СИМОНА ДЕ БОВУАР: ЭТИКА ПОДЛИННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ 3 страница

Но сразу же возникает вопрос; а как началась вся эта история? Понятно, что дуализм полов, как всякий дуализм, выразился в конфликте. Понятно, что если одному из двух удалось установить свое превосходство, то он должен утвердиться как нечто абсолютное. Остается объяснить, почему именно мужчина с самого начала одержал верх. Кажется, и женщины могли бы достичь победы или борьба могла бы навсегда остаться незавершенной. Почему же так случилось, что мир всегда принадлежал мужчинам и только сегодня положение вещей начинает меняться? И благотворно ли это изменение? Приведет оно или нет к тому, что мир будет поровну поделен между мужчинами и женщинами?

Вопросы эти далеко не новы, и на них существует целый ряд ответов. Но сам факт, что женщина — это Другой, опровергает все оправдания, когда-либо выдвигавшиеся на сей счет мужчинами: уж слишком очевидно, что оправдания эти продиктованы их собственными интересами, «Все написанное мужчинами о женщинах должно быть подвергнуто сомнению, ибо мужчина — одновременно и судья, и одна из тяжущихся сторон», — сказал в XVII веке Пулен де ля Барр, малоизвестный феминист. Везде и во все времена мужчина во всеуслышание заявлял о том, как радостно ему чувствовать себя царем творения. «Благословен Господь Бог наш и Бог всех миров, что Он не создал меня женщиной», — говорят евреи на утренней молитве, в то время как их супруги смиренно шепчут: «Благословен Господь, что создал меня по воле Своей». Среди благодеяний, за которые Платон благодарил богов, первым было, что они создали его свободным, а не рабом, вторым — что он Мужчина, а не женщина. Но мужчины не могли бы во всей полноте наслаждаться этой привилегией, если бы не считали ее основанной на вечности и абсолюте — свое главенство они постарались перевести в право. «Те, кто составлял законы и своды законов, будучи мужчинами, обратили их на пользу своему полу, а юрисконсульты превратили законы в принципы», — говорил еще Пулен де ля Барр. Законодатели, священники, философы, писатели, ученые рьяно доказывали, что подчиненное положение женщины угодно небесам и полезно на земле. Выдуманные мужчинами религии отражают эту жажду господства: их оружием стали легенды о Еве и Пандоре, философию и теологию они поставили себе на службу, как показывают приведенные выше цитаты из Аристотеля и святого Фомы Аквинского. Со времен античности сатирики и моралисты находили удовольствие в изображении женских слабостей. Всем известны гневные обвинительные речи против женщин, которыми изобилует французская литература; традиция Жана де Менга с не меньшим пылом подхвачена Монтерланом. Иногда эта враждебность выглядит обоснованной, часто беспричинной. На самом деле в ней кроется более или менее умело замаскированное желание самооправдаться. «Проще обвинить один пол, чем извинить другой», — сказал Монтень. В некоторых случаях это стремление очевидно. Поразительно, например, что римский кодекс, ограничивая права женщин, ссылается на «глупость и немощность этого пола» в то время, когда в результате ослабления семьи возникла опасность вытеснения наследников мужского пола. Поразительно, что в XVI веке, чтобы удержать замужнюю женщину в полной зависимости от мужа, ссылались на авторитет Блаженного Августина, говорившего, что «женщина — это животное, не имеющее ни двора, ни хлева», тогда как за незамужней признавалось право распоряжаться своим имуществом. Монтень очень хорошо понял произвол и несправедливость удела, выпавшего на долю женщин: «Женщин не за что осуждать, когда они отказываются принимать порядки, заведенные в этом мире, ведь их установили мужчины без их участия. Естественно, между нами и ними возникают интриги и ссоры». Но он не пошел так далеко, чтобы стать их защитником, Лишь в XVIII веке люди глубоко демократических убеждений стали рассматривать этот вопрос объективно. Дидро среди прочих берется доказывать, что женщина, как и мужчина, является человеком. Немного позже ее рьяно защищает Стюарт Милль. Но эти философы исключительно беспристрастны. В XIX веке споры о феминизме возобновляются с новой силой среди его сторонников. Одним из следствий промышленной революции стало участие женщины в производительном труде: и тогда феминистские требования вышли из области теории и обрели экономическую базу. Это еще больше ожесточило их противников. Несмотря на частичное развенчание земельной собственности, буржуазия цепляется за старую мораль, которая видит в прочности семьи гарантию частной собственности, — чем реальнее становится угроза женской эмансипации, тем настойчивее призывают женщину к домашнему очагу. Даже внутри рабочего класса мужчины попытались притормозить это освобождение, потому что видели в женщинах опасных конкурентов, тем более что те привыкли работать за низкую зарплату. Чтобы доказать неполноценность женщины, антифеминисты воспользовались уже не только аргументами религии, философии и теологии, как прежде, но также и данными науки — биологии, экспериментальной психологии и др. Самое большее, на что они были готовы, это признать за другим полом право на «равенство в различии». Эта имеющая большой успех формула весьма показательна; она же употреблена по отношению к американским неграм в системе джимкроуизма; эта сегрегация, выдающая себя за равноправие, повлекла за собой самые крайние формы дискриминации. Такое совпадение далеко не случайно: идет ли речь о расе, касте, классе или поле, занимающем низшее положение, механизм оправдания один и тот же. «Вечная женственность» полностью соответствует «негритянской душе» и «еврейскому характеру». Правда, еврейская проблема в целом сильно отличается от двух других: еврей для антисемита не столько низший, сколько враг, и в этом мире за ним не признается никакого места — скорее его хотят уничтожить. Но в положении женщин и негров есть глубокие совпадения: и те и другие сегодня освобождаются от одного и того же патернализма, а некогда правящая каста хочет удержать их «на месте», то есть на том месте, которое она для них предназначила. В обоих случаях она более или менее искренне восхваляет достоинства «доброго негра» с его непостижимой, детской, жизнелюбивой душой — смиренного негра — и «настоящей женщины», то есть женщины легкомысленной, инфантильной, безответственной — женщины, подчиненной мужчине. В обоих случаях свои аргументы она черпает в ею же самой созданном положении вещей. Известна шутка Бернарда Шоу: «Белый американец, по существу, низводит негра до уровня чистильщика ботинок — и выводит из этого, что тот только и может, что чистить ботинки», И во всех аналогичных обстоятельствах мы обнаруживаем тот же порочный круг: если индивид или группа индивидов содержится в положении низшего, значит, они и есть низшие — нужно лишь условиться, что понимать под словом быть. Предвзятость сказывается в том, что этому слову придается субстанциональное значение, тогда как оно имеет, по Гегелю, динамичный смысл: быть — это стать, то есть сделать себя таким, каким ты являешься. Да, женщины сегодня в целом суть существа низшие по сравнению с мужчинами, то есть их положение предоставляет им меньшие возможности для саморазвития: проблема в том, чтобы выяснить, суждено ли такому положению вещей утвердиться навеки.

