Глава 4

Бобби Сингер заканчивает ругать, на чём свет стоит, своего старого друга Руфуса за абсолютно и окончательно проваленную охоту, когда слышит гуденье автомобильного мотора за окном. Руфус гудит что-то в трубку, шумно прихлёбывая бурбон, но теперь, когда появилась гипотетическая опасность (хотя это может быть и Гарт. Нет, для Гарта рановато – с его методами он ту баньши как минимум недели две гонять будет), Сингеру недосуг продолжать бессмысленный спор, в котором они оба, если начистоту, участвуют лишь из любви к искусству.

- Пошёл ты, старый мудак, - уже более мягко заканчивает он разговор, и, выслушав ответное ругательство, вешает трубку. Дверь с налёту никто пока не выбивает, просто кто-то тихо прошагал к крыльцу и топчется там, не решаясь то ли постучать, то ли войти без приглашения. Значит, не нечисть – уже радостно, а там посмотрим, решает Бобби.

- Кого там принесло на ночь глядя, - ворчит он, мельком взглянув на часы. Половина седьмого, не так уж и поздно. Но это не повод напрашиваться в гости или требовать помощи. Даже у охотника-консультанта, как в шутку называла Бобби Эллен Харвелл, должны быть чёртовы выходные, поэтому Сингер сварливо добавляет: – Сейчас как достану обрез…

Старый охотник открывает дверь и замолкает, увидев на пороге Сэма Винчестера.

- Здравствуй, Бобби, - говорит тот неуверенно, сосредоточенно нахмуривает брови, будто ждёт, что его тут же вышвырнут за шкирку, как паршивого котёнка, обратно за дверь, и Сингер не может спокойно смотреть на того, кого по праву считал своим названным сыном с тех самых пор, когда Джон Винчестер впервые появился у него на пороге с двумя крохотными чумазыми мальчишками, сонными и немножко испуганными. Поэтому Бобби, не раздумывая, шагает вперёд и спешно заключает Сэма в по-отцовски крепкие объятия, которые так нужны и Винчестеру, и ему самому.

- Здравствуй, парень, - Сингер думает, что сейчас – подходящий момент для сантиментов, ведь он, как-никак, помогал растить этого красавчика и знал его чуть ли не лучше Джона, вечно одержимого этой своей охотой за Желтоглазым. – Давно не виделись. Ты надолго?

Последнее предложение нелегко даётся старику – просто взять и отпустить Сэма после того, как он уже потерял и Джона, и его старшего сына, Сингер не сможет. Это выше его сил, но у мальчишки всегда должен быть выбор. Так просил Дин.

- Навсегда, - отвечает Сэм просто, то ли из-за надежды во взгляде названного отца, то ли потому, что действительно сам так решил, но Бобби это уже не интересует. Он верит ему с полуслова, потому что помнит глаза Дина, когда тот оставлял у него свою драгоценную машину, Импалу. Потерянные, как сейчас у его брата. Лишённые надежды. Совершенно не подходящие Сэму глаза убелённого сединой старика, до которого и самому Бобби ещё жить и жить.

Сэм вдруг шумно вздыхает и прячет взгляд, что так на него не похоже. И Бобби уже знает о чём хочет сообщить Сэм, поэтому не хочет лишний раз заставлять его это произносить.

- Дина нет. Я догадывался об этом. Проходи, Сэм.

Тот кивает, не поднимая глаз, и идёт мимо Бобби в комнату. А Сингер не может отделаться от ощущения, что эти слёзы от него прячут не просто потому, что это в среде мужчин считается слабостью. Что это что-то интимное. Но он встряхивает головой, отбрасывая ненужные размышления, и идёт за Сэмом.

Им о многом предстоит поговорить.

- - -

Такое ощущение, что время не властно над берлогой старого автомеханика. Сэм смотрит на старые часы с кукушкой, так забавлявшие его в детстве, на выцветшие полосатые обои, которые он помнит, кажется, столько же, сколько и самого себя, на неровные горы пыльных книг на всех более-менее подходящих для их хранения поверхностях, вспоминая, как играл здесь с братом, представляя этот дом чем-то абсолютно сказочным и немножко страшным для придания игре большего азарта, и предсказуемо чувствует себя дома.

Бобби суетится, чтобы хоть как-то расчистить место, где гость мог бы присесть, вполголоса ругаясь теми словами, которые он мальчишкой позже повторял в школе, чтобы произвести впечатление на девчонок под одобрительное хихиканье какой-нибудь из них. Сэм нечаянно сталкивает плечом несколько книг, тут же с грохотом падающих, кидается их поднимать и оглушительно чихает от поднявшихся клубов книжной пыли. Почему-то вспоминается какая-то студенческая байка про хищную пыль, водившуюся в библиотеке. Под такие байки Сэм обычно либо засыпал, либо, если они были совсем уж глупыми, покатывался со смеху. Сингер оглядывается и встречается с Сэмом взглядом, пронизанным теплотой настолько, что тому почти больно.

