Переходный период
1.4.1. «Третья» сигнальная система
Обратимся к фактам хронологии.
Становление человека современного типа (Homo sapiens sapiens) датируется, как сказано, 50-4о тысячелетиями до н.э. Так, палеомагнитный и радиоуглеродный анализ артефактов из Костенок, предположительно наиболее древнем обиталище человека современного типа в Европе, выполненный в Санкт-Петербургском институте материальной культуры РАН, определяет их возраст примерно в 42000 лет. Более совершенный термолюминесцентный метод, примененный американскими исследователями, отодвигает его еще на 3 тысячелетия.
Но человек, появляющийся в это время, еще не может рассматриваться как человек в собственном смысле этого слова. Он не обладает многим из того, что делает невозможным его существование как субъекта новой формы жизни — культуры. И в первую очередь — речью. Ошибочно думать, что завершение биологической эволюции (а мы вправе утверждать, что ее действие прекращается к тому времени, о котором говорится здесь) означает формирование способности ко всему тому, что отличает человека от животного.
Формирование анатомического аппарата управления речью еще не означает ни появления самой речи, ни даже способности ней. Это не более чем материальная предпосылка развития знаковой коммуникации. Сам аппарат складывается около 50 тыс. до н. э., появление же основных языковых семей, которое идет параллельно с процессом расообразования, датируется, по данным лингвистики, начиная с 12 — 10 тыс. до н. э.[19]. Разумеется, первые формы собственно речевого обмена должны появляться значительно раньше возникновения крупных языковых семей, но все же не одновременно с появлением нового биологического вида. Другими словами, собственно речь возникает значительно позднее появления анатомически «законченного» человека.
О становлении знаковой коммуникации, как о решающем факторе социогенеза можно говорить только там, где численность и плотность населения переходит какие-то критические границы. В подкритическом диапазоне возникновение речевого общения решительно невозможно. Допустимо говорить лишь о переходных формах, которые наследуют многое от общения животных, собственно же знаковая система возникает лишь там, где появляется способность, не прибегая ни к какому действию, ни к какому показу, научить социальной функции любого члена сообщества. Правда, такое определение является слишком жестким, но мы сознательно идем на известные преувеличения, чтобы увидеть отличия форм социализации от простого пробуждения врожденных инстинктов. Впрочем, биологические механизмы не способны к обучению даже там, где доля абстрактного содержания воспринимаемой информации микроскопична.
Подчеркнем последнее обстоятельство. Примитивная система общения, способная координировать сравнительно сложные виды деятельности, существует даже у насекомых. Речь же должна идти о коммуникации, способной порождать абстрактные понятия. Но для этого, должно появиться на свет их объективное содержание. В действительности оно появляется только вместе с человеком и его деятельностью. Как самостоятельный феномен, оно вообще не существует в природе. Между тем, говоря о знаковом общении, мы упускаем это из вида и продолжаем пользоваться представлениями, сложившимися еще в начале прошлого столетия.
В 1932 г. И.П. Павлов вводит в научный оборот понятия первой и второй сигнальных систем. Первая — это система условнорефлекторных связей, которые формируются в коре больших полушарий головного мозга животных и человека при воздействии конкретных раздражителей (таких, как свет, звук, боль и др.). Другими словами, форма непосредственного отражения внешней действительности в виде ощущений и восприятий. «Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды, как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными»[20]. Вторая — система условно-рефлекторных связей, формирующихся при воздействии речевых сигналов, т. е. не непосредственного раздражителя, а его словесного обозначения, «сигналом сигнала»: «... слово составило вторую, специально нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов»[21]. Павлов считал вторую сигнальную систему «высшим регулятором человеческого поведения», который преобладает над первой (правда, в какой-то степени и первая контролирует деятельность второй, но ведь и физиология способна вызывать высокие чувства, однако последние никоим образом не сводятся к ней). Такое доминирование позволяет человеку управлять своими рефлексами, сдерживать значительную часть инстинктивных проявлений организма и эмоций. Это существенным образом отличает первую сигнальную систему человека от первой сигнальной системы животных.
Меж тем, говоря о деятельности человека, необходимо иметь в виду, что она распадается на творческую и репродуктивную. Только первая порождает новые ценности, вторая способна лишь к тому, чтобы воспроизводить уже известное нам, открытое кем-то другими. Отсюда и формы знаковой коммуникации, призванной опосредовать ту и другую, должны содержать в себе существенные отличия.
