И ЗЕМЛЯ У ЦЕРКВИ ВЗДРОГНУЛА

 

Около шестидесяти лет прошло с той поры, а в памяти встают темные страницы прошлых лет, плач старых женщин-соседок, которые видели, как сбрасывали колокола со Сретенской церкви.

Церковь была закрыта, как и многие другие в городе. В 1938 году летом была сильная гроза. Шаровая молния ударила в крест, от креста влетела в соседний дом № 36, где жила учительница Орлова. В доме перегорели приемник и радио. Молния вылетела в окно, людей не задела. После этого горисполком и горком партии решили снять с церкви колокола. Сретенская церковь чудом осталась не взорванной.

Узнав дату снятия колоколов, жители ближайших домов и улиц собрались у церкви. Когда рабочие пошли на колокольню, прихожане и просто жители встали на колени, плакали, молились. Плакали с причетом, как по покойнику. Милиция не смогла разогнать людей по домам. Слышался плач не только старых, плакали и молодые. Как сбрасывали колокола, видели мои знакомые, тогда школьники: Ляля Засухина, Галя Архангельская, Ася Суздальцева, вся семья Захаровых во главе с хозяйкой дома.

Когда упал первый большой колокол, он краем врезался в землю, и земля у церкви вздрогнула, как будто он тяжело вздохнул перед своей смертью. Второй колокол упал на него и отбил у первого колокола большой кусок.

Храм за последние десятки лет служил всем, но только не по назначению. В нем были склады, пекарня, мастерские. Внутри все искорежено, изуродовано, а ведь он раньше служил людям исцелением духовным и физическим. Он был и остается нужным людям, как действующий храм, а не как полуразрушенный, всеми брошенный.

ЕГОРУШКИНА СИРОТКА

 

Жил в старой избушке, на берегу быстрой русской реки Клязьмы старик со старухой, и был у них сиротка-внучек, Егорушка. Жили они бедно. Старик ловил рыбу, а мальчонка ходил в город продавать. Тем и жили. Да только не по душе была Егорке эта работа. Нравились мальчику кони. Он подолгу мог разглядывать их густые гривы и красиво выгнутые шеи. Мечтал мальчик за лошадкой ухаживать. Гонять коней на реку на водопой, в ночное. А ночами сидеть у костра и смотреть, как звезды с неба в реку падают. И не было у стариков денег, чтобы купить коня. Еле-еле концы с концами сводили. До весны чистого хлеба не хватало, и бабушка пекла хлеб с мякиной и картошкой. А Егорушка так лошадей любил, что иногда просился помочь работнику богатея пасти коней. Однажды, было это в конце зимы, поехали богатеи на тройках кататься с колокольцами-бубенцами. Поехали в поле масленицу жечь, да до того накатались, что лучшая кобылка Лебедка пришла вся запаленная, в мыле. На утро принесла жеребенка раньше срока, а сама пала.

С маленьким жеребенком-сироткой никому не хотелось возиться. И хозяин велел работнику: либо скормить его собакам, либо выкинуть. А жеребеночек еще живой был, гнедая кобылка со звездочкой во лбу. Взмолился Егорушка: "Отдайте мне жеребеночка, ведь все равно он у вас погибнет, а я хоть денечек за ним похожу". Как ни просил Егорушка богатея, он все-таки не отдал погибающего жеребенка. Известно исстари: чем богаче, тем жаднее. И велел выкинуть жеребенка на задний двор, а Егорку прогнали. Он ушел, а через некоторое время тайком прокрался на задний двор, завернул жеребенка в свою старую шубейку и принес к себе в избу. Перво-наперво положил его на печь рядом с дедом, погреться, бока соломенным жгутом растер, по совету дедушки. Затем сладенькой воды дал попить. Егорка вспомнил: так мать покойная сестренку поила. Выпил жеребеночек теплой сладкой воды, отогрелся и начал потихоньку двигаться, а на утро попробовал на ноги встать и в овчину тыкаться. Снял Егорушка жеребенка с печи, отгородил ему угол за печкой и все от него не отходил. "Хватит любоваться, привези хворосту", — говорит ему дед. Делать нечего, взял Егорушка санки, топор, веревку и поехал в лес. Нарубил хвороста и совсем хотел было домой ехать, как вдруг подходит к нему седенький старичок, в чем душа держится, и говорит: "Егорушка, наруби мне дровишек, а то я стар, совсем из сил выбился, мочи нет". Егорушка и от своих-то дров устал, но отказать старичку не посмел. "Ладно, — говорит, — давай и тебе нарублю". Наколол, уложил хорошенько и даже в горку помог везти. На прощанье сказал: "Топи, дедушка, на здоровье", — и свернул на свою дорогу к дому. Только старичок ему вдруг и проговорил: "Ты, я вижу, сиротинушка, добрый. За то, что ты не отказал, а выручил старого человека, подарю тебе дудочку калиновую. Она тебе в грустную минуту поможет, как станет на душе тяжело, приходи на бережок и играй. Она всякие песни выговаривает. И еще дам тебе совет добрый: ни за какие деньги не продавай своего жеребеночка, что бы тебе за него ни давали. Непростая это лошадка будет, если сохранишь, от нее потомство будет славное, нашу матушку Русь и землю Владимирскую прославишь..."

