ГЛАВА 22. ПРОРОК
(Переводчик:Галя Бирзул; Редактор:Дарья Галкина)
Я проснулась в своей комнате в Джексоне. Минуту я обдумывала, было ли это все плохим сном. Оно кажется таким. Но затем реальность обрушивается на меня. Я издаю стон и переворачиваюсь на бок, сворачиваюсь в позу эмбриона, давлю руками на лоб, пока он не начинает болеть, раскачиваюсь, раскачиваюсь, потому что знаю, что Такер ушел.
— Ох, сейчас, — говорит голос. — Не плачь.
На краю моей кровати сидит ангел. Я чувствую, что он любит меня. Он благодарен, что я в порядке. Дома. Я чувствую его облегчение от того, что я в безопасности.
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Папа?
Это не отец. Это мужчина с рыжеватыми волосами, глазами цвета неба после захода солнца, когда свет почти покидает его. Он улыбается.
— Боюсь, в этот раз Майкл не смог прийти, но он передает свою любовь, — произносит он. — Я Уриэль.
Уриэль. Я видела его раньше. Где-то в моем сознании я храню его образ, стоящего рядом с отцом, выглядящим сильным и царственным, но я не знаю, откуда это пришло. Я сажусь, и почти сразу меня наполняет слабость, пустота в желудке, будто я не спала несколько дней. Уриэль сочувственно кивает, когда я падаю обратно на подушки.
— У тебя было интересное приключение, не так ли? — произносит он. — Ты хорошо справилась. Ты сделала то, что должна была сделать. И, вероятно, даже больше.
Но недостаточно хорошо, думаю я, потому что Такер мертв. Я больше никогда его не увижу.
Уриэль качает головой.
— Мальчик в порядке. Собственно говоря, он больше, чем в порядке. Поэтому я пришел, чтобы поговорить с тобой.
Кажется, что мое тело становится вялым от облегчение.
— Он жив?
— Он жив.
— Значит, у меня проблемы? — спрашиваю я. — Я не должна была спасать его?
Уриэль посылает мне маленькую улыбку.
— У тебя нет проблем. Но то, что ты сделала для него, то, как ты влила себя в него — спасло его, да, но также и изменило. Ты должна понять.
— Это изменило его? — повторяю я, чувство ужаса поселяется в моих внутренностях. — Как?
Он вздыхает.
— В старые времена мы называли человека с таким большим количеством сияния, с огромной божественной силой внутри — пророком.
— Что это значит, пророк?
— Он будем немного больше, чем человек. В прошлом пророки имели возможность исцелять больных, вызывать огонь или шторм или видеть будущее. Это влияет на мелочи: их чувствительность к части мира, которую обычно люди не видят, их осознание добра и зла, их силу: в теле и духе. Иногда это также влияет на их долголетие.
Мне понадобилась минута, чтобы переварить информацию. И подумать, что на самом деле слово долголетие означает в данном случае.
Выражение Уриэля почти шаловливое.
— Ты должна присматривать за ним. Убедиться, что он не попадет в неприятности.
Я уставилась на него. Пытаясь сглотнуть.
— Что насчет Азаэля? Он собирается прийти за нами?
— Ты достаточно продуктивно разобралась с Азаэлем, — говорит он, в его голосе чувствуется гордость.
— Я… убила его?
— Нет, — отвечает он. — Азаэль вернулся в рай. Его крылья снова белые.
— Я не понимаю.
— Сияющий меч не только оружие. Это сила Бога, и ты всадила его прямо в центр плоти и крови Азаэля. Ты наполнила его светом, победила его истиной.
Может, я что-то типа Баффи.
— Все, что я сделала — это использовала меч, — отвечаю я, смущенная от этой мысли.
— О, это все? — спрашивает он легко, будто подшучивает надо мной, но я не могу быть уверена.
— Что насчет других Наблюдателей? Они придут?
— Когда Азаэль пал, лидерство над Наблюдателями вернулась обратно к Семъйязе. И по каким-то таинственным причинам, я не верю, что он собирается нападать на тебя.
Думаю, все сложилось хорошо. Все это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, если быть честной. Я должна присматривать за Такером. Я в безопасности от Черных Крыльев. Впервые, я не в беде. Я жду, что остальное обрушится на меня в любую минуту.
