ЛЮБИТЬ ИЛИ ВОСПИТЫВАТЬ? 5 страница
– Мама. Сразу после свадьбы стала. У нас в деревне так принято, я по глупости и думала, что ей приятно будет. Она сначала косилась, а теперь вроде ничего – привыкла.
– Отлично. Значит, покупаете чашку, идете к свекрови и говорите: «Мама! Самое ценное, что у нас есть, – это ваши зубы. Меня просто трясет от страха, когда я вижу, как они лежат брошенные в каком-нибудь случайном месте. Когда я думаю, что с ними может что-нибудь случиться и от этого пострадает ваш имидж, мне просто становится дурно. Поэтому разрешите вручить вам, мама, вот этот шнурок… тьфу… вот эту чашку, чтобы вы всегда знали, куда класть ваши несравненные зубы…»
– Да я не смогу так сказать… – сконфуженно пробормотала Настя.
– Сможете! – жестко возразила я. – Сможете, если не хотите еще восемь лет блевать в туалете вместо утренней чашки кофе, если не хотите, чтобы ваш любимый всеми ребенок боялся собственной тени, если…
– Хорошо, хорошо, скажу, – тут же согласилась Настя.
Похоже, она совершенно не выносила наездов.
– Отлично, тогда шагом марш за чашкой! Явка через два месяца, – скомандовала я. – Кстати, где у нас там Алина? Позовите-ка ее!
– Я здесь, – откликнулась девочка. – Вот, я нарисовала страшный сон…
Я взглянула на рисунок и совершенно неприлично расхохоталась. Настя вопросительно подняла брови. Я протянула листок ей.
В левом нижнем углу рисунка, закрыв голову руками, убегала маленькая девчоночья фигурка в короткой юбочке, а за ней… за ней гналась огромная пучеглазая челюсть на колесиках!
Через два месяца Настя пришла на прием одна, без дочери. Сначала я не могла понять, что в ней изменилось, но вскоре догадалась: серые глаза смотрели прямо на меня.
– Спасибо вам! – тихо улыбнулась Настя. – Вы знаете, я не верила, конечно, но она действительно кладет свои зубы в эту чашку. И очень довольна, что сразу может их найти. А я ей еще и сундучок подарила для кремов. А то мы вечно на них наступали…
– Как Алина?
– Засыпает все равно со светом, но уже дома одна остается, когда бабушка в магазин идет. И дверь в туалет стала закрывать…
– А вы как себя чувствуете?
– Знаете, как-то посвободнее стало. Словно сбросила с себя что-то. Неужели в этой челюсти все дело было?
– Да что вы! – рассмеялась я. – Челюсть тут совершенно ни при чем…
Эксперименты на детях
– Чево? Чево? – так четырехлетняя Ангелина реагировала буквально на каждую мою реплику.
Сначала я думала, что таким образом она выигрывает время, чтобы сформулировать ответ. Но после того как папа рассказал мне, что с рождения при любом недомогании девочку сажали в ванну с ледяной водой, мое мнение изменилось.
– Да у ребенка же снижение слуха! Хронический отит или что-то вроде того. Покажите ее ЛОРу!
– Вот еще! – фыркнул папа. – Врачи ничего не понимают. Организм сам может справиться. Ангелина лучше их разбирается в своем самочувствии – как температура поднимется, так сразу в ванну ныряет…
Я беспомощно взглянула на мать. Она безмятежно покивала головой, соглашаясь со словами мужа. Пара «медитативных художников» исповедовала какую-то эклектическую доктрину на основе причудливой смеси христианства и рериховских откровений. Ангелина призналась мне, что и не помнит вкуса мяса или колбасы.
– Но мне и не хочется! – с гордостью добавила она. – От колбасы каналы засоряются. Чево?
И что я могла?
