Глава 3. Ядерное урегулирование Северокорейского вопроса 3.1. Ядерная программа Северной Кореи

Проведение 9 октября 2006 г. подземного ядерного взрыва Северной Кореей подтвердило ее заявления о том, что она обладает если не полноценным ядерным оружием, то по меньшей мере ядерным взрывным устройством. Возник опасный прецедент, крайне нежелательный с точки зрения глобального режима нераспространения, мира и безопасности на Корейском полуострове и в СевероВосточной Азии в целом. Одновременно выяснилась несостоятельность зачастую воздействовавших на реальную политику гипотез о том, что ядерная программа КНДР являлась лишь блефом, средством шантажа для выторговывания уступок у Запада, которые именно по этой причине не следовало предоставлять. Чтобы понять причины столь прискорбного оборота событий, имеет смысл вспомнить основные вехи приведшего к нему пути. Ядерная программа КНДР в ретроспективе Нередко исследователи называют началом ядерной деятельности Северной Кореи 1952 г., когда было принято решение о создании Исследовательского института атомной энергии. В условиях ведения разрушительной Корейской войны это событие имело чисто формальный характер. Реальное создание ядерной инфраструктуры началось в середине 1960'х годов с помощью СССР, а позднее и КНР. В 1965 г. Советский Союз поставил в Северную Корею небольшой исследовательский урановый реактор ИРТ'2000 бассейного типа мощностью 2 МВт. После запуска в эксплуатацию в 1966 г. он по настоянию СССР был поставлен под гарантии Международного агентства по атомной энергии. За время сотрудничества СССР 17 и КНДР в ядерной области советская сторона подготовила не' сколько сотен северокорейских специалистов, однако исключительно мирной направленности 1. Подготовка северокорейских специалистов в областях, имеющих отношение к созданию ЯО, не допускалась. В 1960—1970'е годы в Северной Корее была создана необходимая ядерная инфраструктура, обстоятельно описанная во многих исследованиях 2, но не являющаяся пред' метом рассмотрения данной работы. С 1993 г. указом президента России все сотрудничество с КНДР в ядерной области, в том числе научное, было прекращено 3. В качестве этапных событий ядерной деятельности КНДР можно выделить следующие. По мнению российских спецслужб, «политическое решение о начале работ по созданию ядерного оружия в КНДР было принято на рубеже 70'х годов»4.

Возможно, толчком послужило получение разведывательных данных о наличии подобной программы в Южной Корее на фоне решительного отказа СССР поделиться со своим непредсказуемым союзником ядерными технологиями. Первые подтверждения ядерных амбиций Пхеньяна Центральное разведывательное управление США получило в 1982 г. Именно тогда Соединенные Штаты поставили перед СССР вопрос о необходимости выработки совместных подходов к ядерным планам КНДР.

Но советское руководство не разделило американской озабоченности и активизировало совместную деятельность с КНДР в области атомной энергетики. В апреле 1985 г. под давлением СССР и в расчете на строительство с его помощью атомной электростанции (АЭС) КНДР вступила в ДНЯО. «В награду» Советский Союз поставил в Северную Корею исследовательский газографитный урановый реактор мощность 5 МВт (смонтирован в Енбене и запущен в эксплуатацию в 1986 г. после постановки под гарантии МАГАТЭ), а также подписал соглашение о строительстве в Северной Ко' рее АЭС с четырьмя легководными реакторами типа ВВЭР'440. В 1992 г. это соглашение было уточнено — вместо четырех реакторов ВВЭР'440 решено было поставить три, но более мощных реактора ВВЭР'640, которые считались наиболее безопасными. Кроме того, в 1991 г. был подписан контракт о поставке Советским Союзом в КНДР топливных сборок (ТВЭЛов) на общую сумму 185 тыс. долл. В 1989 г. американцы выразили подозрение, что Северная Корея произвела перезагрузку работающего в Енбене ядерного

Глава 1. Северная Корея — опыт ядерного распространения 18 реактора, затем переработала ядерное топливо и скорее всего получила до 12 кг оружейного плутония (этого количества достаточно для изготовления двух ядерных взрывных устройств). В январе 1992 г. КНДР под нажимом извне подписала с МАГАТЭ соглашение о гарантиях, которое вступило в силу 10 апреля 1992 г. Первые инспекции начались в мае 1992 г., после того как США заявили о выводе своего тактического ЯО с территории Южной Кореи 5.