— Ты не в безопасности от Черных Крыльев, — говорит Уриэль немного грустно. — Наблюдатели — это лишь небольшая фракция падших, которые по-прежнему будут искать Нефилимов и преследовать свои тайные планы по всему миру.
— И в чем заключаются их тайные планы?
— Выиграть войну, моя дорогая. Мы должны быть бдительными в нашей работе против них, все мы, от могущественных ангелов до кровных ангелов. Предстоит еще много работы. Много битв.
— В этом моя цель? Сражаться? — спрашиваю я. В конце концов, я дочь убийцы.
Уриэль садится.
— Вот что ты думаешь об этом?
Это лучший трюк моей матери: отвечать вопросом на вопрос. Что, честно говоря, мне надоело. Я думаю о шипящем звуке, который издавал сияющий меч, когда я втолкнула его в грудь Азаэля, крик его страдания, его серое лицо. Рябь отвращения проходит сквозь меня.
— Нет. Не думаю, что я боец. Но, тогда, кто я? В чем моя цель? — я поднимаю глаза на Уриэля, и он посылает мне сочувствующую улыбку, сжимая губы. Я вздыхаю.
— Ох, правильно. Вы не собираетесь мне говорить.
— Я не могу сказать тебе, — отвечает он, что поражает меня. — Ты единственная, кто может решить, в чем твоя цель, Клара.
Я решаю? Теперь он говорит, что я решаю? Привет, неожиданный поворот.
— Но видения…
— Видения показывают тебе развилки на пути, чтобы ты стала той, кем должна быть.
Я качаю головой.
— Погодите. Так какую развилку на пути я должна была выбрать? Я имею в виду, какую из них: я принимаю решения сама или пусть все идет своим чередом?
— Обе, — отвечает он.
Хорошо, этот ответ приводит в ярость.
— В чем твоя цель, Клара? — мягко спрашивает меня Уриэль.
Кристиан, сразу думаю я. В каждом видении был Кристиан. Он присутствует на каждой развилке моего пути. Но значит ли это, что он моя цель? Может ли человек быть целью?
Однажды мама мне сказала: ты моя цель. Но что она имела в виду? Была ли она буквальна? Или она, тоже, говорила о выборе?
Каждый ответ приводит меня еще к пяти вопросам. Это не честно.
— Я не знаю, — признаю я. — Я хочу быть хорошей. Делать хорошие вещи. Хочу помогать.
Он кивает.
— Тогда ты должна решить, что позволяет тебе это делать.
— Будут еще видения? — почему-то, прежде чем он отвечает, я думаю, ответ «да».
— Думаешь, на твоем пути будет больше развилок? — спрашивает Уриэль, другим вопросом на вопрос. У него были знакомые глаза, знающие, голубые с крошечными искрами в них. Я знаю эти глаза.
— Ты…? — я снова начинаю садиться, чтобы лучше рассмотреть его лицо.
Его руки мягко подталкивают мои плечи обратно. Натягивают на меня одеяло.
— Нет, — отвечает он. — Спи, моя дорогая. Этого достаточно для тебя. Ты должна отдохнуть.
И прежде, чем я могу поспорить, прежде чем могу спросить, кто он на самом деле, он кладет свою руку мне на висок, и я погружаюсь в глубокий сон без сновидений.
Я открываю глаза, лицо Кристиана склоняется надо мной.
— Привет, — шепчет он. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. — Я ищу Уриэля, но здесь нет его признаков. Кристиан помогает мне сесть. Я прижимаю руку ко лбу. Я чувствую себя лучше. Возможно это потому, что Кристиан здесь. — Как долго я была в отключке?
— Ох, ты знаешь. Несколько дней, — отвечает он весело. — Около трех.
Вау, три дня?
— Ну, девушка нуждается в дневном сне, — отвечаю я.
Он смеется.
— Я шучу. Может часов восемь. Не так долго.
— Где Такер? — сразу спрашиваю я. — Он в порядке?
В его улыбке тень потери, обреченность, которая что-то переворачивает во мне.
— Он в порядке. Внизу, в комнате твоей мамы. Он тоже спрашивает о тебе.
— Что случилось? Я имею в виду на озере.