Другая пара моих знакомых художников (уже не «медитативных», а самых обыкновенных) считала, что для пробуждения творческой личности ребенка нет возрастных ограничений. Как только чадо научалось сидеть, его сажали голым на клеенку и давали играть красками. Когда вставало на ножки – разрешали рисовать на стенах, в том числе и маслом. Раз в полгода меняли обои. Когда я в последний раз видела их детскую комнату (детям одиннадцать и восемь лет), она была разрисована до самого потолка диковинными зверями, цветами и летающими насекомыми (или роботами?). Я хорошо знала работы своих приятелей, и мне показалось, что кто-то из двух детей намного талантливее и креативнее родителей. Разумеется, родителям я ничего не сказала.
Мальчику было семь с половиной лет. Он путался в буквах (при этом хорошо считал в пределах двадцати), не знал дней недели, не отличал квадрата от треугольника, не мог обобщить предметы по признаку и составить хоть какой-нибудь рассказ по серии картинок. В анамнезе были круп и воспаление легких, но никаких претензий от невропатолога.
– Послушайте, но где вы были раньше? – раздраженно воскликнула я. – Не могли, что ли, прошлой зимой прийти?! Неужели не видите, что ребенок отстает от сверстников? Я бы вам сказала, как с ним заниматься. А сейчас… Через две недели в школу! На него же сразу повесят ярлык, от которого потом в любом случае трудно будет избавиться!
– Да он никакой не отсталый, просто не занимались с ним, правильно вы сказали! – живо возразил мужчина. – Вы бы его о другом спросили, что он умеет! Он же может трактор водить, в снегу спать… голову отрубить…
– Что?! – встревожилась я. – Что вы говорите?
Я не расслышала конца последней фразы, да и в остальном сомневалась. Так ли я поняла? Мужчина-отец выглядел грубоватым и каким-то обветренным, но вполне адекватным, без внешних признаков не то что алкоголизма, но даже бытового пьянства. И почему это семилетний ребенок должен спать в снегу?!
– Куренку голову отрубить, я говорю, – повторил мужчина. – А что раньше не пришли, так мы на ферме жили. Приехали вот как раз, чтоб он в школу пошел. Там некогда было по картинкам-то. Он со мной во всех делах, дочка с женой. Скотина, техника, огород, дрова – он уже нынче без дураков мой помощник, поверьте…
– Верю, – вздохнула я. – Но вы же теперь в город приехали и должны были понимать, что здесь вашему сыну понадобятся другие навыки, кроме вождения трактора и убийства кур…
– Теперь понимаю, – покаянно склонил голову мужчина.
– И что же, вы всегда крестьянствовали? – усомнилась я.
Он рассказал, что вообще-то они с женой городские жители. Но когда один за другим родились двое детей и в маленькой квартирке начали жутко болеть простудными и прочими болезнями, родители задумались о «возвращении к корням» и переезде «на природу». На волне перестройки влились в фермерское движение. Взяли землю. Несколько лет работали на износ, непривычное крестьянское дело требовало не только знаний, но и сноровки. На занятия с детьми не оставалось ни сил, ни времени, но сын с дочкой постоянно были с родителями и, в общем-то, не доставляли никаких хлопот. И хотя дело оказалось неприбыльным, дети совсем перестали болеть! Теперь, к школе, вернулись обратно в город.
– Пришлите ко мне жену с дочкой, – вздохнула я. – Я ей объясню, как девочку подготовить к школе и что надо быстренько сделать с сыном.
– Да, конечно, – грустно согласился мужчина. – Я и сам теперь вижу, что он у нас Маугли вырос, но что ж поделать… К тому же его все время на волю тянет. Он говорит, что в городе как в клетке, и спрашивает, когда «к себе» поедем… Конечно, после наших-то просторов…
– Ничего, привыкнет, – утешила я. – Сводите их в театр, в музеи, в цирк…
– Надеюсь, что так…
– Нет, телевизор он у нас не смотрит. Это же ужас, что там показывают! Сплошная бездуховность! Вот вы говорили: в сад, в сад! Мол, там он научится с детьми общаться. Ну мы отдали его в сад. А там все дети наклейками меняются, ругаются матом и говорят только о покемонах… Нет, надо уезжать из этой страны! Ради детей! Здесь можно воспитывать только дебилов!
