Вопрос 10. Древнеиндийская философия 6 страница

Объект же -- это то, что противостоит субъекту, на что направлена предметно-практическая, оценочная и познавательная деятельность субъекта.

В этом плане кантовская «вещь в себе» не есть объект. Существуют многие материальные системы, не ставшие еще объектами. Иначе говоря, «объект» и «объективная реальность» -- не совпадающие понятия. Электрон вплоть до конца XIX столетия не был объектом, хотя бесспорно был частью объективной реальности.

В понятиях «субъект» и «объект» имеется момент относительности: если что-то в одном отношении выступает как объект, то в другом отношении может быть субъектом, и наоборот. Компьютер, являясь частью субъекта как общества, оказывается объектом при его изучении индивидом. Студент А есть субъект познания и в то же время для студента В он может быть объектом познания. Л. Фейербах отмечал: для себя «Я» -- субъект, а для других -- объект; словом, «Я» является и субъектом и объектом.

Объектом могут выступать не только материальные, но и духовные явления. Сознание индивида -- объект для психолога.

Каждый человек способен делать объектом познания самого себя: свое поведение, чувства, ощущения, мысли. В этих случаях понятие субъекта как индивидуума сужается до субъекта как актуального мышления, до «чистого «Я» (из него исключается телесность человека, его чувства и т. п.); но и в этих случаях субъект выступает как источник целенаправленной активности.

Здесь мы сталкиваемся с новым явлением - самосознанием. Самосознание- это и познание себя, и известное отношение к себе: к своим качествам и состояниям, возможностям, физическим и духовным силам, т.е. самооценка[1].

Имеются разные формы и уровни самосознания. «Явные формы самосознания, когда те или иные феномены сознания становятся предметом специальной аналитической деятельности субъекта, носят название рефлексии... Человек рефлективно анализирует себя в свете того или иного идеала личности, выражающего его тип отношения к другим людям. Когда человек анализирует себя, пытается дать отчет в своих особенностях, размышляет над своим отношением к жизни, стремится заглянуть в тайники собственного сознания, он тем самым хочет как бы «обосновать» себя, лучше укоренить систему собственных жизненных ориентиров, от чего-то в себе навсегда отказаться, в чем-то еще более укрепиться. В процессе и результате рефлексии происходит изменение и развитие индивидуального сознания»[2].

Таково в основных чертах содержание понятий «субъект» и «объект». Это понятия различные, но в то же время связанные друг с другом в плане «взаимопереходов». Грани между ними не абсолютны.

В современной науке грани между объектом и субъектом порой вообще трудноуловимы; кажется, что субъект и объект сливаются воедино в познании. Пример тому -- ситуация в квантовой механике, сложившаяся в связи с особой ролью прибора в познании микрообъектов. В классической физике постулировался абсолютный характер, независимость физических объектов от субъекта и от условий познания, от приборов. Теперь же субъект и условия познания «вторглись» в сам объект. Результаты экспериментирования с явлениями атомного масштаба нельзя истолковывать как дающие информацию о свойствах квантовых объектов «самих по себе». О них надо говорить как о таких, которые включают описание и квантовых объектов, и измерительных устройств, взаимодействующих с квантовыми объектами. Несмотря на все это, физика стремится дать описание самих объектов. Отмечая данный момент, специалисты в то же время указывают на возможность установить на теоретическом уровне знания пределы, когда мы можем представлять свойства самих этих объектов. «В квантовой физике не снимается различие между субъектом и объектом, а лишь устанавливается влияние места разделения явления (системы) на объект и субъект, на ре-зультаты описания физических явлений» [3].

Приведенный пример показывает, помимо прочего, важную роль условий познания. Они имеют место, как в естественных, так и в общественных и гуманитарных науках. Условия познания опосредуют отношения субъекта и объекта; такое опосредование (в том числе социальными условиями) может ориентировать либо на большую степень адекватности познания, либо, наоборот, на искажение сущности изучаемого объекта.