Следует отметить, что одной из причин столь долгих переговоров с МАГАТЭ стал как раз вопрос о выводе американского ядерного оружия, выдвинутого Пхеньяном в качестве условия введения гарантий. Первый ядерный кризис 1993—1994 гг. В период с 1992 по 1993 гг. было проведено шесть инспекций, вызвавших у представителей МАГАТЭ определенные сомнения и дополнительные вопросы. Для получения ответов на них впервые за всю историю Агентства его генеральный директор Х. Бликс 11 февраля 1993 г. потребовал проведения «специальной инспекции». Десять дней спустя министр по атомной энергии КНДР проинформировал Бликса об отказе его страны разрешить эту инспекцию, а 12 марта — о решении выйти из ДНЯО. Только после раунда переговоров с США в июне 1993 г. КНДР приостановила свой выход из Договора (за день до истечения трех' месячного срока), но заявила, что не считает себя полноправным членом МАГАТЭ и на этом основании не признает право Агентства осуществлять даже обычные инспекции.

После нескольких месяцев сложного взаимодействия, полного драматических событий, в декабре 1993 г. Бликс был вынужден заявить, что Агентство не может быть более уверено в том, что имеющиеся у КНДР ядерные материалы не используются для создания ядерного оружия 6. В этой связи необходимо отметить, что фактором, существенно осложнявшим взаимоотношения КНДР и МАГАТЭ, было то обстоятельство, что нередко косвенным инициатором попыток Агентства получить доступ на тот или иной объект являлись США, поскольку именно они предоставляли «достоверную конфиденциальную информацию» о секретных объектах, имеющих отношение к созданию северокорейского ядерного оружия. Если бы МАГАТЭ имело большую самостоятельность в получении и оценке информации, таких осложнений можно было избежать. Параллельно набирал обороты процесс подготовки Соединенных Штатов к военной акции против Северной Кореи. Опасное развитие ситуации сумел остановить визит бывшего президента США Дж. Картера в Пхеньян в июне 1994 г. и его встреча с Ким Ир Сеном.

Это событие стало переломным моментом, переведшим кризис в переговорную плоскость и обеспечившим его дипломатическое разрешение. В октябре 1994 г. было заключено Рамочное соглашение. С точки зрения нераспространения важным достижением этого документа являлась остановка плутониевой программы и постановка под гарантии МАГАТЭ газографитных реакторов и радиохимического производства. Агентству разрешили установить видеокамеры и опломбировать оборудование. Только в Енбене Агентство установило систему мониторинга, которая осуществляла наблюдение за 30 зданиями и 5 установками 7.

Второй ядерный кризис: октябрь 2002 г. — по настоящее время. В ходе визита в КНДР 5 октября 2002 г. заместитель государственного секретаря США Дж. Келли обвинил Пхеньян в наличии параллельной секретной программы производства высокообогащенного урана. 14 ноября 2002 г. Организация по развитию энергетики на Корейском полуострове (КЕДО) приняла решение о прекращении компенсационных поставок нефтепродуктов в КНДР в рамках Рамочного соглашения. В декабре МИД КНДР заявил о немедленном возобновлении работы и строительства ядерных объектов по производству электроэнергии; были сняты пломбы и видеокамеры, с помощью которых МАГАТЭ контролировало замораживание ядерных объектов, инспектора МАГАТЭ были высланы из страны. В январе 2003 г. КНДР вышла из ДНЯО. Последовавшие пять раундов шестисторон' них переговоров (США — Россия — КНР — Япония — КНДР — РК) в Пекине с целью денуклеаризации Корейского полуост' рова (2003—2005 гг.) не увенчались успехом. Совместное заявление о принципах, принятое по итогам четвертого раунда, — высший на сегодняшний день результат шестисторонних переговоров — датировано 19 сентября 2005 г. Однако буквально на следующий день появились различные (американская и северокорейская) интерпретации договоренностей. В ноябре 2005 г. объявление США карательных мер против северокорейских зарубежных счетов привело к фактическому отказу Пхеньяна от продолжения переговоров.

10 февраля 2006 г. МИД КНДР объявил о приостановке участия Северной Кореи в шестисторонних переговорах, а также о намерении наращивать свой ядерный потенциал. 31 марта северокорейский МИД объявил КНДР «державой, обладающей внушительным потенциалом ядерного оружия».

Ракетные испытания КНДР состоялись 4 июля 2006 г. Единогласно принятая 15 июля 2006 г. резолюция Совета Безопасности ООН № 1695 осудила ракетные испытания КНДР. Тем не менее 9 октября 2006 г. было проведено первое подземное ядер' ное испытание КНДР. В ответ на это 14 октября Совет Безопасности единогласно принял резолюцию № 1718, осуждающую ядерное испытание и вводящую санкции против КНДР. Одновременно США дали КНДР сигнал о готовности к существенным уступкам в случае реальных шагов Пхеньяна по ядерному разоружению в соответствии с Заявлением от 19 сентября 2005 г. Трехсторонние консультации США, КНДР и КНР по этому поводу имели место 29 ноября 2006 г., а шестисторонние переговоры в Пекине начались 18 декабря. В ходе кулуарных контактов американцы озвучили новый, более уступчивый подход к запросам КНДР. Закрытое обсуждение состоялось в середине января в Берлине на уровне глав делегаций КНДР и США, где было достигнуто принципиальное согласие о будущей договоренности.