– Да ради бога. Но почему вы, собственно, решили, что в Америке или, там, в Германии дети не меняются наклейками и не смотрят телевизор?
– А кто говорит про Америку?! Да оттуда вся эта дебильно-потребительская гадость к нам и ползет! Уезжать надо в Тибет… в Гималаи… там свет… Там, знаете, есть специальные колонии, нас звали…
– А-а-а…
Я видела их десятки… впрочем, теперь, пожалуй, уже и сотни. На заре своей практики застала практически все модные тогда системы воспитания – супруги Никитины, система Чарковского, рожать дома, рожать с дельфинами, ходить в одних трусах и по снегу… Встречала человека, который за очень большие деньги делал из детей вундеркиндов; у него получалось – к четырнадцати годам его «клиенты» заканчивали общеобразовательную математическую, художественную и музыкальную школы одновременно. Видела и вижу сейчас очень много родителей, которые избегают совсем уж выдающейся экзотики, но при этом изъясняются манифестами вроде:
– У нас в доме телевизора нет!
– Наш ребенок смотрит только добрые советские мультфильмы!
– Компьютерные игры вызывают зависимость. У нас они под категорическим запретом. Пусть лучше книги читает и спортом занимается.
– Вы что, не знаете, кто сейчас во дворе гуляет! Одни «черные» и дети алкоголиков, за которыми никто не следит! Моему ребенку некогда гулять – он ходит на танцы, теннис, капоэйру и еще занимается языками.
– Разумеется, родители должны регулировать общение своих детей. А кто же иначе будет этим заниматься? Приличная школа, приличные семьи друзей. Какие социальные сети?! Это же для идиотов, абсолютно пустая трата времени! У нас в семье это жестко пресекается…
Несмотря на то, что я встречаюсь со всем вышеописанным регулярно, у меня до сих пор не сформировалось однозначного отношения к этому явлению.
Люди (как правило, молодые, но не только) хотят воспитывать своих детей необычно, не совсем так или совсем не так, как принято в той страте, к которой принадлежали их родительские семьи и к которой вроде бы принадлежит и их семья.
В общем, понятно, чего они сознательно или подсознательно ожидают от своего решения:
– необычные условия приведут к тому, что дети будут намного здоровей или развитей физически;
– в результате нестандартных усилий получится необычный ребенок – вундеркинд или что-то вроде того, и его достижения в жизни тоже будут выше среднего, и родители смогут им гордиться;
– хотя бы за счет воспитания детей удастся вырваться из рутины повседневности: «Да, мы сами обычные инженеры (клерки), но вот зато дети у нас…»;
– ошибки их родителей удастся исправить и компенсировать (порой гипертрофированно): «Мама меня никогда не ласкала, а я уже два года ребенка грудью кормлю и с рук не спускаю», «Папа ни разу со мной в поход не ходил, а мы сына с трех месяцев в лес с собой берем» и т. п.;
– благодаря всему этому дети сумеют прорваться к материальным благам или даже к некой «высшей правде».
Однако минусы подобных вариантов тоже очевидны:
– у необычно воспитываемого ребенка часто затруднена адаптация в среде «обычных» сверстников;
– во всех экстремальных системах существует риск причинить вред психическому и физическому здоровью ребенка;
– любые ограничения в детстве, которых требует экзотическая система, могут потребовать в подростковом возрасте и позже гиперкомпенсации, с которой родители уже не справятся, – я видела такие случаи неоднократно.
Где же баланс? Рискнуть и, может быть, действительно получить на выходе нестандартную творческую личность? Или лучше все-таки не экспериментировать на детях и воспитывать их так, как принято в культуре, к которой выпало принадлежать, чтобы, вырастая, они не чувствовали себя в ней белыми воронами?
