ГЛАВА 23В МОСКВЕ И НАД МОСКВОЙ

Динамики под потолком затрещали, выдали серию протяжных свистов. И наступила тишина, такая пронзительная, что в ушах зазвенело. Тем неожиданнее — Данила едва не подпрыгнул на топчане — раздался из них скрипучий голос, будто говорил не человек, а ожила мясорубка, в которой напрочь износились все детали:

— Сташева ко мне.

Японец взглянул на Дана и удивленно изогнул брови — мол, почему до сих пор сидишь тут, ты слышал приказ. Дан сделал вид, что намека не понял и вообще он глухонемой. Да и не понравился ему голос в пластиковых колонках. И Равиль в отрубе… Но от японца не так просто было избавиться. Он шагнул к Дану, вцепился своими крохотными, детскими пальчиками доставщику в плечо и указал на дверь, ведущую в следующий отсек гондолы:

— Туда иди. Зовут.

Делать было нечего. Да и плечо болело, японец отпускать не спешил, зато с каждой секундой сжимал все сильнее — еще сломает… Врезать бы ему по роже, но почему-то Даниле казалось, что это плохо скажется на его здоровье. Он встал:

— Туда, значит? Ну, я пошел…

Стоило Даниле подняться, рука японца соскользнула с плеча. И очень не хотелось, чтобы она вернулась обратно. Зато Мариша схватила его за локоть:

— Не пущу. Что ты там забыл? Пусть этот сам сюда приходит. — Она с ненавистью посмотрела на колонки у потолка.

— Да ладно тебе. Все будет хорошо. — Дан улыбнулся самой храброй своей улыбкой и, приблизив губы к уху девушки, шепнул: — Если б нас хотели убить, то уже сделали бы это, верно? А раз мы еще живы, то зачем-то нужны Маркусу. И я постараюсь узнать — зачем.

— Будь осторожен. — Она всхлипнула, на ресницах повисли слезы.

— Обязательно. — Дан чмокнул Маришу в соленую уже щеку и махнул Ашоту — мол, пока, брат, не поминай лихом.

Перед ним открыли дверь — милости просим, но не забывайте, что вы в гостях.

У порога Дан обернулся:

— Простите, а вы действительно японец?

Японец заметно удивился:

— Почему это? Я бурят.

Глубоко вздохнув и наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, Данила вошел в следующее помещение. Дверь позади закрылась, отсекая путь к отступлению.

Со светом здесь было не ахти, да и вообще мрачновато было. Из мебели Дан заметил лишь большое кожаное кресло, в котором боком к нему сидел некий господин, одетый в мешковатый балахон с выцветшей надписью «Los Angeles Lakers» и с числом «17». Голову господин прятал под капюшоном, нависающим так низко, что разглядеть лицо не представлялось возможным. А еще человек в кожаном кресле хрипло, с присвистом дышал.

— Ты Маркус? — спросил Данила севшим голосом.

Человек ничего не ответил, лишь захрипел громче и чаще.

Да он псих какой-то!.. На спину Дана будто родниковой воды вылили.

— Эй, выпустите меня! — Он пару раз стукнул в дверь кулаком и добавил еще ногой, но без толку: заперто, и металл хороший, а не жесть, проковырять не получится.

Прижавшись спиной к двери, чтобы псих не напал сзади, Дан осмотрелся в поисках выхода. Примерно треть мрачного помещения занимало нечто угловатое, накрытое брезентовым чехлом. А вот в противоположном конце отсека, как и в предыдущем, была дверь, ведущая, надо понимать, к пилотам — гондола ведь не бесконечна, где-то должна размещаться рубка. Данила твердо решил туда прорваться — если уж назад дороги нет, то хоть вперед… Но для этого надо пройти мимо психа в кресле.

— Только не надо нервничать, дядя… — пробормотал Дан, прижавшись спиной к брезенту и протискиваясь мимо странного обитателя отсека.

Так-с, еще шажок. Вот, отлично, самую малость осталось, и…

— Сташев, — хрипло выдохнул человек в балахоне и, упершись ладонями в подлокотники кресла, встал в полный, отнюдь не маленький рост.

Данила так и застыл на месте, задрав голову. В мужике было метра два с гаком. Такой медведю башку свернет — не заметит, что уж говорить о молодом доставщике.

Рука, покрытая безобразными струпьями, схватила Дана за плечо.

— Я знаю твоего отца. — В горле у громадины кто-то заменил голосовые связки на испорченную мясорубку. — Он хороший человек. Он помог мне. Я — Маркус.

Данила, который от неожиданности подался назад и уперся спиной и затылком во что-то угловатое, спрятанное под брезентом, услыхав такие речи об отце, немного успокоился. Если Маркус такого мнения о Павле Сташеве, вряд ли он причинит вред его сыну.

— Вы тот самый Маркус? И вы знакомы с моим отцом? Что с ним? Вы давно с ним виделись? Как его здоровье?

— Он в полном порядке. Главное, ему не угрожает опасность.

Данила поморщился. Кто-нибудь, почините эту мясорубку или хотя бы смажьте ее! Пенопластом по асфальту — и то не так противно!.. А вот смысл сказанного Дану понравился. Мало кто в новом прекрасном мире может похвастаться тем, что ему ничего не угрожает. Это просто отлично, что батя защищен от неприятностей.

— А вы… — Данила засомневался, стоит ли об этом спрашивать, но все-таки решился. — А ваш голос… И ваша рука… Что с вами случилось?

— Сядь в кресло, мальчик, — предложил Маркус. Он словно только и ждал этих вопросов. — Когда-то я был обычным проводником Острога-на-колесах. Ну, может, чуть более ушлым и расторопным, чем прочие, ведь я мечтал стать человеком значительным, чтоб меня все уважали и боялись. Короче говоря, юного меня обуяли гордыня и тщеславие. И однажды в погоне за наживой я попал под контроль слизня.

— Что?.. — Сердце Данилы тревожно забилось. Он почувствовал в ногах слабость и, таки воспользовавшись гостеприимством хозяина, опустился в кресло.

Но Маркус этого даже не заметил — настолько он погрузился в воспоминания:

— На меня напал сокол, слизень на котором разделился — просто не повезло. Зомбоптица улетела, оставив меня валяться у путей. Но на счастье, проводник из соседнего вагона заметил, что со мной случилась беда. Сняв паразита, он затащил меня в поезд и двое суток просидел надо мной, пока я не очнулся. Контакт со слизнем был кратковременным, паразит не успел полностью подчинить себе мою нервную систему, поэтому я не превратился в слюнявого идиота…

Не перебивая, Данила слушал великана в балахоне. Уж очень история Маркуса напоминала расклад доставщика.

— А потом я стал замечать за собой странное…

Маркус стал лучше понимать людей. Он так это называл.

Он мог, находясь у себя в купе, подслушать разговор старшего проводника с барыгами, что уговаривали его взять левый груз. Маркус знал о том, что начальник охраны состава внезапно воспылал страстью к молоденькому бойцу, недавно взятому в команду. Ну и прочее, и тому подобное. И конечно же Маркус сумел эти знания и способности использовать по максимуму. Старшего проводника охрана взяла на горячем, а потом те же люди устроили «темную» своему боссу, да чуток перестарались… Вскоре Маркус стал не последней фигурой в Остроге-на-колесах, а потом и за его пределами. Он плел интриги, зная о своих врагах всё. Он мог то, чего не могли они — проходить сквозь любые стены и заборы, не телесно, нет, но своей сущностью, разумом.

— …И гордыня обуяла меня. Я решил, что я всемогущ. Я избранный! Передо мной почтительно склонялись! И трепетали! Моих врагов преследовали неудачи, а соратники мои возвышались. Со мной хотели дружить, моей ласки жаждали. Я сделал так, чтобы Московский острог зависел от железной дороги!.. Но расплата была горькой. — С этими словами Маркус сбросил капюшон, и взору доставщика предстал истинный лик хозяина Острога-на-колесах.

В ужасе Дан отвернулся. Ничего более мерзкого он еще не видел.

— Да, мальчик, ты прав, на это неприятно смотреть. — Капюшон вновь скрыл лицо Маркуса. — Сначала незаметно, по чуть-чуть начали увеличиваться надбровные дуги. Потом я обнаружил на висках и затылке шишки, которых со временем становилось все больше. Половина зубов выпала, волосы осыпались, конечности удлинились, я стал выше ростом…

Он еще что-то говорил, но Данила его не слышал: он только что увидел собственную перспективу. Он станет таким же уродом, как Маркус. Бугристое лицо, глаз не видно под массивными костными наростами, голова большая, неровная. И вся кожа покрыта язвами!

