будущее
Моя мама наконец смирилась с
тем, что мы живем на другом краю
океана. Она даже взялась учить
французский, хоть получается у нее
не так хорошо, как ей хотелось бы.
Мамина подруга, которая жила в
Панаме, почти не зная испанского,
предложила такой метод: говорить
предложениями в настоящем
времени, после чего обозначить то
время, которое на самом деле
необходимо: «Я иду в магазин…
Pasado!» («Я сходила в магазин»), «Я
иду в магазин… Future!» («Я пойду в
магазин позже»).
Я запретила маме делать так,
когда она приедет. Ведь у меня
теперь есть репутация, которую
нужно беречь, — сама себе
поражаюсь! У меня трое детей,
которые ходят в местную школу, и
хорошие отношения с хозяином
рыбной лавки, портным и
владельцами местных кафе. Париж,
наконец, начал обращать на меня
внимание.
Я все еще не умею восхищаться
этим городом. Меня утомляют
бесконечные обмены любезностями
— Bonjour! Bonjour! — как и
чопорное общение на «вы» со всеми,
кроме ближайших друзей и коллег.
Жизнь во Франции кажется слишком
накрахмаленной, моему
свободолюбивому «я» негде
развернуться. Понимаю, как сильно
изменилась, когда однажды утром в
метро инстинктивно вздрагиваю и не
решаюсь сесть на единственное
свободное место, потому что
мужчина, сидящий рядом, показался
мне ненормальным. Потом до меня
доходит, что единственным
признаком его «ненормальности»
были шорты.
И все равно в Париже я теперь
как дома. Как говорят французы, я
нашла свое место. У меня появились
замечательные друзья. Оказалось,
что под ледяным фасадом
француженок тоже скрывается
потребность в дружеском плече, в
зеркальном поддакивании. Они тоже
стесняются целлюлита. Благодаря
своим новым друзьям я теперь
говорю по-французски, как
парижанка. Иногда сама себе
удивляюсь, услышав из своих уст
связные французские предложения.
И это здорово, что дети растут
билингвами! Как-то утром одеваюсь,
а Лео показывает на мой
бюстгальтер.
— Это что? — спрашивает он.
— Bra, — отвечаю я по-
английски.
Лео тут же показывает на свою
руку. Я не сразу понимаю, но потом
до меня доходит, что по-французски
bras (с немым s на конце) означает
«рука». Наверное, научился в яслях.
Расспрашиваю его, и оказывается, он
уже знает почти все названия частей
тела по-французски.
Но что действительно сроднило
меня с Францией, так это мудрость
французских методов воспитания.
Ведь именно здесь я узнала, что дети
способны быть самостоятельными и
вести себя рассудительно, что
никогда не пришло бы мне в голову,
воспитывай я их в США. Теперь меня
в этом не разубедить, даже если мы
переедем в другую страну.
Разумеется, некоторые
французские идеи легче претворять в
жизнь, когда находишься на
французской земле. Гораздо проще
не кормить детей вредными снеками,
когда и другие дети на площадке их
не едят. И устанавливать границы
дозволенного легче, если для всех
вокруг они примерно одинаковы. (Я
часто спрашиваю Бин: «А в садике
вам это разрешают?»)
Но многие методы французского
воспитания можно применять где
угодно, независимо от страны
пребывания и количества сортов
сыра! Просто родителям нужно
немного изменить свои взгляды на
отношения с детьми и пересмотреть
свои ожидания.
Друзья часто спрашивают,
воспитываю ли я своих детей больше
французами или американцами.
Когда мы с ними находимся в
общественном месте, мне кажется,
истина где-то посредине: по
сравнению с детьми знакомых
французов мои ведут себя плохо, по
сравнению с детьми американцев —
хорошо. Они не всегда вспоминают,
что надо говорить bonjour и au
revoir, но по крайней мере знают,
что так принято. Как истинная
французская мать, я постоянно им об
этом напоминаю. Для меня это часть
непрерывного процесса обучения, в
рамках которого они каждый день
учатся уважать окружающих и быть
терпеливыми. И похоже, мое
воспитание начинает приносить
плоды.
Я все еще стремлюсь к
французскому идеалу: уметь слушать
детей, зная при этом, что нельзя
склоняться перед их волей. В
кризисные моменты я по-прежнему
говорю: «здесь решаю я», напоминая
всем, кто в доме хозяин. Моя задача
— сделать так, чтобы дети не
утонули в океане собственных
желаний. Но, по возможности, я
всегда отвечаю «да».
Мы с Саймоном больше не
спорим, стоит ли нам оставаться во
Франции. Если останемся, не знаю,
что нас ждет, когда подрастут дети.
Когда дети становятся подростками,
французы очень сильно ослабляют
поводок и совершенно спокойно
относятся к тому, что у тех
появляется личная жизнь, даже
сексуальная. Возможно, поэтому
подростки здесь меньше бунтуют.
Французским подросткам также
легче смириться с тем, что и у их
татап и papa есть своя частная
жизнь. В конце концов, родители
никогда от них этого не скрывали, их
жизнь не вращалась исключительно
вокруг детей. Рано или поздно дети
планируют покинуть родительский
дом. Но если француз или
француженка в двадцать пять лет все
еще живут с родителями, это не
считается унизительным и жалким,
как в Америке. Здесь никто не
мешает друг другу «жить своей
жизнью».
