Расписка 5 страница
Однако Государыня вовсе не была горда в дурном смысле этого слова; этого и не могло быть в Ней, потому что от природы Она была умна, в душе смиренная, добрая женщина. Черты Ее натуры, которые заставляли видеть и чувствовать в Ней Царицу, вовсе не были отрицательными чертами, это не являлось результатом надменности, самомнения, жестокой властности, эти качества совершенно в Ней отсутствовали. Она была именно величественна, как Царица, величественна в своих чувствах, взглядах и особенно в духовных и религиозных воззрениях.
Государыня была бесконечно добра и бесконечно жалостлива. Именно эти свойства Ее натуры были побудительными причинами в явлениях, давших основание людям интриговавшим, людям без совести и сердца, людям, ослепленным жаждой власти, объединиться между собою и использовать эти явления в глазах темных масс и жадной до сенсаций праздной и самовлюбленной части интеллигенции, для дискредитирования Царской Семьи в своих темных и эгоистических целях. Государыня привязывалась всей душой к людям действительно страдавшим или искусно разыгрывавшим перед Ней свои страдания. Она Сама слишком много перестрадала в жизни, и как сознательный человек - за свою угнетенную Германией родину, и как Мать - за страстно и бесконечно любимого Сына. Поэтому Она не могла не относиться слишком слепо к другим, приближавшимся к Ней людям, тоже страдавшим или представлявшимся страдающими.
Она сильно и глубоко любила Государя. Любила Она Его, как женщина, полюбившая Его с 15-летнего возраста нежной и сильной девичьей душой; как женщина, которая имела от Него Детей и много лет жила с Ним хорошей, согласной жизнью. С мужем у Нее были прекрасные, простые отношения. Они Оба любили друг друга, и хотя для всех ясно чувствовалось, что главой в доме была Она, но не было ни одного вопроса, о котором бы Она раньше не посоветовалась с мужем.
Все свободное время, оставшееся от приемов и благотворительной деятельности. Государыня отдавала Семье; посторонним видно было, как сильно Она любила Свой очаг, Своих Детей, а из Них больше всех Алексея Николаевича. Однако любила Она Детей не слепо и эгоистично, но уделяя массу чувства, ласки и добра всем окружавшим Ее посторонним людям. Письма Ее к матери графини Гендриковой, к самой Анастасии Васильевне, к баронессе Буксгевден, к комнатным девушкам Великих Княжен, к массе раненых и больных солдат и офицеров переполнены материнской нежностью, лаской, желанием каждому помочь, подбодрить, утешить.
Битнер рассказывает, что однажды у Нее с Государыней произошел сильный спор, вызванный несходством оценки побуждений, делавших простого русского человека беспринципным и безжалостным красноармейцем. Государыня, увидя из окна пришедший из Омска какой-то отряд красноармейцев, сказала: “Вот, говорят, они нехорошие. Они хорошие. Посмотрите на них, они вот смотрят, улыбаются. Они хорошие”. Битнер стала Ей возражать, доказывая, что многого Она не видит и о многом Ей не рассказывали, скрывая от Нее. В результате горячего спора обе женщины расплакались. У Битнер разболелась голова, и она не смогла прийти вечером в этот день к Царской Семье. Государыня прислала к ней камердинера, звала ее и написала письмо, прося Битнер не сердиться на Нее. “В этом случае, - говорит Битнер, - Она, по-моему, вылилась вся, какая Она была”.
“В другой раз, - рассказывает еще Битнер, - Она однажды спросила Сама, посылаю ли я деньги моей матери. Как раз было такое время, когда мне матери послать было нечего. Тогда Она настояла, чтобы я взяла у Нее денег и послала бы моей матери, хотя в это время денежные дела самой Семьи были очень тяжелы”.
Государыня, безусловно, искренно и сильно любила Россию, совершенно так же, как любил ее и Государь. Так же, как Государь, смотрела Она и на русский народ: хороший, простой, добрый народ. Это не были слова. Это было глубокое убеждение, проявлявшееся у Нее и на деле. Уже будучи арестованной в Царском Селе, Государыня, бывало, выйдет гулять в парк. Ей расстелют коврик. Она присядет на него, и сейчас же вокруг собирались солдаты охраны, подсаживались к Ней, и начинались разговоры. Государыня разговаривала с ними и улыбалась; разговаривала без принуждения Себя, и никто ни разу не слышал, чтобы кто-либо из солдат осмелился бы Ее обидеть во время таких бесед. В Тобольске многие из хороших солдат перед увольнением приходили к Ней и к Государю прощаться, и Она обыкновенно благословляла их образками.