— Я… я тоже… — Дану удалось вклиниться в монолог, когда Маркус с хрипом втянул воздух в легкие, чтобы выдать очередную тираду о своей нелегкой судьбе.

— Что — тоже?

— Я такой же, как вы, Маркус. Контакт со слизнем, теперь способности. Такой же…

— Не может быть. — Маркус навис над креслом, в котором сидел Данила. — Ты ведь нужен им чистым…

— Да говорю же, со мной то же самое! — Данила повернулся к Маркусу спиной и склонил голову так, чтобы хорошо был виден затылок. Он знал, что там еще остались следы от присосок слизня.

Внимательно осмотрев череп Дана, ощупав его, Маркус захрипел громче и чаще. Отступив от доставщика, он скрестил руки на груди.

— Странно. Не знаю даже, радоваться этому или огорчаться. Раз заражение случилось с их ведома, то, пожалуй, второе…

Данила слушал его как во сне — видение из кошмара явилось ему и рассуждает о чем-то непонятном, а если попробовать сбежать от него, то будешь топтаться на месте и каждый раз, оглядываясь, натыкаться на угли-глаза, сверкающие из-под капюшона… Надо ущипнуть себя, чтобы проснуться. Дан так и сделал, даже кровь на запястье выступила, но от кошмара это не избавило.

— Я тебе помогу! — проскрипела мясорубка, спрятанная в горле Маркуса.

— Но как? Как вы поможете мне, если себе помочь не в силах?!

На это Маркус ничего не ответил, только застыл на месте, словно статуя, отлитая из чугуна.

— Извините, я погорячился. — Доставщику стало очень-очень стыдно. — Я не со зла.

Маркус кивнул — извинения приняты.

Вместе они стянули на пол брезентовый чехол, обнажив странное устройство, которое под ним скрывалось. Оно было довольно-таки массивным и куда более сложным, чем, к примеру, автомат Калашникова или двигатель внутреннего сгорания. Чего стоили одни только гроздья проводов в яркой разноцветной изоляции, в обманчивом беспорядке торчащие из стальных и пластиковых коробов. А гофрированные шланги? А многочисленные кнопки, тумблеры и рычажки, которыми страсть как хотелось поклацать, чтобы услышать мерное электрическое гудение? Дан был уверен, что устройство именно так и загудит, когда Маркус его включит.

— Тут на лампах всё. Внешне точно установка из рентгеновского кабинета. — Похоже, Маркус считал, что Данила знает, о чем речь. — Но на самом деле это не так. Это устройство сделал твой отец. Мы в шутку называли его «микроволновкой».

Данилу вновь охватило волнение:

— Мой отец?..

Из глотки Маркуса вырвался долгий скрежещущий хрип.

— Я хотел остановить изменения, случившиеся со мной. Я знал, что это только начало, дальше будет хуже и я вообще потеряю людское подобие. Я искал способы, а нашел твоего отца.

Зашипел динамик под потолком:

— Хозяин, подходим к Москве. Они требуют пароль…

— Ну так сообщи им прошлый.

— Но…

— Другого все равно нет. И вообще — я занят!

Динамик смолк.

— Твой отец… Я провел в его лаборатории два месяца. Мы много разговаривали, мы… Он сделал эту «микроволновку», первый опытный образец, потом был второй, более совершенный… Твой отец подарил мне своего первенца. С помощью этого прибора можно остановить преобразования, вызываемые физическими остатками паразита в людском организме. Но при этом исчезают и все особые способности — Маркус сделал паузу, давая Даниле возможность осознать, чего он может лишиться.

А чего, собственно? Типа Дан не сможет больше подглядывать за кем-то? Больно надо!

— Мне не нужны эти способности, я хочу опять стать нормальным человеком! Мне не нужна власть над людьми! Я хочу остаться собой!

Маркус вновь сбросил капюшон, и на этот раз Данила не отвел взгляда от лица, на котором вопреки всем уродствам проявилось подобие улыбки. Оно даже показалось Дану вполне человеческим.

— Что ж, тогда тебе придется раздеться… — проскрипел Маркус. — Не спеши! Не полностью, только по пояс!.. Сверху по пояс!.. Теперь встань вот сюда. — Он показал, куда именно нужно встать. — Вот так, прижмись грудью к этой пластине. Не бойся. Холодная? Это ничего. Сначала подчистим спинной мозг. Небольшого прогрева хватит, чтобы чужеродные отростки утратили функциональность. Мы можем остановить процесс изменений, но не повернуть вспять. А потом…

Что будет потом, Маркус не успел рассказать. Что-то громыхнуло, сверкнуло и посыпало искрами, обжигая голый торс Дана. Доставщик пулей выскочил из тисков «микроволновки», хлопая себя по плечам и затылку. Ощутимо потянуло паленой изоляцией, над установкой поднимались клубы дыма.

— Что за шутки?! — В первый момент Данила решил, что это Маркус все подстроил, жестоко подшутив над доверчивым парнем, которому так нужна помощь.

Но это было вовсе не так.

По дирижаблю стреляли из зенитных пулеметов, судя по дырам в полу и стенах.

* * *

Паровоз прорывался к Москве буквально по трупам. Зомбаки кидались на рельсы, но если они рассчитывали своими тушками остановить прущего на всей скорости, лязгающего стального монстра, вместо сердца у которого — топка, вместо крови — обжигающий пар, то они очень заблуждались.

— С ветерком домчу! — Ксю отлично справлялась. Она изо всех сил старалась быть веселой, улыбалась даже, но в глазах ее то и дело плескались слезы. Что ж, девчонку можно понять. Юная душа не покрылась еще толстым слоем пороховой копоти.

— Кому тут холодно?! — Мясник взялся кочегарить, и Ксю даже приходилось иногда его удерживать, чтобы лишку не бросал, а то еще котел рванет к едрене фене. В общем, зареченец вошел во вкус и на мозоли, натертые о лопату, внимания не обращал.

Зато Доктора очень нервировали те зомбаки, что, будучи проворнее своих сородичей, облепили паровоз и теперь ломали когти и пальцы, неистово желая добраться до людей, сокрытых под броней. А уж это сделать было весьма непросто, если не сказать невозможно — ни одна тварь, ведомая слизнем, успеха в своих начинаниях не достигла.

— Лезут и лезут, сволочи! Ненавижу! — Доктор ругался и сжимал кулаки, но оторвать задницу от пола и хоть что-то сделать не спешил.

— И чего тут приборов наблюдения нет? Пару-тройку тэкаэнов пристроили бы, снятых с танков, и не мучились… — Чтобы поберечь нервы арийца и для разминки, Фаза иногда брал лом, обнаруженный в кабине вместе с огнетушителем и ящиком с песком, и прочищал обзорные щели и бойницы от чужеродных конечностей. Ксю каждый раз при этом всхлипывала. Великан, сочувствуя ее скорби, виновато горбился — мол, а я что, я ничего. Сам же он давно разучился оплакивать погибших боевых товарищей — слишком много жмуров было, всех и не упомнишь.

— Знаете, что получится, если скрестить слизня и ежа? — Гурбан затеял было рассказывать анекдоты, но пыл его быстро иссяк — желающих посмеяться попросту не нашлось: настроение у всех было не очень. Чем ближе к Москве, тем меньше становилось чистильщиков. Что же будет с ними в самом остроге?.. Небось подобные мысли посещали их всех.

— Ну ни хрена себе! — Фаза в очередной раз прочистил обзорные щели, когда паровоз уже был на окраине Москвы.

Над заброшенными кварталами города висела туча из птиц.

— Говорят, москвичи затеяли купол над острогом. Чтобы свет проникал, а зомбаки нет. — Положив лопату, которой он закидывал уголь в топку, Мясник обнаружил, что сигареты закончились, и стал грустный-грустный. — Треп, конечно, но им явно сверху прикрываться надо.

— Как же тогда нас пустят в острог? — Ксю заботила их дальнейшая судьба, значит, она уже смирилась с утратой. Или почти смирилась. — Командир, мы по самую трубу в дерьме, то есть в зомбаках!

— Не дрейфь, детка. Прорвемся!

Уж Фаза расстарался, чтобы поменьше паразитов привезти в пункт назначения. Он даже хотел выйти наружу, но Гурбан запретил — сказал, что избавиться от всех зомбаков не получится, а рисковать жизнью понапрасну он никому не позволит.

