Прокомментируйте следующий фрагмент (окончание повести).

Филологический факультет, IV курс

2016/2017

Вопросы к занятию 1 по дисциплине «Современная зарубежная проза»

Повесть Антонии Байетт «Джинн в бутылке из стекла «соловьиный глаз»

Женская литература.

На Западе, вероятно, нет ни одного университета, в котором не читался бы курс женской литературы. Что вы думаете о женской литературе? Знаете ли вы современных зарубежных писательниц? Как вы определили бы статус женской литературы в современной культурной ситуации? Отличается ли положение писательницы в России от положения писательницы за рубежом? Считаете ли вы, что женская литература должна изучаться как особый объект? Обоснуйте свою позицию.

Fairy tales

Произведение принадлежит к жанру, который в англоязычной традиции называется Fairy tales. Вспомните другие произведения этого жанра. В чем отличие современной Fairy tale от фольклорных и классических? Есть ли в классической и современной русской литературе подобные явления?

Женские судьбы. Феминизм.

Читатель знакомится с Джиллиан Перхольт, когда она летит в Анкару на конференцию «Истории о женских судьбах». Что составляет содержание понятия «женская судьба»? В каких образах повести воплощено представление о женской судьбе? Как с этим представлением соотносится история Джиллиан?

Судьба женщины в мире мужских стандартов – центральная тема рефлексии феминизма. Попытайтесь в общих чертах изложить основные идеи феминистского движения. Вспомните основные аргументы сторонников и противников движения. Как с идеями феминизма соотносится повесть Антонии Байетт?

Женское начало. Камилла Палья.

Ознакомьтесь с работами американской исследовательницы Камиллы Пальи. Есть ли в повести Байетт точки пересечения с содержанием идей Пальи? Подумайте о значении эпизода в Музее анатолийских цивилизаций, образов его экспонатов и подобных им.

Женское письмо и мужское письмо.

Джилиан вспоминает строчки Мильтона; повествователь комментирует: The phrase was, of course not her own; she was, as I have said, a being of a secondary order. В переводе Ирины Тогоевой: «Эти слова она, конечно, придумала не сама; она относилась, как я уже сказала, к существам вторичного порядка». Как видим, женский род появляется только в русском переводе. Тем не менее у читателя, даже если бы он не знал имени автора, скорее всего бы возникло ощущение, что перед ним женский текст, что повествование ведется от лица женщины. Как вы думаете, что в этой книге создает образ женского текста?

Сравните мужские и женские рассказы в повести. Можно ли сделать вывод о том, что мужчины и женщины рассказывают по-разному? Сравните логику и характер аргументации в докладах Джиллиан и в докладе Орхана Рифата.

Выслушав рассказ Джиллиан, джинн говорит: «Это что, конец всей истории? … Твои истории какие-то странные, мимолетные, что ли. Они как бы иссякают сами собой, у них нет формы». Джиллиан отвечает: «Так принято в моей культуре или, точнее, было принято». Прокомментируйте ее ответ.

Прокомментируйте следующий фрагмент (окончание повести).

– Теперь я готова высказать свое третье желание, – объявила Джиллиан.

– Я весь внимание, держу ушки на макушке, – откликнулся джинн, мгновенно увеличивая свои органы слуха до размеров слоновьих. – Не смотри так скорбно, Джиль-ян, еще, может, ничего и не случится.

– А где это ты подхватил такое выражение? Впрочем, не важно. Пожалуй, можно подумать, что ты пытаешься помешать мне высказать желание.

– Нет, нет. Я твой раб.

– Я бы хотела, – сказала Джиллиан, – чтобы ты получил все, чего сам пожелаешь… чтобы это мое последнее желание, может быть, стало и твоим тоже.