Многие мужчины этого желают — не все еще сложили оружие. Консервативная буржуазия продолжает видеть в женской эмансипации угрозу своей морали и своим интересам. Некоторые представители мужского пола боятся конкуренции женщин. В еженедельнике «Эбдо-Латэн» один студент на днях заявил: «Любая студентка, получающая диплом врача или адвоката, крадет у нас место».

Свои права на этот мир он сомнению не подвергает. Речь идет не только об экономических интересах. Одна из выгод, которые угнетение предоставляет угнетателям, заключается в том, что самый ничтожный из них чувствует себя существом высшим. «Белый бедняк» с Юга США всегда может сказать себе в утешение, что он не «грязный негр», да и более удачливые белые охотно используют эту спесь. Точно так же любая посредственность мужского пола рядом с женщиной чувствует себя полубогом. Г-ну де Монтерлану было гораздо легче ощущать себя героем, когда он сталкивался с женщинами (впрочем, специально подобранными), чем когда ему пришлось вытягивать свою роль мужчины среди мужчин — роль, с которой многие женщины справились лучше его. Именно поэтому г-н Клод Мориак, оригинальность суждений которого восхитит кого угодно, в одной из своих статей в «Фигаро литерер» за сентябрь 1948 года мог1 написать о женщинах: «Самую блестящую из них... мы слушаем с вежливым безразличием, отлично зная, что ее ум лишь более или менее ярко отражает идеи, идущие от нас». Разумеется, собеседница г-на К. Мориака отражает не лично его идеи, потому как за ним таковых не водится. Ну а что она отражает идеи, идущие от мужчин, вполне возможно — да и среди представителей мужского пола не одному случалось выдавать за свои не им изобретенные мнения. Можно задаться вопросом, не пошло бы г-ну К. Мориаку на пользу, если бы он имел дело с хорошим отражением Декарта, Маркса, Жида, а не с самим собой. Примечательно, что благодаря двусмысленности слова «мы» он отождествляет себя с апостолом Павлом, Гегелем, Лениным, Ницше и с высоты их величия с презрением смотрит на стадо женщин, дерзнувших говорить с ним с позиции равенства. По правде говоря, я знаю не одну женщину, у которой не хватило бы терпения отнестись к г-ну Мориаку с «вежливым безразличием».

Я остановилась на этом примере, потому что мужская наивность здесь просто обезоруживает. Но есть и множество более тонких способов, помогающих мужчинам извлекать пользу из идеи о «другой» природе женщины. Для всех страдающих комплексом неполноценности это просто чудотворный бальзам: никто не относится к женщинам столь надменно — агрессивно или презрительно, — как мужчина, опасающийся за свою мужественность. Те, кто не робеет среди себе подобных, скорее расположены признать себе подобной и женщину. Но даже им миф о Женщине, о Другом дорог по многим причинам2; не стоит осуждать их за то, что они не жертвуют ни с того ни с сего всеми

1 Или по крайней мере счел возможным.