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром… — Командир чистильщиков смотрел на развалины, скользящие мимо, и поднос себе проговаривал стихи, заученные в детстве.

Далеко не весь город стал острогом. Значительная часть его, состоящая в основном из разрушенных зданий (как и в Харькове, бои здесь шли нешуточные), была отдана зомбакам. Лишь центр Москвы — по Садовому кольцу — обнесли Стеной, перегородив реку толстыми стальными решетками, которые до сих пор были не по зубам ни одному зомбозверю, человеку и рыбе. А для того чтобы принимать Острог-на-колесах, москвичи возвели эдакий аппендикс-шлюз, приспособив под это дело часть Курского вокзала.

— Стена впереди ничуть не ниже харьковской. — Ксю присвистнула, глядя в смотровые щели. Она сбавила ход, и теперь паровоз едва плелся.

Приближаясь с каждой секундой, Стена впечатляла все сильнее: бетонные плиты, целые вагоны в основании, залитые цементом кирпичные груды, автомобили, пробитые сваями, стальная обвязка, где можно… Гурбан оторвался от бинокля. Местные потрудились на славу, чтобы защитить свой острог от нежеланных гостей.

Взвыли сирены. Это дозорные заметили паровоз и дали знать, что видят, готовы к встрече. Медленно раздвинулись ворота, сваренные из разновеликих листов стали, паровоз запустили в громадный шлюз, после чего ворота с безбожным скрипом закрылись.

— А как потом из шлюза? — заинтересовался Доктор, то и дело оглаживая свою скандинавскую бороду — нервничал он так.

— Сдать назад, — предположила Ксю, — а там ветки всякие обводные, стрелки…

Вспыхнули трижды и погасли прожекторы в дальнем конце шлюза, где располагался выход, к которому вел коридор, сделанный из столбов и колючей проволоки под током — о высоком напряжении сообщали таблички-треугольники с черепами и молниями.

Ксю остановила паровоз и как-то оплыла сразу, что ли. Всю дорогу она была в напряжении — впервые все ж водила подобного рода машину, а тут расслабилась — все закончилось, теперь с нее взятки гладки.

Ах, если бы закончилось…

— Теперь чего? — не унимался Доктор.

— Ничего. — Гурбан выглянул сначала в одну смотровую щель, потом с другой стороны кабины. — Ждем. Не выходим. Нас позовут. Тут, смотрю, поверху пулеметные площадки, и парочку агээсов вижу… Если без особого приглашения пойдем, нас вмиг завалят всех. А вот, кстати, и встречающие…

К паровозу, рассредоточившись, выдвинулись десятка три человек в зеленых ОЗК. Вооружены они были огнеметами и «калашами». У одного Гурбан заметил эсвэдэшку.

Кое-кого из «зеленых» с огнеметами очень заинтересовала нижняя часть паровоза — они врубили свои горелки и очень активно принялись обжигать колеса и днище. Небось потому-то в кабине имелись огнетушитель и ящик с песком. Остальные парни в ОЗК прикрывали коллег от любого возможного нападения. Пулеметчики, надо понимать, тоже не в нарды играли, но просто-таки изнывали от желания жахнуть разок-другой.

— Пожарнички, блин. Типа, а вдруг какая тварь там спряталась? — хмыкнул Доктор; лицо его освещали всполохи пламени снаружи. — Четыре с половиной сотни по Фаренгейту, ёлы…

Его сарказм оказался неуместным. Горящая рысь кинулась на огнеметчика, ее поджегшего. Тварь срезали очередью, но она таки умудрилась зацепить лапой шлем-маску противогаза, разорвав ее вместе с хоботом в клочья. Сам же огнеметчик отделался легким испугом и парой небольших царапин, которым суждено стать мужественными шрамами — девушки просто млеют от таких отметин.

Гурбан хмыкнул:

— Раньше в таком случае говорили «в рубашке родился», а сейчас…

— А сейчас говорят «в каске», — отозвался Фаза, он тоже наблюдал за тем, что творится снаружи. — Потому что голову прикрывать надо. Слизни не за живот кусают.

Разговоры в паровозе нарушил настойчивый стук в дверь.

— Эй, внутри! Долго там прохлаждаться будете или вас подогреть надо?! Мы это запросто!

Отодвинувшись от смотровой щели. Фаза направил на дверь автомат. Мясник подобрался. Ксю ощерилась, сняв пистолет с предохранителя. Доктор украдкой выглянул наружу и покачал головой — обложили, не прорваться. А иначе и быть не могло.

— Не стрелять, на провокации не поддаваться. — Гурбан каждому чистильщику посмотрел в глаза. — Выходим из паровоза по очереди.

Когда командир замолчал, Фаза крикнул так, чтобы его услышали даже на пулеметных площадках:

— Осторожно! Двери открываются!

Спускаться по раскаленной пламенем лестнице да под прицелами было не очень-то комфортно, но что поделаешь, таковы местные порядки.

Лица москвичей скрывали противогазы, сквозь окуляры которых виднелись настороженные прищуры.

— Они чего, опасаются газовой атаки? — хохотнул Доктор, который все еще был на взводе. — Я бы с радостью, мне только пожрать хорошенько надо.

— Или боятся радиоактивной пыли, — поддержал его Фаза. — Так этого добра на нас хватает, после Орла-то.

Гурбан неодобрительно покачал головой. Два клоуна, блин. А ну как «зеленые» не оценят их юмор? Из чистильщиков вмиг сделают пять порций шашлыка без кетчупа и лаваша!

— Оружие сдать! — рявкнул командир «зеленых», заметив автомат на плече Фазы, который шел первым. — Приготовиться к досмотру!

— Хороший костюмчик. — Доктору, похоже, не терпелось схлопотать пулю в лоб или струю пламени пониже спины. — Где такой можно прикупить? Я б носил!

Командир «зеленых» шагнул к арийцу, очевидно приняв его, как самого разговорчивого, за главного:

— Где вагоны? Где товар?!

— Нету. — Доктор оглянулся, ища поддержки у товарищей. — Зомбаки напали, мы единственные вырвались.

Окуляры противогаза «зеленого» уставились на бородача.

— Чё ты гонишь? — Это он Доктору, а потом уже обратился к своим: — Не нравятся мне эти единственные. Досмотр им по полной, мало ли каких бацилл они с Территорий притащили. Выполнять!

Вот с арийца и началась эта неприятная процедура. Его отделили от коллектива и, умело саданув по почкам, уложили на пол. Руки за спиной сцепили наручниками. Затем его череп внимательно осмотрели, ощупали каждый миллиметр под волосами, предварительно натянув резиновые перчатки. А чтоб бородач не дергался, приставили к виску ствол, намекнув, что гостя столицы проще убить, чем утихомирить. Доктор намек понял и потому вел себя как паинька.

— Следующий!

Дольше всех осматривали Ксю. И не потому, что местных поразила ее красота — светлые волосы блондинки были значительно длиннее, чем у остальных чистильщиков. Длиннее даже, чем у Доктора, которому в процессе досмотра изрядно проредили шевелюру, выдрав несколько соломенных пучков. Будь на то воля «зеленых», в Москву пускали бы только обритых налысо. А лучше безголовых, чтоб гарантированно без слизней.

— Командир, пустые они.

Под конвоем чистильщиков вывели из шлюза по коридору из колючей проволоки. Путь им преградила стальная дверь, за которой оказался обычный коридор, попетляв по которому, они попали в просторное помещение. На стенах здесь двухметровыми буквами алело «КАРАНТИН».

— Они б еще черепа с костями нарисовали… — Ксю, как и остальным, эти хоромы показались чересчур мрачными. Всего света тут — одна лампочка под высоким потолком, всей мебели — длинная лавка без спинки перед столом в центре комнаты. Паркет на полу вспучился от сырости, по нему то и дело пробегали мохнатые многоножки.

За обшарпанным столом сидел лысый в военной форме. Видно было, что форма для него — не повседневная одежда, но признак воинского сословия: ни соринки, ни пылинки, все отглажено. Даже капитанские погоны присутствовали на положенном БУСВом месте. Этому местному начальнику было хорошо за полтинник, на лысине блестели капли пота, седые усы топорщились.

Чистильщиков усадили на лавку. На стол перед капитаном легла деревянная доска, выкрашенная в черный. На доске что-то было накарябано мелом, по всему — этакий аналог сопроводительного документа, на каждого голодранца бумаги не напасешься.