Поблагодарил Егорушка старичка, а про себя подивился: "Откуда он знает про жеребеночка?" С этим и поехал домой. Раньше бабушки вставал Егорушка. Кормит, поил и чистил кобылку. Назвал се Сироткой. Дедушка сделал ей во дворе омшаник. И росла кобылка не по дням, а по часам. Радовала дедушку с бабушкой, и Егорушку, и соседей бедняков. А когда наступало лето, вставал Егорушка вместе с жаворонками. И пока еще никто по лугу не пройдет, никто серебряной росы не стряхнет, водил кобылку на Клязьму поить, и пас до тех пор, пока тени вечерние длиннее не станут. К осени Сиротка выросла и обогнала всех сверстников в деревенском табуне. Прошло два года. Сиротка превратилась в красивую сильную лошадь. И было на ней подстать Илье Муромцу ездить. По всей округе пошла слава о Егорушкиной лошади, большие деньги за нее давали. Да и богатеи завидущими глазами глядели на лошадь. Да только дедушка и Егорка ни за что не хотели расстаться с ней. К тому же Егорушка хорошо помнил наказ того лесного старичка. Да и хозяйство дедушки с бабушкой поправилось. Земля стала давать больше хлеба. И беднякам даже помогали. А когда Сиротка приносила жеребеночка, Егорушка дарил его беднякам. И были те лошади всем на диво: сильные, рослые, красивые, все больше гнедые, с белой звездочкой во лбу.

И расплодились они по всей Владимирской земле и вытеснили лошадей, привезенных из-за моря. В народе издавна стали называть породу лошадей владимирскими тяжеловозами. А о трудолюбивом Егорушке, о доброте его и до сих пор помнят в народе.

КАМЕНЬ СМЕРТИ

 

Из села Мурзино, принадлежавшего когда-то князю Шебеке, шла проселочная дорога в село Никульское. Дорога начиналась сразу за скотным двором. Вправо тянулась березовая аллея парка, влево расстилалось поле тучного овса совхоза "Богатырь". По этой дороге я часто ездила в село верхом на неизменном жеребце Грозном.

Раз мне пришлось ехать по этой дороге с конюхом. Конюх Иван Андрейчук был разговорчивый малый, спокойный, безотказный и добросовестный работник. В совхозе же считали его чудаком. Он рассказал мне одну историю.

Между двух больших раскинувшихся берез, мимо которых мы проезжали, возвышался небольшой холмик. На холме росла дикая рябина, полынь, куча синеглазых васильков, с восточной стороны холма лежал большой серый камень-валун. Их на всей территории усадьбы было много, и я никогда не обращала особого внимания на этот камень-дикарь.

Здесь, оказывается, князь Шебека приказал вырыть землянку, которая представляла собой нечто вроде небольшой приусадебной тюрьмы. Сюда князь сажал провинившихся холопов. Заключенные находились за двумя дверями: одна дверь была тяжелая дубовая, другая — железная.

В эту самую землянку был посажен красивый дворовой парень, не старше двадцати лет. Он ухаживал за любимой лошадью князя — арапом Везувием. И случилась такая беда: конюх на проездке не сдержал жеребца. Жеребец, увидев приближающуюся кобылу, неловко повернулся и сломал ногу. Везувия пристрелили.

Конюха велел князь заковать в кандалы и посадить в землянку. Посадили, закрыли на обе двери, и сам князь пачкал холеные руки, подваливая ужасный камень.

Никто не смел подойти к землянке. У двери стояла стража. Один из дворни хотел снести узнику поесть, но ему дали за это 20 плетей. Сначала до слуха дворни доносились глухие стоны и плач. Крестьяне обходили земляную тюрьму за версту, и , крестясь, говорили: "Дай ему, Боже, терпения!". Потом не стало слышно и стонов. Молодой конюх умер ужасной голодной смертью.

Одни бледные мерцающие звезды, бросавшие в маленькое оконце свои слабенькие лучи, видели все ужасы голодной смерти. Но эти немые свидетели не могли передать проклятье князю. Есть предание, будто бы каждое лето конюх на красавце-коне подъезжал к окну князя и мучил его совесть своими чудными русскими песнями, а в грозы плакал и стонал вместе с ветром.

Часто я, сидя на этом самом камне, слушала мощный рокот тракторов, шум молотилок, а в часы обеда — веселые песни совхозовских рабочих. По утрам слушала дивное пение жаворонков. А камень молчал и берег ужасы расправ помещика со своими подчиненными. Камень словно не хотел мешать своим страшным рассказом веселому смеху, не хотел пугать счастливых людей ужасом прошлого.

Эту легенду я слышала в совхозе "Богатырь", Некоузского района, Ивановской области.