Изложенная трактовка понятий субъекта и объекта противостоит метафизическим и идеалистическим их трактовкам.

Поскольку деятельная сторона познавательного процесса в основном развивалась идеализмом, важно не только провести грань, отделяющую диалектико-материалистическое понимание субъекта от его понимания в созерцательном материализме, но и показать несостоятельность идеалистических трактовок субъекта познания. Объективный идеализм, допуская существование мышления вне человека, с необходимостью приходил к выводу и о существовании внечеловеческого субъекта, в качестве которого выступал мировой дух, и все творческое, активное начало приписывалось этой сущности. В философии Канта субъект начинает пониматься не как некая материальная или идеальная вещь, а как чистая деятельность, самодеятельность. Наиболее полное развитие эта идея получила в философии Фихте. В этой концепции субъект сводится к человеческому сознанию, которое само является некой исходной субстанцией, творящей и внешний мир или объект. У Фихте чистое «Я» как всеобщее человеческое сознание в процессе действия полагает и самого себя, и свою противоположность -- «не-Я». Естественно, возникает вопрос о природе чистого «Я». В рамках ответа на основной вопрос философии оно оказывается первичным. Аналогичная субъективно-идеалистическая трактовка характерна и для экзистенциализма. Источником мыслей и действий человека, а следовательно, и активности субъекта они объявляют экзистенцию как своего рода подлинную исходную реальность, не подлежащую рациональному постижению. От немецкой классической философии современный материализм наследует понимание субъекта как активного, деятельностного начала в познавательном процессе. Самой же природе этой активности дается материалистическое обоснование.

Сознание не является исходной, первичной реальностью. Оно -- продукт эволюции и усложнения материальных систем. Сама эволюция форм отражения идет в направлении развития активности отражения, и на уровне возникновения сознания эта активность до-стигает своего максимального выражения и развития, поскольку само человеческое сознание возникает непосредственно в ходе практически-преобразовательной деятельности человека. Человек становится субъектом деятельности в той мере, в какой у него формируется сознание, и наоборот, он становится сознающим себя и внешний мир существом в той мере, в какой он проявляет активность как субъект деятельности. Можно сказать, что в самом общем виде активность субъекта является особым проявлением внутренней активности материи с ее тенденцией к саморазвитию и усложнению, с ее способностью порождать сложноорганизованные системы с цепями самодетерминации, позволяющим выделять эти системы по отношению к окружающим условиям. Именно относительность самодетерминированности таких систем и порождает их активность по отношению к окружающим условиям.

Поскольку при любой интерпретации субъектом познавательной деятельности выступает человек, понимание субъекта теснейшим образом связано с трактовкой природы человеческой сущности. Антропологический материализм понимал человека прежде всего как природное существо, сводя его сущность к биологической природе человека. При таком понимании и активность человека как субъекта познания и практической деятельности сводится к чисто биологической активности.

«Но человек -- не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек -- это мир человека, государство, общество» . Вне общества нет человека. Исходя из этого, некоторые философы делают вывод, что «исторически подлинным субъектом выступает человек, но не как отдельно взятый индивидуум, а как общество» . Получается, что гносеологическим субъектом является не отдельный человеческий индивид, а человеческое общество на определенном этапе его развития. Однако возникает естественный вопрос: каким образом безликое, деперсонифицированное общество может непосредственно выступать субъектом в познавательном процессе? Ведь нет ни одного научного открытия или произведения культуры, которое не имело бы определенного автора. В нашей философии ответ на этот вопрос обычно дается с позиции диалектики общего и отдельного. Так что «взаимоотношения между обществом и индивидуумом такие же, как между общим и отдельным вообще...»[4] Применительно к субъекту познания это выглядит так: общество как субъект существует лишь в деятельности отдельных людей, вступающих в определенные общественные отношения и обладающих известными орудиями и средствами производства; отдельные индивидуумы только тогда люди, когда они являются обобществившимся человечеством, организованы в общество со своей экономической структурой и т. д. Однако думается, что диалектика индивидуального и общественного субъекта не укладывается в рамки диалектики категорий общего и отдельного. Индивидуальность субъекта и выражается в том, что он не просто проявление общественного, всеобщего субъекта, а в том, что он уникален и накладывает свой индивидуальный отпечаток на получаемое знание. Познание всегда акт творчества, а творчество не может быть безличным. В этом плане правильнее было бы сказать, что исходным (подлинным) субъектом познания всегда выступает отдельный конкретный индивид как носитель знания и культуры, накопленной человечеством на данном этапе его развития. Неспособность диалектически решить вопрос о соотношении индивидуального и социального в субъекте может привести к субъективизму.

