Джордж Вилл – не Солон: неинтуитивная истина
Реализм наказуем. Вероятностный скептицизм еще более. Трудно идти по жизни, надев вероятностные очки, так как начинаешь видеть одураченных случайностью повсюду, во множестве ситуаций, которые укоренены в иллюзиях восприятия. Так становится невозможно читать исторический анализ без сомнения в безупречности выводов: мы знаем, что Ганнибал и Гитлер были безумны в своих стремлениях, так как в Риме сегодня не говорят по-финикийски и Таймс-сквер в Нью-Йорке не представляет собой свастику. Но что было бы, если бы все они в конечном итоге выиграли бы войну и, следовательно, были бы почитаемы как победители? Более того, как люди, стоящие у истоков нынешнего мира. Трудновато думать об Александре Великом или Юлии Цезаре как о людях, которые выиграли только одну ветвь истории и потерпели бесконечное число поражений в других, виртуальных.
Если мы слышим о них постоянно, то только потому, что они пошли на значительные риски, вместе с тысячами других людей, и им посчастливилось победить. Они были умными, отважными, благородными (временами), имели самую высокую культуру в те дни — но такими были и тысячи других, тех, кто ныне ютится на затхлых задворках истории. Я не спорю, они выиграли свои войны – сомневаюсь только, что обоснованы претензии на качество их стратегий
Мое первое впечатление от недавнего перечитывания «Илиады» было таким: Гомер не оценивал своих героев по результату — герои выигрывали и проигрывали битвы вне зависимости от их собственного мужества; их судьба зависела только от внешних сил, в основном от помощи непрестанно интригующих богов (не лишенных семейственности). Герои стали героями потому, что они геройски вели себя, а не потому, что они выиграли или проиграли. Патрокл не производит на нас впечатления героя (был быстро убит) потому, что он предпочел лучше умереть, чем лицезреть Ахиллеса в бездействии. Очевидно, эпический поэт понимал невидимую канву истории. Позже философы-стоики использовали уже более проработанные методы борьбы со случайностью.
Телевизор, в основном из-за того, что я не привык к нему, может заставить меня выпрыгнуть из кресла и выражать свои эмоции прямо перед экраном (я вырос без телевизора и научился обращаться с ТВ только к 20 годам). Хорошей иллюстрацией опасности отказа от альтернативных вероятностей была встреча Джорджа Вилла, "комментатора" широкого профиля, с профессором Робертом Шиллером (известен публике своим бестселлером "Иррациональный избыток чувств", но более известен специалистам своим замечательным осмыслением структуры рыночной случайности и волатильности, выраженным в четкой математике)
Интервью иллюстрирует деструктивный аспект средств информации, которые стремятся во всем угодить нашему (весьма извращенному) сознанию и склонностям. Мне говорили, что Джордж Вил очень известен и крайне уважаем (т.е. для журналиста). Возможно, он имел некоторую интеллектуальную целостность; однако, его профессия кажется интеллектуальной и интеллигентной только для толпы. Шиллер, с другой стороны, понимает все тонкости случайности; он обучен работать с точной аргументацией, но кажется менее понятным публике, так как предмет его обсуждения сильно противоречит интуиции.
Шиллер говорил, что рынок акций уже давно переоценен. Джордж Вилл продемонстрировал Шиллеру, что если бы люди, прислушивались к нему в прошлом, то они потеряли бы деньги, так как рынок вырос более чем в два раза с тех пор, как он начал говорить, что он переоценен. На такой журналистский, хорошо звучащий (и совершенно бессмысленный) аргумент Шиллер был не способен ответить что-либо, за исключением объяснения, что факт его неправоты в одном отдельном рыночном сигнале не должен иметь чрезмерного значения. Он, Шиллер, будучи ученым, не претендовал на то, чтобы быть пророком или конферансье, из тех, что дают комментарии по рынкам в вечерних новостях
Возможно, это был самый подходящий момент для комментария Йоги Берра о том, что толстая леди еще не спела
Я не мог понять, что Шиллер, необученный сжимать свои идеи в съедобные звуковые байты, делал в таком шоу на ТВ. Глупо думать, что иррациональный рынок не может стать еще более иррациональным. Взгляды Шиллера на рациональность рынка не лишаются законной силы на основании того аргумента, что он был неправ в прошлом. Это один из знатных кошмаров в моей жизни: мои попытки предостеречь кого-то от игры в русскую рулетку на $10 млн. и образ журналиста наподобие Джорджа Вилла, публично меня посрамляющего, говоря, что если бы этот некто прислушался ко мне, то это стоило бы ему потери обеспеченного будущего. К тому же, комментарий Вилла не был импровизированным замечанием; он написал статью, обсуждающую плохой «прогноз» Шиллера.
Такая тенденция делать и менять прогнозы, основываясь на судьбе колеса рулетки, симптоматична для нашей генетической неспособности справляться со сложной структурой случайности. Смешение прогнозов и пророчеств симптоматично для случайностной глупости (пророчество относится к правым столбцам таблицы 1, а прогноз эквивалентен левому столбцу)
Поверженный в дебатах
Очевидно, идея альтернативной истории не дает интуитивного ощущения понимания и удовольствия, которое всегда появляется там, где публику развлекают. Я по этому поводу скажу только, что исследователи мозга верят, что математические истины оказывают очень малое влияние на наше мышление, особенно когда оно приходит к проверке результатов. Большинство результатов в исследованиях вероятности полностью контринтуитивны. Тогда зачем спорить с простым журналистом, чей оклад зависит от игры на общепринятой мудрости толпы, на всем понятном «здравом смысле»?