— Ты исцелила его, — отвечает он. — Ты исцелила его, пока не отключилась, пока не перестала дышать на несколько секунд, и затем Джеффри стукнул его по груди несколько раз, сделал ему искусственное дыхание, о чем, я уверен, никто из них никогда снова не захочет говорить, и он вернулся. Он выплюнул около галлона озерной воды, но он вернулся.
Кристиан смотрит мне в глаза.
— Ты спасла его.
— Ох.
— Ага, — отвечает он с усмешкой. — Ты произвела впечатление. Сначала ты вытаскиваешь нас из ада. Затем ты побеждаешь огромного, ужасного Наблюдателя, потом летишь на высокой скорости во время погони, и затем реанимируешь мертвого. Ты закончила? Потому что серьезно, я не знаю, смогу ли выдержать еще больше волнений.
Я смотрю в сторону, сжимая губы, чтобы удержать улыбку.
— Думаю так, — затем рассказываю ему о визите Уриэля.
— Почему Уриэль? — спрашивает Кристиан, когда я заканчиваю. — Зачем посылать его?
— Думаю, он мой дедушка, — медленно отвечаю я. — Он мне этого не сказал, но у меня сложилось впечатление, будто он думает обо мне как о семье.
— Отец твоей мамы?
— Да, — я рассказываю, что Уриэль сказал об Азаэле и Семъйязе, и Кристиан выглядит еще более расслабленным, и как ни странно встревоженным, как будто для него все это не хорошие новости.
— Так что, может, мы можем вернуться в Стэнфорд? — предлагаю я. — На некоторое время мы свободны жить нормальной жизнью. Никакой защитной программы для ангельской крови. Хорошо, правда?
Он кусает губу.
— Думаю, я собираюсь немного отдохнуть от школы.
— Почему? — спрашиваю я.
Он откидывает волосы с глаз и выглядит немного застенчиво.
— Не думаю, что поступил в Стэнфорд по правильной причине. Не знаю, принадлежу ли я ему.
Он не хочет быть рядом со мной, вот что я поняла из его ответа.
— Значит, ты берешь перерыв.
— Возможно поеду в путешествие с Анжелой и Вебом, чтобы найти место и затаиться на некоторое время. Анжеле нужен отдых.
— Почему ты никогда не говорил мне, что она твоя сестра? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
— Я все еще осмысливал эту идею. Я прочитал в ее дневнике, что ее отец был коллекционером, она так называла его, и я соединил все детали. Но не чувствовал, что это реально, пока….
Пока он не увидел Азаэля лицом к лицу.
— Значит В-б твой племянник, — говорю я.
Он кивает, счастливый от этой мысли.
— Да. Это так.
Они семья. Я чувствую вспышку чего-то вроде зависти, смешанной с потерей. Больше не будет дней с Кристианом, Вебом и мной. Но это к лучшему. Я представляю их, гуляющих по песку на каком-то пустынном пляже, как в том месте, куда любил брать нас отец; Веб сжимает песок между своими пухлыми пальчиками, смеясь над прибоем.
— Мне всегда нравились пляжи, — произносит он.
— Когда? — спрашиваю я.
— В любую минуту. Я лишь хотел попрощаться. — Он видит мое пораженное выражение лица. — Не беспокойся. Я буду на связи.
Он поднимается. Улыбается, будто все замечательно, но я чувствую, что это убивает его. Покинуть меня идет вразрез со всеми его инстинктами, все это говорит ему его сердце.
— Я имел в виду то, что сказал в аду, — произносит он.— Ты мой сияющий меч, ты знаешь это? Моя истина.
— Кристиан….
Он поднимает руку, чтобы я позволила ему закончить:
— Я видел взгляд на твоем лице, когда он умер. Видел, что было в твоем сердце, и это правда. Все это время я продолжал говорить себе, что это увлечение, и ты переживешь это, и потом ты будешь свободна, чтобы быть со мной. Но это не мимолетный этап или упорное нежелание принять то, что ты думала, твоя судьба. Ты не собираешься переступать через это. Я знаю. Ты принадлежишь ему, — он сглатывает. — Я был не прав, когда поцеловал тебя в тот день на кладбище.
В моих глазах слезы. Я смахиваю их.
— Ты мой лучший друг, — шепчу я.
