Герой ли маленький человек Достоевского?

Еще пару слов о хорошести героев. Нас так долго при советской власти заставляли говорить о наших великих предках только хорошее, что с той поры, когда стало «можно говорить все», до сих пор все шарахаются в другую крайность!

Обгадить РёС… всех, толстых сволочей, которые царствовали, водили РІ РїРѕС…РѕРґС‹, изобретали, мыслили, писали… Да Рё РЅРµ только Рѕ предках. Рћ современниках тоже только хорошо. И РѕР±Рѕ всем РІРѕРєСЂСѓРі. Только Рѕ Западе можно было плохо, Р° РІРѕС‚ РїСЂРѕ нашу Великую Родину… РќРѕ РІРѕС‚ после навязываемого сверху Чернышевского, РѕС… эти школьные программы, победно пошел РјР°-Р°-Р°-аленький человечек, которого воспел Достоевский. РЎ его РјР°-Р°-Р°-аленькими страстями, которые страстями назвать – РґРѕ глубины души оскорбить шекспировские страсти.

У меня от Чернышевского остались воспоминания, как о строителе хрустального дворца будущего. Стерильно чистого, сверкающего, блистательного, где и люди такие же чистые, нашампуненные, вымытые, с начищенными зубами, все в смайлах, только смеются и поют, поют, поют… В то же время хорошо помню, как Достоевский писал затравленно, что вот не хочет он жить в хрустальном дворце! Что, когда всех начнут переселять в хрустальные дворцы, он спрячется в грязном подвале, будет жить с крысами, а потом наберет булыжников побольше и погрязнее да ка-а-а-ак начнет швырять в этот хрустальный дворец!..

Да что там, мы все понимаем героя Достоевского, еще как понимаем… Ломать – не строить. И проще и приятнее. Самому вымыться труднее, чем обрызгать грязью другого. А когда это кидание грязью еще и приветствуется, когда за это платят, когда за это платят больше, то удержаться ох как трудно!..

Косяком пошли разоблачения, статьи, а потом и романы, где все и вся заполнено грязью, дерьмом, где герои не просто антигерои, а вообще мелкое дерьмо.

А если нужно было коснуться священных имен, ну, там того же Достоевского или Чайковского, ну какое начиналось смакование, кто из них какой гей подориентации! Да и читается чернуха не в пример лучше. Все-таки, читая, какой такой-то великий был, оказывается, сволочью, читатель как бы гладит себя по голове: а я не такой, я лучше. Или чаще: ну, он тоже не лучше…

Увы, все эти шараханья из стороны в сторону – не литература. Ни та, когда всем пририсовывали ангельские крылышки, ни эта, когда все в дерьме по уши.

Литература не прощает шараханья из стороны в сторону. Пишите как есть, а не подстраиваясь под сегодняшнюю конъюнктуру.

Давайте признаемся, что сейчас авторы сильнее…

Но разве Пушкин или Достоевский не создавали безукоризненных героев? Вроде бы у меня концы с концами не сходятся, если очень уж не присматриваться.

Хорошо, когда у большого писателя есть поклонники, но эти люди становятся опасны, если получают доступ к рычагам, прессе, массмедиа. Самоотверженно и бескомпромиссно они пытаются навязать поклонение своему ­богу. А в нашем мире, когда всем все по фигу, крохотная группка фанатов может хоть Зимний дворец взять, хоть Васю Петькина встащить на пьедестал. И вот тогда этот в самом деле великий человек становится Величайшим и Непревзойденнейшим.

Разумных людей это, понятно, раздражает, морщатся, РЅРѕ разумность Сѓ РЅРёС… почему-то идет СЂСѓРєР° РѕР± СЂСѓРєСѓ СЃ нихренанеделаньем. Толстовцы такие РІРѕС‚, непротивленцы. Р’ отличие РѕС‚ истерических дураков РѕРЅРё-то знают, что любое достижение человеческой мысли, РґСѓС…Р° или мышц перекрывается новыми достижениями. Знают, РЅРѕ супротив устоявшегося мнения идти РЅРµ решаются. Уже решено, что это неинтеллигентно. Кем решено? Неизвестно, Р° спрашивать неприлично. Так принято! РЈРІС‹, РІСЃРµ течет, РІСЃРµ меняется!

