О том, что мы смеемся и плачем от одного и того же
Читая в исторических сочинениях о том, что Антигон разгневался насвоего сына, когда тот поднес ему голову врага его, царя Пирра, только чтоубитого в сражении с его войсками, и что, увидев ее, Антигон заплакал [622],или что герцог Рене Лотарингский также оплакал смерть герцога КарлаБургундского [623], которому он только что нанес поражение, и облачился на егопохоронах в траур, или что в битве при Оре [624], которую граф де Монфор выигралу Шарля де Блуа, своего соперника в борьбе за герцогство Бретонское,победитель, наткнувшись на тело своего умершего врага, глубоко опечалился, —давайте воздержимся от того, чтобы воскликнуть:
Et cosi avven che l’animo ciascuna
Sua passion sotto’l contrario manto
Ricopre, con la vista or’chiara, or bruna. [625]
Историки сообщают, что, когда Цезарю поднесли голову Помпея, онотвратил от него взор, как от ужасного и тягостного зрелища [626]. Между нимитак долго царило согласие, они так долго сообща управляли государственнымиделами, их связывали такая общность судьбы, столько взаимных услуг исовместных деяний, что нет никаких оснований полагать, будто поведениеЦезаря было не более, как притворством, хотя такого мнения придерживаетсяавтор следующих стихов:
tutumque putavit
Iam bonus esse socer: lacrimas non sponte cadentes
Effudit, gemitusque expressit pectore laeto. [627]
Ибо хотя большинство наших поступков и в самом деле не что иное, какмаска и лицемерие, и поэтому иногда вполне соответствует истине, что
Haeredis fletus sub persona risus est, [628]
все же, размышляя по поводу вышеприведенных случаев, нужно учитывать,до чего часто нашу душу раздирают противоположные страсти. В нашем теле,говорят врачи, существует целый ряд различных соков, среди которыхгосподствующим является тот, который обычно преобладает в нас в зависимостиот нашего телосложения; так и в нашей душе: сколько бы различных побужденийни волновало ее, среди них есть такое, которое неизменно одерживает верх.Впрочем, его победа никогда не бывает настолько решительной, чтобы, из-заподатливости и изменчивости нашей души, более слабые побуждения неотвоевывали себе при случае места и не добивались, в свою очередь,кратковременного преобладания. Именно по этой причине одна и та же вещь, какмы видим, может заставить и смеяться и плакать не только детей, снепосредственностью следующих во всем природе, но зачастую и нас самих; всамом деле, ведь ни один из нас не может похвастаться, что, отправляясь впутешествие, сколь бы желанным оно для него ни было, и отрываясь от семьи идрузей, он не чувствовал бы, что у него щемит сердце; и, если у него тут жене выступят слезы, все же он будет вдевать ногу в стремя с лицом, по меньшеймере, унылым и опечаленным. И как бы ни согревало нежное пламя сердцеблагонравной девицы, ее приходится, можно сказать, насильно вырывать изобъятий матери, дабы вручить супругу, что бы ни говорил на этот счет нашдобрый приятель Катулл:
Est ne novis nuptis odio Venus, anne parentum
Frustrantur falsis gaudia lacrimulis,
Ubertim thalami quas intra limina fundunt?
Non, ita me divi, vera gemunt, iuverint. [629]
Итак, нет ничего удивительного, что иной оплакивает смерть человека,которого он вовсе не желал бы видеть живым.
Когда я браню моего слугу, я браню его от всего сердца, и проклятия моиискренние, а не притворные; но пусть только уляжется мое раздражение, и утого же слуги будет нужда во мне, я охотно сделаю все, что в моих силах, какни в чем не бывало. Когда я называю его болваном или ослом, у меня нет и вмыслях прилепить к нему навсегда эти прозвища, и я не считаю, чтопротиворечу себе, когда, через короткое время, называю его славным малым.Нет таких качеств, которые целиком и полностью господствовали бы в нас. Еслибы разговаривать с самим собой не было свойством сумасшедших, то каждый деньможно было слышать, как я ворчу на себя, обзывая себя дерьмом. И все же я несчитаю, что это слово точно определяет мою сущность.
Глупцом был бы тот, кто, видя меня то равнодушным, то влюбленным возлемоей жены, счел бы, что я притворяюсь в обоих случаях. Нерон, прощаясь сматерью, когда ее уводили, чтобы по его приказанию утопить, испытал все жепри этом сыновнее чувство; он содрогнулся и пожалел ее! [630]
Говорят, что солнечный свет не представляет собой чего-то сплошного, ночто солнце настолько часто мечет свои лучи один за другим, что мы не всостоянии заметить промежутки, которые их отделяют:
Largus enim liquidi fons luminis, aetherius sol
Inrigat assidue coelum candore recenti,
Suppeditatque novo confestim lumine lumen [631]
так и наша душа испускает различные лучи с неуловимыми переходами отодного из них к другому.
Артабан, заметив однажды внезапную перемену в выражении лица своегоплемянника Ксеркса, пожурил его за это. Ксеркс в это время смотрел нанесметные полчища, переправлявшиеся через Геллеспонт, чтобы вторгнуться вГрецию. При виде стольких тысяч подвластных ему людей, он затрепетал отудовольствия, и на лице его появилось выражение торжества. Но вдруг в то жемгновение ему пришла в голову мысль, что не пройдет и ста лет, как из всегоэтого великого множества не останется в живых ни одного человека, — и тут начело его набежали морщины и он огорчился до слез.
Мы, не колеблясь, отомстили за нанесенное нам оскорбление и испыталиглубокое удовлетворение, добившись своего; и вдруг мы залились слезами.Разумеется, не успех побудил нас заплакать, и все осталось по-прежнему; нодуша наша смотрит теперь на дело другими глазами, и оно представляется ей вновом обличий, ибо всякая вещь многообразна и многоцветна. Теперь нашимвоображением овладели воспоминания о родственных связях, давнем знакомстве идружбе, и, в зависимости от их яркости, оно оказывается потрясено ими; нотолько образы эти проносятся в нашем сознании так стремительно, что мы не всостоянии задержаться на них:
Nil adeo fieri celeri ratione videtur
Quam si mens fieri proponit et inchoat ipsa.
Ocius ergo animus quam res se perciet ulla,
Ante oculos quarum in promptu natura videtur. [632]
И по этой причине, желая объединить все эти последовательныепереживания в нечто цельное, мы впадаем в ошибку. Когда Тимолеон оплакиваетубийство, совершенное им после возвышенного и зрелого размышления, оноплакивает не свободу, возвращенную его деянием родине, он оплакивает нетирана, нет, он оплакивает брата [633]. Часть своего долга он выполнил,предоставим же ему выполнить и другую.