Белочка Фрося
– Скажите, пожалуйста, сумасшествие – заразная болезнь? Могут дети один от другого заразиться?
Я отрицательно покачала головой. При этом, разумеется, тут же вспомнила средневековые психические эпидемии с массовыми галлюцинациями и всякие, опять же массовые, церковные приколы на основе истерических неврозов. Но у нас нынче все-таки не средневековье…
– А что, собственно, случилось?
– У меня двое детей. Дочке почти семь, сыну четыре с половиной. Сначала дочка заявила, что она больше не Маша, а вовсе даже белочка Фрося. Стала прыгать, цокать и все такое. Спустя какое-то время сын тоже сказал, что он никак не Павлик, а собачка Шарик…
– О господи! – я облегченно выдохнула и скептически заулыбалась. – Ну вы бы сами себя слышали! Болезнь! Сумасшествие! Да ролевое перевоплощение в зверюшек – это же одна из самых распространенных игр у дошкольников. Причем младшие всегда подражают старшим. Да мы их и сами поощряем едва ли не с рождения младенца: как киска мяукает? Как собачка лает? И в яслях – детском саду то же самое: чуть что – покажи, как зайка прыгает! А теперь – как курочка зернышки клюет! А как мишка топает?..
Я говорила распространенными предложениями, знала, о чем говорю, и была, как мне казалось, весьма убедительна. Ох уж мне эти родители и вообще взрослые! Как все-таки быстро мы забываем мир детских фантазий, который играл такую значительную роль в нашей собственной жизни, и каких только ярлыков не готовы навесить на своих собственных детей…
– Так вы полагаете, что ничего страшного, да? – женщина несколько раз наклонила голову то в одну, то в другую сторону, как будто бы разминала затекшую шею. – Обыкновенное дело, говорите? Странно, я ничего подобного у себя и у сестер не помню. Но вы специалист, вы говорите, что часто… И все-таки я сомневаюсь почему-то…
– Но почему? – воскликнула я, искренне не понимая.
Маленькие дети играют, воображая себя зверюшками. Что может быть естественнее! Неужели ей больше понравилось бы, если бы они вообразили себя роботами, Симпсонами или какими-нибудь компьютерными кракозябрами? Или она вообще против ролевых игр?
– Все бы и ничего… Но какие-то это все-таки странные игры. Дочка передвигается прыжками (видели бы вы, как на меня в магазине смотрят!), устроила себе домик на шкафу, ест только орехи и сухофрукты, наотрез отказывается от другой еды (белочки другого не едят!), похудела на три килограмма… А Павлик в последние дни вообще не разговаривает, только рычит и лает, укусил бабушку и спит на коврике под кроватью…
Я перестала улыбаться.
– Давно все это? – спросила я.
– Скоро месяц, – женщина чутко уловила изменение моего настроения, глаза у нее снова округлились от испуга. – Сначала дочка, сын где-то через неделю. Я и подумала, что это с ней, а он уж… Ну вы говорите – заразиться он не мог. Стало быть, что же?
– Дети ходят в детский сад?
– Вот именно, ходят. Меня как раз Машина воспитательница к вам и послала…
– Она и в садике прыгает и цокает?!
– В полный рост. Воспитательницы-то сначала смеялись, даже подыгрывали ей, а теперь говорят: идите к психиатру, что-то с вашей Машей не так. Другие-то дети ей тоже подражать начали. Скоро, говорят, у нас не группа будет, а зверинец, площадка молодняка… Я-то ночами не сплю и уж думаю: ладно, Маша больна, а Павлик-то чего же? Муж говорит: давай его, пока он совсем не свихнулся и пока с Машкой и психиатром не выяснится, к моей матери в Псковскую область отправим. А я не знаю, как лучше…
Меня до глубины души поразило, как легко она «сдала» психиатрии старшую дочь. Может быть, я еще чего-то не знаю?