На этой основе в ходе очередного раунда шестисторонних переговоров 8—13 февраля в Пекине было согласовано Совместное заявление, которое предполагает: закрытие ядерных объектов КНДР в Енбене и допуск инспекторов ООН с целью их мониторинга в течение 60 дней (КНДР в этот период в качестве помощи будет поставлено 50 тыс. т мазута); обсуждение КНДР с партнерами перечня ядерных программ и материалов, от которых ей предстоит отказаться, включая имеющийся плутоний. в течение «последующей» фазы, когда КНДР декларирует все ядерные программы и выведет из строя все существующие ядерные объекты (provision by the DPRK of a complete declaration of all nuclear programs and disablement of all existing nuclear facilities), ей будет поставлено еще 950 тыс. т мазута; США и Япония начнут с КНДР переговоры о нормализации отношений, снятии санкций 8.

Стимулы и тормоза развития программы

На основе тридцатилетнего взаимодействия США, всего международного сообщества с КНДР с целью предотвращения развития ее национальной военной ядерной программы можно сделать ряд выводов. Одна лишь тактика силового давления и санкций («кнута») оказалась неспособна принести положительные результаты. Тактика мелких подачек («пряников») при сохранении в целом конфронтационного подхода лишь консервирует проблему. Одновременно этот же опыт достаточно убедительно демонстрирует, что вполне успешно работала политика «вовлечения» (engagement) и стратегических компромиссов. Диалог «на равных» на основе учета взаимных озабоченностей приводил к отсрочкам, замораживанию и даже прекращению на определенных этапах ядерной деятельности КНДР. Ретроспективный взгляд на проблему показывает, что для КНДР после столкновения в годы Корейской войны со всей мощью американской военной машины вопросы обеспечения безопасности приобрели самодовлеющее значение. В рамках поиска оптимального ответа наиболее соблазнительной, видимо, оказалась мысль о приобретении относительно дешевого и доступного «ядерного стратегического уравнителя».

В свете наличия у США конкретных планов применения тактического ЯО в ходе Корейской войны и в течение достаточно дли' тельного времени после ее окончания идея обзавестись собственным оружием массового поражения (ОМУ) никогда не вызывала аллергии у северокорейского руководства. А вот к ДНЯО как механизму, препятствующему получению абсолютного средства защиты, но не предоставляющему взамен достаточно надежных гарантий безопасности, в Пхеньяне с самого начала испытывали противоречивые чувства. Однако в 1960—1970'е годы подобные рассуждения в находившейся под советским «ядерным зонтиком» КНДР носили схоластический характер. В то же время развитие ядерной энергетики для КНДР в силу объективной бедности традиционными энергоресурсами и растущей импортной зависимости (что само по себе в Пхеньяне считается угрозой национальной безопасности) всегда было для Ким Ир Сена заветной мечтой, тем более что ядерная энергетика бурно развивалась в эти годы в Южной Корее. Очевидно, что к практическому развитию именно военной ядерной программы — при наличии «исследовательского реактора», кадров и запасов урана — Пхеньян подтолкнуло известие о секретной программе Сеула по созданию ЯО при президенте Пак Чжон Хи (по некоторым данным, южнокорейская бомба должна была быть готова к 1981 г.) 10.

На фоне параноидального противостояния с США и Южной Кореей руководство КНДР было вынуждено признаться себе в том, что экономическое соревнование с Югом проиграно. Таким образом, мотивация носила реактивный характер и прежде всего была связана с обеспечением выживания режима; она воспринималась северокорейцами как «ответ на угрозу», а не как средство подготовки агрессии. Полная закрытость политической системы позволяла рассчитывать, что главные союзники СССР и Китай (не говоря уже о врагах) вряд ли получат столь неопровержимую информацию о военной программе, что смогут всерьез реагировать. Да и политической воли для нажима на КНДР в условиях советскокитайского противостояния ни у Москвы, ни у Пекина, очевидно, не было. На том этапе, однако, дело дальше теоретических разработок все же не продвинулось. По видимому, в качестве условия согласия СССР построить две АЭС КНДР после долгих уговоров решила вступить в ДНЯО, видимо, переведя ядерную программу в глубокое подполье в расчете на безнаказанность. При этом она постоянно напоминала об обязательствах членов «ядерного клуба» по ядерному разоружению 11, как бы готовя аргументацию для обоснования возможного собственного несоблюдения обязательств. Если бы в тот момент разработки ядерного оружия вышли на практический уровень, Северная Корея вряд ли согласилась бы связать себе руки под обещание получения двух АЭС, строительство которых в любом случае заняло бы много лет. Так или иначе, военная ядерная программа в итоге применения «пряника» (АЭС) была заторможена.