Хотя почему «увы»? К счастью. Иначе не было бы прогресса. Но если в спорте не поспоришь: сто килограммов на штанге современного штангиста это сто, а не семьдесят на штанге чемпиона прошлого века, если современный автомобиль развивает скорость больше, чем рекордное авто начала века, то в искусстве, где вроде бы нет четких стандартов, время словно застыло.

Произведения великих мастеров объявлены непревзойденными. Как РІ живописи, так Рё РІ литературе. Хотя, конечно же, это РЅРµ так. Как РЅРё печально это признавать писателю, РЅРѕ как РѕРЅ пишет лучше мастеров прошлых веков, так Рё РІ следующем столетии Р±СѓРґСѓС‚ писать лучше его. Это если трезво, без истерики… Да, Пушкин велик как никто РІ СЃРІРѕРµ время. РћРЅ первым ввел РІ РѕР±РёС…РѕРґ СЂСѓСЃСЃРєРёР№ язык, этого нельзя забывать! Ведь РІ так называемом высшем свете РРѕСЃСЃРёРё говорили только РЅР° французском. Точно так же, как Р·Р° полсотни лет РґРѕ того – РЅР° немецком. Да, РІ той же РРѕСЃСЃРёРё. Потому Данте Рё велик, как никто РёР· итальянцев, РѕРЅ первым написал вещь РЅР° итальянском языке, РЅРѕ только дурак или обманщик будет утверждать, что поэты двадцатого века уступают Пушкину или Данте.

Потому нетрудно строчить продолжения под Пушкина, Лермонтова, Толстого, как делают борзописцы. Необязательно эти сиквелы слабее! Пусть даже на том же уровне. Точно так же подделки под Тициана или Веронезе приходится отличать только с помощью спектрального анализа, что говорит только о том, что современный художник средней руки рисует лучше мастеров тех времен. Но, простите, уровень конца ХХ века намного выше уровня людей прошлого или позапрошлого! Честь им и слава, что в то дикое, невежественное время сумели создать такие произведения! Но соревноваться с ними – это то же самое, что гордиться тем, что удалось побить рекорд первых Олимпийских игр! Дружок, превзойди современные нормы…

Сейчас РІСЃРµ еще кощунство сказать, что РџСЂРѕСЃРєСѓСЂРёРЅ или, скажем, Астафьев РїРѕ языку Рё образности выше Бунина или Набокова. РўРµ овеяны ореолом мучеников, Р° эти – подумать только! – коммунисты. РќРѕ что делать, РІ литературе РЅРµ так РІСЃРµ СЏСЃРЅРѕ, как РІ математике. Однако РІСЃРµ же есть критерии, РїРѕ которым РІРёРґРЅРѕ, что Астафьев, РџСЂРѕСЃРєСѓСЂРёРЅ Рё даже ругаемый всеми Бондарев – опять же ругаемый РЅРµ Р·Р° литературу, Р° Р·Р° председательство над РЎРѕСЋР·РѕРј писателей РЎРЎРЎР! – РѕРЅРё выше РїРѕ классу литературы, чем уважаемые классики тех лет. РЈРІС‹, даже того столетия. РќРµ календарного, Р° того неспешного, РєРѕРіРґР° РєРЅРёРіРё читали РІ кресле РЅР° веранде собственной помещичьей усадьбы, РєРѕРіРґР° РёР· Петербурга РІ РњРѕСЃРєРІСѓ месяц СЃ лишним… Рђ то Рё заставляли крепостного читать, дабы РЅРµ утруждаться.

Бунин выгранивал каждую строку, а Астафьев еще и выгранивает каждое слово в этой строке. Он настолько красочен, что, любуясь каждым словом, оборотом, метафорой, чувствуешь физическое наслаждение, восторгаешься так, что уже не важно, как и чем закончится повесть, настолько ярко, четко, профессионально.

И все-таки мало кто наберется смелости сказать, что язык Астафьева ярче бунинского.

Вы должны это уметь признавать, иначе останетесь в том дремучем веке, когда потолком были вещи Бунина, Тургенева, а то и Тредиаковского.