— Угу, — буркнул вояка, после чего из конвоя остались лишь трое, а прочие удалились, стараясь потише громыхать ботинками. — Так, значицца, что тут у нас?.. — Из ящика стола вояка достал очки с толстенными линзами, нацепил их на нос и занялся каракулями на черной доске. — Острог-на-колесах? А чего вас так мало? — От удивления он снял оптику и, прищурившись, обвел чистильщиков суровым, осуждающим взглядом. Так он небось и на жену смотрел, и на соседей — профессиональная привычка.

На кого-то такие взгляды действуют, но только не на тертых жизнью вольников.

Гурбан поднял руку, привлекая к себе внимание:

— У меня, капитан, для тебя две новости. Одна хорошая, другая плохая.

— Что?! Кто разрешил пасть открывать?!

— Тогда сначала хорошую. Калуги больше нет, капитан. — Гурбан замолчал, давая москвичу время осознать услышанное, проникнуться важностью полученной информации.

Москва чуть ли не с самого начала Псидемии враждовала с Калугой. Точнее, калужские изрядно портили кровь обитателям Московского острога. Они грабили автокараваны и совершали налеты на острог, не гнушаясь даже дырявить Стену взрывами и брать заложников. Так что новость была действительно ух и ах.

Капитан проникался пару минут минимум, а то и больше — это тоже профессиональное, ничего не поделаешь. Он морщил лоб, пыхтел и оглаживал усы, проявляя тем самым побочные действия активной умственной деятельности. Наконец он достиг консенсуса с самим собой, мимика нормализовалась, дыхание восстановилось.

— Калуги, значицца, больше нету. А куда делась? Была и сплыла?

— Не совсем так. — Гурбан сделал вид, что не заметил издевательского тона собеседника. — Калуга пала под натиском превосходящих сил зомбаков. Я и мои люди лично тому свидетели.

Морщины вновь изрезали лоб вояки.

— Лично, значицца. Ну, после дирижабля этого я во все что угодно поверить готов…

— Дирижабль? — насторожился Гурбан. — Он прилетел уже, да?

— Еще как прилетел, пол-Москвы закоптил… Говоришь, Калуга пала, и это самое, значицца, вы сами видали… А какая плохая? Новость-то, а?

— И Острога-на-колесах больше нет.

— Тоже пал? Превосходящие силы зомбаков?

— Никак нет. Калужские бандиты. Засада, штурм… Короче, каюк острогу.

— Да, дела… А вы сами, значицца, не калужские?

— Из-под Харькова. Я Гурбан. Мож, слыхал о таком, а, капитан?

— Значицца, далеко вас занесло. А ты в этой кодле за главного. — Вояка задумчиво обвел чистильщиков взглядом. — Запру-ка я вас на пару суток до выяснения. Уж больно рожи мне ваши не нравятся. Прикатили на паровозе без острога, без товара. Сдается мне, что вы сами бандиты калужские. Или того хуже — террористы из Питера… Так что в темную вас, молодые люди! Я вас, с-сук, на чистую воду выведу! И не таких раскалывал!

Гурбан сжал кулаки. Фаза зарычал. Ксю сплюнула перед собой. Доктор скрестил руки на груди, а Мясник потянулся к карману, в котором он хранил скальпель.

Конвойные угрожающе повели стволами автоматов. Если что, без промедления и с удовольствием откроют огонь. Чем больше народу они тут сейчас положат, тем меньше головной боли им потом. В идеале всех перестрелять — тогда охранять некого будет.

— Погоди, капитан, не так быстро. — В карантин зашел седой мужчина в хорошем пальто и отличной меховой шапке. Солнцезащитные очки закрывали пол-лица. — Это наши клиенты.

Сказав это, мужчина в хорошем пальто покинул помещение, давая понять, что его слово здесь — закон. И все бы ничего, подумаешь, еще один бюрократ желает лично допросить прибывших, но очки с зеркальными линзами смутили Гурбана. Ну, очки — и что? Мало ли безделиц сохранилось с прежних времен, когда запросто тратились ресурсы на всякую ерунду?..

— Не люблю я этих эсбэошников. — Капитан скривился. — Пришел тут, раскомандовался…

— Эсбэошники? — Гурбан торопливо прикидывал, как быть в данной ситуации. Он вспомнил: точно такие же очки носил Равиль, когда они столкнулись лицом к лицу в Орле.

Капитан, жалея, что сболтнул лишнего, все-таки ответил:

— Служба безопасности острога, или СБО. Значицца, говнюки редкостные. Подчиняются непосредственно Совету, корчат из себя борцов со слизнями, а заодно с внутренними и внешними врагами. Во все дырки, значицца, затычки! Я шпионов ловлю, а они их себе забирают!..

Итак, СБО подчиняется Совету, а Московский совет под слизнями, и Равиль — посланник Совета. Так что очки — не совпадение. Эсбэошник не просто так нагрянул сюда. Интуиция, как ни жаль, не обманула Гурбана.

Скрипнула дверь. Это вернулся товарищ в пальто. Его сопровождали вооруженные бойцы в пятнистых бушлатах и шапках-ушанках с кокардами.

— Наденьте всем наручники, — распорядился эсбэошник. — Загрузите в наш автобус и везите в Спасскую башню. Там уже ждут.

Голос его звучал бесцветно. Никаких эмоций.

* * *

По дирижаблю шарашили из зенитных пулеметов. И довольно метко это делали, ибо в гондоле появились дыры, в которые запросто провалится нога, а то и голову просунуть можно. Над установкой, созданной Павлом Сташевым, клубился дым.

— Маркус, что за дела?! — У Данилы возникли опасения, что пуля, прошив пол, угодит ему… ну, туда, и Мариша его разлюбит.

Маркус сжал кулаки:

— Москвичи пароль сменили.

Динамики ожили, захрипели в агонии.

— …падаем!.. — послышалось из них, а потом они умерли окончательно.

Маркус протиснулся в щель между стеной и установкой, от дыма над которой у Дана слезились глаза и першило в горле. Очень скоро Маркус выбрался обратно со значительного вида рюкзаком в руках — такие же висели на стене в соседнем отсеке.

— Помоги надеть.

Данила помог.

— А что это?

— Очень нужная вещь. — Маркус прошел к двери, из-за которой явился Дан, и постучал.

— Бесполезно, я уже пробовал — не откроют.

Но Маркусу открыли. Японец открыл, то есть бурят. Прижав трость Равиля к боку локтем, он протянул свободную руку хозяину — мол, разрешите помочь.

— А это еще что за пугало, брат?

Мариша тоже во все глаза уставилась на Маркуса. Тем временем трое бойцов в костюмах, включая японца, тоже нацепили на себя рюкзаки. Четвертый их товарищ разлегся на полу, из-под него натекла алая лужа — московские зенитчики могут делать зарубку.

С грохотом в обшивке гондолы стало сразу на пять дыр больше. Ашот и Мариша непроизвольно пригнулись, хотя следовало поджать ноги — все пули угодили в пол.

— Разберись тут… — проскрипел Маркус японцу-буряту. — Он не должен достаться Совету. Встречаемся у меня.

Японец кивнул. Маркус обернулся к Дану:

— Извини, но я не могу иначе.

После чего подошел к люку, раздраил его — засвистел воздух — и с помощью японца нырнул в пустоту снаружи. За ним последовали двое в костюмах, они покинули гондолу элегантнее босса.

Данила застыл с открытым ртом: это ж массовое самоубийство! Но почему остался японец? Ему, потомственному камикадзе, самой судьбой назначено радостно лишить себя жизни при первом удобном случае, и особенно вслед за хозяином. И по фиг, что на самом деле он бурят.

Вот только трагизм момента вмиг развеялся, когда Ашот выглянул в открытый люк и радостно проревел:

— Парашютисты херовы! А я думаю, что это у них за рюкзаки?! И пилоты тоже прыгнули!

Вот оно как. Маркус покинул подбитый дирижабль, оставив пассажиров самостоятельно бороться за свои жизни. А еще он попросил японца с кем-то разобраться… У японца, кстати, есть парашют, и он зачем-то вытащил меч из трости Равиля и уставился на Дана.

— Эй, мужик, ты чего задумал, а? — Дану не понравился этот немигающий, змеиный взгляд. — Не надо меня гипнотизировать! И меч спрячь — порежешься!

Неужели Маркус приказал разобраться с Данилой?! Но как же так? Ведь он знаком с батей Дана, он же очень высокого мнения о Павле Сташеве!..

Метра три всего разделяли японца и Данилу. Еще шаг-другой — и можно рубить.

