, только веруй!», - говорит Он. «Если будешь иметь хоть небольшую веру, хоть малую веру, хоть сколько-то веры, то будет по твоему слову». Это постоянные слова Спасителя. То есть, вера – это то, что исходит от нас, то, что принадлежит нам. И тут же помните (это уж точно в главе 17), Господь говорит: «Вы должны воспринимать себя как рабы, ничего не стоящие»? «Всё, что вы сделали, вы сделали только потому, что должны были это сделать». Вот это тоже элемент веры. А противоположное что такое? Противоположное в аскетике называется гордостью, когда человек считает, что он что-то сделал, потому что сам смог. Вот он сам, вот он такой! Это как раз гордость. Поэтому вера – это действительно понимание того, что ты от Бога исшёл, ты для Бога всё делаешь, в Боге твоя цель, в Боге твой смысл. Вот что такое вера. Это энергия внутреннего естества человека.

И когда эта энергия уходит, иссякает, - почему, это другой большой разговор – тогда у человека весь внешний мир, в том числе и божественный, начинает восприниматься противоположным образом. Уже не я для Бога, а Бог для меня. Внешний мир для меня. Я – центр. Не Бог – центр, а я – одна из точек периферии, а я – центр, а всё остальное, в том числе и Бог, - точки моей периферии. И тогда, соответственно, Мать – Сыра Земля, которая рождает Богу, превращается в богиню плодородия, которая приносит хороший урожай, в том числе и детей (это тоже было раньше нужно), и пшеницы, и всего прочего, человеку. То есть, то или иное понимание чего бы то ни было, в том числе и Матери-Земли, зависит от того, в какой точке находится человеческое сознание – в точке «к Богу как к цели» или в точке «к себе как к цели, а к Богу как к средству». Но в любом случае, как, опять же, отмечает одна из исследовательниц религии неолита Мария Гимбутас, похороны в утробе сходны с посаженным в землю зерном, и в обоих случаях было естественным ожидание появления новой жизни из старой. Кстати говоря, фигурки богини, Матери-Земли, тоже очень часто носили на шее, потому что это был великий знак возрождения, которого люди желали.

И наконец, последний, но далеко не праздный вопрос. Кого рождала богиня? Кого рождала Земля? Как думали об этом люди неолита? Если от эпохи палеолита мы можем лишь предполагать возрождение умершего к новой божественной жизни, естественно, в преображённом виде, то эпоха неолита даёт нам явные, хотя и очень необычные свидетельства. Как раз Джеймс Мелларт в начале 60-х гг. раскапывает первые неолитические города. До этого думали, что городов в неолите вообще не было – они появляются только в эпоху перехода к металлу в IV тысячелетии до н.э. Мелларт раскапывает города VI тысячелетия. Это само по себе было великим открытием в археологии, и о том, почему возникает город в VI тысячелетии до Р.Х., мы будем говорить на следующей лекции – видимо, с этого и начнём. Но вот первый город, который он раскопал и который был расположен на 11 га, что для того времени, в общем-то, большое пространство, около деревни Чатал-Хююк в южной Анатолии, был в конечном счёте сожжён. Вообще такое ощущение, что эти священные города, священные центры, были, видимо, были не любимы многими какими-то другими народами и, когда силы хватало, с радостью уничтожались. Вот Чатал-Хююк в конце концов был сожжён.

И это, конечно, было ужасно для жителей, но для археологов – это сущая радость, потому что сохранились изображения – многочисленные рельефы и фрески, которые так бы не сохранились. Я скажу, почему. Сохранились они на большую высоту. Практически во многих местах святилища Чатал-Хююка сохранились на высоту более 2 м. И среди прочих изображений одним из главных элементов, который встречается почти постоянно, - это, как его называл сам Мелларт, изображение «рождающей богини». Изображения рождающей женщины – это и скульптуры, и барельефы прямо на стенах. Женщина с широко разведёнными ногами изображена в момент родов. Интересно то, кого она рождает. Это, может быть, очень неприятно услышать, особенно представительницам прекрасного пола, и особенно сразу же после дня рождения Клары Цеткин, но, тем не менее, рождает она отнюдь не милого мальчика и не девочку. Рождает она бычью или баранью голову. Из её лона выходит бычья или баранья голова.

Очень неприятно, да? А на самом деле для неолита более ясного образа божественного существа нет, потому что мы не забудем, что ещё в палеолите небесный Бог изображался быком, зубром, бараном, то есть, какими-то крупными копытными животными верхнего палеолита. Мамонты к тому времени уже исчезли, а в палеолите он и мамонтом изображался. И в эпоху неолита, в том же Чатал-Хююке, масса обычных иконографических изображений Небесного Бога в виде быка или барана, в виде бычьей или бараньей головы, выходящей из стены. А если уж не изображают даже голову, то изображают рога: делают специальные глиняные выступы с вмонтированными в них настоящими рогами быка или барана. Это всё изображения божества. Бычья или баранья голова, увенчанная рогами, многими людьми в эпоху неолита носится также на шее, как изображение Бога. Эти изображения находят. И наконец, изображение Бога в виде быка или барана дошло до исторического времени и в Египте, и в Месопотамии, и повсюду. В Месопотамии главный элемент божества, отличающий его от человека, - это шапка, увенчанная рогами.

Так вот, рождение бараньей или бычьей головы из лона женщины, Матери-Земли, - это образ. Люди же не умели ещё писать, поэтому им приходилось находить не очень тривиальные и иногда, может быть, не очень симпатичные (они не об этом заботились) решения, чтобы изобразить важнейшие духовные истины. А истина эта заключается в евангельских словах апостола Павла: «Сеется в тлении, рождается в нетлении». В землю сеется тленное семя – умерший человек, а рождается уже человек божественный. Воскресает человек обожженный, поэтому он имеет вид божества в символике того же неолита, чтобы было понятно, что это не изображение просто рожающей женщины, а чтобы всем было ясно: это изображение утробы земли, рождающей к вечности божественного человека. То есть, чтобы изобразить то, что богословы называют словом теосис, надо сделать это в иконографическом изображении Бога, принятом в ту эпоху. А иконографическое изображение Бога, принятое в ту эпоху, - в том числе, бык и баран. Все остальные изображения Бога, принятые в раннем неолите, например, в виде бесформенной каменной глыбы, иконографически неизобразимы в данном контексте, бессмысленны. Непригодно и ещё одно иконографическое изображение, появляющееся в Чатал-Хююке, о котором мы тоже будем говорить на лекции, это изображение Бога в образе человека, антропоморфное изображение. Если бы изобразили, что Богиня Земли рождает человека, никто из археологов никогда не догадался бы, что речь идёт о божественном возрождении. Как будто о нас заботились!

Итак, мы можем сказать, что эпоха неолита соединена с напряжённым стремлением изобразить, вернее, не изобразить, а решить задачу (которая, в частности, изображается) о том, чтобы посеянное в тлении, тленное человеческое естество воскресло, возродилось бы в нетлении, стало бы божественным существом. И ради этого, собственно говоря, и предпринимаются такие усилия художников, которые дошли до нас.

Но далеко не только в художественной сфере, а во всём укладе жизни это напряжённое устремление приводит к очень мощным сдвигам – сдвигам, которые характерны для среднего неолита. И о том, что это такое, я вам расскажу на следующей лекции.