Программа и замысел реформаторов, законодательство 19 февраля 1861 г. и другие Великие реформы

Т. Эммонс справедливо отмечал что «в последнее время историки стали обращать особое внимание на взаимосвязь между реформами 1860-1870-х гг.». Мнение, что крепостное право было «краеугольным камнем» государственного устройства и его атрибутов (армии, права, административного управления), что нельзя было их оставить в неизменном виде, так как они просто не могли функционировать на старой основе, все больше утверждается в историографии и представляется совершенно бесспорным. Однако в этом «сугубо традиционном взгляде» Эммонс видит только «долю правды», так как эта точка зрения «упускает из вида ту самую «идеологию» реформ, которая обычно объединяет все крупные преобразования в одну эпоху и одну систему» [18]. Этот важный вывод заслуживает пристального внимания.

При анализе этого вопроса неизбежно обращение к замыслам реформаторов, их представлению о целях реформ, видению взаимосвязи всех преобразований и перспектив развития России. Без исследования этого пласта истории Великих реформ невозможно оценить их глубину и масштаб, ведь нельзя забывать, что реформы проводились самодержавной монархией, и реформаторы не могли ясно и открыто заявить в законодательстве о своих конечных целях. Поэтому многие принципиальные формулировки Положений 19 февраля 1861 г., Земского положения 1864 г. и других законодательных актов оказались «обернутыми» несколькими слоями непросвечивающей упаковки. В этом смысле, думаю, можно сравнить Великие реформы с «русской матрешкой».

Послушаем одного из выдающихся деятелей Великих реформ, военного министра Александра II, историка и профессора, блистательного мемуариста Д.А. Милютина. В середине 1880-х гг., в отставке, после смерти Александра II и смены правительственного курса, он писал в своих воспоминаниях: «Закон 19 февраля 1861 года не мог остаться отдельным, изолированным актом: это был краеугольный камень общей переработки всего государственного строя».

Милютин считал, что для понимания «нашего государственного перерождения», происходившего в первые 10 лет царствования Александра II, надо рассматривать «ход трех главных реформ», крестьянской, земской и судебной [19]. Первое же обращение В.О. Ключевского к истории отмены крепостного права привело его к еще более общему заключению о взаимосвязи реформ: «Крестьянская реформа была исходным моментом и вместе конечной целью всего преобразовательного дела. С нее предстояло начинать это дело, и все другие реформы, из нее вытекавшие как неизбежные следствия, должны были обеспечить успехи ее исполнения и в успешном ее исполнении сами находили себе опору и оправдание» [20]. Наконец, в современных исследованиях С. Хока и М.Д. Долбилова подготовка проекта выкупной операции в Редакционных комиссиях рассматривается в тесной связи с работой Банковской комиссии [21]. В чем же именно выражалась взаимосвязь реформ?

Помимо мемуарной и эпистолярной литературы, замыслы реформаторов наиболее полно и откровенно раскрываются в неофициальной хронике Редакционных комиссий, которые подготовили кодифицированные проекты «Положений 19 февраля». Это подобная, живая (фактически близкая к стенограмме) запись журналов 409 заседаний за 1 год и 7 месяцев существования этого нетрадиционного, чрезвычайного в истории самодержавия учреждения передает прямую речь выступавших, реплики, шутки, стычки, жесткую полемику сторон [22]. Эта хроника создавалась по инициативе членов Редакционных комиссий, сознававших масштабность стоящих перед ними задач и свою ответственность «перед глазами людей», перед «публикой» и дворянством России, перед лицом Европы [23].