— Эй, японец, это какая-то ошибка! Твой хозяин помочь мне хотел! У него установка особая…

Краем глаза Дан видел, как Ашот согнал Маришу с топчана и попытался поднять мебель, чтобы швырнуть в японца — жаль, ножки были прикручены полу, летательный аппарат все-таки, тут любому предмету устойчивость нужна в зонах турбулентности.

И любому человеку тоже.

Дирижабль провалился в воздушную яму.

Японца, державшего меч перед собой двумя руками, швырнуло на Дана.

Тут бы доставщику и пришла смерть — клинок вспорол бы ему живот, проковыряв дыру в кишках и желудке, и кончик вышел бы со спины, оцарапав позвоночник. Он даже почувствовал, как раздвигается под натиском заточенной стали его плоть, как нервы сигнализируют в мозг о страшной боли… А в следующий миг его в обнимку с японцем приложило боком о стену, и что-то хрустнуло, Дана швырнуло на пол, сверху навалился японец, затем они откатились, оставляя за собой багровый след крови…

Чужой крови, не Дана.

Лезвие меча продырявило армейскую куртку в подмышке, но даже не коснулось тела доставщика. Зато при ударе о стену меч переломился пополам — все ж не самурайская катана, металл попроще. Дан рефлекторно прижал обломок локтем к боку, а потом, когда он упал, на этот обломок нанизало свалившегося сверху японца. У того округлились глаза, он уронил рукоять и, встав, шагнул к Дану, который уже тоже успел подняться.

— Умри! — Японец вцепился в горло Дана.

Захрипев, доставщик двинул врага кулаком по роже, потом еще, и еще… Но пальцы японца были подобны арматурным прутам, а каждый последующий удар Дана становился все слабее и слабее. Спасибо Марише — сцепив ладони в замок, она хорошенько приложила камикадзе по затылку. После третьего такого принуждения к миру тот обмяк, но сознания не потерял. И все же пальцы его, ослабив хватку, соскользнули с горла жертвы.

Никем более не управляемый дирижабль задрал нос. Бестолково хватаясь за совершенно ровный пол, Мариша и Дан покатились прямо к открытому люку. Их спасло то, что в падении они нашли друг друга и обнялись, Дан подтянул к себе Маришу, пропустив мимо японца, который с криком провалился в пустоту. Дан видел, как японец, на губах которого пузырилась кровь, дернул кольцо, но парашют не раскрылся — все дело в обломке меча, который не только ранил его, но и проткнул ранец с куполом и стропами.

Наклон дирижабля изменился, и парочка влюбленных скатилась аккурат к топчану, где уже закрепился вместе со связанным Равилем Ашот.

— Держись, брат! За топчан этот!

— Ножки надежно к полу прикручены?

— Обижаешь! Проверено!

Дирижабль выровнялся, но доставщики не спешили вставать. С грохотом в гондоле образовалось еще несколько дыр, сквозь которые теперь со свистом врывался воздух.

— Упасть бы побыстрее… — пробормотал Ашот.

— Ты что такое говоришь, придурок?! — взвилась Мариша.

— А то, что вниз могут одни трупы долететь. Не зря ПВО в Москве — самая лучшая во всех острогах. Чем быстрее опустимся, тем меньше времени по нам будут стрелять.

Равиль застонал и оторвал голову от пола, чтобы осмотреться и понять, где он и что с ним случилось. Вполне законное желание, когда вас вырубили собственным мечом.

— Ты как? — спросил у вольника Данила и, держась за ножку топчана, выглянул в люк.

Земля стремительно приближалась. Виднелись уже отчетливо зубчатая стена, и здания внизу, и площадь размером с пару стадионов…

Ашот выглянул у него из-за плеча:

— Мать честная! Да мы же прямиком на Красную площадь падаем!

* * *

— Наденьте всем наручники. Загрузите в наш автобус и везите в Спасскую башню. Там уже ждут.

Приказ эсбэошника в пальто и меховой шапке поспешили исполнить бойцы в бушлатах и шапках-ушанках с кокардами. Кокарды эти были особенными: на фоне знака биологической опасности перекрестье из «калаша» и снайперки.

СБО, похоже, аналог гражданской обороны и службы пси-защиты в Харькове. Только полномочий больше, и потому местные из себя неприкасаемых корчат — мол, круче нас только проваренные яйца. Типа элита острога, которой доверена почетная миссия.

— А чего в шапках, пацаны? — спросил Доктор, когда ему застегивали наручники. — Холодно тут у вас, да? А нам такие слабо выдать? А то у меня уши мерзнут, как бы не продуло.

Боец в бушлате не ответил ему, занимаясь тонкими запястьями Ксю. Парни из СБО вообще не отличались разговорчивостью, как заметил Гурбан, но внешне очень походили на обычных людей — признаков деградации, кроме вероятного поражения речевого аппарата, замечено не было. Так это обычные бойцы, пушечное мясо, а вот их начальство небось и анекдоты рассказывать умеет, и песенку, если надо, споет. О том, как в лесу родилась елочка…

Щелчок — и командир обзавелся бесплатным браслетом, даже пикнуть в знак протеста не успел. Да и что протестовать, когда чистильщиков осталось лишь пятеро, а против них полтора десятка эсбэошников да гарнизон Курского вокзала — под началом лысого капитана не меньше роты воинов, считающих всех чужаков врагами. Уж они-то, если что, с превеликим удовольствием присоединятся к экзекуции над чистильщиками. Нет, не стоит пока рыпаться…

Щелчок — и Фаза с раздражением подергал руками в стороны, примеряясь, сможет ли он порвать цепочку между кольцами. Наручники марки БРС1 до полтораста кэгэ на разрыв держат, для великана это наверняка не вопрос.

— Хорошо хоть не «букет» один на всех, — пробурчал он.

— Чего говоришь, Фаза? — заинтересовалась Ксю.

— Говорю, в пору моей юности, были такие наручники из пяти пар на длинной цепи. Так сказать, для массового конвоирования. «Букет» назывались…

— За мной. — Эсбэошник в пальто махнул рукой — мол, будьте добры проследовать.

Чтобы никто из его людей не сглупил, Гурбан личным примером показал, что нужно слушаться местных — взял направление на пальто и меховую шапку. И подмигнул Фазе: послушание — это явление временное, будь готов, товарищ, скоро ситуация изменится. Фаза подмигнул в ответ, типа намек понял.

Чистильщиков загрузили в просторный автобус, на бортах которого красовались кислотного цвета иероглифы.

— Это еще что за лимузин? — Ксю тронула за локоть бойца, который указал ей на место рядом с Фазой. — Неужто в Азии кто-то выжил?

— Электроавтобус, — вместо неразговорчивого молодого человека ответил Гурбан. — Первую партию из коммунистического Китая перед самой Псидемией поставили. Не нужен бензин, нет выхлопа, экологически чистый транспорт. Небось где-то на складе законсервированный стоял и вот годы спустя понадобился.

Про себя же Гурбан добавил, что это-то как раз понятно — насчет экологии. Слизни не терпят радиации, и вообще загрязнение окружающей среды им претит.

Командиру чистильщиков было неуютно в компании зомбаков. То, что они внешне не отличались от него или того же Мясника, который пристроился слева, не делало их полноценными людьми. Форма ничто, содержание всё. А у них в содержании имелся существенный инородный довесок — паразит у каждого на черепушке под ушанкой.

И потому Гурбан принялся усиленно соображать, как ему и его людям выбраться из передряги. А на что он, собственно, надеялся, зная, что в Москве власть захватили новые, крутые слизни? Хорошо хоть в карантине не поставили к стенке… Или не очень хорошо? Зачем чистильщики понадобились слизням? Вряд ли всех гостей столицы тащат в Спасскую башню полюбоваться на восстановленный Спас Смоленский и на часы с четырьмя циферблатами.

