Пехотинец
Вдыхая пожарищ копоть,
Гнев проносил в боях,
Лежал, замерзая в окопах,
Чтоб люди жили в домах
Полз под раскаты орудий
К дотам чужим во мгле,
Чтоб снова ходили люди
В полный рост по земле.
ДОРОШИН ПАВЕЛ АЛЕКСЕЕВИЧ
(1913 – 1977)
В октябре 1941 года Павел Дорошин ушёл на фронт. Служил в сапёрных войсках, продолжал писать стихи, которые печатались в «боевых листках».
Уходя на фронт
Дочери Светлане
Если я погибну в бою,
Не оплакивай смерть мою,
Потому что в смерти бойца
Есть бессмертье и нет конца.
Верь – врагу отомстят за всё:
И за прерванный детский сон,
И за детства потоптанный сад,
И за слёзы твои отомстят.
Ты тогда, начиная жить,
Новой жизнью умей дорожить.
И, смахнувши слезу с лица,
Не оплакивай смерть отца.
Сердце
Нёс пехотинец полковое знамя,
Святыню нашу, сквозь огонь и дым.
И нам казалось: правды нашей пламя
Пылало солнцем огненным над ним.
Священна сладость первых битв суровых!
Металась в страхе смерть по сторонам.
Он падал окровавленный и снова
Вставал и шёл, путь освещая нам.
Над ним в смятенье вороны кружили,
А воин шёл, сметая смерть с пути.
Был дерзок он. Тогда враги решили
Живое сердце вырвать из груди.
И знаменосца окружили танки,
Но пехотинец словно в землю врос…
Должно быть, в сказке легендарный Данко
Так окровавленное сердце нёс.
Чтобы сын не воевал
Всё стерплю: и ночи на снегу,
И палящий горн жары степной,
Тишину перед атакой, гул,
Долгую разлуку, друг, с тобой;
В хатах недовиденные сны,
Стон в бреду, когда в приход весны
Раненый свалился наповал;
Всё стерплю: и горький вкус волны,
И огня последний страшный вал,
Чтоб, рождённый в первый день войны,
Сын мой никогда не воевал.
Двое
Душегубка остановилась за поворотом.
Немцы работали, спеша.
Сваливали трупы. Но кто-то
Ещё дышал.
Женщина в вырытой бомбой воронке
Так и лежала – лицом в полумрак:
Одна рука прижимала к груди ребёнка,
Другая сжата в кулак.
Двое лежали неразрывно, вместе.
Мёртвые, они взывали о мести.
***
Сейчас бы подснежникам цвести
И жаворонкам звенеть,
Да песней бы хоровод вести,
Но только этого нет.
Пока ещё степь, чернея, молчит,
В проталинах – пушек след.
Танки со свастикой – как грачи,
Цветам заслонили свет.
Стекает вода по кривым крестам,
Их пули настигли, прожгли.
Сейчас мы атакой по этим местам
В грязи по колено прошли.
И боя тут уже не вести –
Нам надо вперёд поспеть.
Значит, подснежникам цвести,
И жаворонкам петь!
ЖУРАВЛЁВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ
(1914 – 1996)
В самом начале войны ушёл на фронт добровольцем, пройдя путь от Москвы до Берлина и Праги
Мать
В который раз сегодня опять
Приснилась мне умершая мать.
Она вошла в мой снежный окоп,
Она мне ладонь положила на лоб
И глазами, полными теплоты,
Тихо спросила:
– Сын, это ты?
– Да, моя родная, да, моя мать!
Разве меня уже не узнать?
Разве я уже не такой –
Неугомонный и молодой?..
И мать посмотрела в мои глаза
(В них не одна запеклась слеза),
И мать поглядела на мой висок
(На нём не один седой волосок),
Погладила лоб морщинистый мой
И покачала родной головой.
Потом заглянула в сердце ко мне,
Которое билось в крови и в огне,
Которое в битву меня вело,
Которое к отмщенью звало…
И мать сказала:
– Да, ты всё такой –
Неугомонный и молодой!
***
Боюсь не смертного удела,
Не пустоты небытия –
Боюсь я умереть, не сделав
Того, что мог бы сделать я.
Законы бытия капризны:
Война… Глядишь – тебя и нет…
И всё ж в истории Отчизны
Хочу, чтоб мой остался след.
Хочу, чтоб мысль моя живая
Не умирала никогда,
И, чтоб потомок, вспоминая
Кровопролитные года,
Среди героев именитых –
Людей из стали и огня –
Среди сограждан знаменитых
По имени б назвал меня.