!25

!26

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, почему существует такое большое множество конфессий в христианстве? Или почему в мире так много религий, если Бог один? Или почему существует такое большое множество направлений, течений, школ в любой науке – истории, философии, естествознании и пр.?

Или, почему, к примеру, при дискуссии, споре стороны стремятся к тому, чтобы предоставить более качественный и сильный аргумент со своей стороны и тем самым обезоружить оппонента? Или почему в цивилизованном суде, основанном не на пещерном праве сильного, а на развитых демократических институтах, когда идет разбирательство дела, обязательно рассматриваются, как минимум две версии произошедшего – от обвинителя и от защитника?

Ответ на все эти вопросы по сути один. Любой факт можно интерпретировать по-разному. Будь-то факт существования (или не существования) Бога, рождения и жизни Христа, смысла Его учения, и даже даты Его рождения или смерти. Любое научное открытие, любое событие, произошедшее в человеческой истории или в жизни отдельного человека, даже любую мысль, пришедшую в голову, можно интерпретировать по-разному.

Что же такое интерпретация и чем она отличается от самого факта? И для чего, собственно, необходимо отличать факт от его интерпретации, то есть видеть различие этих понятий?

Для объяснения отличия интерпретации от факта прибегну к образу. Вы, к примеру, сварили макароны. Макароны играют в нашем примере роль факта. А вот соус, которым вы польете эти макароны – это интерпретация факта. Вы можете полить макароны кислым соусом, или сладким, или кисло-сладким, или горьким, или со вкусом грибов, со вкусом корицы, мандарина и прочее. И от соуса будет зависеть вкус вашего блюда. Один, например, любит макароны с кислым соусом, а другой – со сладким. А кто-то, например, предпочитает кушать макароны без всякого соуса.

Еще пример. На улице пошел дождь. Это – факт. А вот его интерпретация зависит от того, как вы этот дождь восприняли. Может быть, как преграду в осуществление вашего желания поиграть сегодня в футбол. И тогда ваша реакция на дождь будет негативной. А может быть, вы, как заядлый огородник, воскликните – «Ну, наконец-то, пошел дождь! Мои помидорчики на грядке не погибнут!» И будете радоваться дождю. Поэт напишет о дожде стихи, в которых сравнит его со слезами любимой, а проповедник расскажет о нем, как о проявлении милости Божьей. Все это – различные интерпретации одного и того же факта.

Таким образом, факт – это реально произошедшее событие, а вот интерпретация (или как еще говорят, трактовка) факта – это то, каким воспринимает этот факт человек. Это видение человеком этого факта. Или то, каким этот факт человек хочет предоставить.

Для чего необходимо отличать факт от его интерпретации? Для того, чтобы более тонко судить или разбираться в сути произошедшего, в его причинах и следствиях. Можно сказать, для того, чтобы докопаться до истины.

Некоторые люди не видят этого отличия, из-за чего высказывают ложные суждения, имеют неправильные представления и вообще попадают в разные неприятные истории из-за этого. Например, подруга первого человека Адама – Ева позволила змею себя обмануть только по причине своего неумения отличать факт – в данном случае запрет Божий на вкушение плодов с древа познания - от его интерпретации. В своей интерпретации факта запрета змей извратил мотивы (причины) запрета, заявив, что Бог не хочет, чтобы люди были такими же умными и могущественными, как Он Сам.