Председатель и члены Редакционных комиссий неоднократно говорили, что, занимаясь крепостной (помещичьей) деревней, они имеют в виду все категории крестьян, т.е. государственных [24], удельных и др., которые по численности превосходили крепостных (все крестьянство составляло более 80% населения). В.А. Черкасский заявлял, что проекты Редакционных комиссий означают «общий переворот» поземельных отношений. Председатель Комиссии Я.И. Ростовцев формулировал задачи еще шире: «Наша обязанность обставить крестьянское дело всеми вопросами, потому что положение об освобождении крестьян должно изменить весь Свод наших законов» [25]. Н.А. Милютин сразу после своей отставки 2 мая 1861 г. писал Черкасскому, выражая опасение за судьбу крестьянского дела: «Теперь нет уже того внутреннего двигателя, который вел неизбежно к перелому — нет Редакционных комиссий, которые пролагали к нему дорогу» (выделено мной. — Л.З.) [26]. Ростовцев вообще считал, что «с 1859 года началось создание русского народа» [27]. Здесь уместно вспомнить о поставленной в начале XIX в. М.М. Сперанским в его неосуществившихся проектах задаче «создать сей народ (свободных людей. — Л.З.), чтобы дать ему потом образ правления» [28].

В «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий», написанной Самариным и подписанной 23 членами Комиссий на последнем заседании 10 октября 1860 г., раскрывалась концепция законодательства. Особенность реформы в России составители проектов видели в том, чтобы одним законодательным актом решить вопрос об отмене крепостного права и о будущем устройстве поземельных отношений — переходе крестьян на выкуп наделов при сохранении значительной части помещичьего землевладения. Они отмечали: «В других государствах правительства проходили этот путь в несколько приемов и, так сказать, ощупью, потому что он был еще неизведан на практике, и, ступив на него, нельзя было глянуть его до конца. Оттого последовательность мер к постепенному расширению прав и к улучшению быта крепостного сословия почти повсеместно вызывалось непредвиденными общественными кризисами. В этом отношении Россия счастливее. Ей дана возможность, воспользовавшись опытом других земель <...>, обняв сразу весь предстоящий путь от первого приступа к делу до полного прекращения обязательных отношений посредством выкупа земли» [29]. Становится понятным, почему исследование выкупных актов привело Б.Г. Литвака к следующей оценке реформы 1861 г.: «В действительности это был процесс, на начальной грани которого провозглашалось освобождение личности от власти помещика..., а на конечной — создание общинной и подворной поземельной собственности» [30]. Это определение реформы, сделанное на основе количественного изучения массовых источников по ее реализации, свидетельствует о реальном воплощении разработанной реформаторами концепции.

Наиболее последовательно в проектах Редакционных комиссий и в «Положениях» 19 февраля 1861 г. решался вопрос о правовом положении крестьян. Уничтожение сразу же по провозглашении реформы личной зависимости и утрата помещиками вотчинной власти над бывшими крепостными приобщали многомиллионное крестьянство к гражданской жизни, хотя оно и оставалось податным сословием. Вводилось крестьянское общественное самоуправление — волостное и сельское (в основном на основе общины) с выборными от крестьян должностными лицами, сходами, с крестьянским волостным судом. В этой части законодатели многое заимствовали из реформы государственной деревни Киселева. Поставленное под контроль местной администрации, выполнявшее фискальные функции сословное крестьянское самоуправление вместе с тем защищало интересы крестьян от помещиков, а также являлось основой для участия крестьян в новых всесословных институтах — земстве, суде присяжных.

Одновременно с открытием Редакционных комиссий в марте 1859 г. при Министерстве внутренних дел была создана Комиссия для подготовки реформы местного управления под председательством Н.А. Милютина. Ее программа согласовывалась с крестьянской реформой и в дальнейшем легла в основу Земского положения 1 января 1864 г. Только благодаря этому согласованию обеспечивалось участие в земствах крестьян, еще не ставших собственниками земли и потому не обладавших имущественным цензом. Связь с судебной реформой осуществлялась не только благодаря участию крестьян в суде присяжных. Реформаторы создавали для реализации крестьянской реформы совсем новый институт — мировых посредников, призванных регулировать отношения между помещиком и бывшим его крепостным при составлении уставных грамот и выкупных актов, т.е. при фиксации решения земельного вопроса. Будучи дворянами, мировые посредники не избирались корпоративными дворянскими собраниями, а назначались правительственной властью с помощью местной администрации. Тогда, в 1861 г., предполагалось, что через 3 года они уже будут избираться совместно дворянством и свободным крестьянством. И хотя сословность состава не соответствовала общей идеологии Великих реформ, другие принципы деятельности мировых посредников: гласность, несменяемость, а значит и независимость от администрации и сословных организаций, готовили почву для введения мирового суда и нового судопроизводства в России, что и было осуществлено Судебными уставами 1864 г. [31]

