ВНАЧАЛЕ — ЖАЖДА
Ошо,
Ты говорил, что любовь между двумя людьми может длиться долго, но к любви между мужем и женой это не относится. А вчера ты сказал, что любовь Рамы и Ситы была столь совершенной, что всю жизнь они прожили душа в душу. Бывает ли такое или это лишь исключение, подтверждающее правило? А если бывает, то как это происходит, от чего зависит? И второй вопрос: Ты провел посвящение людей, работающих на рынке. Среди них есть много супружеских пар и влюбленных. Как им совместить любовные отношения и обычную мирскую жизнь со стремлением к духовному поиску и медитации? Пожалуйста, помоги нам в этом разобраться.
У Рамы и Ситы были любовные отношения, а не отношения мужа и жены. Брак бывает двух видов. Первый — это брак, который устраивают родители[9]. Здесь идут в ход и гадания хиромантов, и расчеты астрологов. Такой брак поддерживают семья и общество. Будущих мужа и жену никто ни о чем не спрашивает. Это называется «брак по договоренности». Такой брак очень надежен и предсказуем, ведь когда старшие принимают решение, в расчет принимается все, им на помощь приходит весь их жизненный опыт. В жизни они уже много чего повидали и поняли; свое решение они принимают исходя из этого. С возрастом люди становятся рассудительными и практичными. Обдумывая подобные решения, они пускают в ход всю свою рассудительность и расчетливость. В жизни им доводилось видеть всякое — то, с чем молодежь, просто в силу своего возраста, еще не сталкивалась. Они видели, как быстро одно чувство приходит на смену другому; они знают, что, стоит твоему настроению измениться, а вашим пылким романтическим отношениям сойти на нет, и решения, принятые под влиянием сильных эмоций, тут же забываются. Они знают, что мечтами и грезами человек долго жить не может, рано или поздно они рушатся.
Любовное увлечение — это наваждение, в котором предмет своей страсти мы воспринимаем как божество. Но психологически мы устроены так, что эта иллюзия недолговечна. Другой человек становится для нас богом, но лишь на мгновение; затем видение рассеивается — и мы остаемся в непроглядной тьме. Отношения, построенные на восприятии другого как божества, распадаются.
На Западе много разводов. Это потому, что браки там устраивает не общество; напротив, молодые люди все решают сами. Из каждой сотни браков, заключенных в этом году, в следующем распадется двадцать пять. Остальные семьдесят пять пар сохранят свои брачные отношения скорее от безысходности. Они будут создавать видимость семейной жизни, так как у них есть на то свои причины, к любви отношения не имеющие. Уже есть дети, есть работа, а еще — страх одиночества. Развестись сложно, развод ударит по их статусу. Вот почему эти люди продолжают держаться друг за друга.
Таким образом, именно браки, устроенные обществом, оказываются самыми прочными. Это первое. Причина устойчивости подобных браков заключается в том, что никаких вспышек страсти в них не бывает, а есть только размеренное существование, в котором все поступки хорошо взвешены и рассудительность преобладает над чувствами. Когда решает общество, решение принимается головой, а не сердцем. На сердце положиться нельзя, ведь сейчас оно говорит «да», а через секунду скажет «нет». Постоянство свойственно лишь сердцу тех, кто достиг просветления.
Разум обладает логикой и математической расчетливостью, у него есть постоянство, доступное каждому. Вот почему интеллект можно развивать; для этого и существуют разные школы, университеты, экзамены. А вот для сердца никаких школ, университетов и экзаменов не создано. Сердце натренировать нельзя.
Сердце — как ртуть; за него не ухватишься, его не поймаешь, на это способен только просветленный, тог, кто растворен. Просветления достигают те, чье «я» полностью исчезло. Любовь, которая возникает в сердце, пребывающем в состоянии пробужденности, — вечна, ей нет конца.
Но такая любовь случается лишь однажды. Она происходит между Рамами и Ситами. На такой любви нельзя выстроить общественные отношения. Если же мы попытаемся сделать такую любовь основой общества, беды и страдания постигнут еще большее число людей.
Вот поэтому и существует брак, который организует общество, — чтобы устроить подобный брак, в ход идут жизненный опыт, трезвый расчет и отработанные схемы. При таком подходе брак более долговечен. Правда, никто ни в какие заоблачные высоты не поднимается, так хоть ноги крепко стоят на земле. Блаженство не обрушится на тебя проливным дождем, и все же, чередуясь с невзгодами, жиденькой струйкой будет сочиться счастье. Девяносто девять процентов тех, кто мечтает о ливнях блаженства, теряется в пустыне страданий. Но те, кто готов примириться с жиденькой струйкой счастья и невзгод, никогда не достигают вершин блаженства. Правда, и в пустыне страданий они не пропадают. Им как-то удается договориться с жизнью.
Счастье и горести превращаются в колеса, благодаря которым катится телега их существования. То, что мы называем жизнью, — это та самая телега, и тащится она на колесах маленьких радостей и печалей.
Брак, устроенный родителями, будет долгим и прочным. Ни большого счастья, ни больших огорчений супруги в таком браке не испытают. Поскольку заключался такой брак не по любви, он не распадется лишь потому, что любовь ушла. Любви в этом браке не было, поэтому вопрос о том, есть любовь или она уже угасла, попросту не возникает. Это социальный институт, основанный на тысячелетнем опыте, который не дает сердцу ни малейшего шанса; все решается одним рассудком.
Брак — это решение, которое принимается умом.
Любовь же — нечто совершенно иное. Ни малейшего отношения к рассудку она не имеет; она никоим образом не связана с мыслью. Любовь, как и медитация, — это состояние, когда мысли отсутствуют. При помощи ума нельзя достичь состояния медитации, то же относится и к любви. В сущности, медитация и любовь — это два названия почти одного и того же переживания. Когда медитация случается через общение с другим человеком, мы называем это любовью; а когда любовь происходит в человеке без какого-либо контакта с окружающими, мы называем это медитацией.
Любовь и медитация — две стороны одной медали.
Медитация и любовь — названия одной и той же двери, на которую смотрят с двух сторон. Если смотреть снаружи, то это дверь под названием любовь. Если смотреть изнутри, она называется медитацией. Это похоже на дверь, на которой с одной стороны написано «Вход», а с другой — «Выход»; одна дверь служит для разных целей. Так что, подойдя к двери снаружи, ты прочтешь на ней «Любовь»; подойдя изнутри, увидишь надпись «Медитация».