– У вас в семье, в роду прежде были какие-то… особые случаи?
– Да-да, меня и воспитательница тоже спрашивала. Мы с мужем вспоминали, вспоминали… Дед его от водки под забором замерз, и еще тетка с моей стороны вены себе резала от несчастной любви. Это годится?
– На что годится?! – почти с ужасом спросила я. – Давайте ко мне обоих детей. Не откладывая. Прямо завтра. Вот я с девяти принимаю, к девяти и приходите.
– А садик как же?
– Обойдется садик! – отрезала я.
Маша – тоненькая, шустрая, с живыми ореховыми глазками – прыгала и цокала у меня в кабинете по полной программе. Программа шла без сучка без задоринки и выглядела вполне обкатанной. Павлик, полный и флегматичный, потянулся было к машинкам, потом взглянул на сестру и вдруг ударил ладошками по ковру и басовито залаял.
– Как тебя зовут? – спросила я на всякий случай.
– Шарик, – ответил мальчишка и уточнил: – Собачка. Ав-ав.
– Вот видите! – всплеснула руками мать.
– Вижу, – согласилась я. – Сейчас вы возьмете вот эту машинку и этот трансформер и посидите с Шариком-Павликом в коридоре. А я пока поговорю с Машей.
– Цок-цок-цок! – агрессивно застрекотала девочка.
– Ладно, с белочкой Фросей, – вздохнула я.
– Слушай, белка, ситуация такая, – сказала я, когда мать и сын удалились. – Спектакль на нашем Бродвее идет уже месяц без малого. Ты уже месяц портишь себе желудок и нервы матери с отцом, развиваешь плюрализм в голове у братца, но цель-то, как я понимаю, так и не достигнута. Иначе белочка Фрося ушла бы обратно в лес…
– А что такое Бродвей? – спросила Маша.
– Улица в Нью-Йорке, в Америке. Там много театров. Ты талантливая актриса и сильная личность…
– Я белочка Фрося. Цок-цок-цок!
– Да ладно. Белочка так белочка. Хоть крокодил Гена пополам с Чебурашкой – сверху уши, снизу хвост…
Девочка улыбнулась в ответ на шутку, и это еще больше укрепило меня во мнении: нет тут никаких болезней, а есть манипуляция, которая закольцевалась сама на себя. Но выходить-то из ситуации как-то надо. И эта сильная личность явно не будет играть со мной ни на каком поле, кроме ее собственного…
– Что должно произойти, чтобы белочка Фрося смогла спокойно уйти в лес, оставив Машу жить с родителями?
– А чего с ними оставаться? Они все врут! Сначала обещают, а потом…
– Что обещали? – спросила я, уже начиная догадываться.
Психология учит: все симптомы говорящие, надо только научиться читать их язык.
– Собаку, вот что! – на глазах у Маши блеснули злые слезы.
Уже через полчаса картина окончательно прояснилась. Маша очень любит животных: катается в парке на любой лошади, кормит белок, голубей и синиц, готова в любой момент идти в зоопарк и целые часы проводить в ближайшем зоомагазине. Сто раз просила у мамы (которая по факту выполняет роль главы семьи) хоть кого-нибудь, но ответ всегда был один и тот же: за любым зверем уход нужен, а ты поиграешь и бросишь. Все свалится на меня, а мне и без того с вами дел хватает. Настырная девочка переключилась на отца. Однажды папа, который сам в детстве хотел собаку, находясь в благодушном настроении, пообещал дочери: вот будешь хорошо себя летом вести, осенью купим тебе щенка. Восточноевропейскую овчарку – ни больше, ни меньше. Маша онемела от восторга, горячо поцеловала папу (вообще-то она не очень ласкова) и убежала.