Окружавшие удивлялись силе Ее ненависти к Германии и Вильгельму. Всегда сдержанная и владеющая собой, Она не могла касаться этого предмета разговора без сильного волнения и злобы. Когда Она говорила про революцию, еще тогда, когда не было никаких большевиков, Она с полным убеждением предсказывала, что такая же судьба постигнет и Германию. Мысль Ее при этом была определенная: революция в России - это не без влияния Германии, но за это поплатится сама тем же, что она сделала и с Россией.
“Меня считали немкой, - говорила Она. - Если бы знали, как я ненавижу Германию и Вильгельма, за все то зло, которое они сделали Моей родине”.
Никто от Нее никогда не слышал слова, сказанного на немецком языке. Она говорила хорошо по-русски, пользовалась французским и чаще английским языком. Дети же даже просто плохо владели немецким языком, и нелюбовь Матери к Германии и Вильгельму всецело передалась и Детям, которые выказывали ее даже в мелочах. Так, подарки, полученные Ими однажды от Вильгельма, Они роздали прислуге.
Государыня была сильно религиозной натурой. У такого человека, как Она, это не могло быть ни лживым, ни болезненным.
Ее вера в Бога была искренняя и глубокая. Как человек, не терпевший по природе какой-либо лжи, Она, приняв Православие, приняла веру не по форме, не по необходимости, а всем сердцем, всем разумом, всей волей. Иной Она не могла быть. Ее вера, Ее набожность были искренни, глубоки и чисты. Никакого ханжества в Ней не было и по натуре не могло быть. По основе христианского учения Она верила всем сердцем в силу молитвы, верила до конца.
Чрезвычайно характерное явление обрисовывается различными показаниями свидетелей в свойствах религиозности Государыни. Мужчины считали Государыню истеричной и полагали, что на этой почве в Ней развилась религиозная экзальтация. Женщины категорически отрицают наличие у Государыни истеричности и совершенно отвергают возможность болезненного проявления у Нее религиозного чувства.
Подробное изучение натуры, характера и психологии покойной Государыни по многочисленным Ее письмам приводит к заключению, что суждение женщин в отношении религиозности Государыни, безусловно, соответствует истине. Вероятно, действительно женщины более способны воспринимать веру и религию до конечной глубины, чем мужчины. Ни в одном письме Государыни к кому бы то ни было совершенно не проявляется истеричности. Чистая, глубокая вера в Бога, сопровождаемая всегда бесхитростным, спокойным, здравым суждением рассудка - вот чем отличаются беседы Государыни с близкими Ее сердцу и духу людьми в многочисленной переписке. Никакой экзальтации, никакой искусственности, никакой фальши не чувствуется в ее словах. И только натуры очень хорошие, в свою очередь религиозные, но не способные воспринимать веры до конца, могли видеть в Государыне религиозную экзальтацию и приписывать Ей истеричность, болезненное явление, до сих пор не объятое и не исчерпанное наукой.
Настанет время, когда воскресшая Россия и возрожденный искренним раскаянием русский человек скажут свое последнее и окончательное слово о трагически погибших Государе Императоре и Государыне Императрице. Но русский человек дореволюционного периода сказать этого слова не может: он жил и знал Царя и Царицу не теми, какими Они были в действительности, а теми, которыми Их представляли ему кошмарная интрига, гнусная, продажная печать и грязные слои общества и своя извращенная и притупленная мысль. Общество России питалось сведениями о Царской Семье не от тех, кто знал или мог знать правду о Них, а от тех, кто умышленно не хотел знать правды и умышленно искажал ее, если и знал. Не характерно ли то, что, когда теперь устанавливается лицо непосредственных вдохновителей и руководителей кошмарного преступления в доме Ипатьева, почвой для особого распространения лжи о Царской Семье была избрана именно Ее религиозность.
Здесь в этой области ложь была доведена до чудовищно грязных размеров и совершенно непостижимо воспринята громадной массой общества, уверовавшей или, во всяком случае, не противодействовавшей утверждению лжи в темных слоях толпы, и это уже есть преступление чисто русского общества, кто бы ни являлся его вдохновителями и руководителями. Пока в руководящей русской интеллигенции не появится искреннее сознание этой своей вины, до тех пор пропасть между нею и простым народом не исчезнет, а следовательно, и истинного, светлого воскресения России не начнется, так как оружие победившей Лжи остается в прежних руках.