Когда ты пребываешь в одиночестве, медитация наполняется любовью, а любовь — это искусство погружения в медитацию вместе с другим человеком. В любом случае, туда попадают крайне редко, ведь медитирующих встретишь нечасто — впрочем, как и любящих. Не медитирующие писали законы, по которым живет общество, эти законы составляли не влюбленные. По сути дела, и медитирующий, и влюбленный в глазах обычного обывателя — это ненормальные, слепые глупцы, которые ничего не смыслят в жизни. А зрячим считается тот, кто обладает разумом; ум думает, что глаза есть только у него. Он и представления не имеет о том, что сердце тоже способно видеть, но, даже если уму об этом сообщить, он просто не поверит, ибо сердце живет тем, что происходит сейчас.
Сердце — это стихийный поток, оно не оставляет себе памяти о событиях, случившихся вчера или на днях. Ум фиксирует все, что происходило в прошлом, и любое решение, которое он принимает в эту минуту, основано на прошлых событиях. Решая, какие действия предпринять сегодня, ум обращается к своим записям, накопленным за всю предыдущую жизнь. Сердце не скопило таких богатств; оно невесомо, его не тяготит прошлое, память о нем. Поэтому любое решение, которое идет от сердца, рождается спонтанно, в эту самую секунду. Сердце ничего не обдумывает, оно не обращается к прошлому, не ищет совета у жизненного опыта, оно не копается в памяти. Его отклик свеж и нов, он рождается прямо сейчас. Сердце — чистое, как утренняя роса.
Ум всегда ветхий, а сердце всегда свежо, как новый побег, появившийся на дереве весной. Ум всегда старый и дряхлый — это просто хлам, обломки прошлого. Сердце всегда здесь и сейчас. Так что в глазах ума, сердце — сумасшедшее и слепое.
Влюбленных и медитирующих встретишь нечасто, и это закономерно. Мы соглашаемся с тем, что человек медитирующий — явление редкостное, но менее склонны признать, что и влюбленных на свете не так уж много: нам кажется, будто все мы влюблены. Но я говорю вам, что это иллюзия. Влюбленных так же мало, как и людей, способных на медитацию, ведь любовь тоже относится к медитативным переживаниям. Как людей, способных на медитацию, можно сосчитать на пальцах — это Будда, Махавира, Кришна, Иисус, — так и влюбленных раз-два и обчелся: Сита, Мира и Радха.
Ты ошибочно считал любовью секс, но это не любовь; и сексуальный акт, которому ты придаешь такое огромное значение, сам по себе вообще ничего не значит. Это просто природный инстинкт, влечение, заложенное в тебя природой, которая позаботилась о том, чтобы ты стал хорошей машиной для производства себе подобных. Семена всходят, затем из них вырастают деревья, те снова дают семена. Птицы распевают свои брачные песни, привлекают самок, спариваются, самки откладывают яйца, из них появляются птенцы. Все то же самое делаешь и ты! В этом смысле ты ничем не отличаешься от птиц, рыб и деревьев; в твоем сексуальном поведении нет никаких отличий.
Секс — это природное явление.
Любовь — не природна, она не от мира сего.
Любовь — это явление сверхъестественное, она выходит далеко за рамки природного феномена. Пожалуйста, постарайся это воспринять, а затем попробуй осознать.
Любовь Рамы и Ситы — это именно любовь, а не брак. Если ты не читал «Рамаяну» Вальмики[10]— поэму о Раме, то обязательно прочти. Тулси и многие другие уже после Вальмики написали свои варианты «Рамаяны», но чистота «Рамаяны» Вальмики в них уже утрачена. Вариант Вальмики безупречен, поскольку автора не заботили мораль и религия. Вальмики рассказывает «Рамаяну» в духе самого Рамы. А вот Тулси слишком озабочен сохранением имиджа Рамы, потому все, что, по мнению автора, вредит нравственному облику Рамы, в повествовании опущено. Тулси убрал из «Рамаяны» каждую подробность, даже мельчайшую, которая могла бы запятнать светлый образ Рамы. Тулси — идеалист, Вальмики — реалист. Многое из того, о чем рассказывает Вальмики, вызовет у тебя недоумение, так как целый ряд событий, происходящих с Рамой и Ситой, твое воображение просто откажется воспринять.
Рама приходит в город, где живет Сита, и, гуляя по саду, вдруг видит ее. Он тут же влюбляется. Для нас это просто немыслимо. Так может вести себя какой-нибудь бродяга: увидел девушку — и тут же в нее влюбился. Но разве такое поведение приличествует самому Раме ? Но так оно и было! Любовь случилась с Рамой еще до свадьбы. Женить-6а произошла позднее и была дополнением к любви. Сита тоже влюбилась сразу, как только увидела этого молодого человека. Их сердца встретились еще до того, как они поженились. Самая главная встреча уже произошла до того, как общество сыграло свою роль формального свидетеля. Я полагаю, что если бы Сите после всего случившегося между нею и Рамой пришлось выйти замуж за другого мужчину, то это была бы лишь видимость брака. Любой другой брак был бы лишен чистоты и невинности встречи этих двух сердец. Это была бы обыкновенная деловая операция, что-то на уровне союза двух тел.
Вот почему, даже если бы Раване удалось жениться на Сите, он не смог бы завладеть ею; это событие уже произошло, она уже отдала себя. Точно так же, если бы Рама женился на другой женщине, он бы упустил мелодию, звучащую при встрече двух сердец; все стихийное, нежданное ни в каком другом браке состояться не смогло бы.
С этой точки зрения Раму и Ситу никогда не изучали, поскольку любовь — это тема, которую не исследуют, — такого мы предпочитаем избегать. Любовь, вспыхнувшая между Рамой и Ситой, — это самое первое, что между ними случилось, и все, что происходило между ними впоследствии, следует рассматривать именно в этом свете. Если же мы проигнорируем тот факт, что вначале — и прежде всего — Рама и Сита полюбили друг друга, тогда в истории их жизни появится много совершенно непонятных и бессмысленных мест и разобраться во всем этом будет очень сложно.
Пришел ко мне один ученый, приверженец Кришны и противник Рамы. Эти ученые все такие: если он приверженец Кришны, то обязательно будет против Рамы, если же он поклоняется Раме, то будет выступать против Кришны. Ученые всегда за одних и против других. У них нет сердца, способного понять, иначе они бы увидели, что Рама и Кришна — одно и то же.
