III. МАРДЖОРИ ФЕРРАР У СЕБЯ ДОМА
Фрэнсис Уилмот шел в Челси, на свидание с той, которая была для него символом жизни. Влюбленный по уши и достаточно старомодный, чтобы мечтать о браке, он проводил дни пришитым к юбке, которая явно от него ускользала. Его наивная страсть вырвала у Марджори Феррар признание; она сообщила ему о своей помолвке, сказав напрямик: ей нужны деньги, она запуталась в долгах, а жить в глуши не намерена.
Он поспешил предложить ей все свое состояние. Она отказалась, заявив:
— Дорогой мой, до этого я еще не дошла.
Часто она готова была сказать ему: «Подождите, пока я выйду замуж», но выражение его лица всегда ее останавливало. Он был примитивен; она знала, что ему чужд ее идеал: быть безупречной женой, любовницей и матерью одновременно. Она держала его при себе только полуобещаниями, что она отвергнет Мак-Гауна, и заботилась о том, чтобы они с Мак-Гауном не встречались. Два раза ей не удалось помешать их встрече, свидание было мучительное, и в результате ей пришлось лгать больше, чем она привыкла. Кончилось тем, что она по-настоящему увлеклась молодым человеком. Она видела в нем много нового. Ей нравились его темные глаза, его грация и как росли у него волосы на затылке; нравился его голос и старомодная манера вести беседу. И, как это ни странно, ей нравилась его порядочность. Дважды она просила его разузнать, не собирается ли Флер «прийти с повинной»; дважды он ей отказал, заявив:
— Они были очень добры ко мне; и я не мог бы передать вам, что они говорят, даже если бы это было мне известно.
Она рисовала его портрет, и в студии, где они встречались, стоял на мольберте холст, на который Марджори Феррар успела положить только несколько мазков. Свидания их происходили почти ежедневно, между тремя и четырьмя, когда уже начинало смеркаться. Этот час МакГаун всегда проводил в парламенте. Фрэнсис Уилмот позировал в отложном воротничке, что ему очень шло. Ей нравилось, когда он сидел на диване и следил за ней взглядом; ей нравилось подходить к нему вплотную и смотреть, как дрожат его пальцы, прикасающиеся к ее юбке или рукаву, как блестят глаза, как меняется выражение лица, когда она от него отходит. Верил он в нее безгранично, и при нем она следила за собой. Ведь детей не полагается шокировать!
В тот день она ждала Мак-Гауна к пяти часам и уже волновалась, когда Фрэнсис Уилмот явился и сказал:
— Я встретил Майкла Монта; у него манжета была в крови. Угадайте, чья кровь?
— Неужели Алека?
Фрэнсис Уилмот выпустил ее руки.
— Не называйте при мне этого человека «Алеком».
— Мой милый мальчик, вы слишком впечатлительны. Я ждала, что они поссорятся, ведь я читала их речи. А у Майкла глаз подбит? Нет? Гм! Ал... «этот человек», наверное, взбешен. Кровь была свежая?
— Да, — мрачно сказал Фрэнсис Уилмот.
— Ну, так он не придет. Садитесь на диван и давайте хоть раз в жизни серьезно поработаем.
Но он упал перед ней на колени и обвил руками ее талию.
— Марджори. Марджори!
Поклонница радостей жизни, пропитанная иронией, как и все ее поколение, она все же смутно пожалела его и себя. Обидно было, что нельзя велеть ему скорей достать разрешение на брак и кольцо, или еще чего ему там хочется, и покончить с этим делом! Нельзя даже сказать ему, что она готова покончить и без разрешения и без кольца. Ведь главное — не растеряться. Однажды в жизни она заметила, что скоро надоест любовнику, — не растерялась и дала ему отставку раньше, чем он это осознал; в другой раз любовник надоел ей — она не растерялась и тянула, пока и ему не надоело. Бывало, что любимцы, за которых она стояла горой, шли ко дну, — она ни разу не растерялась и защищала других, более удачливых; бывало, что в игре ей переставало везти, — и она бросала карты, не дожидаясь полного проигрыша. Не раз она оправдывала репутацию одной из самых современных женщин.
Поэтому она поцеловала Фрэнсиса Уилмота в голову, разжала его руки и посоветовала быть паинькой; и у нее мелькнула мысль, что первая молодость ее миновала.
— Забавляйте меня, пока я буду работать. У меня отвратительное настроение.
И Фрэнсис Уилмот, словно хмурый призрак, стал ее забавлять.