В то лето, когда Бин переходит в
подготовительную группу, я
понимаю, что воспитание по-
французски стало для меня второй
натурой. Почти все друзья Бин на
лето уезжают к бабушкам и
дедушкам. И я решаю отправить ее в
Майами, к своей маме. Мама все
равно приедет к нам в Париж — вот
и улетят вместе.
Но Саймон против. Что если
Бин соскучится по дому, а мы на
другом конце света? Здесь, во
Франции, я подыскала ей лагерь с
ежедневными уроками плавания.
Но она приедет в середине
смены. Не будет ли ей трудно
завести друзей? Саймон предлагает
подождать еще год, чтобы Бин
немного подросла.
Но Бин приходит в восторг,
узнав о поездке. Она заверяет нас,
что не будет скучать у бабушки, и в
лагерь ей очень хочется. Саймон
наконец соглашается, видимо, решив,
что, пока Бин будет в отъезде, у него
освободится время для его любимых
кафе. Потом я слетаю в Майами и
привезу Бин домой.
Инструктирую маму по
основным пунктам: никакой
свинины, побольше солнцезащитного
крема. Мы с Бин целую неделю
думаем, что положить в сумку,
которую она возьмет в ручной багаж.
Обе начинаем «скучать заранее», и я
обещаю звонить каждый день.
И звоню. Но как только Бин
прилетает в Майами, ее захватывают
приключения, и она уже не может
продержаться у телефона больше
минуты или двух. Приходится
узнавать все из докладов мамы и ее
подруг. Одна из них пишет: «Сегодня
Бин ела суши, учила нас
французскому, делилась важными
проблемами, связанными с
детсадовскими подружками, а потом
уснула с улыбкой на лице».
Всего через несколько дней
произношение Бин, раньше
загадочно-неопределенное, с легким
британским акцентом, меняется на
чисто американское. C a r она
произносит с раскатистым rrrrrrr на
конце. При этом она вовсю
эксплуатирует свой статус
экспатриантки. Мама говорит, что в
машине они слушали кассеты с
уроками французского, и Бин
заявила: «Этот человек не умеет
говорить по-французски!»
А еще Бин пытается выяснить,
что там происходит в Париже в ее
отсутствие. «Папа потолстел? Мама
состарилась?» — спрашивает она
примерно через неделю. Она
сообщает всем, когда я приеду в
Майами, надолго ли и куда мы потом
поедем. Как и предсказывала
Франсуаза Дольто, Бин нуждается в
самостоятельности.
Стоит мне рассказать подругам
о заграничном путешествии Бин, их
реакции делятся в точном
соответствии с национальностью.
Американки называют Бин «храброй
девочкой» и интересуются, как она
переносит разницу в культурах.
Никто из моих знакомых американок
и не думает отослать своих
шестилетних детей на десять дней к
бабушке, тем более через океан.
Однако мои знакомые француженки
считают, что расставание иногда
полезно для всех. Они ничуть не
удивляются тому, что Бин и без меня
может быть весела, и рады, что у
меня появилась возможность
заслуженно отдохнуть.
По мере того как наши дети
учатся самостоятельности,
налаживаются и наши с Саймоном
отношения. У него по-прежнему
бывают вспышки раздражения, и я
по-прежнему досаждаю ему, но он,
похоже, решил, что иногда можно
побыть в хорошем настроении, а как-
то вдруг признался, что ему приятно
мое общество. Бывает, он даже
смеется над моими шутками.
При этом, как ни странно, он
находит весьма забавным юмор Бин.
— Ты, когда родилась, была
похожа на обезьянку, — говорит он
ей однажды утром.
— А ты, когда родился, был
похож на какашку, — отвечает она.
Саймон смеется до слез. Я же
никогда не была особым ценителем
фекально-сюрреалистического
юмора. И не собираюсь начинать
ради Саймона, зато готова пойти на
другие уступки. Например, стараюсь
не придираться, когда он дает детям
апельсиновый сок, забыв встряхнуть
пакет. Теперь я понимаю, что, как и
детям, ему нужна самостоятельность.
И если получу стакан апельсиновой
мякоти вместо сока — что ж, пусть
будет так. А еще я перестала
спрашивать, о чем он думает.
Научилась ценить некую
недосказанность в наших
отношениях.
Прошлым летом мы снова
поехали в тот приморский городок,
где я впервые заметила, как
спокойно французские дети едят в
ресторанах. На этот раз с нами не
одна Бин — детей трое. Мы и не
пытаемся остановиться в гостинице,
а поступаем мудро и снимаем домик
со своей кухней.
Однажды днем ведем малышей на обед в ресторан у гавани. Стоит идеальная летняя погода,белоснежные домики блестят на полуденном солнце. И как ни странно, нам — всем пятерым —удается насладиться этой идиллией. Дети сидят и спокойно едят, в том числе рыбу и овощи. Ни одной крошки не падает на пол. Я слегка поучаю их, но не кричу. Конечно, я не расслабляюсь полностью, как если бы мы были вдвоем с Саймоном. Но ведь это уже действительно похоже на отпуск. И после обеда намдаже удается выпить по чашечке кофе.