Этот ученый мне говорит: «В жизнеописании Рамы меня все устраивает, за исключением той истории, когда он прогнал Ситу в джунгли, наслушавшись сплетен, которые распустил какой-то жалкий мойщик. Слухи и пересуды заставили Раму прогнать свою беременную жену из дому. Рама повел себя весьма недостойно — этот поступок показывает, что его любовь угасла. Может быть, в мирских делах он проявлял себя как настоящий царь и мудрый правитель, но любящим назвать его никак нельзя, что же это за любовь?»
Не думаю, что ученый понял мой ответ, когда я сказал ему: «Как по мне, это одно из редких проявлений любви. Только любящий может так поступить». Ученому было сложно уловить смысл моих слов.
Вот как я это вижу. Рама мог отослать Ситу в джунгли только по одной причине: любовь между ними была столь глубока, что Раме и в голову не приходило подумать, будто Сита может усомниться в его любви к ней. Их любовь столь уникальна, что Сита могла принять все, что бы ни случилось, при этом она ни разу не подумала, что Рама причинит ей зло. Все вокруг, но только не Сита, сомневаются в том, насколько правильно повел себя Рама. Даже ее сыновья, Лав и Куш, терзались этим вопросом; Лакшмана тоже его задавал, а Сита — нет. Каждый, кто читает «Рамаяну», недоумевает: «Почему? В чем причина?» Только Сита никаких вопросов не задавала. Она принимает происходящее.
Любить — значит принимать человека всецело, таким, какой он есть. Тогда, как бы этот человек с тобой ни поступил, в его поступке не может быть ничего дурного. Такова природа любви: пусть хоть целый свет считает твои промахи и ошибки, любовь не видит в тебе ни малейшего изъяна. Любящий уже отпустил свое «я».
Рама может прогнать Ситу в джунгли, ведь он не ее изгоняет, он уходит туда сам. Между ними не осталось ни малейшего различия. Когда доставляешь неприятности другому, то начинаешь об этом думать, размышлять; но если ввергаешь в неприятности самого себя, задумываться об этом ты не станешь. Для Рамы Сита была частью его самого, поэтому у него и мысли не было, что, изгнав ее, он совершает что-то неподобающее. Сита уходит в джунгли точно так же, как ушел однажды Рама, которому повелел это сделать отец. Там, где есть любовь, никаких вопросов не возникает, там есть только полное приятие.
Случившееся между Рамой и Ситой — не что иное, как высшее проявление любви. То, что они муж и жена, — вторично, не более чем общественная формальность, уступка обществу. Никакого значения это не имеет. Сите никогда не придет в голову мысль о других мужчинах, а Рама никогда не станет думать о других женщинах. Мысли о других мужчинах и женщинах появляются только там, где любви нет. Другие привлекают нас, когда любовь отсутствует, когда мы неудовлетворены.
Любовь — это не-дуальность, когда не возникает ни единой мысли об интересе к другому. В тот день, когда ты кого-то полюбишь, все женщины или все мужчины воплотятся для тебя в твоем возлюбленном. Эта женщина — пракриты, вся женская энергия Вселенной; этот мужчина — пуруш , вся мужская энергия Вселенной, и целый мир для тебя исчезает. Вот почему все так жаждут любви. И пока ты не найдешь такую любовь, удовлетворения тебе не испытать — не важно, сколько партнеров ты уже сменил или еще сменишь.
На Западе люди очень торопятся, потому они меняют партнеров снова и снова, по многу раз за одну жизнь. Здесь, на Востоке, люди не столь нетерпеливы, они сменяют партнеров в разных жизнях. Но в основе своей подход везде одинаков. Здесь, в Индии, мы знаем, что путь наш долог, мы путешествуем из жизни в жизнь, и торопиться незачем. Одна жизнь — одна жена; другая жизнь — другая жена, другой муж. В такой смене партнеров есть свои удобства.
Поскольку христианство приучило западный мир к мысли о том, что жизнь — лишь одна, жители Запада, в отличие от нас, не могут себе позволить подобную роскошь. Все, что ты растягиваешь на множество жизней, они вынуждены втискивать всего в одну. Вот и получается, что, поскольку времени у них совсем немного, приходится поторапливаться. У тебя времени предостаточно, вот ты и не торопишься, но, в сущности, разницы между вами никакой нет.
При взгляде на красивую женщину ты на секунду забываешь о своей жене — она просто исчезает. Твой ум на миг закипает, тебя переполняет желание, ты жаждешь насладиться этой женщиной. Ты, наверное, попытаешься истребить это желание, станешь повторять «Рама, Рама...», или отведешь глаза, или, стараясь не оборачиваться, поспешишь на работу. Но все это ничего не даст. Желание никуда не денется, оно останется в тебе до тех пор, пока в твоей жизни не случится любовь.
Существует только два пути. Или должна случиться любовь, или должна случиться медитация.
Люди бывают двух типов. Один — женский тип, к ним вначале приходит любовь, за ней следует медитация; с мужским типом первой случается медитация, а затем приходит любовь. Это две возможности. Пусть случится одна из них, и за ней обязательно последует другая. Это неизбежно. Как только сделан первый шаг, второй просто должен произойти.
Так что, если ты собираешься посвятить свою жизнь поискам Божественного, разберись, каким путем ты следуешь. Нет смысла пытаться медитировать, если твоя энергия в любви, а медитация не интересует тебя. Тогда тебе лучше будет сделать вот что: попытайся окунуться в любовь, и совершенно не важно, куда ты свою любовь направишь — на жену, детей, корову или даже дерево. Не имеет значения, на кого направлена твоя любовь; суть не в этом, а в самом процессе, в любви. Она может случиться, даже если ты будешь любить камень.
Так что не думай, что те каменные изваяния, которые ты видишь повсюду, лишь бессмысленные истуканы; много раз любовь случалась и рядом с ними: верующий через любовь к этим камням обретал истину. Главное не в камне — во внешнем, а во внутреннем — в сердце. Если ты непредвзято посмотришь на верующего и его отношения с каменной статуей, если понаблюдаешь, как он себя с ней ведет, ты увидишь, что так ты не ведешь себя даже с живыми людьми. Его вовлеченность, его забота о каменной статуе стоят того, чтобы за ними понаблюдать. На рассвете он будит свою статую, свое возлюбленное божество, он звонит в колокольчик, висящий у двери, и приговаривает: «Просыпайся, Кришна! Уже светает». Если не понимать, что лежит за этим весьма странным поведением, можно просто посмеяться над таким верующим, который омывает лицо, чистит зубы своего любимого божества, поднимает и переодевает его, ухаживает за ним с тем обожанием, с которым мать заботится о ребенке или женщина о возлюбленном. И он полностью поглощен своим занятием. В минуты любовного смирения исчезает весь мир, каменное изваяние становится для верующего всей Вселенной. Верующий ест, лишь когда приготовлена и поднесена еда для его любимого божества. В полуденную жару он прикроет двери, а ночью, когда его любимое божество устанет, он уложит его и укроет сеткой от комаров.