Существует мнение, что нос, пострадавший от удара, сильно распухает лишь через час или два. Вот почему сэр Александр Мак-Гаун явился в половине пятого сообщить, что не может прийти в пять. Приехал он прямо из парламента и всю дорогу прикладывал к носу мешочек со льдом. Накануне Марджори Феррар дала ему понять, что молодой американец «находится сейчас в Париже», — поэтому он остановился как вкопанный при виде молодого человека, сидевшего без галстука и с расстегнутым воротничком. Фрэнсис Уилмот молча поднялся с дивана. Марджори коснулась кистью холста.
— Взгляните, Алек, я только что начала портрет.
— Нет, благодарю, — сказал Мак-Гаун.
Сунув галстук в карман, Фрэнсис Уилмот поклонился и направился к двери.
— Чаю не хотите, мистер Уилмот?
— Не хочется, благодарю вас.
Когда он ушел, Марджори Феррар взглянула на нос своего нареченного. Нос был крупный, но пока почти не распух.
— А теперь объясните, зачем вы лгали? — сказал МакГаун. — Вы мне сказали, что этот шалопай уехал в Париж. Значит, вы мною играете, Марджори?
— Конечно! А почему бы и нет?
Мак-Гаун подошел к ней вплотную.
— Положите кисть!
Марджори подняла ее — в ту же секунду кисть была у нее выхвачена и полетела в сторону.
— Портрет вы оставите недоконченным и этого субъекта больше не увидите. Он в вас влюблен.
Он сжал ей руки.
Она откинула голову, рассерженная не меньше, чем он.
— Пустите! Неужели вы считаете себя джентльменом?
— Нет, я просто мужчина.
— Сильный и молчаливый — герой скучного романа. Садитесь и ведите себя прилично.
Поединок глаз — темных и горящих, голубых и холодных — продолжался не меньше минуты. Потом он выпустил ее руки.
— Поднимите кисть и дайте мне.
— Черт возьми, этого я не сделаю!
— Значит, нашей помолвке конец. Если вы столь старомодны, то я вам не пара. Ищите себе жену, которая подарила бы вам к свадьбе плетку.
Мак-Гаун схватился за голову.
— Я слишком люблю вас и теряю власть над собой.
— Ну, так поднимите кисть.
Мак-Гаун поднял ее.
— Что у вас с носом сделалось?
Мак-Гаун прикрыл нос рукой.
— Я налетел на дверь.
Марджори Феррар засмеялась.
— Бедная дверь!
Он посмотрел на нее с удивлением.
— Вы самая жестокая женщина из всех, кого я встречал. И почему я вас люблю — не понимаю.
— Столкновение с дверью плохо отразилось на вашей внешности и характере. Почему вы пришли раньше, чем всегда?
У Мак-Гауна вырвался стон.
— Меня к вам тянет, и вы это знаете.
Марджори Феррар повернула холст к стене и стала рядом.
— Не знаю, как вы рисуете себе нашу совместную жизнь, Алек, но боюсь, что счастья нам не видать. Не хотите ли виски с содовой? Вот там, в буфете. Не хотите? А чаю? Тоже нет? Следовало бы нам договориться. Если я выйду за вас замуж, что очень сомнительно, — затворницей я жить не намерена. Я буду принимать своих друзей. И теперь, пока мы не поженились, я тоже буду их принимать. Если это вам не по вкусу, можете со мной расстаться.
Она видела, как он сжал руки. Нелегкая задача быть его женой! Если бы только был какой-нибудь «подходящий заместитель»! Если бы Фрэнсис Уилмот был богат и жил не там, где растет хлопок и негры поют в полях; где текут красные реки, светит солнце и болота затянуты мхом; где растут грейпфруты, — или они там не растут? — а дрозды поют нежнее, чем соловьи. Южная Каролина, о которой с таким восторгом рассказывал ей Фрэнсис Уилмот! Чужой мир глянул прямо в глаза Марджори Феррар. Южная Каролина! Невозможно! Так же невозможно, как если бы ей предложили жить в девятнадцатом веке!
Мак-Гаун подошел к ней.
— Простите меня, Марджори.
Он положил ей руки на презрительно вздернутые плечи, поцеловал ее в губы и ушел.
А она опустилась в свое любимое кресло и стала нервно покачивать ногой.
Опилки высыпались из ее куклы — жить стало скучно.
Чего она хочет? Отдохнуть от мужчин и неоплаченных счетов? Или ей нужно еще что-то пушистое, именуемое «настоящей любовью»? Во всяком случае, чего-то ей не хватает. Итак, одевайся, иди и танцуй; потом еще раз переоденься и иди обедать; а за платья еще не уплачено!
А в общем, лучше всего разгоняет сплин хороший глоток чего-нибудь горячего!
Она позвонила, и когда ей подали все необходимое, смешала вино с коньяком, всыпала мускатных орехов и выпила стакан до дна.