Гурбан задумчиво уставился в окно автобуса. Мимо мелькали прилично сохранившиеся дома, попадались автомобили — рабочие, спешащие по своим делам, а не ржавеющие у обочин. В Москве в этом смысле был порядок: с улиц убрали все непотребное, здания ремонтировали по мере необходимости. Вот так смотришь, проезжая мимо, — и кажется, что старые времена вернулись. Только куда-то подевались бутики и магазины на первых этажах, а место вывесок, зазывающих покупать и радоваться, заняли однотипные транспаранты «Вся власть Совету!». То тут, то там расхаживали бойцы из добровольной дружины СБО — внешне они мало чем отличались от прочих граждан, разве что были вооружены охотничьими ружьями и носили на рукавах белые повязки с вышитыми буквами «ДД СБО». Или же «ДД» означает «добрые друзья»?.. Эти, смекнул Гурбан, еще люди и не ведают что творят. Они — кандидаты на вступление в ряды новых, продвинутых слизней. Автобус как раз проехал мимо парочки «добрых друзей», о чем-то с чувством спорящих. Причем один из спорщиков в сердцах сорвал с себя вязаную шапку и швырнул на асфальт. Таки люди…

Интересно, как у слизней система работает? Как они отбирают носителей для подсадки? Продвинутых паразитов наверняка — пока что! — ограниченное количество, иначе все люди вокруг давно бы уже под ними ходили. Следовательно, есть комиссия, определяющая, здоров ли потенциальный носитель физически и психически. Зачем новым слизням заранее траченный материал, если он и так в дефиците? Вот если будет недостаток в носителях, тогда, конечно, имеет смысл и шизофреников под свои нужды приспособить… А задача Гурбана как раз в том и заключается, чтобы этого «если» не случилось ни в коем случае. Наверняка в Спасской башне, куда чистильщиков везут, есть больница или хотя бы кабинет с медицинским оборудованием. Следовательно…

Страшная догадка заставила Гурбана занервничать. Неужели чистильщики нужны слизням в качестве носителей?

Он покосился на стекло автобуса, точнее — на надпись «В случае аварии выдернуть резиновый шнур и выдавить стекло». Командир много лет не ездил в общественном транспорте и уже забыл, каково это — платить за проезд и толкаться в проходе. А ведь до Псидемии личной машины у него не было, зарабатывал Гурбан скромно, жил от получки к зарплате… Будучи в последний раз в Харьковском остроге, он видел «икарус», что развозил работяг. В нем стекла заменили решетками. А тут чего не так? Не успели еще?..

Сбавив скорость, автобус выехал на Красную площадь. Покрытие тут просто-таки молило о капитальном ремонте — времена изменились, а проблемы с дорогами остались те же. Фасад ГУМа украшали неизменные транспаранты. У входа в универмаг крутилось много народу, несколько сотен навскидку. Еще больше небось в самом здании…

И тут Гурбана осенило — он понял, что надо делать.

— За мной! — Повезло, что руки сцепили наручниками спереди. Гурбан схватился за резиновый шнур на окне и дернул, как велела надпись на стекле. Кстати, выдрать шнур оказалось не так-то просто, но он справился. И, двинув плечом в стекло, вместе с ним вывалился из автобуса.

Приземление нельзя было назвать мягким. Но разлеживаться, постанывая, в груде осколков Гурбан не собирался — тотчас вскочил и что было сил помчался к ГУМу, рассчитывая затеряться в трехэтажном Вавилоне, где когда-то вовсю торговали предметами роскоши. Ему рассказывали, что громадный, занимающий целый квартал магазин превратился в острожный рынок — тут можно купить и продать все что угодно: кроличью тушку, флягу с самогоном, настоянным на черной рябине, или девичье тело на час-два. Ну да Гурбану сексуальная разрядка не требовалась. Его интересовало одно: как бы сделать ноги, чтобы не превратиться в самоходную подставку для слизистого червя с красной полоской на боку.

Он пригибался на бегу, ожидая, что по нему и его товарищам, которые конечно же помчались за ним, вот-вот откроют огонь из десятков стволов. Гурбан — чего греха таить? — боялся обернуться и боялся того, что пуля угодит в позвоночник, сделав его паралитиком-инвалидом, потому-то и мчался так быстро, как никогда не бегал ни до, ни после.

— Посторонись! — рявкнул он, ввинчиваясь в толпу у входа в ГУМ.

Помимо прочего — берестяных туесков, лаптей, самоваров, расписных платков, балалаек, — тут торговали деревянной посудой: ложками, разделочными досками и скалками. Гурбан, конечно, предпочел бы стальную посуду, какую-нибудь двузубую вилку для мяса, но на безрыбье… Он на бегу подхватил с раздвижного прилавка набор шпажек для шашлыка — и под проклятия продавца кинулся внутрь магазина-рынка. Здесь он юркнул вправо и, забившись в первую попавшуюся щель — между двумя мусорными баками, — воспользовался заостренной палочкой, любезно предоставленной спонсором.

— Только не сломайся, милая… — прошептал он, вводя кончик шпажки в механизм замка наручников, под зубцы, и осторожно отжимая собачку. — Есть!

Командир чистильщиков снял «браслеты».

Все так просто получилось, потому что боец, надевавший наручники, не закрыл фиксатор. Видать, не часто имел дело с вольниками, не терпящими ограничений свободы.

Не такие уж они умные, эти крутые слизни!

Настроение Гурбана заметно улучшилось. В конце концов, он жив и даже не ранен, парочка мелких порезов не в счет. Черт побери, по нему даже не стреляли! Расчет оказался верен — если б эсбэошники открыли огонь, то положили бы кучу народа, а на это они не могли пойти. Все же слизней меньшинство в остроге, только бунта разъяренной толпы им не хватало.

От баков ощутимо попахивало. Надо бы передислоцироваться, пока сам не провонял. Ну где же остальные, почему задерживаются?! Ладно Фаза плохо бегает, а у Доктора еще не зарубцевалась рана после стрелы, пойманной в Орле, но Ксю…

— Командир, долго там сидеть будешь? Вот-вот «ушанки» прибегут, уходить надо. — Только сейчас Гурбан заметил Серегу Мясника, который, очевидно, наблюдал за всеми его манипуляциями с самого начала, стоя у стены заколоченного бутика в нескольких метрах позади. — Круто ты наручники снял. Умеешь.

Гурбан комплимент пропустил мимо ушей:

— А остальные где?

— Только я из автобуса выпрыгнул.

— А Фаза и… — Гурбан замолчал, переваривая услышанное.

— А он, Доктор и Ксю не выпрыгнули. — Мясник тревожно обернулся в сторону входа. — Все быстро получилось. Они не успели отреагировать.

— Но ты-то успел… — Гурбан сорвался с места, зная, что Мясник пойдет следом.

Над головой нависали мостики с коваными перилами и фонарями. Пожалуй, имело смысл подняться на второй этаж, чтобы сбить со следа эсбэошников. Гурбан кинул взглядом по сторонам. Тут еще сохранились вывески «Hermes» и «Cartier», но вот уже лет двадцать как французские часы и сумочки перестали пользоваться спросом на рынке острога Москва. Теперь тут куда более востребованы тушенка и армейские ботинки. Импортные ценности сменились истинными.

— Я рядом сидел, мне проще было. — Мясник плавно двигался слева. Люди, идущие навстречу, цепляли его плечами. Знали бы, что рискуют получить скальпелем по горлу, вели бы себя вежливее. — Я сначала прыгнул в окно, а подумал, что делаю, только когда побежал.

— Стой. А где твои наручники?

— А мне бракованные попались, не пришлось, как тебе, мучиться.

Гурбан покачал головой. Он предпочел бы, чтоб рядом был Фаза. Или Доктор. Или Ксю. Общество Мясника, с которым он мало знаком, не радовало командира.

Они поднялись на второй этаж.

— Делать теперь что будем? — Серега Мясник прижался к стене и словно влился в нее. Гурбан даже моргнул, так явственно ему показалось, что тот стал частью бывшего магазина «Marly's». Определенно у парня талант, который не купишь, не пропьешь — природный дар становиться незаметным. — Если здесь не поймают, нас небось по всему острогу искать будут? Зачем-то мы им нужны…

— Да пусть ищут, работа у них такая, а мы адрес один проверим. Человечек перед смертью попросил — мол, так и так, Гурбан, будешь в Москве, зайди-ка на улицу… ну, не важно. Типа побеседовать со мной хотят хорошие люди.

Серега прищурился:

— А как же Ксю, Фаза, Доктор?

— Это хорошо, что ты о них беспокоишься. Но мы-то сами все равно ничем помочь им не сможем. Одна надежда — на хороших людей.

— Не откажут?

— Нет, — сказал Гурбан и добавил уже не так уверенно: — Не должны.

А потом он заметил парочку парней с повязками «добрых друзей». Надо было уходить, пока ГУМ не окружили.

Выбравшись из Государственного универсального магазина, они неспешно, будто бы гуляя, двинули по Ильинке. Затем свернули в Богоявленский переулок.

* * *

— Мать честная! Да мы же прямиком на Красную площадь падаем! — Ашот отпрянул от раскрытого люка и уселся задом прямо на пол гондолы. — Ща нас всех всмятку расквасит!

После его слов Мариша брезгливо наморщила носик, а Данила подумал, что толстяк специально сгущает краски, чтобы заставить мисс Петрушевич нервничать. Нравится ему подкалывать девчонку. Может, он к ней неровно дышит?..