Он смотрит вниз.
— Ты знаешь, я всегда буду хотеть больше, чем это.
— Я знаю.
Неловкая тишина растягивается между нами. Затем он пожимает плечами и посылает мне дьявольскую улыбку, запуская руку в свои волнистые каштановые волосы.
— Ну, ты знаешь, этот парень, Такер, не всегда будет рядом. Может, я перехвачу тебя через сто лет или около того.
Мое дыхание прерывается. Он это и имеет в виду, или он такой легкомысленный, чтобы сохранить лицо? Я свешиваю ноги с края кровати и аккуратно встаю, на случай, если я все еще слаба. Но, на удивление, я в порядке, даже с большим количеством сил. Я смотрю на него серьезно. Думая о слове «долголетие».
— Не жди меня, Кристиан. Это не то, чего я хочу. Я не могу обещать тебе….
Он ухмыляется.
— Я не называю это ожиданием, — отвечает он. — Я должен идти.
— Подожди. Не уходи еще.
Он останавливается, что-то в выражении его лица, что не совсем осмеливается быть надеждой. Я пересекаю комнату и притягиваю за рубашку. На секунду он выглядит полностью смущенный, но затем я кладу руку на длинный парез на его боку, который еще не зажил. Я очищаю голову, настолько, насколько могу, затем вызываю сияние к своим пальцам. И оно приходит.
Он издает болезненный вздох, когда его плоть заживляется. Когда порез полностью исцелен, я убираю руку, но на его ребрах остается длинный, серебристый шрам.
— Извини за шрам, — говорю я.
— Вау, — смеется он. — Спасибо.
— Это самое малое, что я могу сделать.
Он подходит к моему окну и открывает его, наклоняясь, чтобы выйти на карниз. Затем поворачивается ко мне, ветер раздувает его волосы, его зеленые глаза полны печали и света, и он поднимает свою руку, чтобы махнуть мне. Я поднимаю свою.
— «Увидимся позже», — произносит он в моей голове, затем призывает крылья и улетает.
Я принимаю ванну. Тру каждую часть своего тела, брею ноги, вычищаю грязь из-под ногтей, пока, наконец, после длительного времени, не чувствую себя чистой. Затем сажусь за стол в банном халате и решаю трудную задачу по расчесыванию клубков своих волос. Наношу на лицо увлажняющий крем, на губы бальзам. Стою некоторое время перед шкафом, уставившись на желтый сарафан, который когда-то мама подарила мне на день рождения, который был на мне, когда Такер впервые отвел меня в «Bubba’s» на наше первое свидание. Я надеваю его, вместе с белыми сандалиями на ремешках, и спускаюсь вниз.
Моя черная куртка, в которую я была одета всё это испытание, аккуратно лежит на спинке дивана. Я поднимаю ее. Она пахнет как озерная вода и кровью. Иду к прачечной, чтобы бросить ее туда, но сначала проверяю карманы. В левом серебряный браслет. Я держу его в ладони, проверяя подвески.
Лошадь, когда они взлетели в сельской местности. Рыба, когда они встретились. Сердце. И теперь новая подвеска. Крошечный серебряный воробей.
Я надеваю его. Он звякает о кости моего запястья, когда я иду по коридору в старую мамину комнату. Сердце начинает биться быстрее, дыхание учащается, но я не колеблюсь. Я хочу увидеть его. Открываю дверь.
Кровать пуста, простыни свернуты в беспорядке, будто кто-то пытался в спешке убрать беспорядок. Здесь никого. Я хмурюсь.
Может я слишком долго собиралась, что найти его. Может, он ушел.
Чувствую, что что-то горит.
Нахожу Такера на кухне, он пытается и впечатляюще проваливает жарку яиц. Он толкает почерневшую массу лопаткой, пытается перевернуть ее, ошпаривается сам, покрывает все проклятиями, и начинает трясти руку, будто может стряхнуть боль. Я смеюсь, и он испуганно разворачивается. Его голубые глаза расширяются.
— Клара! — говорит он.
Мое сердце бешено колотится, когда я смотрю на него. Я подхожу к нему и забираю лопатку из его рук.
— Я думал, ты будешь голодна, — произносит он.