Если к перечисленному добавить отмену телесных наказаний 17 апреля (день рождения Александра II) 1863 г., замену рекрутской повинности всесословной воинской обязанностью 1 января 1874 г., реформы народного просвещения, то придется признать, что Великие реформы открывали путь к созданию гражданского общества (хотя такой терминологией реформаторы не пользовались), закладывали основы этого длительного процесса. Они были нацелены на развитие национального самосознания народа, воспитание в нем чувства достоинства, преодоление рабства, укоренившегося в поколениях русского крестьянства.

Сложнее было с решением земельного вопроса, рассчитанным на постепенность, корректировку временем и осложненным критическим финансовым положением страны после неудачной войны. Сами реформаторы твердо придерживались идеи освобождения крестьян с землей за выкуп, что определенно высказано в 1855-1856 гг. в записках Д.А. и Н.А. Милютиных, К.Д. Кавелина, Ю.Ф. Самарина (у последнего — несколько отлично, но также с землей). Однако первый публичный документ начавшейся подготовки реформ — рескрипт Александра II виленскому генерал-губернатору В.И. Назимову 20 ноября 1857 г. — еще не содержал определенного решения земельного вопроса. От него можно было двигаться и к безземельному освобождению и к «вечному» пользованию крестьян наделами. Значение рескрипта и его роль в подготовке отмены крепостного права состояла не в программе, а в самом факте придания гласности правительственных намерений решить затянувшийся и всегда сохранявшийся в глухой секретности крестьянский вопрос. С этого времени гласность становится самостоятельной силой, на которую опирались реформаторы. В частности, труды Редакционных комиссий печатались сразу же по следам заседаний в 3 тыс. экземпляров.

Весь 1858 г. в обществе, в периодике, в дворянских губернских комитетах, в правительственных кругах шла борьба за тот или иной вариант решения крестьянского вопроса — с землей или без земли. Сначала казалось, что остзейская модель (освобождение без земли) побеждает, тем более что и сам император, казалось, склонялся к этому апробированному в прибалтийских губерниях варианту. Однако ряд обстоятельств (длительные и сильные волнения крестьян в Эстляндской губернии, отказ удельных крестьян от освобождения без земли, борьба фракций в губернских дворянских комитетах) к концу 1858 г. склонили его к идее сохранения надельной земли за крестьянами и к принятию программы либеральной бюрократии [32].

Концепция решения земельного вопроса для либерального большинства Редакционных комиссий состояла в обязательном сохранении за всеми помещичьими крестьянами надельной земли сначала в пользовании, а в конечном итоге — в собственности, в сосуществовании в будущем, новом аграрном строе России двух типов хозяйства: крупного помещичьего и мелкого крестьянского. Предполагалось достигнуть этой цели мирным путем, минуя революционные потрясения, характерные для стран Западной и Центральной Европы, в чем усматривалась одна из главных особенностей реформы в России. В опыте европейских стран положительным признавался тот результат, к которому пришла Франция (создание «дробной поземельной собственности»), и тот путь законодательных мер в Пруссии и Австрии, который состоял в выкупе крестьянами земли в собственность при сохранении помещичьего землевладения. При этом ставилась задача избежать издержек прусского варианта — «сосредоточения поземельной собственности в тесном кругу малочисленных владельцев и значительных фермеров» и развития батрачества.