Если бы Ева знала, что существует различные интерпретации одного и того же факта (и как следствие, существует правда и ложь), она бы трижды подумала, стоит ли ей доверять словам змея.

Потому как ложь – это тоже интерпретация факта. Как и заблуждение. Первое – это сознательное искажение факта, второе – неосознанное. Однако из этого не следует делать вывод, что всякая интерпретация – это ложь или заблуждение. Ни в коем случае! Часто интерпретация – это просто вид с другой стороны, с иной точки зрения или обзора, и различные интерпретации одного и того же факта помогают увидеть его более полно и объемно.

Например, вы укололи себе иголкой палец. Присутствует факт укола. Один человек воспримет это (трактует), как досадную случайность. Второй – как предупреждение о том, что нужно быть более внимательным. А третий – как напоминание о каком-то важном событии. Уколол палец и вспомнил, что нужно купить нитки. Как видите, серьезное дело эта интерпретация!

Какой же вывод следует из данного рассказа? Прежде всего, что факт и его трактовка - различные вещи, которые следует различать. Далее, важно отметить, что бывают верные интерпретации и ложные интерпретации. И третье, что ни одна из интерпретаций не является окончательной и полной. Любой факт можно интерпретировать по-разному и привнести (открыть) через эту интерпретацию еще большую глубину смысла.

!27

Виды рационального познания

Рациональное познание мы будем толковать предельно широко, как познание существенных свойств и связей реальности, лежащих за пределами чувственно-перцептивного и эмоционально-аффективного опыта. Это область деятельности мышления в самом широком смысле этого слова, т.е. дара осмысления предметности любого рода. Благодаря мышлению возможно истинное сознание многих индивидуальных познающих сознаний, равно как и осознание человеком своего собст-венного существа. В самом общем виде можно выделить две разно-видности рационального познания: ценностно-гуманитарное и логи-ко-понятийное, соответствующие различным сферам деятельности верхней «половины поля» нашего сознания.

Логико-понятийное рациональное познание. Традиционно рациональное познание ассоциируется с деятельностью логического мышления, как оно проявляется в науках логико-математического цикла, в естественных, обществоведческих и технических дисциплинах. Здесь в роли предмета познания выступают идеальные абстрактные объекты, природная и социальная реальность, взятые сами по себе и лишенные человеческого ценностно-смыслового измерения. Даже если предметом естественных наук выступает человек, то он рассмат-ривается как объект, рядоположенный другим объектам, относитель-но которого хотят получить некоторое знание. Если же в фокус логико-понятийного рационального познания попадают предметы, имеющие явное гуманитарное измерение (религиозные или художе-ственные тексты, произведения искусства, архитектуры и т.д.), то оно всегда нацелено на выявление всеобщих и объективных закономерностей, подлежащих строгой концептуализации и проверке.

Субъект познания характеризуется здесь попытками полностью устранить субъективно-психологическую компоненту и придать по-лучаемому знанию явный и безличный характер. Типичное мнение ученого, погруженного в эту сферу рационального познания, состо-ит во взгляде, что если бы Лобачевского, Маркса или Гейзенберга не существовало, то их открытия совершил бы какой-нибудь другой ученый.

Язык наук понятийно-рационального цикла -- это язык строго оп-ределенных смысловых конструктов (понятий различного уровня) с минимумом метафорических и синонимических выражений. Здесь господствуют методы объяснения неизвестных фактов через известные законы, а также требуются явные дискурсивные (выводные) про-цедуры обоснования новых теоретических моделей и схем объясне-ния, если таковые вводятся в науку. В противовес любым ссылкам на опыт личного «Я» или на авторитеты, научное знание, дабы претендо-вать на статус истинного, должно отвечать критериям всеобщности, доказательности и интерсубъективности (быть однозначно понимае-мым для многих индивидуальных «Я»).