Все лето девочка, что называется, ходила на цыпочках, помогала маме поливать огород, собирала гусениц и без устали искала бабушкины очки, которые пожилая женщина постоянно теряла. По вечерам, оставшись в комнате с братом, играла с ним в никогда не надоедающую ей игру: «Вот когда у нас будет собака…» Было сто раз придумано и продумано все: как ее будут звать, где она будет спать, есть, каким командам ее обучат…
Осенью дочка подошла к папе и спросила:
– Когда мы поедем?
– Куда? – удивился мужчина.
– За щенком! – губы девочки тряслись от волнения.
Папа все понял правильно и за ужином поговорил с женой. Ответ, как и можно было ожидать, остался прежним:
– Ты с ума сошел? Чем ты вообще думал?! Какая овчарка?! Ты всегда на работе, дети маленькие, квартира тоже, у младшего аллергия. Весь уход опять на мне. Зачем мне это надо? Да и овчарок я не люблю, они злые и вообще не квартирные собаки. Их во дворе держать надо.
– Но как же Маша…
– А меня кто-то спросил?! – не на шутку взъярилась женщина. – Ты эту глупость Машке сказал, ты теперь и расхлебывай. И не вздумай на меня ссылаться.
У Маши, конечно, случилась истерика. Она каталась по полу и стучала ногами. Павлик от испуга забился за шкаф. Мать вылила на дочь ведро воды. Папа демонстративно сосал валидол на кухне. Потом все вроде успокоилось.
А через три недели в квартире появилась белочка Фрося. Еще через неделю явился Шарик…
– И что же мне теперь делать? – спросила женщина.
– Не знаю, – пожала плечами я. – Девица сильная, черт знает, до чего она может дойти. Наверное, придется все-таки завести кого-нибудь. Не любите овчарок – заведите йоркширского терьера. С ним, говорят, даже гулять не обязательно. Думаю, Маша согласится.
– Послушайте, вы же психолог, что это вы мне советуете? – она взглянула на меня со знакомой уже подозрительностью, как и тогда, когда я рассказывала ей про ролевые игры. – Если я сейчас, когда ей семи нет, пойду у нее на поводу, поддамся и все ее желания исполню, то что же дальше будет? Когда ей тринадцать исполнится или шестнадцать? Она же мне еще не такие спектакли сыграет, будет мной как хочет крутить и брата, как пить дать, подучит…
– В том, что вы говорите, несомненно, есть логика, – согласилась я.
– И зачем мне это зверье? Они же маленькие еще – ни за собакой, ни за кошкой, ни даже за хомяками какими-нибудь как следует ухаживать не сумеют. Либо те сдохнут, либо опять же вся ответственность на мне. Мне мало, что ли?
– Вы правы, – снова подтвердила я. – Дел у вас наверняка и без хомячков хватает.
– Да что вы заладили: правы, правы, – разозлилась женщина. – Я вас спрашиваю: заводить мне теперь живность или не заводить? Что вы молчите?
Я молчала, потому что не знала ответа.
Так заводить или не заводить домашних животных?
Из моего личного опыта мне видятся тут как минимум три отчетливо разнящиеся между собой позиции:
– животных детям можно заводить только тогда, когда они способны взять на себя ответственность за них и сами за ними ухаживать (у обычного городского ребенка этот возраст наступает, как правило, после десяти-одиннадцати лет);
– животные в доме должны быть всегда и в любом случае – их наличие благотворно влияет на здоровье, развитие детей и их умение понимать и чувствовать другого;
– животных детям вообще заводить не следует, так как живые существа не игрушка, к тому же у современных городских детей очень часто аллергия на шерсть и прочие продукты их жизнедеятельности, а кроме того, животные живут меньше людей, и их смерть может нанести ребенку психологическую травму.
И как же следует поступить в сложившейся ситуации маме «белочки Фроси»?