Наконец они оба усаживаются: Бобби за стол, в кожаное скрипучее кресло, а Сэм на лавочке, чувствуя себя желторотым юнцом на первом собеседовании о приёме на работу.

- Почему ты приехал?

Это первый вопрос Бобби, и уже на него тяжело ответить: потому что захотел Дин? Потому что больше некуда идти? Потому что страшно хочется отомстить за смерть брата? Но Сэм отвечает по-другому.

- Ты один из немногих, кому я могу доверять.
Утверждение максимально приближено к правде, и Бобби в знак согласия кивает, ничего не уточняя.

- Ты знаешь, что случилось с Дином?

- Предполагаю, - отвечает Сэм, и это тоже немножко ложь. Он знает, конечно, чувствует всем сердцем, что брата больше нет, что там, где он был, теперь рваная рана, пустота, но он не говорит всего этого. – Он продал душу за меня.

История, которую он сам знает лишь со слов Джессики и Чада да из записки брата – о чудесном исцелении, о непомерно высокой цене, отданной за это, - звучит сейчас из его уст складно и правдоподобно, потому что Бобби не раз слышал такие истории и знает, что потусторонние силы за определённую плату могут сотворить и не такое. Сингер слушает, не перебивая, но изредка вздыхает и смотрит в окно тоскливым взглядом человека, который устал терять друзей и близких. Сэм говорит тихо, с нежностью выделяя имя брата в своей речи, не стесняясь благодарности, которую ощущает, и, когда он заканчивает, действительно наступает успокоение.

Бобби молчит долго, минут шесть навскидку, но Сэм и не просит его говорить. Им обоим есть, что сказать, но это что-то нужно облечь в приемлемую форму. Наконец с тяжёлым вздохом Боббм поднимается с кресла и говорит:

- Извини, Сэм. Мне нужно время, чтобы всё это обдумать. Комната наверху… Ты знаешь.

Сэм кивает и тоже встаёт. Он прекрасно знает, за каким занятием Бобби думается лучше всего, и что делает он это в одиночестве. В святая святых он будет скорее отвлекающим фактором, поэтому лучше всего не мешать. А он приехал сюда, возможно, на постоянное место жительства, так что и ему есть, чем себя занять.

- - -

Спустя полчаса Сэм понимает, что слишком привык быстро обосновываться на новом месте. Вещи он уже устроил в комнате, где они ночевали в детстве вместе с Дином, а Сингер всё ещё хлопочет на кухне, одновременно занимаясь приготовлением сразу нескольких блюд, так что Сэм сидит и в прострации смотрит на стрелки старинных часов над камином.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Его время тикает дальше. Время Дина давно закончилось. И ничего нельзя изменить.

Сэм вспоминает детство, проведённое бок о бок с лучшим человеком, которого он знал, вспоминает каждый день и час, каждую улыбку и подколку, каждый смех… Наконец он порывисто встаёт, поднимается к себе, берёт ключи от Импалы и выходит на улицу, аккуратно притворяя за собой скрипящую старую дверь.

Дует ветер, кидая прямо в лицо горсти колючих ледяных снежинок, но снег не идёт – это просто дождь замерзает на морозе. В такую погоду у Дина всегда краснел нос, и Сэм дразнил его алконавтом, за что огребал по полной программе. Старый пёс, привязанный у крыльца, поднимает морду и задумчиво смотрит на Сэма, как будто вспоминая, где мог его видеть. Тот, грустно улыбнувшись, подходит, чтобы потрепать его по холке, и в благодарность за ласку Джек лижет его руки, тихонько, но радостно тявкнув. Они знакомы с пятнадцати сэмовых лет, когда Джек, больной и истощённый, притащился на свалку, да так и прижился здесь в качестве не то сторожа, не то просто безмолвного соседа Бобби. Именно Сэм попросил Сингера оставить пса, и Джек потому всегда выделял мальчика для себя, будто знал, кто помог ему обрести дом.

- Привет, старина, - шепчет Сэм ласково, почёсывая собаку за ушами и под подбородком, - давно не виделись.

Пёс оскаливает пасть в своеобразной собачьей улыбке, вывалив язык наружу. Когда Сэм наконец встаёт, Джек тоже поднимается и послушно трусит за ним, сопровождая.

На свалке стоит тишина, наполненная лишь едва слышным скрежетом медленно ржавеющих машин, похожим на бормотание древних стариков. Сэм оглядывается повсюду, но машины брата нигде не видно, и, сделав предположение, что она всё-таки не мёрзнет среди этих «музейных экспонатов» одна, иррационально радуется, будто за девушку, которая избежала участи быть запертой в престарелом доме вместе с его обитателями. Импала стоит в укромном местечке, не видная со стороны, в одном из крытых гаражей. Сэм стаскивает с неё брезент, чихая от поднявшейся пыли – у Бобби её вообще слишком много, кажется, что это его собственная прошлая жизнь, его детство клубится в воздухе прахом от ушедшего, и с болью смотрит на знакомый до рези в сердце салон автомобиля. Каждый шов на потёртых чехлах кресел, каждая крохотная пылинка и едва заметная царапинка – всё родное, как будто его родила не давно позабытая мать, погибшая в огне, когда ему не было и года, а эта довольно старая уже, но всё ещё красивая и ухоженная машина. Она была его домом всегда, с самого раннего детства, берегла его и служила ему убежищем от всех жизненных невзгод, и только сейчас он понял, как соскучился по ней.