Проанализировав такое поведение, мы придем к выводу, что это разновидность умопомешательства. А если спросить мнение психиатра, то он поставит следующий диагноз: действия этого человека — патологический случай и извращение. Он вынужден будет поставить такой диагноз, поскольку психология вообще ничего не смыслит в том, что такое любящее сердце, сердце, полное любви.
Объект любви нематериален; тот, кого любят, — лишь повод. Истинная цель в другом: благодаря возлюбленному начнет изливаться тот поток любви, который до сих пор был заблокирован в сердце любящего, может вновь забить тот фонтан, что так долго был перекрыт, — все перекрывавшие поток каменные глыбы могут быть убраны. Возлюбленный выступает в роли орудия, через которое путь расчищается от глыб. Фонтан любви бьет внутри человека, и как только он забьет, ты ясно осознаешь, что от возлюбленного его биение никак не зависит; это твоя собственная природа, именно ты перекрывал поток того фонтана, ты завалил его каменными глыбами. Возлюбленный был лишь подмогой; камни убраны, и теперь фонтан любви бьет без всяких препятствий.
Если твой путь — путь любви, тогда ты должен быть готов к безумию. Тогда вопрос уже не в том, на кого направлена любовь; подойдут и изображение Кришны, и образ Иисуса, сгодится даже кусок необработанного камня.
Человек пришел к факиру и сказал ему: «Я хочу найти Бога».
Факир ответил: «Это очень сложно. Чтобы отыскать Бога, тебе придется сделать огромный прыжок; так что для начала потренируйся совершать маленькие».
Ищущий спросил: «А как мне сделать маленький прыжок?»
«Полюби кого-нибудь, —ответил факир. —Потренируйся в этом маленьком прыжке, и в конце концов ты сможешь совершить самый главный прыжок, ведущий к Богу, туда, где ты полностью растворишься в бесконечной пустоте и от тебя не останется и следа. Если тебя станут разыскивать, то не найдут даже пепла. Это и есть последний прыжок, но прежде чем ты будешь способен на него, тебе придется немного подождать. Он потребует от тебя большой смелости, поэтому начни с коротких прыжков».
Ищущий воскликнул: «Но я никого не люблю! До сих пор я только о том и думал, как бы избавиться от жены и детей, чтобы серьезно заняться поисками Бога. Казалось бы, мелочь — посмотреть на кого-то взглядом, полным любви; но я всегда старался этого избегать, так как боялся, что любовь сделает меня зависимым».
Конечно, любовь становится зависимостью — если внутри тебя царит эго, тогда любовь превращается в зависимость. Но если эго нет, кому впадать в зависимость? Любовь становится нашей зависимостью, потому что внутри обитает тот, кого можно сделать зависимым. И когда любовь начинает со всех сторон расставлять свои сети, внутри у нас рождается беспокойство. По существу, пока есть «я», любви быть не может. Все, что мы называем любовью, — это только желание, влечение, страсть и привязанность. Пока есть эго, они сковывают человека.
Мы называем страсть животной — пашвик. Ты, наверное, не знаешь значения этого слова. Оно происходит от слова «пашу», означающего «то, что связано»; паш — это веревка для связывания, а пашвик значит «быть связанным». Слово «пашу» не относится исключительно к животным, оно означает любого, кто связан. А связанным может быть только тот, кто связан внутри себя. Любящие не могут связывать или быть связанными; поэтому те, кто познал любовь, называют ее окончательным освобождением. Они говорят, что любовь освобождает, ведь в любви ты растворяешься. Крго тогда связывать? Даже если веревки никуда не исчезли, они просто повиснут в пустоте. Кого связывать? А если ты попытаешься перевязать пустоту,
закончится все тем, что ты навяжешь узлов на самой веревке, ведь внутри никого не будет.
Тогда ищущий сказал факиру: «Я всегда жил в большом страхе перед любовью, я всегда ее избегал, ведь любовь — это зависимость. И чему ты теперь меня учишь? Любить? Да я никогда и никого не любил!»
Факир ответил: «Хорошо обдумай свои слова. Не бывает людей, которые никогда и никого не любили, и не важно, как сильно ты пытаешься этого избежать. Любовь свойственна нам от природы. Поэтому закрой глаза и попытайся вспомнить».
Ищущий надолго задумался и наконец произнес: «Ну ладно, если ты и вправду хочешь знать, я должен сознаться: у меня есть корова, к которой я испытываю некоторую привязанность».
«Этого достаточно, — сказал факир. — Та корова станет твоим первым уроком по прыжкам. Иди и люби свою корову всем сердцем. Пусть она завладеет всем твоим вниманием, пусть каждая клеточка твоего тела будет одержима ею. Будь коровой, когда встаешь, будь коровой, когда садишься, будь ею, когда разговариваешь и когда ходишь, — пусть все твое существо заполнится этой коровой!»
«Что за бред? Чему ты меня учишь? — воскликнул ищущий. — Что скажут люди? Это просто сумасшествие!»
«Да, — произнес факир, — любовь — это всегда сумасшествие. А Бог изливается в виде любви лишь на тех, кто готов стать безумным и экстатичным. Так что иди и попробуй сделать то, что я тебе сказал».
Говорят, что благодаря одной этой корове ищущий обрел истину. Ему больше не понадобилось возвращаться к
факиру и спрашивать, какой прыжок делать следующим. Вглядываясь в глаза своей коровы, окунаясь в них снова и снова, он узнал в них глаза Божественного. Безусловно, у коров именно такие глаза. Вот почему индусы прозвали корову матерью. Сложно отыскать глаза, такие же невинные, как у коровы.