Хочется праздника
– Вы знаете, я хочу с вами посоветоваться о не очень, может быть, обычном, – молодая, привлекательная женщина доверительно улыбнулась. – К вам с таким вряд ли приходят…
Двое предыдущих клиентов в этот день советовались со мной о том, как вернуть домой сбежавшего подростка, мечтающего постигнуть истину с помощью Детей Радуги, и о том, как поступить, если трехлетняя девочка все время облизывает и даже грызет металлические предметы.
– Конечно, конечно, о необычном, – я закивала в ответ. – Я вас внимательно слушаю.
– Видите ли, у меня двое детей – мальчику восемь лет, а девочке четыре. Я работаю менеджером в крупной компании, но льщу себя надеждой, что все-таки я хорошая мать. Дети у меня ухожены, правильно питаются, я с ними регулярно играю, читаю книжки. В выходные мы всей семьей ходим в кино, театры или музеи. Мы вместе делаем поделки, и еще они посещают кружки по интересам: дочка танцует и поет, а сын рисует, занимается теннисом и дополнительным английским…
– Да-да, замечательно… – я подавила желание зевнуть и не без труда превратила его в дружелюбную улыбку.
– Но, видите ли, скоро Рождество и Новый год, а с этим у меня проблемы…
– Проблемы с Новым годом?! – тут я действительно удивилась и моментально включилась в происходящее. Женщина оказалась права: с этим ко мне еще никогда не обращались!
– Понимаете, я всегда, с детства, как-то странно относилась к праздникам: старалась их просто пережить. Наверняка это идет из семьи, у нас дома праздники всегда отмечали, но как-то так… может, правильно будет сказать: нервно? Мама и папа все время беспокоились: удастся ли достать нужные продукты, понравится ли гостям угощение, не обидится ли свекровь, придут ли Ивановы, какую кофточку надеть в гости, сумею ли я достаточно развлечь своих гостей – детей? То есть, с одной стороны, я ждала праздника, потому что в нем было нечто выбивающееся из привычной колеи жизни – гости, подарки, вкусная еда, а с другой – мне хотелось, чтобы все это уже поскорее кончилось, и как будто поставить галочку…
– Это продолжается и сейчас, когда вы выросли, стали взрослой, сильной, самостоятельной?
– Сейчас все стало еще сложнее, потому что есть дети. Мне ничего не надо, я бы, если честно, в Новый год выпила бокал шампанского и спать легла. Но я чувствую себя обязанной организовать праздник для детей – и потому наряжаю елку, развешиваю гирлянды, приглашаю гостей, как сомнамбула брожу по магазинам в поисках подарков и… все время беспокоюсь, узнавая в себе своих родителей: не опрокинет ли наша собака елку, не начнется ли у дочки аллергия от праздничных сладостей, не расстроится ли сын, что его лучший друг не сможет прийти к нам, как они договорились (его семья уезжает на каникулы за границу), кого пригласить, чтобы детям и мужу не было скучно, не надо ли было заранее заказать на дом Деда Мороза, как сделали мои коллеги по офису?..
– Вы были правы, – сказала я. – Это действительно проблема, идущая из вашего прошлого. И мы с вами сейчас…
– Но я-то к вам вовсе не об этом поговорить пришла! – с бодрой улыбкой оборвала меня посетительница. – И совершенно не собиралась жаловаться, это случайно как-то так получилось… Я пришла вас спросить как психолога: как правильно организовать праздник для детей четырех и восьми лет, чтобы это было и весело, и полезно, и безопасно? Что делать дома? Какие развлечения показаны в этом возрасте? Куда их сводить? Что показать? Дочка у меня очень любит скакать, петь, веселиться, а сын, наоборот, среди людей, карнавала сразу устает, начинает кукситься, проситься домой, а там тоже недоволен, что ничего на празднике не увидел… Получается, что их надо развлекать отдельно, но мы все-таки одна семья, не так уж много времени проводим все вместе, и хочется, чтобы мы хотя бы на праздники…
– А какая позиция по поводу детских и недетских праздников у вашего мужа?