Не исключено, что в противном случае работоспособное ядерное устройство появилось бы у Северной Кореи уже к моменту распада мирового коммунистического лагеря. Так работали позитивные стимулы. Что касается негативных, то катализатором, подтолкнувшим Ким Ир Сена к разработке ЯО, стало осознание им во второй половине 1980'х годов реальности перспективы утраты советского «ядерного зонтика» и в целом СССР в качестве надежного союзника. Кульминацией такого переосмысления новых международно-политических реалий можно считать предельно откровенное и жесткое заявление тогда еще министра иностранных дел, а ныне титульного главы КНДР Ким Ён Нама на переговорах с его советским визави Э. Шеварнадзе в 1990 г.

Тогда разгневанный «предательством» СССР северокорейский дипломат ультимативно заявил, что в ответ на установление отношений СССР с Сеулом «в условиях наличия ядерного оружия в Южной Корее мы в таком случае неизбежно пойдем на разработку соответствующего оружия противодействия и будем вынуждены выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия»12.

С точки зрения рассматриваемой модели поведения КНДР ее следующий шаг — подписание наконец в 1992 г. контрольного соглашения с МАГАТЭ — выглядит не вполне логичным. Не получив чего-то осязаемого от противоположной стороны, Пхеньян утратил «преимущество неопределенности» в отношении своих действий, в результате чего понес ущерб. Возможно, КНДР стала сомневаться в намерении России и Китая и дальше покрывать ее тактику затягивания переговоров с МАГАТЭ — и одновременно переоценила свои возможности по сокрытию истины от инспекторов Агентства. Заявка на выход из ДНЯО под надуманным предлогом была на самом деле большим блефом Пхеньяна, направленным на снятие обвинений в его адрес за прошлые нарушения Договора. Вместе с тем руководство КНДР было готово разменять замораживание ядерных программ на экономические, политические и технологические (строительство АЭС) гарантии выживания режима.

Первый ядерный кризис 1993—1994 гг. завершился торжеством разумного компромисса — подписанием в октябре 1994 г. Рамочного соглашения. Достигнуто оно было со стороны Вашингтона в результате классического сочетания «кнута и пряника». Поскольку письменные обещания, данные президентом США Б. Клинтоном Ким Ир Сену (включая центральный пункт о нормализации отношений), казались Пхеньяну разумными, выполнимыми и ведущими в конечном счете к прекращению конфронтации с США, данное соглашение оказалось продуктивным, на целых восемь лет остановив ядерную программу КНДР и стабилизировав обстановку на Корейском полуострове. И плата за него со стороны США оказалась не очень высокой (500 тыс. т мазута в год, поставляемого Северной Корее в период строительства двух легководных ядерных реакторов — ЛВР). Расходы по подготовке к строительству ЛВР (понесенные в основном Южной Кореей) принесли выгоду лишь подрядчикам. Расходы же по содержанию административного аппарата между' народного консорциума КЕДО вряд ли можно рассматривать как реальную помощь Северной Корее.

Фатальной ошибкой, подорвавшей Рамочное соглашение, стало то, что Вашингтон (это заставляет предположить вся совокупность данных, равно как и неофициальные признания тогдашних членов руководства) с самого начала рассматривал соглашение не как нечто имеющее самостоятельную ценность, а как средство замораживания ядерной программы режима'«изгоя» до момента его ожидаемого в скором времени неминуемого крушения и, со' ответственно, не торопился с выполнением условий, содержавшихся в подписанном документе. Справедливости ради следует напомнить, что многие российские и китайские эксперты не жалея сил, убеждали США, Японию и особенно Южную Корею в утопичности подобных ожиданий, но услышаны не были 13. Из попытки таким образом переиграть Пхеньян ничего хорошего не получилось. Сначала он нашел ассиметричный ответ: выполняя обязательства по Рамочному соглашению, форсировал развитие ракетных программ. Шокировавший мир запуск межконтинентальных баллистических ракет (МБР) «Тэпходон» в 1998 г. помимо всего прочего был призван показать Вашингтону, что невыполнение в полном объеме обязательств по Рамочному соглашению способно создать ему больше издержек, нежели выгод. Нельзя не отметить, что свершившаяся вскоре после подписания Рамочного соглашения потеря демократами большинства в Конгрессе США также не позволила администрации Б. Клинтона реализовать это соглашение в той мере, в какой это планировалось.