Чтобы сознать вину, надо знать правду и поверить в нее. Надо поверить тем окружавшим Царскую Семью людям, которые знали Ее непосредственно и любили как людей исключительного христианского начала. Эти люди с полной готовностью рассказали все, что они знали, и как и чем объясняли себе явления, которых были свидетелями. Исследование считало необходимым записать для будущей истории их слова полностью.
“Вот теперь я могу сказать, - говорит полковник Кобылинский, комендант при Царской Семье, поставленный на эту должность Керенским и Корниловым, - что настанет время, когда русское общество узнает, каким невероятным мукам подвергалась эта Семья, когда разные газетные писаки с первых и до последних дней революции наделяли Их интимную жизнь разными своими измышлениями. Возьмите хоть всю эту грязь с Распутиным. Мне много приходилось беседовать по этому вопросу с Боткиным. Государыня болела истерией. Болезнь привела Ее к религиозному экстазу. Кроме того, так долгожданный и единственный Сын болен и нет сил помочь Ему. Ее муки как матери на почве этого религиозного экстаза и создали Распутина. Распутин был для Нее святой. Вот когда живешь и имеешь постоянное общение с этой Семьей, тогда, бывало, понимаешь, как пошло и подло обливали эту Семью грязью. Можно себе представить, что Они все переживали и чувствовали, когда читали в Царском все милые русские газеты.
Такой удивительно дружной, любящей Семьи я никогда в жизни не встречал и, думаю, в своей жизни уже больше никогда не увижу”.
“Я никак не могу уложить себе в голову, - говорит Битнер, - всего того, что писалось в революцию про эту Семью. Всякий, кто только видел и знал Государыню, Ее отношения к Семье и мужу, Ее взгляды, вообще знал Ее всю, тот мог бы только или смеяться, или страдать. Когда у меня был спор с Государыней и я стала Ей говорить, что Ей не говорят всего, Она между прочим сказала мне:
“Мало ли, что говорят. Мало ли каких гадостей не говорили про меня”.
Ясно тогда было в связи с другими Ее словами и мыслями, что Она намекала на Распутина. Я говорила на эту же тему с Волковым, с Николаевой, с которой была очень близка Гендрикова, вот именно это и говорили они все - Она верила в силу молитвы Распутина”.
“Все это злоба и клевета, - рассказывает камердинер Волков, - что писали нехорошего про Государя и Государыню. В Распутина Государыня верила, как в святого. Кого хотите спросите из близких к Ним, и все скажут одно.
Распутина я за все время видел во дворце сам два раза. Его принимали Государь и Государыня вместе. Он был у Них минут 20 и в первый, и во второй раз. Я ни разу не видел, чтобы он даже чай у Них пил. Государыня относилась к нему, как к святому, потому что Она верила в святость некоторых людей. Она его, наверное, уважала. Только однажды Она говорила со мной про Распутина, и слова Ее были маловажные. Мы ехали на пароходе в Тобольск и, когда проезжали мимо села Покровского, Она, глядя в окно, сказала мне: “Вот здесь Григорий Ефимович жил. В этой реке он рыбу ловил и Нам иногда в Царское привозил”.
После убийства Распутина Она была расстроена и не принимала никого. Но ни малейшего даже намека Она ничем не обнаружила на то, что это был человек, про которого можно было бы подумать что-нибудь грязное”.
Преподаватель французского языка в должности помощника воспитателя Наследника Цесаревича швейцарец Петр Жильяр рассказал следующее:
“Относительно роли Распутина в жизни Царской Семьи я могу показать следующее. Распутин появился у Них, должно быть, в 1906 году. Мои многолетние наблюдения и попытка объяснить причину его значения у Них довели меня до полного убеждения, которое мне кажется истиной или очень близким к истине, что его присутствие во дворце тесно связано с болезнью Алексея Николаевича. Узнав Его болезнь, я понял тогда силу этого человека.
Когда Мать поняла, что Ее единственный. Ее любимый сын страдает такой страшной болезнью (гемофилия), которую передала Ему Она, от которой умерли Ее дядя. Ее брат и Ее два племянника, зная, что не будет Ему помощи от человека, от науки. Она обратилась к Богу. Она отлично знала, что смерть может наступить от этой болезни каждую минуту, при малейшей неосторожности Алексея Николаевича, которая даром пройдет каждому другому. Если Он подходил к Ней 20 раз в день, то не было случая, чтобы Она Его не целовала, когда Он, подойдя к Ней, уходил от Нее. Я понимал, что Она каждый раз, прощаясь с Ним, боялась не увидеть Его более…
Мне кажется, что религия Ее не дала Ей того, что Она искала; кризисы с Ним продолжались, грозя Ему смертью. Чуда, которого Она так ждала, все еще не было. Тогда-то, когда Ее познакомили с Распутиным, Она была убеждена им, что, если Она обратится к нему во время болезни Алексея Николаевича, он будет “сам” молиться и Бог услышит его молитву. Она должна верить в его молитву, и пока он, Распутин, будет жив, будет жив и сын.