И она стала ждать, не прогремит ли гром или, что было бы куда хуже, не окутает ли ее тишина одиночества. Но услышала только звук бьющегося стекла. И увидела, как ее драгоценная бутылка из стекла «соловьиный глаз», что стояла на прикроватном столике, словно растворяется и стекает, как слезы,- не разбивается на острые осколки, но превращается в маленькую пирамидку из крошечных кобальтово-синих детских стеклянных шариков, в каждом из которых колечком свилась белая спираль.

– Благодарю тебя, – сказал джинн.

– Ты теперь уйдешь? – спросила фольклористка.

– Скоро, – ответил джинн. – Но не сейчас, не сразу. Ты же еще выражала желание, – помнишь? – чтобы я тебя полюбил, и я люблю тебя. Я подарю тебе кое-что, чтобы ты меня вспоминала, пока… пока я не вернусь, а я время от времени обязательно буду возвращаться к тебе…

– Если не забудешь вернуться до конца моей жизни, – сказала Джиллиан Перхольт.

– Если не забуду, – сказал джинн, казавшийся теперь облаченным в одежды из жидкого голубоватого огня.

В ту ночь он любил ее, и это было так прекрасно, что она одновременно думала о том, как ей могло прийти в голову отпустить его и как она вообще осмелилась держать подобное существо в своей квартирке на Примроуз-хилл или в номерах отелей Стамбула и Торонто.

А на следующее утро он предстал перед нею в джинсах и куртке из овчины и заявил, что сейчас они вместе пойдут в город за подарком. На сей раз его волосы – по-прежнему чрезвычайно неестественного вида – представляли собой какие-то ужасные спутанные кудрявые патлы, а кожа была светло-коричневой, как у эфиопа.

В магазинчике на одной из боковых улочек он показал ей самую красивую коллекцию пресс-папье, какую она когда-либо видела. Это современное канадское искусство, объяснили ей; здесь есть художники, которые способны поймать в такую стеклянную ловушку бурное море с катящимися по нему валами и превратить его в геометрический рисунок, который снова превращается в море только под определенным углом зрения, но зато тогда прозрачные воды его сверкают, точно под солнцем, и в водяной золотистой пыли над волнами повисают радуги; здесь есть художники, которые могут навсегда заточить красное и голубое пламя в холодный стеклянный шар или матовую стеклянную пирамидку цвета кобальта или изумруда, в которой изображение как бы стремится в бесконечность, отражаясь в бесчисленных гранях. Стекло сделано из земли, из кремнезема, из песка пустыни, расплавленных в яростном жаре тиглей и, благодаря человеческому дыханию, обретших свою теперешнюю форму. Оно – огонь и лед, жидкое и твердое одновременно; оно то ли существует, то ли его нет.

Джинн опустил в ладони доктора Перхольт большой, чуть вытянутый шар, внутри которого как бы плавали пестрые нити среди множества созданных дыханием пузырьков; нити бьши похожи на запятые, или на рыболовные крючки, или на спящих эмбрионов, или на завитки разноцветного дыма, или нй свернувшихся змеек. Они были всех цветов – золотистые и желтые, ярко-голубые и темно-синие, прелестного чистого розового цвета, и алого; и еще бархатисто-зеленого… застывшее броуновское движение.

– Как хлынувшее семя, – сказал джинн мечтательно, – несущее в себе возможности любые… Ну и невозможности, разумеется. Это настоящее произведение искусства, плод истинного мастерства и просто веселая, прелестная вещица. Она тебе нравится?

– О да! – сказала доктор Перхольт. – Я никогда не видела так много разных цветов вместе.

– Это называется «Танец стихий», – сообщил джинн. – По-моему, название не совсем в твоем стиле, однако этой вещи оно подходит, как мне кажется. Или нет?

– Да, – сказала доктор Перхольт; она была исполнена печали и в то же время сознания того, что все идет как надо.

Джинн внимательно следил, как пресс-папье упаковывают в светло-малиновую ткань, а потом расплатился радужной кредитной карточкой с голографической Венерой Милосской, что вызвало тревожное жужжание в компьютере кассы и чуть его не испортило. Когда они вышли на улицу, джинн сказал:

– Ну что ж. Пока. До свиданья.