В результате здание реформы было сооружено на основе «существующего факта», т.е. сохранении в собственности дворян земель, находящихся под барской запашкой, а во владении крестьян — дореформенного надела; исчисление повинностей от дореформенных, с некоторым понижением, а величины выкупа — от принятой повинности; участие государства в процессе выкупной операции в качестве кредитора. Выкуп крестьянами надела в собственность признавался конечной целью решения земельного вопроса. Он не был обязательным для помещика. Александр II говорил: «Пока хоть один дворянин будет против выкупа крестьянских наделов, я обязательного выкупа не допущу». Вместе с тем признание «постепенного» и «добровольного» выкупа, т.е. принципа «самофинансирования» выкупной операции объяснялось тяжелым финансовым положением государства. Реформаторы признавали невозможность казенного субсидирования выкупа, хотя в недалекой перспективе эта мера допускалась [33]. Вынужденные считаться с этим непреодолимым в тот момент препятствием, Редакционные комиссии создали внутренний механизм реформы, который обеспечивал непрерывность и неукоснительность ее постепенного движения к реализации поставленных целей. Реформа — процесс. «Вечность» пользования и «неизменность» повинностей (заимствованные из модели инвентарей) буквально толкали помещика к признанию выкупа — единственной развязке этого туго затянутого государством узла. Враги Редакционных комиссий и оппоненты реформаторов внутри них не без основания считали, что обязательный для помещиков выкуп заменен «вынудительным».

У крестьян тоже фактически не оставалось выбора. Ставя целью избежать массовой пролетаризации, сознавая вместе с тем, что экономические условия освобождения тяжелы, и помещики будут стремиться всячески потеснить крестьян, реформаторы внесли в закон статью, запрещающую им отказываться от надела в течение девяти лет (в действительности этот срок затянулся). Той же цели в значительной степени служило и сохранение общины в роли землевладельца (помимо других ее функций, отмеченных выше). Сохраняя общину с ее архаичными правилами переделов крестьянской земли, с круговой порукой и коллективной ответственностью за повинности, реформаторы понимали, что она будет препятствовать свободному развитию самостоятельного крестьянского хозяйства. Однако для начала реформы сохранение института, укоренившегося в организации хозяйства, в сознании и повседневной жизни крестьян, считалось неизбежным. При этом не имелась в виду консервация общины. Выход из нее при определенных условиях предусматривался и со временем должен был расширяться. В среде Редакционных комиссий преобладало мнение, что со временем общинное землевладение уступит место личному, и функции сельского общества сосредоточатся в волости. Безоговорочным сторонником общины заявил себя один Самарин. Выступая перед решающим голосованием о судьбе общины, Н. Милютин говорил, что «по взаимному соглашению» решение этого вопроса еще ранее было «предоставлено времени и самому народу, которому было дано право свободного перехода от одной формы полевладения к другой (от общинной к подворной, личной. — Л.З.), а что от принятия каких бы то ни было искусственных, и тем более насильственных мер к такому переходу законодательство и правительство навсегда отказались, что это решение было одобрено и усвоено самим царем-освободителем» [34].

Эта концепция решения земельного вопроса в целом, хотя и с некоторыми коррективами, внесенными в проекты Редакционных комиссий в Главном комитете по крестьянскому делу и в Государственном совете, была воплощена в Положениях 19 февраля 1861 г. В результате поправок экономические условия реформы стали еще тяжелее в связи с уменьшением величины надела (так называемые «отрезки») и увеличением повинностей, в том числе выкупных платежей [35]. В целом можно согласиться с Эммонсом, который считает, что «сточки зрения государства альтернативы этой программе... практически не было» [36].

Реформаторы понимали тяжесть экономических условий освобождения крестьян. Еще в ходе подготовки реформы Милютин предвидел малоземелье крестьян и считал, что государству придется использовать часть казенных земель если не для ликвидации, то хотя бы для противодействия этому явлению. Но главную задачу он видел в преобразовании финансовой системы, стремясь объединить в своей деятельности три сферы: крестьянский вопрос, местное самоуправление и финансы. Однако попытки его покровителей — вел. кн. Елены Павловны и вел. кн. Константина Николаевича — добиться назначения его на пост министра финансов не увенчались успехом. В начале мая 1866 г., когда в связи с предполагавшейся отставкой М.Х. Рейтерна Александр II обдумывал назначение Милютина, П.А. Шувалов, в свою очередь угрожая отставкой, в личной беседе и в специальной записке смог убедить монарха отказаться от этой мысли [37].