Алексею Николаевичу после этого как будто стало лучше. Называйте это как хотите - совпадением, но факты обращения к Распутину и случаи облегчения болезни у Алексея Николаевича совпадали.
Она поверила.
Ей и не оставалось ничего более. В этом она нашла самой Себе успокоение. Она была убеждена, что Распутин является посредником между Нею и Богом, потому что молитва Ее одной не дала Ей облегчения. Они смотрели на Распутина как на полусвятого. Я могу отметить такой факт. Я с Ними жил 4 года. Они меня любили. И никогда, ни одного раза Они не сказали со мной ни одного слова про Распутина. Я ясно понимал: Они боялись, я, как кальвинист, не пойму Их отношения к Распутину”.
Наконец камер-юнгфера Государыни Мария Густавовна Тутельберг, прослужившая при Александре Федоровне с года Ее замужества и до екатеринбургского заключения, оставила следующий исторически ценный рассказ:
“…Потом был убит Распутин. Я помню, что по поводу его убийства я говорила с Ее Величеством и прямо сказала Ей, что убийство Распутина это первый выстрел революции. Ее Величество сказала мне, что революция подготовляется уже давно; что уже с русско-японской войны идет подготовка недовольства в народе.
Это было возмутительной неправдой, что тоща говорили и что писали потом в русских газетах про Августейшую Семью. Они получали все газеты в Царском, какие тогда выходили. Я однажды сказала об этом Государыне. Ее Величество мне ответила:
“У кого совесть чиста перед Богом, того не может это запачкать”.
Распутин попал к Царской Семье впервые, как мне помнится, в Спале. Тогда вся Царская Семья жила там и с Алексеем Николаевичем произошло несчастье. Он резвился в бассейне и ушибся. У него отнялась тогда одна нога и Ему было очень худо. Его тогда лечили профессор Федоров, доктор Острогорский, доктор Боткин и доктор Деревенько. Ему было настолько худо, что у Него очень плохо работало сердце и был плохой пульс. Все опасались за Его жизнь, и Алексей Николаевич страдал ужасно; сильно кричал.
Тогда супруга Великого Князя Николая Николаевича Анастасия Николаевна указала Ее Величеству на Распутина как на человека, имеющего особую силу - его молитва исцеляет. Ее Величество, как человек глубоко верующий, как Мать, страшно любившая сына, пожелала тогда видеть Распутина
[5].
Он был у нас, молился о выздоровлении Алексея Николаевича, и Алексею Николаевичу тогда же стало легче. После этого Распутин бывал у нас во дворце неоднократно, но вовсе не так часто, как это говорили. Он бывал у нас тогда, когда бывал болен Алексей Николаевич. Сама я видела его за все время только один раз мельком. Я проходила по коридору и видела, что коридором шел (это было в Царском) простой мужик, в простых сапогах и русской рубашке. Лица его я не помню. Помню только, что у него были темные, блестящие глаза.
Государыня Императрица была глубоко религиозная женщина. Она верила в силу молитвы и верила глубоко, что Распутин наделен даром молитвы; что от его молитвы легче делается Алексею Николаевичу. Вот так Ее Величество и относилась к Распутину. Когда он был убит. Ее Величество была сильно огорчена. Тогда и Его Величество был, вероятно, обеспокоен этим. Он в момент убийства Распутина был в Ставке. Опасаясь за здоровье Ее Величества, Государь тогда экстренно прибыл из Ставки.
Помню, что однажды я высказала Ее Величеству свое некоторое сомнение в личности Распутина. Я сказала Ее Величеству, что Распутин простой, необразованный мужик. На это Ее Величество мне сказала:
“Спаситель выбирал Себе учеников не из ученых и теологов, а из простых рыбаков и плотников. В Евангелии сказано, что вера может двигать горами”, и, показывая на картину исцеления Спасителем женщины, Ее Величество сказала:
“Этот Бог и теперь жив.
Я верю, что Мой Сын воскреснет. Я знаю, что меня считают за мою веру сумасшедшей. Но ведь все веровавшие были мучениками”.
“Этот Бог и теперь жив” - это религия православного честного русского человека, религия и “Божьих Помазанников” русского народа.