Принципиальное отличие первой сигнальной системы от второй несомненно и очевидно. Впрочем, обеим присуще и общее, объединяющее их начало. Этим общим является возможность указать на что-то реально существующее, пусть не «здесь и сейчас», но хотя бы в природе «вообще». Так, мы можем указать на отсутствующий под рукой «компьютер», «автомобиль» и др. Между тем знаковые системы, формируемые на основе речи, способны указать и на то, чему в принципе нет места в привычных измерениях пространства и времени, чему еще только предстоит появиться на свет в результате нашего творчества. Например, «теорию всего», аналог философского камня, поисками которого занята современная физика. В связи с этим вторая сигнальная система распадается на две части, каждая из которых качественно отличается от другой. Поэтому там, где содержание знака выходит за пределы реально существующего, допустимо говорить о дополнительном, «надстроечном» измерении второй сигнальной системы. А то и вообще о третьей.
Сегодня отличия между творческой и репродуктивной деятельностью могут быть иллюстрированы возможностью «перепоручения» действий работника искусственно созданному устройству, машине, включая электронно-вычислительную. Та деятельность, результат которой может быть получен с его помощью,— строго репродуктивна. Алгоритм, которым руководствуется машина или копировальное устройство, берет свое начало в первой и во второй сигнальных системах, которые способны обеспечить в лучшем случае чисто количественные преобразования физических явлений. Именно благодаря ему «дело» обращается в «вещь», но это возможно только там, где предварительно алгоритмизируется движение исполнительных органов самого человека. Однако важно понять: алгоритмизация «дела», обладая несомненным достоинством, которое заключается в возможности многократного его повторения, имеет и свои недостатки. Главным из них является тот, что получаемый каждый раз результат («вещь») не содержит в себе ничего нового; все, что отклоняется от стандарта, расценивается как брак, сбой в работе того или иного звена коммуникационной системы. Отсюда, если бы все содержание человеческого общения сводилось ко второй сигнальной системе, ни о каком развитии не было бы и речи.
Но и творчество невозможно вне коммуникации. Поэтому вторая сигнальная система в самом ходе общения, помимо простого указания на отсутствующее «здесь и сейчас», обязана порождать нечто такое, что способно выводить человека за пределы сложившихся поведенческих стереотипов в сферу принципиально новых ценностей. Или — по меньшей мере — придавать новый смысл старым понятиям. Сегодня механизмы творчества, несмотря на то, что именно оно лежит в основе всего создаваемого человеком, нам неизвестны. Но в любом случае речь должна идти либо о «недокументированных опциях» второй сигнальной системы, либо как уже сказано, о третьей, которая возвышается над обеими.
Материализованный продукт второй сигнальной системы поддается точному воспроизводству, в свою очередь, способ воспроизводства может быть переведен на язык машинных команд, т.е. представлен последовательностью вполне материальных явлений. Продукт третьей (во всяком случае, на стадии «слова») — уникален, и ни он сам, ни способ его создания не могут быть зафиксированы ни в чем материальном вообще (во всяком случае, до того, как будет алгоритмизирован весь цикл «слово—дело—вещь»). Равно как и ни в чем конечном, однозначно понимаемом всеми. Алгоритмизировать рождение новой культурной ценности невозможно. В противном случае мы бы уже давно «вычислили» все наше будущее.
С третьей сигнальной системой мы сталкиваемся повсюду, где запечатлевается результат человеческого творчества, только она выводит человека в действительно новые измерения созидаемого им мира. Так, воспринимаемая взглядом россыпь типографских знаков активизирует первую сигнальную систему, сюжетная линия повествования — большей частью лишь вторую. Но собственно художественный образ не сводится ни к каким сюжетным построениям, а значит, в этой терминологии может быть создан (и прочитан) лишь с помощью третьей, ключевым инструментарием которой является не активность наших рецептеров, но некое новое, принципиально неизвестное «биологии», начало.
Впрочем, с третьей сигнальной системой мы встречаемся не только на выставках и в музеях, она включается в действие всякий раз, когда мы сталкиваемся с любой формой нового для нас, в том числе и с усвоением любого учебника, любой новой идеи, к какому бы виду творчества она ни относилась. Способность формировать, передавать и переводить на язык действий ее знаки становится высшим достижением природы, порождающей социум, в свою очередь, умение оперировать ими — высшим даром, которым обладает сам человек.