Логическое мышление. Науки, тяготеющие к логико-понятийной рациональности, в основном отвечают на вопросы «как?» и «почему?», реже -- «откуда?» и практически не задаются ценностно-метафизическими проблемами типа «во имя чего?» и «для чего?». «Проблема источника и закономерности организации природы, -- верно подмечает М.К. Петров, -- есть, с точки зрения науки, псевдопроблема: был бы порядок, а как он там оказался -- доискиваться поздно и бесполезно. В этой метафизической неразборчивости и сила, и слабость науки». Здесь налицо примат внешнего опыта и доказательного мышления, хотя, конечно, и в математике, и в физике, и в биологии, и в технических науках важное место занимают и воображение, интуиция и личная страстность ученого. Однако не они составляют существенные черты данной разновидности рационального познания, а именно логического мышления, к краткому анализу которого мы теперь и переходим.

Когда произносят словосочетание «логическое мышление», то чаще всего имеют в виду интерсубъективную смыслопорождающую и смыслопонимающую деятельность сознания, т.е. более или менее од-нозначно понимаемый многими индивидуальными сознаниями про-цесс оперирования понятиями, посредством которого постигаются внутренние, непосредственно чувствам не данные, свойства и отно-шения вещей. Для того чтобы деятельность логического мышления реально осуществилась, необходимы три условия:

Наличие системы индивидуальных логических операций -- идентификации, абстракции, обобщения, предикации, вывода и т.д.

Система логических операций, которая поэтапно формируется в он-тогенезе, образует инвариант порождения и понимания любых смыс-лов. Исследование логических операций ведется преимущественно в рамках психологии мышления.

В рамках формальной логики мышление изучается не в плане осуществления индивидуальных логических операций, а с точки зре-ния всеобщих логических форм (суждений, понятий, умозаключений и т.д.), придающих мышлению форму всеобщности и необходимости. Наличие логических форм позволяет мышлению приобретать доказательный, дискурсивно-обоснованный характер.

Логическое мышление есть мышление, опосредствованное языком (в отличие, например, от гуманитарного, о котором речь пойдет ниже). Без языка невозможны ни бытие логических форм, ни интер-субъективная коммуникация, ни тем более рефлексия систематичес-кого логического мышления над своими собственными основаниями. Особую роль в становлении систематического логического мышле-ния играет овладение письменным языком.

Выделяют несколько генетически связанных видов логического мышления: наглядно-действенное, наглядно-образное и вербально-логическое. Первые два вида, которые трудно отделить от выс-ших форм чувственного познания, мы уже анализировали выше. Оперирование абстрактными общими представлениями связано с деятельностью вербально-логического мышления. На уровне по-вседневного обихода оно приобретает форму здравого смысла или обыденного рассудка. Более высокую форму вербально-логического мышления образует дискурсивное, доказательно-выводное мыш-ление (научный рассудок), а высшую -- рефлексивное мышление (или теоретический разум). Ясно, что четкой грани между этими разновидностями вербально-логического мышления провести не-возможно, хотя на определенных различиях между рассудочно-дис-курсивным и разумно-рефлексивным мышлением мы еще остано-вимся отдельно. А пока дадим общую дефиницию логического мышления, учитывая отмеченные выше условия его осуществления и формы проявления: логическое мышление -- это опосредованная язы-ком (естественным или искусственным), инвариантно-упорядоченная, а на своих высших ступенях дискурсивно-обоснованная и рефлексивно-критическая смыслопорождающая и смыслопонимающая деятельность сознания.