На самом же деле дирижабль падал не столь быстро, чтобы гарантировать летальный исход пассажирам. Все-таки не «Боинг-747», а летательный аппарат легче воздуха. Да, пробита обшивка дирижабля и газ улетучивается, но это происходит не столь быстро, чтобы вся конструкция с оглушительным ревом низверглась на Красную площадь.

— Будем надеяться, что наше приземление окажется мягким.

— Ну-ну, братишка. Как говорится, блажен, кто верует.

Очнувшийся Равиль дернулся, пытаясь совладать с ремнями.

— Эй, тише ты! А то нарушишь наше хлипкое равновесие и будем падать головой вниз. — На Ашота определенно что-то нашло. Полеты в воздушном пространстве острога Москва сказывались на нем не самым лучшим образом. — Надо поискать парашюты. Вдруг парочка лишних завалялась?..

На это не стоило рассчитывать, ибо скудный интерьер отсека отлично просматривался — никаких парашютов тут не было. Зато был труп в костюме… Стоп. Спину трупа прикрывал ранец с парашютом! Ай да Ашот! Иногда он может выдать что-нибудь ценное!

На четвереньках Данила прошествовал к телу, которое изрядно пошвыряло по отсеку во время кульбитов дирижабля — путь мертвеца можно было проследить по алым отпечаткам на полу, потолке и стенам. Только чудом тело не вывалилось в открытый люк.

— Что тут у нас?.. М-да… — Дана ждало разочарование: один зенитный снаряд продырявил бедолагу насквозь, а второй угодил в парашют, сделав в нем дыру размером с голову взрослого человека.

— Что там, братишка?

— Ничего интересного. — Дан вернулся с ножом, который обнаружил на поясе трупа, и взрезал ремни, спеленавшие Равиля. — К тому же нас четверо, и один парашют проблему не решил бы.

— Ну почему же? Мы могли бы наконец избавиться от… — Ашот выразительно посмотрел на Маришу.

И она уже открыла рот, чтобы достойно ему ответить, но тут падение дирижабля прекратилось — с грохотом гондола врезалась в асфальт, стены погнуло, по сварному шву ее раскололо, топчан сорвало с места. Удар был столь сильным, что Данилу подняло в воздух и приложило спиной и затылком о потолок — в глазах вспыхнули фейерверки. Выронив нож, он упал на встававшего Равиля и едва не сорвал у него с головы шляпу с орлиными перьями. Вольник откатился в сторону, придерживая шляпу рукой и попутно подхватив нож. Мариша запричитала.

Чтобы успокоить подругу, Данила пополз к ней:

— Все хорошо, милая, все хорошо…

Растерзанная гондола скрипела и стонала, ее волокло по горизонтали. Моторы еще работали, и чрезмерно, как оказалось, крепкие винты до сих пор не сломались — они ударяли по асфальту, рубили его, двигая конструкцию, которая если и поднимется в воздух, то очень не скоро.

— За мной! — Пошатываясь, Равиль выпрямился. Из рассеченного лба его текла кровь, заливая линзы очков, но он этого даже не замечал.

Спрятав нож за берц ботинка, вольник просунул руки, а затем и сам протиснулся в щель, образовавшуюся от удара в потолке отсека. Для этого ему пришлось подтянуться, ухватившись за неровные, острые края. Ладони он, конечно, изрезал.

— Эй, чего ждете?! — послышалось сверху.

— Я подсажу тебя. — Данила помог Марише подняться. Вдвоем, пошатываясь, они подошли к тому месту, где щель была шире, где ждал их Равиль. Гондола дергалась и покачивалась, сохранить равновесие было не так-то просто. Краем глаза Дан заметил, как Ашот сунулся было к открытому люку, но передумал через него выходить, когда вся конструкция вдруг резко накренилась — если бы в этот момент он покинул отсек, его бы попросту размазало об асфальт. Так что вольник не зря выбрал иной путь эвакуации.

Жилистые руки вцепились в подмышки мисс Петрушевич, когда Данила рывком поднял ее в воздух.

— А меня так сможешь, брат?

Дану хотелось бы ответить, что без проблем, слона одной левой на крышу девятины закину, а уж тебя, Ашотик, и подавно, но сейчас бахвальство было бы не к месту, не ко времени.

— Лучше ты меня подсади, а потом мы с Равилем тебя поднимем. Уж больно ты у нас… э-э… у тебя нестандартная фигура, Ашотик.

Так и сделали. Ашот и Равиль помогли Даниле выбраться из отсека, пока Мариша выданным ей ножом кромсала — не очень-то у нее получалось — плотную прорезиненную ткань, из которой состояла оболочка, наполненная гелием. Газ уже практически весь вышел в многочисленные дыры, образовавшиеся от попадания зенитных снарядов, которые заодно перебили и тросы, что придавали оболочке форму, и потому ткань облепила гондолу. Над щелью же образовался воздушный пузырь, в который пробрался Равиль, а теперь еще добавились Мариша с Даном.

— Эй, братишка, а меня?

— Да погоди ты! — Данила отобрал у Мариши нож. И минуты не прошло, как ему удалось прорезать достаточно широкое отверстие во всех слоях оболочки. Поверьте, это было нелегко, но рвения ему добавил пожар в соседнем отсеке — «микроволновка», от которой до этого лишь тянуло дымом, теперь вспыхнула всерьез, заодно занялась, коптя черным, оболочка. Короче говоря, надо было как можно скорее выбраться отсюда, пока дирижабль не превратился в большую братскую могилу для доставщиков и Равиля. Точнее — в большой гриль, на котором они зажарятся до хрустящей аппетитной корочки, а то и вовсе обуглятся до костей.

Тем временем Равиль с Маришей, хрипя и багровея лицами, таки сумели затащить наверх Ашота. Сам толстяк подтянуться и выбраться из отсека, уже задымленного, не смог бы вовек.

— Домой вернусь — сяду на диету… — Кашляя от дыма, Ашот сразу же полез в дыру в оболочках. Мариша отправилась за ним. Затем пришел черед Дана. А последним, словно истинный капитан, наружу выбрался Равиль.

В клубах едкого черного дыма они кинулись прочь от дирижабля, уже мало похожего на таковой. На Красной площади, куда привели их судьба и ПВО острога, уже собралась изрядная толпа зевак. Москвичи тыкали пальцами в пожарище и показывали на спасшихся из огня чужаков, не забывая опасливо пятиться от них. И то верно, а вдруг это зомбаки с неба упали?! Так что подходить ближе не стоит, а лучше отбежать от греха и зубов подальше…

Первым в себя пришел Ашот:

— Брат, да это же Москва! Мы добрались, брат! Мы в Москве!

Дан заозирался, высматривая отца. Он понимал, что это глупо, что не могло так совпасть, чтобы батя стоял на площади как раз в тот день и час, когда сюда прилетел сынок, но…

А вдруг, а?!

Чуда не случилось.

Ревя и моргая сигналками, возле Равиля и доставщиков притормозили, стирая протекторы, пять здоровенных джипов, на капотах и дверцах которых были нарисованы скрещенные стволы на фоне знаков биологической опасности. Из машин высыпали вооруженные автоматами и огнеметами люди в пятнистых бушлатах и шапках-ушанках.

Последовала команда:

— Лицом вниз! Руки за головы!

Доставщики почли за благо подчиниться — хоть и неспешно, они все же сделали, что от них требовали.

А вольник заартачился:

— Я — посланник Совета! Со мной Данила Сташев. Нам нужно в Спасскую башню. Срочно вызовите советника Тихонова.

Боец с «винторезом» в руках, который тут был, похоже, за главного, застыл, глядя на Равиля. Пауза затянулась. Дану даже показалось, что между вольником и москвичом протянулась тонкая, едва мерцающая нить. Он мотнул головой — и наваждение сгинуло.

— Этих — под куранты! — скомандовал москвич с «винторезом». — И вызовите Тихонова!

— Равиль… — Дан внимательно посмотрел в зеркальные линзы вольника, сердце его бешено заколотилось, ведь он наконец оказался в Москве, долгий, полный смертельных опасностей путь закончен. — Отец ждет меня в Спасской башне?

— Да. — Сказано было равнодушно, будто речь шла о зубной щетке. Впрочем, как всегда.

Доставщиков и Равиля рассадили по джипам — вольника с Ашотом в черный «форд», а Дана с Маришей в темно-фиолетовый «шевроле», хотя до Спасской башни тут было доплюнуть и рукой подать. Кавалькада сорвалась с места.