М.Д. Долбилов в своей статье о выкупных проектах 1857-1861 гг. не без основания высказал предположение, что в замыслах реформаторов имелась в виду коренная перестройка выкупной операции в недалеком будущем, на раннем этапе проведения отмены крепостного права. Сведения об этом имеются в дневнике П.А. Валуева [38]. Трудно сейчас восстановить, какими представлялись Н.А. Милютину финансовые реформы, но его брат и соратник Д.А. Милютин оценивая финансовое и экономическое положение середины 1860-х гг., писал спустя 20 лет что нельзя «безгранично увеличивать тяготы налогов, падающих у нас почти исключительно на рабочий, беднейший класс народа, и без того уже доведенный до нищеты» и считал, что «главным делом был коренной пересмотр всей нашей налоговой системы» [39]. В начале 1880-х гг. в направлении реформирования налоговой системы стал двигаться соратник Н.А. Милютина — Н.Х. Бунге. Но это уже другое время. Относительно же 1860 — начала 1970-х гг. приходится констатировать: если правовое положение освобожденных законодательством 1861 г. крестьян закреплялось и расширялось всеми Великими реформами, то в сфере налогообложения и финансов этого не случилось. Надо признать вывод П. Готрелла, что «в пореформенное десятилетие не произошло никаких значительных изменений в налоговой политике» [40], хотя и с оговоркой по поводу такой важной меры как акцизная реформа 1863 г., положившей конец винным откупам и лишившей дворянство привилегий в винокурении. Одновременно введение акцизов способствовало пополнению казны и направлению частных капиталов в сферу производства [41].

Программа реформаторов не предусматривала преобразований высших органов государственной власти, созыва Земского собора или общероссийского представительства. Вместе с тем вопрос о силах, которые поведут реформы дальше, стоял перед либеральной бюрократией и осознавался ею. Еще в записке 1856 г. Н. Милютин возлагал надежды на монархию, которая, выступив с инициативой преобразований, найдет опору в либеральном, просвещенном дворянстве. Это отмечалось и в «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий» 1860 г. Само создание Редакционных комиссий, более чем на половину состоящих из общественных деятелей (хотя и по назначению) и непосредственно подчиненных через своего председателя Александру II, было в определенной степени осуществлением представлений реформаторов о новой роли самодержавной монархии. Более того, как свидетельствует П.П. Семёнов-Тян-Шанский, «Н.А. Милютин не сомневался в том, что с надлежащим развитием, под покровительством сильной государственной власти, деятельности местных учреждений верховная власть впоследствии сама сознает необходимость призыва себе на помощь, при дальнейшем широком развитии своей законодательной деятельности выборных представителей местных интересов и разделит с ними законодательные функции, как она сделала это теперь впервые созывом местных комитетов и призванием независимых от административной власти лиц — членов-экспертов» [42]. Не случайно М.Т. Лорис-Меликов в 1880-1881 гг. обратился копыту Редакционных комиссий, реформам местного самоуправления, связывая свои планы всесторонних преобразований с опытом Великих реформ. Однако в 1860-х гг. реформаторам не удалось претворить в законодательство все задуманное. Внезапное закрытие Редакционных комиссий в октябре 1860 г., а затем отставка Н.А. Милютина в апреле 1861 г. свидетельствовали о шаткости их общих расчетов.

Мировоззрение реформаторов, видимо, не лишено было утопической веры в безграничную возможность государства направлять ход исторического развития. Н.А. Милютин, с присущей ему проницательностью мгновенно понял возникшую опасность. В декабре того же года он писал брату, военному министру Д.А. Милютину: «необходимо создать мнение, или, пожалуй, партию, серединную, говоря парламентским языком — “le centre”, которой у нас нет, но для которой элементы, очевидно, найдутся. Одно прав[ительст]во может это сделать, и для него самого это будет лучшим средством упрочения». А в апреле 1863 г. в другом письме, вновь возвращаясь к этим мыслям, он с тревогой отмечал: «Нет большего несчастья для России, как выпустить инициативу из рук правительства» [43]. Ставка реформаторов на инициативную роль монархии и либеральную общественность оказалась ненадежной, обнажив просветительские иллюзии, свойственные их поколению. Но других гарантий, кроме необратимости принятого жесткого законодательства, в тогдашней России не существовало.