Пришедшая же ей на смену в 2000 г. новая команда Дж. Буша с самого начала испытывала «аллергию» к Рамочному соглашению. Было ясно, что повод для его разрыва рано или поздно найдется. Определенное удивление вызывает лишь то, что он был найден не сразу. «Моментом истины» стал визит в КНДР в октябре 2002 г. заместителя госсекретаря США Дж. Келли, считающийся точкой отсчета нынешнего, второго ядерного кризиса. Прибывший в Пхеньян американский эмиссар обвинил КНДР в нарушении Рамочного соглашения путем осуществления тайной программы по созданию ЯО на базе обогащенного урана. По его словам, он услышал подтверждение этому от своего визави, первого заместителя министра иностранных дел КНДР Кан Сок Чу. Несколькими днями позже северокорейский МИД официально опроверг подобные заявления (дав также текстуальные разъяснения своим ведущим иностранным партнерам по дипломатическим каналам), подчеркнув, что слова его представителя были лишь о «праве» КНДР на «обладание оружием даже более мощным, чем урановое», и были искажены либо в результате ошибки переводчика, либо сознательно. Но как официальный Вашингтон, так и основные мировые СМИ оставили это без внимания.

Между тем знание политических традиций КНДР и опыт многолетнего российского общения с Пхеньяном показывает, что в случае «кулуарного признания» наличия программы производства высокообогащенного урана (ВОУ) Пхеньян рано или поздно подтвердил бы это и публично (как было сделано, на' пример, с плутониевой программой). В крайнем случае, он отделался бы молчанием, а не публиковал бы официально опровержение, поскольку доказательство его ложности было чревато неприемлемой «потерей лица». В истории северокорейской пропаганды трудно найти прецедент прямой лжи — обычно используется тактика полуправды или иезуитская интерпретация, возлагающая вину на оппонента, но не опровергающая факты. В принципе, в Пхеньяне скорее всего издавна думали о создании собственной базы обогащения урана для обеспечения сырьем АЭС. «Чучхейская» установка относительно опоры на собственные силы учит, что не следует покупать продукт за рубежом, если его можно произвести самостоятельно, в том числе и для строившихся в рамках КЕДО легководных реакторов. Интерес к созданию национального производства ядерного топлива на основе низкообогащенного урана не противоречил принципам режима нераспространения ядерного оружия, хотя и создавал потенциальную возможность «переключения» уранообогатительного производства на военные цели 14. Но при этом программа, конечно, должна была бы стать предметом гарантий МАГАТЭ. Можно предположить, что в условиях, когда, с одной стороны, выполнение Рамочного соглашения Вашингтоном не выглядело безупречно, а, с другой, представился случай познакомиться с пакистанским опытом обогащения урана, Пхеньян решил такую возможность не упускать (и избежать сложностей с гарантиями МАГАТЭ в отношении поставок из Пакистана).