Я напоминаю, что каждый раз, когда я был повержен в публичной дискуссии о рынках кем-то (из разряда Джорджа Вилла), кто, казалось, представлял более приятные и легкие для понимания аргументы, я оказывался (много позже) прав. Я не спорю, что аргументы должны быть упрощены до максимально понятного состояния. Но люди часто путают сложные идеи, которые не могут быть упрощены до съедобного для СМИ состояния, с симптомами запутавшегося разума.
Студентов МВА учат концепции ясности и простоты, которую может понять и человек, ставший менеджером пять минут назад. Концепцию можно применить для бизнес-плана завода химических удобрений, но не для крайне вероятностных аргументов, которые и явились причиной анекдотических доказательств того, что МВА идут к тому, чтобы "взорвать" на рынке, так как они обучены упрощать проблемы до пары шагов по их требованию. Я прошу МВА-читателей не обижаться, я сам несчастный обладатель степени.
Берегитесь путаницы между корректностью и понятностью. Общепринятая «мудрость» зачастую благоволит к тем вещам, которые могут быть объяснены немедленно и "в двух словах" - во многих кругах это рассматривается как закон. Посещая французскую начальную школу, я научился переделывать популярный афоризм: «Что легко понять, то несложно выразить» (Слова, которые нужно сказать, приходят без усилий). Читатель может представить себе моё разочарование, когда с изучением случайности ко мне пришло понимание, что наиболее поэтично звучащие афоризмы откровенно неверны.
Заимствованная мудрость может быть порочной. Мне необходимо прилагать огромные усилия, чтобы не попасть под влияние хорошо звучащих мыслей, и я каждый раз напоминаю себе замечание Эйнштейна, что здравый смысл, есть не более, чем собрание заблуждений, приобретенных к 18-летнему возрасту. Более того, то, что звучит разумно в разговоре или на митинге, или, в частности, в средствах информации – подозрительно с точки зрения вероятности.
Вся история науки доказывает, что почти все гениальные открытия в начале были подобны безумию. Попытайтесь объяснить журналисту из "Лондон Тайме" в 1905 году, что время замедляется при путешествии. (Кстати, даже Нобелевский комитет никогда не присуждал премию Эйнштейну за его разработку специальной теории относительности). Или объясните кому-то, не имеющему физического образования, что существуют места в нашей Вселенной, где нет времени
Попытайтесь объяснить боссу в трех словах, что хотя его ведущий трейдер и сделал ему кучу денег, есть более чем достаточно вероятностных доказательств того, что этот трейдер - опасный идиот
Риск-менеджеры
Корпорации и финансовые институты недавно создали странную вакансию, называемую риск-менеджер, который, предполагается, и следит за тем, чтобы корпорация не слишком глубоко вовлекалась в игру с русской рулеткой. Понятно побуждение после нескольких разорений поставить кого-либо, кто будет наблюдать за генератором, точнее русской рулеткой, генерирующей прибыли и убытки. Хотя торговать гораздо веселее, эта вакансия привлекла множество чрезвычайно толковых людей среди моих друзей (включая Жана-Патрика)
Важный и привлекательный факт заключается в том, что средний риск-менеджер зарабатывает больше, чем средний трейдер (особенно, если учесть количество трейдеров, выброшенных из бизнеса). Но их работа выглядит странной по следующей причине - как уже было сказано - генератор реальности не наблюдаем. Риск-менеджер ограничен в своей власти останавливать прибыльного трейдера, опасаясь упрёков «Джордж Вилл и компания» в том, что он не дал трейдеру возможности заработать несколько шекелей акционерам. А с другой стороны, они будут отвечать, если произойдет "взрыв". Что же делать?
Поэтому риск-менеджеры сосредотачивают усилия на проведении политики своего прикрытия, путем выпуска пространного внутреннего меморандума о том, что предупреждения против деятельности, связанной с принятием рисков не полностью обрекают ее на неудачу, иначе они бы потеряли работу. Подобно доктору, разрывающемуся между двумя типами ошибок, положительной ложью (сказать пациенту, что у него рак, когда его нет на самом деле) и отрицательной ложью (сказать пациенту, что он здоров, когда на самом деле у него рак), им приходится балансировать на тонкой нити некоторого неизбежного количества ошибок. Что касается меня, то я решил проблему давным-давно тем, что являюсь одновременно и риск-менеджером и руководителем своих текущих операций
Я завершаю главу описанием центрального парадокса моей карьеры в области финансовой случайности. По определению я иду «против шерсти», поэтому вполне логично, что мой стиль и мои методы не являются популярными и легкими для понимания. Но я управляю деньгами для других, а мир заселен не только пузырящимисяи совершенно непоследовательными журналистами, не имеющими, кстати, денег для инвестиций. Таким образом, я хочу, чтобы инвесторы, в целом, оставались «одураченными случайностью» (чтобы я мог торговать против них), но чтобы существовало достаточно продвинутое меньшинство, чтобы оценить мои методы и снабдить меня капиталом. Мне повезло встретить Дональда Суссмана, который соответствовал образу идеального инвестора. Он помог мне на второй стадии моей карьеры, поддержав учреждение "Эмпирики", моей торговой фирмы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