– Да, возвращайся в свою родную стихию, – сказала доктор Перхольт. – Будь там свободен и счастлив, прощай и всего тебе наилучшего.

Она думала о том, что рано или поздно ей придется это сказать, с того самого дня, когда впервые увидела его чудовищную ступню под дверью своей ванной комнаты. И сейчас так и стояла, прижимая к себе подаренное пресс-папье. А джинн поцеловал ей руку и исчез куда-то в направлении озера Верхнего, подобно огромному пчелиному рою, бросив на тротуаре свою куртку из овчины, которая медленно съежилась – сперва до детского размера, потом до кукольного, потом до размеров спичечного коробка, потом до нескольких шипящих в воздухе атомов – и исчезла. Он также оставил на тротуаре шевелящуюся груду своих спутанных кудрей, похожих на какого-то странного ежа, который подергался, потоптался на месте, пробежал несколько футов по тротуару и исчез в канализационном люке.

Но вы, конечно, спросите: виделась ли она с ним еще хоть раз? Впрочем, может быть, это и не самый главный из вопросов, что родились в вашей душе, но единственный, на который вы ответ получите.

Два года назад Джиллиан, по-прежнему выглядевшая на тридцать два и вполне довольная собой, шла по Мэдисон-авеню в Нью-Йорке; она летела на очередную фольклористическую конференцию в Британскую Колумбию, и здесь у нее была остановка и пересадка. Внезапно она увидела перед собой витрину, полную разных пресс-папье. Эти пресс-папье не были произведениями искусства, подобно изделиям художников из Торонто, которые играли с цветом и фактурой стекла, с нитями и пятнами, создавая иллюзию движения. Нет, это были самые обычные старомодные, однако весьма искусно выполненные вещицы: millefiori, решетчатые, в виде корон, плетенные из тростника, с розами и фиалками, с ящерицами и бабочками внутри. Доктор Перхольт вошла в магазин с сияющими глазами и встретила там в полутьме двух очаровательных старичков, двух счастливцев в пещере, украшенной самоцветами; и они, по крайней мере, полчаса, с изысканной вежливостью терпеливо вытаскивали для доктора Перхольт одно стеклянное пресс-папье за другим, снимая их со стеклянных полок, в которых они отражались. Вместе с ней они восхищались наивными плетеными «корзиночками» с букетиками васильков; разноцветными кружевными «подушечками» с геометрически правильным цветочным рисунком и прелестными, как райский сад, красками – должно быть, именно в Раю, в самом начале его неземного цветения, все сверкало такой свежестью и чистотой, теперь спрятанной внутри блестящего стекла и не подверженной губительному воздействию земного воздуха.

– Ах, стекло! – сказала доктор Перхольт двум пожилым джентльменам. – Это совершенно невозможная вещь, словно некая овеществленная метафора, словно волшебное средство для того, чтобы видеть суть предмета и сам этот предмет одновременно. Это и называется искусством, – сказала доктор Перхольт, а ее собеседники передвигали светящиеся, наполненные светом шары, красные, синие, зеленые, на своих видимых и не видимых глазу полках. – Больше всего мне нравятся вот эти цветы в геометрическом стиле, – сказала доктор Перхольт. – Они значительно интереснее. Чем те, что претендуют на некий реализм и пытаются выглядеть как настоящие. Вы со мной не согласны?

– Целиком и полностью, – сказал один из старичков. – Целиком и полностью. Да и все впечатление гораздо выигрышнее при использовании четкого рисунка, геометрии стекла, геометрии граней. А вот эти вы уже разве видели? Это американские.