Дверца приветливо открывается, даже не проскрипев, - Дин всегда ревностно охранял здоровье своей Детки, любовно смазывая каждый шарнир в её огромном механизме. Сэм с каким-то сыновьим благоговением садится на тихо скрипнувшее водительское сидение и поворачивает ключи в замке зажигания. Мотор бодро урчит, и Сэм улыбается этому задорному звуку, улыбается самой Импале, как давней боевой подруге, которой, в принципе, она и является. Что-то в груди сжимается в минутном приступе горькой тоски, но Сэм делает глубокий вздох – и горечь отступает.

- Ну что, детка, займёмся истреблением нечисти снова? – спрашивает Сэм у машины и устало кладёт голову на сложенные на руле руки. Его плечи уже не дрожат, слёзы больше не текут по щекам – он повзрослел раз и навсегда, убрав чувства вглубь сознания, на самую дальнюю полку. Что ж, если его жизнь должна закончиться не естественным образом, от старости, а на охоте, то он готов к этому.

Молчаливое единение с последним, что осталось у него от Дина, длится недолго, от силы минут пять. Потом Сэм выпрямляется и уверенно нажимает на педаль газа, выруливая из гаража. Когда Бобби выходит на порог, не найдя гостя в доме, чтобы позвать его к столу, Сэм подъезжает к крыльцу на Импале.

- - -

Пирог сиротливо стоит на столе, но ни одному из охотников не хочется прикасаться к нему. Бобби испёк его по привычке, потому что такие пироги любил Дин. А Сэм, едва его увидев, помрачнел и не смог заставить себя вымолвить хоть слово.

Наконец Сингер не выдерживает.

- Сэм. Мне очень жаль, что Дин… Сделал то, что сделал, – голос Бобби подрагивает, ведь он всё ещё помнит тот вечер, когда к нему в дверь постучали, и больной взгляд старшего сына своего друга, его тихий и отчаянный зов – громче любого крика о помощи - «Помоги, я его надолго не переживу». Руки Дина ходили ходуном, но взглядом можно было убивать нечисть – такая уверенность в своих действиях горела в нём изумрудным пламенем. Сингер сам собирал все необходимые компоненты для вызова демона перекрёстка, пока Дин пил на его кухне виски, не в силах успокоиться, и не винил себя за это – так он спас хотя бы одну жизнь. Сэма. И Дин его не винил, твёрдым шагом покидая дом старого друга семьи, потому что он знал, ради чего продаёт самое дорогое, что может быть у человека – ради своего собственного сокровища, единственного бесценного для него существа в этой вселенной. Но Сэм не сможет понять этого, и Бобби придётся смириться и молчать, потому что об этом тоже просил Дин. – Но он хотел, чтобы ты жил. Безумно хотел. И ты должен это знать.

- Я знаю. Он оставил мне свой дневник, – говорит Сэм, глядя в тарелку пустым взглядом, будто глубоко задумался над смыслом жизни, но Бобби чувствует, как утихает в душе Сэма пламя безнадёжного чувства вины перед братом. Может быть, ему и удастся себя простить.

- Да, - Бобби хватается за повод отвлечь Сэма от тяжких раздумий и горя. Тем более, что проектировался их «совместный» год не только Сингером, но и ещё несколькими оплотами охотничьих консультаций. Туда вошли все «одиночные» дела, не имеющие приоритета особой срочности. – Дин хотел быть рядом с тобой, и он готовился к тому, чтобы дать тебе эту возможность, когда его уже не будет, а ты узнаешь про… - Бобби мнется, пытаясь подобрать наиболее щадящее понятие: – сделку. Мы договорились, что дела из твоего списка я никому не отдаю. Надеюсь, мы не убили много людей из-за его желания.

Слова о возможных смертях делают своё дело. Плечи отныне единственного из Винчестеров расправляются, в глазах появляется ровный огонь жажды справедливости, такой свойственный обыкновенному охотнику за нечистью, что на мгновение Бобби совершенно успокаивается в отношении Сэма. А потом вспоминает, с кем он говорит, и волнуется вдвое больше.

- Тогда давай начнём, - оживляется Сэм. – Немедленно.

Дождавшись сосредоточенного кивка Бобби, Сэм быстро идёт за дневником своего брата, возвращается в маленькую уютную кухню и аккуратно открывает его на втором развороте.

«День второй.
Здравствуй, Сэм…»

- - -

В этот самый момент где-то в аду впервые почернели некогда зелёные глаза, и чей-то отвратительный голос зашёлся в злобном злорадном смехе. А потом клинок из светлого металла оборвал его.

- Дин Винчестер? Есть разговор…