Возникает вопрос: а нет ли у логического мышления каких-то более глубоких оснований, фундирующих и индивидуальные логичес-кие операции, и бытие логических форм, и организацию его языково-го инструментария? И здесь историко-философская традиция дает безусловно положительный ответ, связывая такие основания с нали-чием логико-категориальной структуры мышления, явно организую-щей все виды вербально-логического мышления; а неявно, импли-цитно -- упорядочивающей и чувственное познание. Для нас обращение к логико-категориальной проблематике важно еще и потому, что даст возможность более четко разделить внутри мышления или внутри рационального познания его собственно логическую и ценностно-гуманитарную ипостаси.

Проблема логических категорий столь сложна и многогранна, имеет столь давнюю историю обсуждения, что мы не можем претендовать здесь на сколь-нибудь полное ее освещение. Впервые она была поставлена Платоном в диалоге «Софист», еще великий греческий мыслитель выделил пять «главнейших» видов идей (тождество, различие, покой, движение, бытие), которые суть основа движения и, соответственно, условие мыслимости всего множества идей частного характера. Фактически Платон здесь совершенно четко различает понятия и логические категории, рассматривая последние как некие универсальные смысловые «порождающие матрицы».

Совершенно иной, не логико-смысловой, а логико-грамматический подход к категориям развивает Аристотель в своем знаменитом трактате «Категории». Десять категорий Аристотеля представляют собой, во-первых, основные грамматические значения слов греческо-го языка и, во-вторых, основные модусы вопросов, которые могут быть заданы любому объекту осмысления.

Последующая философская традиция приложила немало сил для синтеза этих двух линий. Анализом категорий занимались Плотин и Боэций, средневековые схоласты и Николай Кузанский. Но коренной поворот к систематическому пониманию основных синтетических функций категорий был осуществлен в немецкой классике, прежде всего Кантом и Гегелем. Выделим, отталкиваясь от их идей, основные операторно-синтетические функции логических категорий.

Во-первых, Кант выделяет бессознательно-спонтанное применение категорий (тождества и различия, необходимости и случайности) в актах фигурного синтеза (или трансцендентального синтеза воображения), когда из многообразного материала ощущений формируется относительно устойчивое бытиеэлементарных объектов созерцания, т.е. когда предмет предстает в виде целостного образования, но еще не подвергается четкой идентификации в акте восприятия. Этот факт неявного категориального структурирования перцептивного поля позднее будет подтвержден во многих психологических работах.

Во-вторых, Кант говорит о категориальном «синтезе схватывания», который он, правда, не всегда четко отличает от фигурного синтеза. Посредством него происходит «сочетание многообразного в эмпириче-ском созерцании, благодаря чему становится возможным восприятие его, т.е. эмпирическое сознание о нем (как явлении)». Неопределен-ный объект созерцания превращается здесь в идентифицированный предмет восприятия, т.е. из неузнанного -- в узнанный предмет.

В-третьих, предмет восприятия может быть превращен в предмет мышления за счет уже чисто «интеллектуального синтеза», когда мы на-чинаем мысленно исследовать предмет восприятия под теми или ины-ми категориальными модусами, т.е. сознательно задаем вопросы (вполне в духе Аристотеля) о количественной и качественной опреде-ленности этого предмета, причинах его существования, необходимом и случайном в его бытии. Здесь логические категории выступают как бы в своем подлинном, конструктивно-осмысляющем, бытии. Данные умозрительные выводы Канта получили впоследствии обстоятельное научное подтверждение. Так, Ж. Пиаже показал, что категории лежат в основе действия интеллектуальных психологических операций.

В-четвертых, Кант сумел пойти еще дальше, показав, что предмет мышления может превратиться в предмет познания лишь в силу нали-чия априорных содержательно-синтетических основоположений (типа «все явления причинно обусловлены», «все сложные тела состоят из простых тел»), которые также носят категориальный характер. Иными словами, относительно любого предмета мышления могут быть вынесены какие-то конкретные научно-дискурсивные суждения лишь по-стольку, поскольку им предшествуют априорные основоположения, которые содержат «в себе основания для других суждений, но сами они не имеют своего основания в высших и более общих законах».