Даже глаза человека не столь невинны. У коровы глаза чистые, как безоблачное небо. Попробуй как-нибудь постоять рядом с коровой, и пусть твое сердце будет исполнено любви; загляни ей в глаза, и ты сразу почувствуешь, как в ней рождается любовь. Ведь корову не связывают общественные ограничения, ее не учили быть нравственной, она ничего не делит на «мое» и «чужое»; она лишена расчетливого интеллекта, взвешивающего все «за» и «против». Корова — это чистая душа, и если в груди у тебя не камень вместо сердца, она тут же станет излучать в твою сторону волны любви.
Тебе будет интересно узнать, что сейчас проводятся масштабные исследования, посвященные эмоциональной жизни растений. Если ты полагаешь, что любовь коровы — это нечто из ряда вон выходящее, что тогда говорить о растениях? Ученые, занятые в этих экспериментах, утверждают, что стоит с любовью посмотреть на растение, и в ответ оно начнет излучать волны любви.
Один из этих ученых изобрел интересный прибор. Если его датчики подсоединить к растению, прибор начертит график создаваемых растением вибраций. Так электрокардиограмма фиксирует сердечный ритм. Тот ученый обнаружил, что, если рядом с растением стоит человек, испытывающий к нему любовь, если этот человек прикасается к нему, нежно его поглаживает и чувствует при этом радость, вибрации растения изменяются и, судя по графику, оно чувствует себя счастливым. Как только неподалеку появляется садовник с ножницами в руках, график тут же меняется. Он ведь даже не пустил свои ножницы в ход, он только подходит, но вибрации, излучаемые растением, уже другие. Когда садовник начинает обрезать растению ветви, изменения фиксируются не только в его вибрациях, но и у всех соседних растений, они тоже чувствуют его боль.
Но следующее открытие повергло ученого в еще большее изумление. Оказалось, что растения страдают не только когда обрезают ветви соседнему дереву, а на графике видно, какую боль они испытывают; более того — когда рядом зарезали курицу, растения тоже отреагировали болезненно. Ученый обнаружил, что все обстоит еще серьезнее. Если человек, обрезавший ветви или зарезавший курицу, подойдет к растениям на следующий день, вибрации растений отразят их страдания; они знают, что этот человек опасен. Вибрации, издаваемые растениями при приближении этого человека, будут показывать их беспокойство даже по прошествии нескольких месяцев.
А растения — гораздо менее развитая форма жизни, чем животные, так что можешь представить, какой любовью может одарить тебя корова! Загляни ей в глаза, затеряйся в их глубине, и она станет дверью, на которой снаружи написано «любовь», а изнутри — «медитация».
Если любовь — твой путь, если любовь — это твоя жажда, твой образ жизни, тогда люби хоть кого угодно. Но погружайся в любовь глубоко, окунайся в нее с головой; лишь тогда это будет трансформация. Если ты стремишься хоть как-то уберечь себя от полного погружения, ты никогда не достигнешь освобождения.
Если любовь ничем тебя не привлекает — а такие люди бывают, — тебе незачем впадать в уныние. Тогда твой путь — медитация, ты должен быть один и глубоко погрузиться в самого себя. Если ты не можешь окунуться в другого человека, тогда погружайся в себя. Есть только две возможности: ты растворяешься или в самом себе, или в другом.
Махавира растворяется в самом себе, потому он заявляет, что Бога нет. Медитирующему Бог не нужен, ведь потребность в другом у него отсутствует как таковая. А Бог — это тоже другой, нечто отличное от тебя. Поэтому Махавира утверждает, что Бог не нужен: «Anna со парамаппа» — душа есть Божественное. Он говорит, что скрытое внутри и есть душа; а эта душа и есть Божественное. Другого Бога нет.
Это не атеизм; таково видение медитирующего. Следующие путем любви приходят от таких заявлений в крайнее замешательство, ведь они полагают, что этот человек — атеист. Если бы эти слова Махавиры услышала Мира, мистик, следовавшая путем любви, они бы ей не понравились. И Сите они не пришлись бы по душе. Чай-танья Махарабху, тоже мистик, исповедовавший любовь, сказал бы: «О чем это Махавира толкует? Этот человек просто атеист!» Но Махавира не атеист; таков теизм медитирующего.
Но если Мира пустится в пляс, станет обливаться слезами экстаза и напевать: «Кришна — мой любимый, моя единственная любовь!», Махавира при виде всего этого воскликнет: «Что это за безумие? Что за привязанность? Ведь это же просто игра ума!» Махавира не смог бы назвать это религией, ведь об этом пути ему ничего не известно. Это религия того, кто любит, это теизм любящего. Теизм любящего медитирующему всегда будет казаться неистовым, безумным и непонятным. А любящий всегда будет считать теизм медитирующего атеизмом. Вот почему джайнов, буддистов и чарвака индуисты всегда считали атеистами.
Относить к атеистам чарвака — это одно, но ведь они и джайнов с буддистами записывают в ту же компанию. На то есть причина. И состоит она в том, что следующие путем любви даже представить себе не могут, как это ты можешь погрузиться сам в себя. Для любящего это все равно что поднять себя в воздух, потянув за собственные шнурки. Как ты будешь погружаться в себя? Следующий по пути любви убежден, что для такого погружения должно быть что-то еще и называется оно — Бог, именно в Него человек и может погрузиться по-настоящему. Но медитирующий скажет, что, пока есть другой, обязательно сохранится и какое-то напряжение. Беспокойство о другом, поклонение ему, мысли о нем — все это означает, что ум по-прежнему активен. Как ты сможешь погрузиться, если для тебя все еще существует другой? Само присутствие другого послужит препятствием к полному погружению; лишь когда другой исчезнет, ты сможешь по-настоящему, полностью погрузиться в свое собственное существо. И оба они правы; они говорят о двух сторонах одной и той же двери.
Между Рамой и Ситой случилась абсолютная любовь. Никакие учения больше не понадобились, делать уже было нечего; любовь одна достигает всего, чего можно было достичь. Эта любовь была столь совершенна, что индуисты поставили имя Ситы перед именем Рамы и назвали их одним именем — Ситарам. Ведь Рама все-таки мужчина, даже его любовь будет нести в себе небольшой оттенок медитации. А Сита женщина, в ее медитации будут присутствовать отзвуки любви. Так что следующие по пути любви сами изменили порядок имен, первым поставив имя Ситы.