Отец! Вот-вот Данила встретится с отцом!

На душе стало легко-легко.

ГЛАВА 24ЗАЛОЖНИК

Присев, словно для того чтобы завязать шнурок, Гурбан прислушался к разговору двух старух.

— Говорят, целый взвод десанта на Москву-матушку выбросили.

— Ты меньше-то соседку свою полоумную слушай. Я лично видела: парашютистов было шестеро. Только они не десантники. Неумелые какие-то, будто впервые прыгали. У одного вообще парашют не раскрылся. Двоих зенитками расстреляли. Один у моего дома приземлился. Так его об стену ударило, весь дух вон. А еще одного, говорили, на Покровке эсбэошники окружили, и он себя сам убил, чтоб им в руки не даться.

— Как это?

— А вот так это. Ножом себя по пузу чиканул — и всё.

— О господи! Страсти какие!

— И не говори. Единственному только парашютисту скрыться удалось. Вот из-за него-то эсбэошники и шерстят по острогу, что чекисты в тридцать седьмом.

— Все-то ты знаешь. Подозрительно это…

— Так не я одна. Теперь ты тоже в курсе. Заявить на тебя, что ли?..

Бабки перевели разговор на погоду и нехватку продовольствия в остроге — куда-то исчезла гречка, и Гурбану стало неинтересно их слушать. Десант, значит, и только один человек выжил. А вдруг это связано с дирижаблем, на котором улетел Сташев? Гурбан поднялся — вроде как справился со шнурком — и шагнул к разговорчивым дамам пенсионного возраста. Он даже открыл рот, чтобы задать пару вопросов, но те с таким прищуром уставились на него, что сразу стало ясно — в нем подозревают агента питерской разведки минимум, а то и марсианского шпиона, припрятавшего треножник в соседнем доме. Захлопнув рот, Гурбан прошел мимо, ощущая спиной пронзительные взгляды. Надо убираться отсюда поскорее. От старых кошелок всего можно ожидать…

Серега Мясник неприметно семенил рядом.

* * *

Над воротами, у которых притормозили джипы, была картинка: мужик с раскрытой книжкой в руке. Что там написано, Дан разобрать не успел, зато обратил внимание на двоих товарищей, припавших к ногам книголюба.

Ворота со скрипом отворились. Кавалькада, урча моторами, неспешно въехала внутрь Спасской башни, где царил таинственный полумрак.

— Они тут что, электричество экономят? — Мариша прижалась к стеклу, пытаясь хоть что-то рассмотреть. — Или у них светобоязнь?

Данила пожал плечами:

— Что-то отца не вижу…

Доставщиков жестами попросили покинуть машину.

Выбравшись из салона, Мариша скрестила руки на груди:

— Могли бы и сказать. Мы вообще-то язык знаем, не дикие какие, не карлики орловские.

— Эй, а где мой отец?

Но разговаривать с ним не стали — схватили и набросили на головы мешки, от которых пахло гнилым картофелем. Лягнув пару раз кого-то и двинув локтем по челюсти, Данила даже не успел осмотреться, хотя чего тут в темноте можно было увидеть? И все же, когда ткань закрыла глаза, стало понятно, что парни в ушанках не хотят, чтобы их гости разузнали кое-какие секреты, что хранила Спасская башня.

— Эй, вы чего творите?! — Данила таки не смолчал, хоть и понимал, что крики его эффекта не возымеют. — Это что, шутка?! Эй, это не смешно, честное слово!

На него надели наручники, на Маришу, судя по второму щелчку, тоже. Данила еще пару раз брыкнулся, но ответных ударов не получил. Интересный фактик, необычный. Разве так принято вести себя с буйными пленниками?..

— Равиль, что происходит?! Где мой отец, Равиль?!

Но вместо ответа он услышал ругань Ашота, поминавшего Равиля и так, и сяк. Рот толстяку заткнуть не удосужились, поэтому он в подробностях описал, как в кустах проводила свой досуг мать вольника и с кем сожительствовала бабка. Нетрудно было догадаться, что именно Равиль был повинен в том, что толстяка спеленали, — он лично примерил Ашоту мешок, даже сказал, что точно его размер. Ну не сволочь ли?! Да и в том, что Мариша с Даном оказались в ловушке — его вина, несомненно. Ведь он велел привезти доставщиков в Спасскую башню и вызвать какого-то Тихонова.

— Равиль, а ведь ты гнида! — И надо было смолчать, но Данила не смог удержаться, пусть ему будет хуже. — Предатель!

Он не рассчитывал на реакцию со стороны вольника и удивился, услышав ответ:

— Какой же я предатель, если с самого начала моя миссия состояла в том, чтобы тебя, Данила Сташев, привезти в Москву? Ты нужен Совету, ты нужен нам всем.

И тут уже не только Ашота, но и Маришу с Даном прорвало. Перебивая друг друга, они поведали Равилю, что о нем думают и что с ним сделают, когда освободятся. Данила еще выразил сожаление, что освободил вольника, срезав с него ремни, надо было позволить ему сгореть заживо в дирижабле.

— А потом воскресить — и еще раз сжечь!

И тогда Равиль сказал, что скоро для Дана всё-всё-всё изменится. А может, если на то будет воля советника Тихонова, повезет и девчонке. Насчет толстяка он, Равиль, очень не уверен, слишком уж много лишней плоти, а братьям нужны лишь здоровые тела.

Он так и сказал:

— Убогие, больные — не для нас. В Братство принимают только сильных.

Доставщиков повели вверх по лестнице.

Братья? Здоровые тела?.. У Данилы появились смутные догадки. Ведь не зря в вагоне-борделе его душа скользнула по светящейся нити к будуару, за которым скрывался Равиль. И тогда, в купе, и потом, на Красной площади, Дану вовсе не показалось, что между вольником и бойцом с «винторезом» установилась связь. Братья, значит. И раз у Дана душевные полеты начались после контакта со слизнем, то логично предположить, что…

Братья — это слизни.

И Равиль под слизнем.

И люди, которые привезли их в Спасскую башню, тоже являются носителями слизней.

Но почему Данила только сейчас об этом догадался? Почему Ашот и Мариша не заметили странностей в поведении вольника и двух его коллег, погибших на Территориях? Ведь люди под слизнями очень быстро оскотиневают. Даже если контакт был кратковременным, человек превращается в монстра — Маркус тому пример. А эти… эти как обычные люди. И что это значит? А то, что ими управляют очень необычные слизни.

И один такой слизень закрепился на черепе вольника Равиля. Потому-то за время пути тот ни разу не снял свою шляпу с орлиными перьями. Равиль был рядом с Даном от самого Харькова. Они сражались вместе. Ну как мог вольник после всего, что они пережили, заманить доставщиков в ловушку?!

А вот мог. Людская логика, чувства — все это неприменимо к Равилю. Лишь внешне он человек, но по сути своей таковым не является. Ведь человек — это не только комплект из рук, ног и головы, обладающий способностью внятно отвечать на поставленные вопросы и принимать решения на поле боя. Человек — это…

Что?

Что такое человек?

Вот Данила, к примеру, человек? А? У него по ЦНС змеятся, с каждым днем разрастаясь, отростки слизня, его тончайшие нити управления. Так что вряд ли Дана можно назвать полноценным членом людского общества.

Ну и пусть.

Все равно он не позволит слизням собою помыкать. Ведь не зря же они хотели его заполучить, не зря протащили по Территориям. И отец… Равиль купил Дана на то, что отец его ждет, что они должны встретиться в Москве…

…В Москву едем. В Москве Данилу Сташева ждет отец, Павел Сташев, который создал оружие против слизней. Это оружие способно раз и навсегда изменить баланс сил, а то и вовсе очистить планету от паразитов. Павел Сташев хочет, чтобы его сын был рядом, когда это произойдет. Вот такое у меня и моих коллег задание…

Так сказал Равиль, когда они только-только выбрались из шлюза Харьковского острога. Ашот тогда еще наставил на вольника пистолет… Вот он, ответ на все вопросы: Павел Сташев создал оружие против слизней, и слизни конечно же не хотят, чтобы это оружие применили, а чтобы вынудить Павла Сташева сдаться, слизням понадобился Данила. Все элементарно, проще некуда.

Данила — всего лишь заложник. Или наживка на крючке.

Подъем закончился. Рядом громко дышала Мариша. Ашот скрипел зубами. И тогда Дан заговорил, ему было важно прояснить кое-что:

— Эй, Равиль, ты здесь?