Тем не менее, здравый смысл подсказывает, что вряд ли в рамках подобной сделки с Исламабадом ставилась задача выйти на производство ЯО на базе обогащенного урана. Ведь реализация подобной программы — задача технически сложная, энергоемкая и более легко обнаруживаемая, чем уже имевшийся плутониевый проект. Скорее всего имела место попытка осуществления пилотного проекта на базе приобретенных в Пакистане нескольких десятков центрифуг, чертежей оборудования и описания технологических процессов. Как стало известно позднее, в начале 1990'х годов подобные же секретные работы тайно велись и в Южной Корее. Но промышленное внедрение необходимых для производства ЯО десятков тысяч центрифуг в планах Пхеньяна вряд ли стояло. Во всяком случае, за прошедшее после 2002 г. время никаких дополнительных сведений, разъяснений и уточнений на этот счет из Вашингтона не последовало. Раскрытие подпольной сети ядерной торговли А. К. Хана не дало убедительных сведений о том, что именно получила КНДР и подтверждений возможности создания ею в то время (т. е. до 2002 г.) мощностей для обогащения урана. Хорошо информированные американские эксперты (Р. Галуччи, М. Рейсс и др.) в качестве «доказательства» приводят лишь единичные случаи поставок в КНДР материалов, которые могли быть использованы в этих целях, но не выдвигают каких либо предположений о наличии самой программы или хотя бы планов ее развертывания 15. При наличии у республиканской администрации желания проверить возникшие сомнения договориться с северокорейцами об инспекциях было бы, видимо, вполне возможно. Разрешение Пхеньяна на обследование «подозрительных подземных объектов» в районе Кымчанни в 1999—2000 гг., полученное пред' шествующей администрацией США на компенсационной основе, равно как и выдвинутое КНДР через месяц после вышеупомянутого визита Дж. Келли предложение Вашингтону заключить пакт о ненападении, предусматривающий возможность американских инспекций, подтверждают готовность северян договариваться и по вопросам верификации. Очевидно, однако, что в планы неоконсерваторов в Вашингтоне такие задачи не входили. Их главная цель заключалась в ликвидации не ядерной программы, а самого режима в КНДР с автоматическим устранением и его ядерной программы. Поэтому противоречивые результаты визита Дж. Келли в Пхеньян были использованы для разрыва Рамочного соглашения. При этом Вашингтон понимал, что в ответ Пхеньян также прекратит выполнение своих обязательств по соглашению, т. е. был готов к обострению кризиса. Со своей стороны, руководство КНДР, видимо, к концу 2002 г. пришло к выводу, что США не будут выполнять Рамочное соглашение и вновь взяли курс на смену режима в Пхеньяне либо путем изоляции и давления, либо посредством последую' щей прямой военной операции. Поэтому Северная Корея пошла на упреждение и, воспользовавшись «урановым предлогом», вновь сделала заявку на выход из ДНЯО и возобновила плутониевую программу, используя единственный имевшийся у нее Стимулы и тормоза развития программы 27 инструмент давления на США и мировое сообщество. При этом КНДР, безусловно, сочла, что состоявшийся выход США из Договора по противоракетной обороне (ПРО) в мае того же года не позволит организовать против нее массированную политическую кампанию по поводу выхода из ДНЯО. К тому же под' готовка США к войне с Ираком не позволяла им переключиться на планирование вооруженной акции против Северной Кореи, а разобщенность великих держав относительно иракской проблемы исключала единство Совета Безопасности ООН по КНДР. Политика смены режима в Пхеньяне завела республиканскую администрацию в тупик. Не удалось сформировать согласие мирового сообщества, прежде всего ключевых приграничных с Северной Кореей государств, на ликвидацию режима. Проявить гибкость и поставить во главу угла американской политики на северокорейском направлении действительно проблемы нераспространения не позволяло неоконсервативное ядро в администрации, Конгрессе и СМИ. Подобная раздвоенность корейской политики Вашингтона обусловила бросающуюся в глаза вялость американского ответа на последовавшие реальные шаги Северной Кореи по созданию ЯО.

Обозреватели дружно отмечали на отсутствие внятной реакции на «разморозку» северянами ядерных объектов, выход из ДНЯО, переработку 8 тыс. стержней отработанного ядерного топлива, объявление в феврале 2005 г. о создании ЯО и т. д. Даже ядерное испытание явилось для США в общем ожидаемым 16. Понятно, что в это время руки Вашин' гтона уже были связаны войной в Ираке и иранским кризисом. Интересно в этой связи, что беспрецедентное для КНДР заблаговременное уведомление об испытании можно было интерпретировать как последнюю попытку вынудить американцев к торгу, но призыв услышан не был. Правда, в ходе четвертого раунда шестисторонних переговоров в Пекине удалось наконец добиться реального прогресса, и в совместном заявлении о принципах от 19 сентября 2005 г. цель денуклеаризации Корейского полуострова всеми участниками включая КНДР была продекларирована. Но американские представители устами К. Райс и К. Хилла поспешили дезавуировать достигнутые компромиссные результаты, как будто неоконсервативное крыло в Вашингтоне испугалось, что Северная Корея действительно начнет движение по возвращению в ДНЯО и выйдет из под огня международной критики. Срочно была запущена инициатива по борьбе с незаконной экономической деятельностью КНДР, предприняты дипломатические усилия с целью «перепаковать» взаимные обязательства сторон по совместному соглашению от 19 сентября в направлении отхода от принципа одновременности действий и обеспечения первоначальных шагов со стороны Пхеньяна.

В частности, был использован вроде бы второстепенный вопрос о строительстве ЛВР: фактически исключив его реализацию в обозримой перспективе, Вашингтон вызвал предсказуемо резкую реакцию Пхеньяна (для которого собственная АЭС — дело почти сакральное) 17, вследствие чего вновь стала разворачиваться конфронтационная спираль. После трех лет политических и дипломатических маневров, видя, что США увязли в оккупационной войне в Ираке и переживают глубокий внутриполитический раскол, что разваливается операция в Афганистане, что противоречия между великими державами в Совете Безопасности ООН и по важным вопросам мировой политики остры как никогда, Пхеньян решил еще больше повысить ставку в игре и провел ядерное испытание 9 октяб' ря 2006 г. Вероятно, этому решению способствовал также фактический провал обзорной конференции по ДНЯО 2005 г. по вине США и беспрецедентный разброд между государствами — членами Договора.