Только индуисты сделали это — они объединили имена влюбленных в одно, поставив женское имя первым. Так получились имена Ситарам, Радхакришна. Это потому, что для индуиста все самые глубинные пласты жизни постигаются через дверь под названием «любовь». Медитирующие в индуизме тоже встречаются, но они не относятся к главному направлению в этой религии. Основной поток в индуистском течении — это поток любви. Так что, хотя Будда, Махавира и Патанджали тоже жили в Индии, они были в стороне от главного индийского течения; оно не могло их поглотить. Они не являются частью основного потока индийской традиции, они лишь случайные, небольшие ключи, бьющие в стороне от него. Тот, кто желает понять ход мыслей индуса, должен до конца разобраться в алхимии любви.
Случившееся между Рамой и Ситой может произойти между тобой и кем-то другим. Незачем тратить время на пустые размышления о том, где же тебе отыскать Раму или Ситу и когда эта знаменательная встреча состоится (если состоится вообще). Если ты рассуждаешь подобным образом, ход твоих мыслей будет изначально неверен. Истина в том, что, когда ты любишь, ты видишь в своей возлюбленной Ситу, ты находишь в своем любимом Раму. В конце концов, ни одного влюбленного не устроит возлюбленная, меньше чем Сита, ни одна женщина не станет любить кого-то, меньшего чем Рама.
У нас есть поговорка «Пати параматма » — «Муж — это Бог». Из нее мужья извлекли для себя немало выгод. Наверное, она причинила огромный вред: следуя этой поговорке, мужья эксплуатировали и притесняли своих жен, — но в ней есть доля истины. Когда ты любишь человека, он тотчас исчезает, а на его месте возникает Божественное. Любовь как резец, которым обрабатывают камень, понемногу обнажая спрятанный в нем образ. Управляющие тобой общественные нормы похожи на завесу, которую любовь убирает прочь; влюбленный поднимает шторы, и его взору предстает то вечное, что прячется внутри тебя. Мужчина ты или женщина — все это лишь твое внешнее проявление, формальность. Любящий отодвигает эту внешнюю форму, и в тебе проявляется Сита. Чтобы найти Ситу, тебе незачем отправляться в Айодхью, точно так же не нужно искать ее в прошлом. И сидеть в ожидании Рамы т- тоже пустое дело; если есть любовь, то кого бы ни осветили ее лучи, ты будешь видеть в нем Раму, в ней проявится Сита.
Каждый должен правильно определить природу своей жажды. Это самая трудная часть работы ищущего — разобраться в собственной жажде. Пусть любящий медитирует сколько ему будет угодно, все это будет бесполезно. И любые попытки медитирующего стать любящим также обречены на провал, ведь ему не избежать постоянного внутреннего конфликта. Нет смысла тащить Махавиру на распилу , праздник песен и танцев, так как он не сможет преодолеть свое внутреннее сопротивление. А если Чайтанье Махапрабху сказать, что он должен сесть под деревом бодхи и закрыть глаза, то все равно ни о чем, кроме барабанов и бубнов, думать он не сможет. Нет, дерево бодхи не для Чайтаньи.
Но я говорю тебе: никакого конфликта между ними нет. Это лишь вопрос личного пути каждого. Когда сознание достигает Божественного — это всегда новое, не случавшееся доселе переживание. Оно происходит в первый и последний раз. В том-то и состоит величие и великолепие бытия, что здесь не бывает никаких повторов. Высшее переживание сущего не может повториться, для этого нет ни путей, ни способов. Для каждого человека это переживание всегда уникально и ни с чем не сравнимо.
Вначале определи свое предназначение, разберись, что тебе интереснее, затем в соответствии с этим выбери свой путь — любви или медитации. Для начала поэкспериментируй с любовью. Если не сработает, тогда перейди к медитации. Или вначале займись медитацией, а если никаких результатов это не принесет, тогда попробуй любовь. А если ты чувствуешь, что не можешь определиться, с чего начать, или тебя одолевают сомнения, тогда начинай с любви. На этом пути не бывает неудач, ведь даже если ты потерпишь поражение на пути медитации, все, чему ты научишься за это время, пригодится тебе на пути любви. И обратное тоже верно: все, обретенное тобой в неудачных экспериментах на стезе любви, принесет тебе пользу, когда ты займешься медитациями.
У существования ничего не бывает напрасно. В процессе Творения у Бога ни один камешек не пропадает впустую, все камни используются. Даже камни, отложенные в сторону, используются при постройке дома. А порою бывает так, что именно отвергнутый камень становится краеугольным в фундаменте дома.
Ошо,
в одной из бесед ты упомянул индийского мудреца Дурвасу. Ты приводил его в качестве примера, как концентрация может легко перерасти в безумие. Но в твоей медитации Тратак основной упор делается именно на концентрации. Пожалуйста, объясни, в чем здесь разница.
Действительно, тратак в своем традиционном виде — это концентрация. Как я уже объяснял, путем концентрации генерируется энергия и обретаются сиддхи — сверхъестественные способности. Но то полное расслабление, которое мы стремимся развить, не наступает, встречи с бытием не происходит. Концентрация — это часть и продолжение твоего «я»; через нее ты не растворяешься, а укрепляешься. Ты не таешь, а становишься твердым, как лед. Твои силы растут, чего не скажешь о твоем блаженстве.
То, что я подразумеваю под тратаком, — это не концентрация, ты просто смотришь. Улови, в чем тут разница. Традиционный тратак означает концентрацию ума на одном объекте — это может быть солнце, статуя или точка. Ум должен быть сужен, чтобы он не бегал туда-сюда. Все мыслительные потоки начинают течь в одном направлении, ум удерживает их движение к одной точке,
О ~г л о
он концентрируется на одном объекте, без всякого распыления. Задача в том, чтобы сосредоточить ум в одной точке, зафиксировать его и возвращать обратно, когда он начнет отвлекаться.
Но если я и называю свою медитацию тратак, то это просто название. Под тратаком я подразумеваю следующее: ты становишься пустым внутри, чтобы ты смог просто посмотреть на меня и без всяких усилий сосредоточить на мне свой ум. Ты не предпринимаешь никаких внутренних усилий, чтобы смотреть, а просто становишься пустым и расслабленным, затем просто смотришь. Останови на мне свой немигающий взгляд, и я войду в тебя через твои глаза — тебе не нужно приходить ко мне. Глаза — это твоя дверь. Но если внутри ты слишком наполнен, тогда в тебе нет места. Если ты пустой внутри и твой трон не занят, тогда через дверь твоих пустых глаз я смогу войти в тебя.