— Не для этого, — я улыбаюсь и хватаю кухонное полотенце, поднимаю сковородку, подхожу к мусорному ведру и выкидываю туда яйца. Затем иду к раковине, чтобы сполоснуть ее. — Позволь мне, — говорю я.
Он кивает и садится на один из кухонных стульев. На нем нет рубашки, только пара старых пижамных штанов моего брата. Даже так он выглядит как воскресное утро, думаю, это выражение подходит. Я стараюсь открыто не пялиться, когда подхожу к холодильнику и вытаскиваю упаковку яиц, разбиваю их в чашку, добавляю молоко, взбиваю все вместе.
— Как ты? — спрашивает он. — Джеффри сказал мне, что ты спишь.
— Ты видел Джеффри?
— Да, он был здесь некоторое время. Он казался сбитым с толку. Попытался всучить мне конверт, полный денег.
— Эм, извини? — спрашиваю я.
— Твои калифорнийские зазнайки думают, что ты можешь что-нибудь купить, — шутит Такер.
И он шутит. Он начинает любить калифорнийских зазнаек.
— Я в порядке, — отвечаю я на первый вопрос. — Как ты?
— Никогда не чувствовал себя лучше, — отвечает он.
Я перестаю взбивать и смотрю на него. Кажется, он не изменился. Он не выглядит как пророк, о котором я слышала.
— Что? — спрашивает он. — У меня яйцо на лице?
— Я не очень голодна, — говорю я, убирая яйца в сторону. — Я должна поговорить с тобой.
Он сглатывает.
— Пожалуйста, пусть это будет не та часть, когда ты снова говоришь, что для меня лучше.
Я качаю головой, смеясь.
— Почему бы тебе не надеть что-нибудь?
— Это великолепная идея, — отвечает он. — Но, кажется, все пропало. Предполагаю, что они выкинули все во время ремонта. Может, ты очень быстро доставишь меня домой.
— Конечно. — Я подхожу к нему и беру за руку, поднимая со стула. Он неуверенно смотрит на меня.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Ты мне веришь?
— Конечно.
Я радуюсь его быстрому вдоху, когда тянусь и прикрываю его глаза обеими руками. Вызываю сияние, тепло, пульсирующий круг света вокруг нас. Закрываю глаза, улыбаюсь, и переношу нас обоих в «Ленивую Собаку». В сарай. Нарочно.
— Хорошо, теперь можешь смотреть, — говорю я, и убираю руки, свет медленно угасает вокруг нас, он выдыхает.
— Как ты это сделала?
Пожимаю плечами.
— Стукнула каблуками три раза и произнесла: нет места лучше, чем дом.
— Эм… хм. Значит… ты думаешь, что это твой дом? Мой сарай?
Его тон игривый, но взгляд, который он мне посылает, смертельно серьёзный. Вопрос.
— Ты еще не понял? — произношу я, мое сердце колотится. — Ты мой дом.
На его лице улыбчивое недоверие. Он прочищает горло:
— И мне не стало плохо от сияния на этот раз. Почему так?
— Я все расскажу тебе об этом, — обещаю я. — Позже.
— И так, — произносит он. — Протыкание того парня мечом в сердце означает, что ты больше не должна бежать?
— Я больше не бегу.
Он ухмыляется.
— Это лучшие новости, которые я когда-либо слышал, — он опускает руки на мою талию, притягивая ближе. Он собирается поцеловать меня. — Значит, ты правда имела в виду все эти вещи, что говорила, когда я был мертвым человеком?
— Каждое слово.
— Можешь сказать это снова? — просит он. — Я смутно помню.
— Какую часть? Ту, где я сказал, что хочу остаться с тобой навсегда?
— Ага, — бормочет он, его лицо близко ко мне, а горячее дыхание на моей щеке.
— Когда сказала, что люблю тебя?
Он немного отстраняется назад, ищет мои глаза своими.
— Да. Скажи это.
— Я люблю тебя.
Он делает глубокий, счастливый вздох.
— Я люблю тебя, — отвечает он. — Я люблю тебя, Клара.
Затем его взгляд снова падает на мои губы, он наклоняется, и остальной мир просто исчезает.
ЭПИЛОГ
(Переводчик:Галя Бирзул; Редактор:Дарья Галкина)
— Смотри на меня, смотри на меня, — кричит Веб со спины Мидаса, когда Такер водит его по пастбищу.