Была задействована и своеобразная тактика игры «в одно касание» с Ираном, в которой Пхеньян и Тегеран наносят удары по увязшему в Ираке Вашингтону то с одного, то с другого фланга. И лишь после ядерного испытания на фоне беспрецедентного падения рейтинга республиканской администрации, утраты контроля над Конгрессом, проблем США в Ираке, конфронтации с Ираном Вашингтон вынужден был пойти на давно напрашивавшийся пересмотр позиции. Хотя ответить на вопрос, является ли это действительно сменой подхода к ведению дел с КНДР или временными тактическими маневрами, может помочь только время. В феврале же 2006 г. в Пекине Белый дом фактически согласился на условия Пхеньяна, которые оставались неизмен' ными в течение ряда лет, сняв (во всяком случае, временно) вопросы о программах обогащения урана в КНДР, финансовые обвинения КНДР в фальшивомонетничестве и др. По сути дела в феврале 2007 г. в Пекине произошел возврат к условиям Рамочного соглашения 1994 г. — закрытие ядерных объектов в обмен на перспективу нормализации отношений и энергетическую помощь. Однако теперь у Пхеньяна появилось ядерное взрывное устройство, поэтому он может позволить себе быть более сговорчивым в вопросе о прекращении дальнейшего производства плутония и даже демонтажа ядерных объектов. Однако данный процесс вряд ли будет быстрым — для Пхеньяна важно получить необратимые гарантии безопасности, для чего, вероятно, он оставит себе известную свободу рук до прихода к власти в США следующей администрации. В частности, пока неясна судьба имеющихся ядерных устройств (непохоже, чтобы КНДР в близкой перспективе была готова от них отказаться). На каком-то этапе может возникнуть вопрос строительства АЭС как единственного средства обеспечения энергобезопасности КНДР. Окончательное решение ядерной проблемы КНДР и ее возможный возврат в ДНЯО в качестве неядерного государства в близкой перспективе не просматриваются.

Уроки для режима и политики нераспространения

Парадоксальность северокорейской ядерной проблемы состоит в том, что при несомненном отсутствии исторической перспективы режима в Пхеньяне в его нынешнем виде стремление форсировать его коллапс давлением извне лишь консервирует его. Пока режим сохраняет нынешнюю форму, опасность исходящих от него рецидивов ядерного распространения будет латентно сохраняться при любых возможных международных договоренностях по этому вопросу — просто в силу природы тоталитарной политической системы и уже имеющегося научно' технического потенциала КНДР. Но попытка решить этот воп' рос силовым путем может привести к еще более губительным последствиям, в том числе и с вовлечением ядерного оружия и других видов ОМУ. В случае падения существующего режима в результате военной интервенции велика вероятность того, что большая часть искренних сторонников «чучхейского» национализма начнет вооруженную борьбу «с оккупантами и компрадорами». Этим оппозиционным силам будет нечего терять: южнокорейская общественность вряд ли удовлетворится освобождением от ответственности за прошлые преступления деятелей кровавого режима и даже их потомков. Не вызывает сомнения, что планы подобного сопротивления, в том числе партизанской войны, в КНДР разработаны и соответствующие базы уже имеются. В современных условиях нельзя исключить, что на подобных объектах сохранится ЯО, ядерные материалы и другие средства Глава 1. Северная Корея — опыт ядерного распространения 30 ОМУ. При реализации такого сценария новые власти столкнутся не просто с диверсионной деятельностью по типу происходящего в Ираке, а с крупномасштабной гражданской войной с возможностью применения ядерного и других видов оружия массового уничтожения, причем не только в пределах Корейского полуострова, но и на территории Японии и даже США.