В традиционном тратаке ищущий сосредоточивал свое сознание в одной точке, но в моем тратаке ищущий никуда не идет, он просто становится полым внутри, а его глаза распахнуты, чтобы мог войти я. Таково принципиальное отличие. Это состояние не имеет себе равных. Ведь когда ты просто смотришь, ты даже не пытаешься делать тратак, поскольку даже это действие испортит созерцание, волны мысли заполонят твой ум. Когда ты просто смотришь, твои глаза становятся пустыми, как небо. Когда ты не предпринимаешь никаких усилий, чтобы смотреть, а только смотришь, ты становишься спокойным и освобождаешься от внутреннего напряжения.
Временами, лежа на земле, просто смотри в небо. Не думай; и если на небе есть облака, не ищи в них никаких образов. Не угадывай в них лошадок и слоников, ни о чем не думай; просто смотри, словно твои глаза — просто линзы фотоаппарата, они видят, но не думают. Ты лежишь здесь, будто зеркало, готовый принять все, что случится.
Все, что происходит перед зеркалом, отражается в нем, но зеркало ни о чем не думает; оно не размышляет, черная туча на небе или белое облако, должно это облако быть таким или эдаким, почему оно вообще появилось и не к дождю ли все это. Нет, не думай! Просто глазей, смотри широко распахнутыми глазами. Через некоторое время ты почувствуешь, как это далекое небо вошло в тебя, что небо снаружи и небо внутри тебя слились воедино, превратившись в одно огромное небо. Тонкая стенка, разделявшая эти два неба, исчезла, и теперь никого внутри ты не обнаружишь. Ты даже не сможешь понять, где же это твое «внутри» и куда подевалось «снаружи». Где заканчивается внутреннее и начинается внешнее? Все границы исчезли. Ты тоже стал небом.
Мой тратак именно таков. Вот сижу здесь я — пустой, и сидите вы — полные до краев; как же может произойти встреча? Я здесь, я готов наполнить тебя, но твой горшок перевернут вверх дном. Я здесь, я готов войти в тебя через каждую твою клеточку, но ты не оставил ни единого отверстия; ты выстроил вокруг себя бетонную стену. Внутри себя ты рыдаешь и дрожишь — я слышу, какая тебя мучает жажда, я вижу, как тяжело тебе приходится. В основе своей твой поиск — настоящий, но ты упрятан за оградами, которые возвел вокруг себя. Твоя трудность в том, что свою тюрьму ты ошибочно принял за дом и думаешь, будто твои оковы — драгоценные браслеты. Ты стараешься уберечь их, боишься, что их могут у тебя украсть. Ты так занят их охраной, что возвел вокруг себя все возможные виды оборонительных сооружений. И что же в итоге? У тебя нет большего врага, чем ты сам.
И все же твоя боль — настоящая. Твои тревога и беспокойство неподдельны. Ты хочешь выбраться, у тебя есть и намерение, и желание, но вот чего ты не видишь — ты сам препятствуешь своему избавлению. Ты похож на человека, который хочет убежать, но сковывает свои ноги цепями так, словно он считает, что это сделает его ноги сильнее и позволит ему бежать быстрее. Ты совершаешь множество действий и поступков, направленных против тебя самого. Вот истинный источник страданий. Человек думает, что своими действиями он укрепляет собственное благополучие, но оказывается, что они приносят вред. И пока ты не осознаешь истинности этого, твоим страданиям не будет конца. Крайне важно понять, что только ты являешься творцом своих страданий — и никто другой. Только ты несешь за них ответственность. Ты сеешь семена своих страданий, полагая при этом, что сеешь семена счастья.
Семя покрыто оболочкой, внутри разглядеть ничего нельзя, ни счастья, ни страданий. Высаживая это семечко, ты представляешь, что оно даст ростки счастья, но годы спустя, когда появляются плоды страданий, ты удивляешься: «Кто причиняет мне все эти страдания?» Промежуток между высаживанием семян и созреванием плодов очень велик, и ты напрочь забываешь, что сам посеял эти семена. Ты не видишь, что плоды принесли тебе те самые семена, которые ты когда-то посеял, ведь и времени прошло немало, и плоды уж очень сильно отличаются от того, что ты ожидал. Ты думаешь, что посеянные тобой семена просто пропали — может, сгнили, может, им не подошла почва; а эти страдания — плоды тех семян, которые тебе подбросил кто-то другой.
Еще сто лет назад в Африке были племена, которые не догадывались о том, что рождение ребенка и половые сношения связаны между собой. Всего лишь столетие назад! Когда-то давно такое неведение было распространено повсеместно, и тому есть свое объяснение. Ребенок рождается только после девяти месяцев беременности. Промежуток между зачатием и рождением столь велик, что людям и вправду было сложно связать свои занятия сексом и рождение ребенка. Теперь мы об этом знаем, поэтому и не удивляемся. К тому же учти, что далеко не каждое половое сношение приводит к зачатию; это происходит, может, один раз из ста, и еще через девять месяцев рождается ребенок. Так что в этих африканских племенах причиной рождения ребенка считалось то, что поддается наблюдению. Это могли быть жертвы, принесенные богам, или иные виды богослужений, в другой раз это могло быть благословение, полученное у шамана, и так далее. Но им никогда не приходило в голову считать половые сношения причиной рождения ребенка.
В точности так же все человечество поступает и с более глубокими проблемами. Ты даже не задумываешься, что сам сеешь семена своих собственных страданий. Временной промежуток может быть гораздо больше, чем девять месяцев. А семена эти даже мельче, чем те, что сеются во время полового акта. Плоды же могут не созреть и за девять лет, и за девяносто, ведь высаживаешь ты не однолетнее растение. Некоторые из посеянных тобой семян печали прорастут довольно быстро, как только их польет дождик, и так же быстро они исчезнут. Но есть и другие, похожие на огромные кедры, растут они медленно, годами, пока их громадные кроны не закроют собою полнеба, а тебе и в голову не приходит, что это исполинское дерево могло вырасти из такого маленького зернышка.
Но это только твоих рук дело. Никто другой на твоем поле семян не сеял, никто и не может этого сделать. Это невозможно, так как никто другой не имеет доступа к твоему внутреннему пространству. Именно ты засеял это поле, ты полил его, ты поддерживаешь рост семян и собираешь урожай; ведь здесь никого больше нет, только ты — один-единственный.