Впоследствии факт содержательно-категориального фундирования научного знания был подчеркнут в марксизме, прежде всего в «Диалектике природы» Ф. Энгельса, и Э. Гуссерлем в «Логических исследованиях». Последним вопрос был поставлен в предельно ясной и четкой форме: «Каковы первичные «возможности», из которых создается возможность теории, другими словами, каковы первичные действительные понятия, из которых конституируется само действитель-ное понятие теории?».

Ответ Э. Гуссерля предельно конкретен: научные абстракции и те-оретические доказательства возможны только потому, что существуют первичные категории, конституирующие саму теоретическую, а уж тем более эмпирическую предметность нашего познания. Именно их уяснение входит в задачу логики. Гуссерль в трактовке логики весьма близок Гегелю: ее задача -- систематическая рефлексия над категори-альными основаниями научного мышления. Однако стратегии ре-флексивной деятельности у двух мыслителей радикально различны. Для Гуссерля, как верного последователя кантовского трансцендента-лизма, ни о какой самостоятельной субстанциально-категориальной логической действительности речь идти не может, равно как и об ис-торических трансформациях содержания категорий. Категории суть априорно-операторные основания любого научного дискурса, одинаковые для всех мыслящих индивидов.

В-пятых. В отличие от Канта, Гуссерля и всей последующей трансценденталистской традиции, Гегелю (а вслед за ним и марксистской философии) удалось показать культурно-содержательную синтетиче-скую функцию категорий, выступающих историческими ступеньками восхождения и, соответственно, самосознания человеческого духа. В исторической динамике категориальных смыслов и категориаль-ных приоритетов как бы запечатлеваются основные вехи духовного движения нашей цивилизации. Дело философии -- универсальная категориально-содержательная рефлексия над всеми историческими формообразованиями сознания, ибо она одна способна осмыслить всеобщие предпосылки мышления прошлых эпох и предрассудки собственного исторического времени.

С исчерпывающей полнотой эту функцию логических категорий, а значит и важную функции философии как таковой, Гегель выразил в следующем знаменитом отрывке из «Философии природы»: «Метафизика есть не что иное, как совокупность всеобщих определений мышления, как бы та алмазная сеть (категорий. -- Прим. авт.), в которую мы вводим любой материал и только этим делаем его понятным. Каж-дое образованное сознание обладает своей метафизикой, тем инстинктивным мышлением, той абсолютной силой в нас, которой мы можем овладеть лишь в том случае, если мы сделаем саму ее предметом наше-го познания. Философия как философия располагает вообще другими категориями, чем обычное сознание; все различие между различными уровнями образования сводится к различию употребляемых категорий. Все перевороты как в науках, так и во всемирной истории происходят оттого, что дух в своем стремлении понять и услышать себя, об-ладать собой менял свои категории и тем постигал себя подлиннее, глубже, интимнее и достигал большего единства с собой».

Подытоживая, можно выделить самую главную, включающую в себя все предыдущие, формально-содержательную функцию логических ка-тегорий. Они образуют предельные полярные смысловые полюса мысли (почему категории и носят преимущественно парный характер и взаимоопределяются лишь друг через друга, а не через род и видовое отличие), замыкающие в своем «логическом» пространстве весь возможный универсум рациональных смыслов (понятий различного уровня). Это как бы всеобщие «матрицы» интерсубъективного смыслопорождения и смыслопонимания, неустранимые «фон» и «сцена», на которых «разыгрыва-ются» любые акты нашего логико-понятийного постижения мира и са-мих себя. На какой бы предмет мы ни направили свой рациональный взор (в том числе и на него самого), у нас всегда будут работать категориально-смысловые матрицы. Возникает закономерный вопрос: а каковы атрибуты логических категорий, которые, во-первых, позволяют отли-чать их от понятий и общенаучных категорий и, во-вторых, обеспечива-ют выполнение их многообразных операторно-синтетических функций?