Уроки Ирака, где на смену тоталитарному репрессивному режиму пришел хаос терроризма и гражданской войны, необходимо в еще большей мере учитывать применительно к КНДР. Поэтому наиболее рациональным, хотя долгим и трудным путем достижения цели ликвидации ЯО и ядерных программ КНДР представляется возвращение к модернизированной по' литике «вовлечения» (engagement). Пхеньян при Ким Чен Ире время от времени проявляет склонность к таким отношениям. Напомним хотя бы о попытках с 2002 г. допустить какие-то рыночные регуляторы хозяйства и о «мирном дипломатическом наступлении» Пхеньяна начиная с 2000 г. (оно было пре' рвано «на взлете» американскими обвинениями в нарушении Рамочного соглашения в 2002 г.). За короткий срок произошли серьезный перелом в отношениях с Югом (саммит в Пхеньяне в июне 2000 г.), нормализация отношений с КНР (визит Ким Чен Ира в мае 2000 г.), Россией (визит В. Путина в июле 2000 г.), установление дипломатических отношений с рядом стран Западной Европы и Европейского союза в целом, прорыв в отношениях с Японией (визит премьера Д. Коидзуми в сентябре 2002 г.). После успеха шестисторонних переговоров в Пекине вновь открылась перспектива проведения межкорейского саммита. Детальное рассмотрение путей решения данной проблемы не является предметом настоящей главы. Авторы в целом согласны со звучавшими в публикациях Московского Центра Карнеги предложениями расширить мандат шестисторонних переговоров, ориентируя их, во-первых, на создание нового международно- правового режима поддержания мира в Корее, гарантами которого должна стать, как минимум, «четверка» (США, Россия, КНР, Япония), и, во-вторых, на позитивную трансформацию северокорейского режима.

Переговоры по обмену гарантий безопасности КНДР на поэтапный отказ от ядерной программы, ядерных материалов и ядерного оружия резонно при этом отделить от вопроса предоставления КНДР экономической помощи (за исключением энергетической), которая должна быть нацелена на системные экономические преобразования в стране 18. Пока Уроки для режима и политики нераспространения 31 что этот процесс будет развиваться в рамках рабочих групп шестисторонних переговоров. В заключение, обращаясь к целям данного проекта, на базе рассмотренного северокорейского ядерного опыта можно выделить следующие уроки и предложения.

Недальновидно преуменьшать потенциал создания ядерного оружия даже очень бедными и экономически слаборазвиты' ми странами при наличии у них политической воли и способности мобилизации ресурсов. Не следует преувеличивать возможность утверждения режима нераспространения путем экономического и военно-политического давления извне. Решение вопроса применением силы способно сокрушить режим, но последствия коллапса могут оказаться еще хуже, чем диктатура, особенно при наличии в стране ядерного оружия и расщепляющихся материалов.

Ни в коем случае нельзя смешивать политику смены режима и политику противодействия ядерному распространению, хотя природа политического режима, несомненно, зачастую усугубляет опасность ядерного распространения. Угроза выживанию режима может усиливать его тягу к ЯО как последнему средству самосохранения. Политику нераспространения следует строить на противоположном принципе: угроза выживанию режима должна ассоциироваться именно со стремлением к обретению ЯО, а не наоборот — обретение ядерного оружия выглядеть как гарантия от такой угрозы.

Проявление умеренности и уступок со стороны «пороговых стран» должны всячески поощряться экономическими и политическими стимулами, на ужесточение их политики следует отвечать усилением давления. В частности, нарушения ДНЯО (или угроза выхода из него), нарушения соглашений о гарантиях МАГАТЭ или противодействие его деятельности должны незамедлительно повлечь гораздо больший политический и экономический ущерб, чем выгоды от такой линии. 􀁺 Исключительную важность для реализации названных принципов имеет единство великих держав, всех членов Совета Безопасности ООН, всех добросовестных участников ДНЯО. Все ядерные державы, прежде всего члены ДНЯО, должны принять безусловное обязательство о неприменении ядерного оружия первыми и о его неприменении вообще против не' ядерных стран — членов Договора.

Частные геополитические, военно-стратегические и военно-технические интересы ядерных держав не должны ставиться выше целей нераспространения ядерного оружия и выполнения обязательств по ст. VI ДНЯО. Линия США на отказ от Договора по ПРО, Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), Договора о запрещении производства расщепляющих материалов в военных целях (ДЗПРМ), от дальнейших полновесных соглашений по сокращению ядерных вооружений оказалась крайне деструктивной для усилий по свертыванию военной ядерной про' граммы КНДР и удержанию ее в рамках ДНЯО. Особенно негативный эффект имел провал обзорной конференции по Договору 2005 г. 􀁺 Корейский опыт показывает, что контроль над ядерными про' граммами для членов ДНЯО нуждается в существенном ужесточении. В частности, не подлежащим обсуждению должно стать подписание и соблюдение условий Дополнительного протокола 1997 г. Необходимо обеспечить скрупулезный ре' жим проверок на ранних стадиях становления национальных программ развития мирного атома. Отказ какого-либо государства от Дополнительного протокола должен рассматриваться с точки зрения «презумпции вины» и считаться достаточным основанием для применения к нему санкций. 􀁺 Это, естественно, предполагает присоединение к Дополнительному протоколу всех ядерных держав, причем не только в части их международного сотрудничества, но и в объеме всей их мирной ядерной деятельности.__