Если ты полностью это осознаешь, в тебе родится ищущий. Твое видение станет ясным; ты перестанешь сеять ядовитые семена, а вместо этого примешься выпалывать сорняки, которые уже взошли. Теперь вся твоя энергия будет направлена на создание нектара, эликсира блаженства.
Ты не знаешь, что такое нектар, ты никогда его не пробовал. Так что ты стоишь перед серьезной проблемой, это будет по-настоящему трудно. Как ты можешь желать того, что тебе неведомо? Как ты сможешь собрать урожай, о котором ничего не знаешь, который не был частью твоего опыта? Как можно искать, стремиться, как можно жаждать того, с чем тебе никогда сталкиваться не доводилось? И где ты собираешься это искать?
Ты пережил и счастье, и горести, но ты никогда не испытывал блаженства. И как же начать этот поиск, ведущий к блаженству? Ты говоришь, что стремишься его достичь, но на самом деле это не так; то, что ты считаешь блаженством, это то же самое счастье, только чуть побольше. Ты представляешь себе блаженство как разновидность огромного счастья. Ты думаешь, что блаженство — это удовольствие наподобие того, которое ты испытываешь в сексуальном оргазме, только усиленное в тысячу раз. Но оно остается лишь увеличением, преумножением твоего счастья.
Встречаясь со своей возлюбленной, ты испытываешь огромное счастье, и ты полагаешь, что встреча с истиной принесет тебе такое же ощущение, только оно будет сильнее в бесконечное число раз. В твоем представлении разница здесь не в качестве, а в количестве. Для тебя обретение небесного царства — это бесконечно более насыщенная и огромная разновидность счастья, которое человек испытывает, завладев царством на Земле, — и опять-таки, разница здесь лишь в количестве.
Но я говорю тебе: разница вовсе не в количестве. Блаженство — это состояние, которое тебе совершенно неведомо. Нельзя взвесить блаженство на этих крохотных весах, предназначенных для взвешивания счастья; нельзя познать блаженство через измерение, в котором существует счастье. Но истина в том, что ты ищешь только счастья, хоть и называешь его блаженством. Вот и вся разница. Отсюда и эксперимент с моим тратаком-, он для того, чтобы дать тебе попробовать вкус блаженства.
Тратак используется здесь для глубокого погружения в сатсанг, пребывание рядом с мастером. Когда я прошу тебя стать безмолвным и пустым, просто смотреть на меня, чтобы я мог войти в тебя, я стремлюсь, войдя в твое существо, дать тебе почувствовать вкус блаженства. Ощутив его, ты утроишь свои усилия, по этому вкусу ты поймешь, впервые в жизни, каким бывает блаженство, даже его единственная капля. А узнав это, ты отправишься в странствие по его океану. Тогда мне уже ничего не нужно будет делать. Этот вкус сам будет манить тебя и вести все дальше; тогда тебя уже ничто не остановит. Никакая сила на свете не сможет помешать твоему странствию. Ты сможешь преодолеть препятствия величиной с Гималаи.
Как только в тебе поселится вкус блаженства, все преграды станут мелкими и незначительными. Но пока твой вкус не пробудился, ты не захочешь даже взглянуть, пусть хоть целый океан блаженства будет плескаться у твоей двери. Ведь тебе незачем это делать; твои глаза застыли на точке, в которой ты узнал вкус счастья.
Нечто подобное происходило с теми людьми, которые в качестве домашнего животного держали у себя ручного льва или тигра. Неприятности начинались в тот день, когда животное в первый раз пробовало свежее мясо. Пока его держали на овощах и хлебе, лев был вполне доволен и не возражал против вегетарианской диеты. Мне рассказывали об охотнике, который держал у себя львенка. Он кормил его только овощами, а мяса не давал ни разу. И вот однажды охотник^был у себя в саду, а лев сидел рядом с ним. Человек случайно порезал себе ногу. Лев слизнул кровь, вытекавшую из раны, и этого было достаточно, чтобы у охотника начались неприятности. Лев узнал вкус крови, и хозяин больше не мог держать его в качестве домашнего животного.
Цель моего тратака — пробудить в тебе такое же чувство. Если ты уловил лишь намек на вкус, если перед твоими глазами промелькнул один-единственный лучик блаженства, в один прекрасный день ты доберешься до Солнца. Распробуй вкус лишь одной капли, и океан теперь будет недалеко.
Именно в этом заключается суть сатсанга : в присутствии того, кто познал, ты тоже устремляешься на поиски знания; если ты находишься рядом с тем, кто обрел жизнь и свет, ты зажигаешь и свою свечу. Вот почему мистики всегда говорили, что без мастера это не случится. Причина не в том, что мастер научит тебя чему-то такому, а затем это случится; причина в том, что без мастера не случится сам вкус. Дело здесь не в обучении, не в том, что мастер даст тебе правила и ритуалы, выдаст карты, нарисует формулы, по которым ты будешь прокладывать свой путь; он не вручит тебе наглядное пособие и не скажет: «Вот твой путеводитель, следуй его указаниям!» Нет, суть не в этом.
Без всего этого ты можешь обойтись, ведь путей, ведущих к Бесконечному, бесчисленное множество и ведут они во все стороны. Никакие путеводители не нужны; начни свое странствие с любого места — и ты достигнешь. Карты будут лишь бесполезным грузом; для многих они уже стали таким грузом. Одни несут в своей голове Веды , другие — Библию, третьи — Гиту. Они не могли отправиться в путь без карты, но карта такая огромная и неподъемная, что с ней они тоже не сдвинулись с места!
Нет, главное в мастере то, что без него ты не узнаешь вкуса. А карты тебе не нужны, ты достигнешь и без них, ведь какая может быть карта для того, что есть везде?
Главное — во вкусе. Тот, кто дает тебе почувствовать вкус, и есть священная книга; тот, кто дает тебе почувствовать вкус, и есть мастер. Там, где ты найдешь вкус, и будет святое место. Как только ты ощутишь вкус хоть одной капли, ты вдруг обнаружишь, что этот мир стал бессмысленным. Открывается новое измерение, исполненное смысла, начинается новое странствие; прежние мечты рушатся, начинается новое пробуждение.
Смысл моего тратака состоит в том, что я могу стать твоим вкусом; и если ты хоть на мгновение выделишь мне маленькое местечко, лишь маленькое отверстие для входа, только небольшой лучик света в твоей темноте — этого будет достаточно. Традиционная концепция тратака отличается от моей. Для меня тратак — это опыт медитации, а не концентрации.
На сегодня достаточно.