БЕЛЫЕ БУСЫ

 

Жил в далекие времена в наших Муромских лесах Никита-лесник с женой и красавицей дочкой. Жили небогато, но дружно и счастливо. И вдруг пришла к ним беда. Задрал медведь жену. Погоревал, погоревал лесник, да и женился на вдове из соседнего села, у которой была дочь. Сначала все шло хорошо. Обрадовался Никита и подумал: "Все врут люди, что мачехи и падчерицы не в ладах живут". Шло время, подрастали девушки. Стали к ним свататься женихи, но сватались к лесниковой дочери. Была она и нравом мягче, и на лицо красивее, но самое главное, работящей была. Никакая работа от ее рук не отбивалась. Достались ей от матери белые бусы, и не дорогие, а красивые. Никогда она с ними не расставалась, всегда носила, и в будни и в праздники. Дороги они ей были, ведь это подарок родной матушки.

Раз пошли девушки в лес по ягоды. Зашли в лес далеко, набрали полные лукошки. И домой бы пора идти, а неродная сестра все дальше и дальше в лес ее ведет. Завела в самую трущобу и сгубила падчерицу, сорвала с шеи бусы и хотела надеть себе на шею. Да не тут-то было. Не дались бусы в руки злодейки. Рассыпались по земле и превратились в нежные цветки ландыша, точно крохотные фарфоровые колокольчики на длинном стебельке. Так говорят в народе, так я и слышала от своей бабушки. А другая легенда гласит, что это слезы падчерицы о родной матери. Вот почему есть в этих нежных цветках что-то особенное, необыкновенное. Растут ландыши и в лесу, и на открытых полянках. К осени у ландыша созревают ярко-оранжевые ягоды величиной с горошину, как капельки крови.

Берегут этот нежный цветок лесные гномы, берегут для нас: ведь корни ландыша и листья лечебным свойством обладают. Из них приготовляют лекарства для людей, у которых сердце болит. Добро в мир несут эти "фарфоровые" колокольчики.

ЛЕГЕНДА О ЯНТАРНОМ КАМНЕ

 

У бабушки на старинном комоде стояла жестяная коробка из-под чая. На коробке со всех четырех сторон были нарисованы купчихи за столом, уставленным баранками, пряниками, нарядными чайными чашками, в центре возвышался пузатый медный самовар. В этой коробке бабушка-кока хранила "драгоценности", в которые мы играли, когда приходили к ней ночевать. Там лежал обгорелый янтарный мундштук, сломанная янтарная запонка, кусочек малахита от пресс-папье, рассыпанные бусы под жемчуг и несколько красивых пуговиц. Янтарный мундштук и запонка были моими любимыми драгоценностями. Через мундштук и запонку играл солнечный луч, и бабушка часто рассказывала легенду о солнечном камне. Если я была не одна, а были со мной и двоюродные сестры, просила: "Сидите тихо. Легенды не любят шума". Мы замирали и ловили каждое слово бабушки:

"На острове у Балтийского моря жила семья рыбака. Долго у них не было детей. Но вот подарила жена рыбаку сына, а сама умерла. Назвал рыбак мальчика Иваном. Рос он смышленым, сильным, смелым, но глухим. Но чем больше поражала его глухота, тем острее становился глаз. Он бил зверя из лука за версту и птицу поражал в небе у самого солнца.

Вечерами, когда отец, натрудившись в поле, ложился отдыхать, Иванушка отправлялся на берег и отыскивал камушки — легкие и все в водорослях. Усаживался и любовался ими, пока не погаснет дневной свет и не зажгутся в небе яркие звезды.

— Что он в них видит? — спрашивал у отца барин-помещик, у которого они, крепостные, батрачили. — Камень как камень.

— Он, барин, не видит, а слышит, — отвечал отец Ивана.

— Глухой-то? — смеялся помещик.

— А это такой камень, — отвечал старик, — что его только глазами услышишь. Музыка в нем для глаз, со дна морского, из царства владыки морей.

Тогда потребовал барин отдать ему все камни, найденные Иваном на берегу. Смотрел барин на них и так, и этак. Камни ему не пели. Камни молчали. Вернул помещик янтарь и увидел, как паренек с жадностью накинулся на своп сокровища, ушел на берег моря, забрался в укромное местечко и вес любуется своими янтармками. Подивился барин на Ивана и пошел домой. А рыбаку сказал:

— Ты, наверное, посмеяться надо мной вздумал, весельчак, так смотри у меня, недолго и в батоги, недолго и голову потерять. Сказывай, как так можно глазами слушать?

Старик, не снимая шапку, без поклона ответил:

— Не всякому поет этот камень. Только тому, у кого чистый взгляд, кто может людям честно в глаза глядеть. Иван мой, никого на своем веку не обидел, он честный, добрый, и кусок свой в поте лица добывает. Ему и дарит морской камень свои душевные песни.

Хотел барин приказать в батоги да в Сибирь сослать холопа за дерзкие речи, да глянул в его прямые и смелые глаза и отвернулся.