И он протянул ей пресс-папье, внутри которого на влажной зеленой ряске лежала, свернувшись, маленькая змейка со стеклянной ниткой ищущего язычка и почти микроскопическим красно-коричневым глазом на чуткой, но в данный момент спокойно-расслабленной мордочке оливкового цвета. И еще старичок дал ей пресс-папье, внутри которого, в толще стекла плавал, точно в воде глубокого колодца, цветок с розовым отогнутым лепестком под белым колпачком, с зеленым стеблем, с длинными листьями, вольно шевелящимися в воде, и с корнями, коричневыми от собственных соков и той земли, в которой они росли, – большой корень и маленькие корешки-ниточки, отходившие от него прямо в стеклянную «воду». Это было восхитительно – иллюзия живого, неумирающего цветка казалась абсолютно полной, а искусственное прелестное растение притягивало к себе внимание, как его естественный прототип. И Джиллиан подумала о Гильгамеше, и об утраченном цветке, и о той змее. И вот сейчас они оба – и цветок, и змея – были рядом, подвешенные в толще стекла.

Она перевернула пресс-папье и поставила обратно на прилавок: цена была совершенно немыслимой

И тут она заметила – почти равнодушно, – что на тыльной стороне руки, взявшей пресс-папье, вроде бы появилось новое темное старческое пятно. И оно было приятного цвета опавших листьев.

– Я бы хотела… – сказала она, обращаясь к старичку, скрывавшемуся за стеклянными пересечениями полок.

– Тебе приятно будет иметь этот цветок, – произнес голос у нее за спиной. – И змейку в придачу, верно? Я их тебе подарю.

И он оказался совсем рядом, на сей раз в темном пальто и белом шарфе, в велюровой шляпе с довольно-таки широкими полями и в темных очках с сапфировыми стеклами.

– Какой приятный сюрприз! – вскричал владелец магазина, протягивая руку за кредитной карточкой с изображением Венеры Милосской. – Рады снова видеть вас, сэр. Вы, как всегда, неожиданно, но, как всегда, кстати. И мы действительно искренне рады видеть вас!

И доктор Перхольт вышла из магазина на Мэдисон-авеню вместе с золотисто-смуглым мужчиной, прижимая к себе два пресс-папье – со змейкой и с цветком. На земле есть такие рукотворные вещи и нерукотворные существа, которые живут жизнью, отличной от нашей, которые живут значительно дольше, чем мы, которые пересекают наши жизни в сказках и в снах, а порой – когда мы просто плывем вольготно. И Джиллиан Перхольт была счастлива, ибо она снова вернулась в мир этих вещей и этих существ или, по крайней мере, приблизилась к нему, как когда-то в детстве. И она сказала джинну:

– Останешься?

И он ответил:

– Нет. Но я, возможно, вернусь снова.

И она сказала:

– Если не забудешь вернуться до конца моей жизни.

– Если не забуду, – откликнулся джинн.

В этом фрагменте о стекле говорится: «Оно – огонь и лед, жидкое и твердое одновременно; оно то ли существует, то ли его нет». Огонь и вода – ключевые символы повести. Найдите еще примеры их сопоставления и объясните их смысл. Какие еще смысловые оппозиции посредством каких образных мотивов выражены в повести?

Филология

Джиллиан – филолог, фольклорист. Антония Байетт тоже филолог, много лет преподававшая в различных учебных заведениях. Самое знаменитое произведение Байетт – «Обладание», филологический роман. Произведений, героями которых являются филологи, не так уж мало. Как вы думаете, определяет ли выбор филолога в качестве героя какие-то существенные черты смысла или формы произведения?

Англия

Несколько раз в книге отмечается, что Джиллиан чувствует себя англичанкой. Действительно ли в ее характере, поведении, речи, юморе, отношении к иностранцам есть что-то специфически британское?

Турция

Значительная часть действия повести разворачивается в Турции. Турецкий и, более широко, восточный колорит, несомненно, значим для повести. Вы, возможно, тоже бывали в Турции. Сравните свои впечатления и представления об этой стране с тем образом, который создан в повести. Попробуйте обобщить свои размышления в категориях «восточное – западное», «традиционное общество – общество модерна».