ЧУВСТВО ВИНЫ
В экспериментах, в которых изучались возрастные особенности детской лжи, был упущен важный фактор — чувство вины. Детей просили солгать, ложь была освящена авторитетом экспериментатора предлагалось и приемлемое ее обоснование. Когда же ребенок подделывает отметку в своем дневнике или пробует спиртное, никто не поощряет его ко лжи. Он сам делает этот выбор, противоречащий желаниям старших. И когда ложь никем не одобряется, у ребенка может появиться чувство вины, из-за которого лгать становится труднее. Чувство вины — тяжелый крест для лжеца; из-за него и ложь порой не удается.
Иной раз чувство вины заставляет лжеца в конце концов сознаться, настолько оно мучительно. Десятилетний Тим говорит об этом так: «Когда соврешь насчет чего-то серьезного, то совесть мучает и просто необходимо кому-то признаться. Иногда бывает очень тяжело и нет сил носить это в себе»[65]. Даже если лжец проявляет упорство, виноватый вид может его выдать.
Конечно, не все дети испытывают чувство вины, когда лгут. Маленькие дети практически без исключения уверены, что обман — всегда плохо. К подростковому возрасту дети уже не столь убеждены, что всякая ложь — это плохо. По мнению опрошенных мною родителей, хорошо воспитанные дети всегда ощущают вину, случись им солгать. Это мнение, однако, не подтверждено научными исследованиями. Изучая поведение взрослых, я пришел к выводу, что человек не испытывает вины, когда лжет тому, кого не уважает и с кем не разделяет убеждений. Я полагаю, что дети в меньшей степени чувствуют себя виноватыми, когда лгут родителям, которых считают излишне строгими, суровыми и придирчивыми, подобно тому как взрослый без всяких переживаний обманывает своего начальника, поскольку считает его несправедливым. Чувство вины сильно проявляется тогда, когда лгать приходится человеку, с которым разделяешь многие взгляды и опираешься на общие ценности.
Рашель — отличница, и она очень горда своими школьными успехами. Ее родители (оба — преподаватели колледжа) также гордятся ею и не упускают случая подчеркнуть, как важно хорошо учиться. Однажды девочка не справилась с контрольной работой, к которой не подготовилась. Родителям она сказала, что выполнила работу на «отлично». Правда, родители обратили внимание, что вести себя после этого она стала по-другому и выглядела какой-то потерянной. Когда в дом пришли гости и поинтересовались ее успехами, она в замешательстве скрылась. На следующий день она не могла больше таиться и призналась родителям, что обманула их.
Ребенку легко оправдать себя, когда он лжет родителям, будто он не делал чего-то такого, что ему запрещено, но что сами родители себе позволяют. Если вы злоупотребляете спиртным, подросток сочтет несправедливым, когда его накажут за выпивку. Многие взрослые не испытывают вины, когда их ложь адресована незнакомым людям или обезличенным официальным структурам. Пожалуй, именно поэтому мне не удалось убедить Тома, что нельзя скрывать свой возраст для того, чтобы получить детскую скидку на транспорте или в кино. Он знает, что многие взрослые легко идут на подобный обман, и не понимает, почему этого никогда не делаю я. Ему также трудно понять, почему мы хотим привить ему жизненные ценности, которые многие игнорируют.
Лжец может не испытывать чувства вины, если он уверен, что все вокруг лгут. А этой точки зрения придерживаются многие подростки. И хотя сказанному нет научного подтверждения, по-моему, именно здесь кроется причина того, что подростки — более искушенные лжецы. Они просто не испытывают сильного чувства вины, когда обманывают учителей или родителей. Отвергать ценности родителей типично для подростка. А для кого-то ложь может служить средством самоутверждения и достижения независимости, что также характерно для этого возраста.
Лишь очень немногие дети и взрослые переживают свою вину в связи с мелкой обыденной ложью. Когда лжец уверен, что никому не приносит вреда, чувство вины у него не возникает. Но даже когда последствия обмана могут быть очень серьезными, вина не пробуждается, если человек чувствует свое законное право на ложь. Шпион, лгущий постоянно, не испытывает никаких терзаний, потому что такое право дала ему держава, пославшая его на задание.
Если некто, пользующийся авторитетом, велит ребенку солгать, то маловероятно, чтобы ребенок почувствовал себя виноватым. А без переживания вины лгать легче. Во всех описанных мной экспериментах (за исключением работы Хартшорна и Мэя, а также экспериментов, описанных в начале этой главы) ложь не порождала у детей чувства вины, поскольку была санкционирована исследователями. Поэтому полученные данные несут мало информации о наиболее распространенных видах детской лжи.