– Он сделает все так, как я скажу. Я его пыталась когда-то спрашивать, что он думает: как лучше для него, для детей, он ответил: я в этом ничего не понимаю, если смогу, подыграю тебе, как ты сочтешь нужным. Обычно он у нас бывает Дедом Морозом – я сама его наряжаю, гримирую, вручаю приготовленные подарки, объясняю, что детям говорить, он и идет… Детям как будто нравится…
Она серьезно и внимательно смотрела на меня и ждала немедленных психологически выверенных рекомендаций. Новый год приближался, а за ним еще и еще пойдут праздники, которые тоже нужно будет как-то «организовывать».
Беда в том, что я сама из тех людей, которые праздники скорее «пережидают», и потому не очень знала, что ей сказать. Было ясно: все, что можно сделать из этой «пережидающей» позиции, она сделает и так, без всяких моих советов. Мы, конечно, обсудили какие-то детали грядущих новогодних событий, с учетом возраста и темперамента ее детей, но у меня все равно осталось ощущение недоговоренности.
«Прошибатели стен» и «строители катапульт»
– Он убегает, всегда убегает… – грустно жалуется Алина, мама девятилетнего Бори. – Так было с самого раннего детства. Не получилось сразу собрать мозаику – все разбросает: не хочу больше! «Давай попробуем нарисовать лошадку!» – «Не буду, у меня не получится!» Проиграл в какую-нибудь игру или не досталось той роли, которую хотел получить, – «Не буду больше с вами играть!» Как я ни убеждаю его: ну ты хотя бы попробуй преодолеть, тебе же это вполне по силам, – не соглашается. И вот теперь второй класс – и все то же самое в школе и с уроками. Вечные слезы, «Я не знаю, как решать», «У меня все равно ничего не получится», отказывается отвечать, даже если все знает, и так далее…
– Я просто не знаю, что мне с ней делать! – восклицает Лидия, мама восьмилетней Ларисы. – Она девочка, но с ясельного возраста то и дело бросается в драку и бьет детей, которые старше на три-четыре года и в полтора раза превосходят ее по живому весу. Нет, к этому всегда был и сейчас есть какой-то конкретный повод: отобрали игрушку, разрушили песочный домик, обидели ее саму или того, кого она считает своим другом, – но метод, метод! И во всем другом Лариса такая же – старается все проблемы решить с наскока, кавалерийской атакой. В школе тянет руку и пытается отвечать даже тогда, когда не знает ответа. Учительница удивляется: зачем же ты вызывалась? Родители побитых детей требуют от меня: поговорите с ней, объясните, запретите… Но мы уже тысячу раз ей объясняли, что девочке драться просто некрасиво, что почти всегда можно договориться. Она нас вроде бы слушает, кивает, соглашается, но как только доходит до дела – опять…
– Лидия, Алина, вы знаете, что такое фрустрация? – я разговариваю сразу с обеими женщинами, несмотря на то, что проблемы их детей вроде бы противоположны по знаку.
– Что-то такое слышала, – неопределенно отвечает Алина.
– Толком не знаю, объясните, – Лидия.
– Фрустрация – это чувство, которое испытывает человек, когда на пути удовлетворения его потребности возникает препятствие. Вот смотрите, сейчас мы смоделируем эту ситуацию, – я беру свой журнал для записи (формат А4), ставлю его на ребро и двумя пальцами изображаю идущего к журналу по столу человечка. – Человечек идет по своим делам, и вдруг на его пути возникает стена. Вот она. Он фрустрирован. Ему надо на ту сторону. То есть как-то преодолеть стену. Что он может предпринять? Реальная стена и реальный человечек. Предлагайте.
– Разрушить стену, – тут же говорит Лидия.
– Первый способ, – я загибаю палец.
– Ну попробовать как-нибудь обойти, – морщась, предлагает Алина. Видно, что идея немедленного прошибания стены подручными средствами (головой?) ей совершенно не близка.