Я поднимаю руку и машу с крыльца, где мы сидим с Анжелой и пьем лимонад. Каждый раз, когда я вижу его, он на фут выше, этот ребенок, хоть и маленький для девятилетнего, но всегда забалтывает вас (это он в маму пошел), всегда ухмыляется вам этими озорными золотистыми глазами из-под копны непокорных черных волос. Пока мы наблюдаем, он немного ударяет Мидаса, чтобы тот пошел быстрее, и Такер должен бегать рядом, чтобы не отставать.
— Будьте там аккуратнее! — кричит Анжела, больше Такеру, чем ее сыну.
Такер кивает, закатывая глаза, похлопывает Мидаса по шее и замедляет его. Будто падение с лошади сделает что-то большее, чем просто испугает этого несокрушимого маленького мальчика.
— Ты гиперопекающий родитель, ты знаешь это? — шучу я.
Она посмеивается и поднимает руки над головой, потягиваясь. Если я присмотрюсь лучше, я смогу увидеть тусклые надписи на ее правой руке, сейчас их осталось лишь несколько. Татуировки начали исчезать в тот момент, когда она снова взяла на руки Веба, будто его любовь очищает ее, как она всегда говорит. Но я все еще думаю, исчезнут ли когда-нибудь слова полностью.
— Думаю, я более привязанный родитель, — спорит она.
— Конечно, ты такая.
Через несколько часов вся наша большая компания соберется за большим столом в доме Эвери на ужин: родители Такера, Венди и Дэн, и маленькая Грейси, Анжела и Веб и, если я правильно разыграю карты, Джеффри. Мы все будем есть и смеяться, разговаривать о новостях и работах, и почти наверняка услышим жалобы, особенно от Анжелы, за то, что я отправляюсь в Стэнфорд, чтобы получить свою медицинскую степень, намереваясь вернуться сюда, как старый добрый семейный врач. Я буду шутить о хорошей погоде в Вайоминге и что я не могу уйти. Такер сожмет мое колено под столом. И я получу краткое чувство единения, все так, как и должно быть, но я также буду чувствовать отсутствие, будто за столом есть пустой стул. Тема разговора будет неизбежно обращаться к Кристиану, будто то, что я думаю о нем, заставляет всех остальных делать то же самое, и Анжела расскажет нам о строении, над которым он работает, а Веб будет рассказывать взахлеб о последних путешествиях, которые они вдвоем совершили: зоопарк Линкольна или детский музей Чикаго или обсерватория на девяносто четвертом этаже центра Джона Хэнкока. И затем разговор перейдет на другие темы, и я снова почувствую себя нормально. Почувствую себя правильно.
Анжела все еще говорит о стилях материнства. Она предлагает одолжить мне ее книги об этом, и я улыбаюсь и говорю, что посмотрю на них. Ставлю лимонад и встаю, схожу с крыльца и иду к пастбищу, прохожу мимо тени большого красного сарая; небо над головой чистое и голубое.
— Посмотри на меня, посмотри на меня, Клара, — снова говорит Веб, когда замечает меня. После обеда я возьму его полетать, думаю я, если Анжела позволит мне. Звук его смеха, когда Такер ведет лошадь вдоль забора, заставляет меня улыбаться.
Я пользуюсь моментом, чтобы насладиться видом Такера со спины, то, как он ходит в смешной ковбойской манере, как на нем сидят джинсы.
— Я вижу тебя! Привет, красавчик, — говорю я Такеру.
Он наклоняется через забор, чтобы поцеловать меня, держит мое лицо в своих руках; простой золотой ободок на его пальце дарит прохладное ощущение у моей щеки. Затем он отходит назад и на минуту опускает голову, его глаза закрыты таким образом, который я наблюдаю на протяжении многих лет. Я кладу руку ему на плечо.
— Ты в порядке? Другое видение? — спрашиваю я.
Он смотрит на меня, улыбается.
— Да, у меня было видение, — говорит он со смехом в голосе. — У меня было видение, которое я знаю, что сбудется.
— И что это? — спрашиваю я его.
— Мы будем счастливы, Морковка, — отвечает он, убирая прядь моих волос за ухо. — Вот и все.