Тутельберг, Жильяр, Волков, Чемадуров, Битнер, Кобылинский, люди, близко стоявшие и видевшие жизнь и правду этих “Помазанников Божьих”, все в один голос свидетельствуют - это были люди, сильные христианской верой, верой своего народа. Они не боялись клеветы и грязи, потому что совесть Их была чиста перед Богом. Они не переставали в простоте Христовой верить в этого Бога и готовы были стать мучениками за веру своего старого русского народа.
Они и стали для Православной Церкви и мучениками, отдав жизнь за воскресение народа.
А бог тех, кто встал против Них? тех, кто не хотел видеть в Их вере Бога русского народа?
Их богом стало - “Я”.
Для служения своему “Я” Клещеев рвет с любовью матери, Матрена Леватных - с верою отцов, Лидия Гусева - с совестью, Сакович - с моралью, Логинов - с честью, Проскуряков - с родителями, Медведев - с честным трудом, Ермаков - с человекоподобием, и все вместе, толпа - с правдой и любовью к ближнему. И вместе с тем все они находят ответ, удовлетворение и объединение в условиях революционной жизни и ее крайнего предела - в советском режиме. Не социалистические принципы, не идеи интернационала, не теории коммунизма Ленина и Бронштейна объединяют их всех вокруг большевиков и утоляют побуждающий импульс их современной мысли…
Это только служение личному “Я”, и только ему.
Их интернационализм - это колоссальное личное “Я”; их коммунизм - ограждение “себя”; их социализм - служение “себе”.
Концентрация всех побуждений и чувств к эгоистическому служению своему “Я”, вероятно, вызвало то притупление индивидуальной и общественной мысли, которое отмечалось еще в дореволюционный период жизни русского общества и русского народа. В силу политических условий, созданных февральской революцией, революцией не идей, духа и содержания, а революцией форм и персональностей, это служение своему “Я”, постепенно прогрессируя в развитии личных начал, неизбежно повело как отдельных руководителей, так и массу по нисходящим к бездне путям разрушения всего общественного, государственного и национального. Только при господстве этих личных эгоистических начал в массе революция логически должна была привести через кроваво-кошмарные преступления лета 1918 года к утверждению в России власти, олицетворившей высшую ложь и предел личного эгоизма в образе большевистского режима и большевистской власти.
Чем иным, как не исключительным служением и поклонением перед своим “Я”, можно объяснить то объединение несовместимого, которое происходит под знаменем советской власти? Чем другим, как не ложным возвеличением своего “Я”, возвеличением до создания себе из него кумира, до признания непогрешимости этого “Я”, можно объяснить общую потерю критерия о морали, нравственности, праве и добре, о Боге и совести?
Только постепенное, историческое искажение чистых заповедей учения Христа привело к тому, что новая, материалистическая религия личного “Я” могла заглушить в душе людей и деятелей России все прежние святыни и символы религии единого Бога, подготовляя почву для насаждения в мире безумного царства религии Лжи.
Текст подготовлен для публикации Православным сетевым братством "Русское небо"
[6]Двустишье из “поэмы немецкого еврея Гейне” - “Царь Валтасар”.
[7]По донесению департамента полиции, доктор Сакович умер в июне 1919 года в Омской тюрьме от скоротечной чахотки. Он умер в тот самый день, когда за ним прибыл караул для отвода его на допрос к следователю Соколову. Он был допрошен раньше Особой Следственной комиссией по обвинению в службе у большевиков, а по Царскому делу - лишь в Екатеринбургском уголовном розыске, но очень поверхностно.
[8]В скобках помещены данные, выяснившиеся и определенные следователем Соколовым.
[9]По позднейшим сведениям, Янкель Юровский был назначен политическим комиссаром в 27-ю советскую дивизию товарища Айзина (еврей из Челябинска). В конце 1919 года эта дивизия была переброшена на Врангелевский фронт, где Айзин с Юровским и со всем штабом были захвачены белогвардейцами в плен и по приговору полевого суда расстреляны.
[10]Для исторической точности это место показания Тутельберг необходимо дополнить пояснением других приближенных. Первым браком Великая Княгиня Анастасия Николаевна была замужем за герцогом Лейхтенбергским; была очень несчастна в супружестве, сильно страдала. Ища облегчения в глубокой вере, Анастасия Николаевна приблизилась к Государыне, которая Ее очень полюбила и всячески старалась утешить и приласкать. Распутина Анастасия Николаевна совершенно не знала. Об его религиозном значении и вообще на него Ей указала Милиция Николаевна, не пользовавшаяся расположением Государыни.