2 Показательна статья на эту тему Мишеля Карружа в 292-м номере «Южных тетрадей». Он с возмущением пишет: «Хотят, чтобы не было мифа о женщине, а была бы лишь когорта кухарок, матрон, девиц легкого поведения, синих чулков с функцией приносить удовольствие или пользу!» То есть, по его мнению, у женщины нет «для-себя-бытия», он рассматривает лишь ее функцию в мужском мире, ее конечная цель — в мужчине; в таком случае действительно можно предпочесть ее поэтическую «функцию» всем остальным. Вопрос лишь в том, почему ее надо определять по отношению к мужчине. извлекаемыми из него выгодами, — они знают, что теряют, отказываясь от женщины своей мечты, но не знают, что принесет им женщина завтрашнего дня. Много нужно самоотречения, чтобы отказаться полагать себя в качестве единственного и абсолютного Субъекта. Впрочем, подавляющее большинство мужчин не отдает себе отчета в этом притязании. Они не полагают женщину как низшее существо — сейчас они слишком проникнуты демократическим идеалом, чтобы не признавать всех людей равными. В лоне семьи ребенку или юноше женщина представляется столь же уважаемым членом общества, что и взрослые мужского пола; потом в желании и любви он познает на себе сопротивление и независимость желанной и любимой женщины; женившись, он уважает в жене супругу и мать, и в конкретном опыте супружеской жизни она утверждает себя рядом с ним как существо свободное. Таким образом, он может убедить себя, что между полами больше нет социальной иерархии и что при всех различиях в целом женщина — существо равное. Поскольку он все же находит в ней некоторые несовершенства, самое главное из которых — неспособность к профессиональной деятельности, он относит их на счет природы. Когда его отношения с женщиной имеют характер сотрудничества и доброжелательности, он рассуждает о принципе абстрактного равенства; но не задается вопросом о констатируемом им конкретном неравенстве. Но как только он вступает с ней в конфликт, ситуация резко меняется: объектом его внимания становится конкретное неравенство, и под этим предлогом он позволяет себе вообще отрицать абстрактное равенство!. Таким образом, многие мужчины почти чистосердечно утверждают, что женщины сушь равные мужчинам и что требовать им нечего, и одновременно — что женщины никогда не смогут стать равными мужчинам и что требования их напрасны. Дело в том, что мужчине трудно оценить исключительное значение социальной дискриминации, которая со стороны кажется чем-то незначительным, но ее моральные и интеллектуальные последствия для женщины столь глубоки, что может показаться, будто их источник — в ее изначальных природных свойствах2. Как бы мужчина ни симпатизировал женщине, он никогда до конца не представляет себе ее конкретной ситуации. Поэтому не следует верить мужчинам, когда они стараются защитить свои привилегии, даже не осознавая, как далеко простирается их действие. Мы не дадим запугать себя обилием и ожесточенностью атак на женский пол, не клюнем на небескорыстные хвалы, адресованные

1 Например, мужчина заявляет, что не считает свою жену чем-то ниже себя, оттого что у нее нет специальности — домашнее хозяйство, дескать, столь же благородное занятие и т.д. Но при первой же ссоре он заявляет: «Без меня ты бы не могла зарабатывать на жизнь».

2 Описанию этого процесса и будет посвящен второй том нашего исследования.

«настоящей женщине», и не поддадимся на восторги по поводу женской доли, зная, что ни один мужчина ни за что на свете не согласился бы ее разделить.

В то же время к аргументам феминисток нам следует подходить столь же недоверчиво: очень часто полемическая направленность полностью их обесценивает. «Женский вопрос» оказался столь праздным оттого, что мужская надменность превратила его в «распрю», а когда возникает распря, люди уже не рассуждают. Все неустанно стремились доказать, что женщина выше, ниже или равна мужчине; она сотворена после Адама, а значит, она — существо второстепенное, говорили одни; напротив, говорили другие, Адам был лишь наброском, человек удался Богу в совершенстве, лишь когда он создал Еву; ее мозг не велик — но относительно он больше; Христос воплотился в мужчине — может, это из смирения. Каждый аргумент сразу же влечет за собой контраргумент, и часто оба они безосновательны. Чтобы во всем этом разобраться, нужно выйти из проторенной колеи, отказаться от расплывчатых понятий высшего, низшего, равного, которые извратили смысл всех дискуссий, и все начать заново.

Но в таком случае как мы поставим вопрос? И прежде всего, кто мы такие, чтобы его ставить? Мужчины — судьи и одна из тяжущихся сторон, женщины — тоже. Где найти ангела? По правде говоря, ангел был бы недостаточно компетентен — он не знает исходных данных проблемы. Что касается гермафродита, то это случай исключительный: он не мужчина и женщина одновременно, скорее он не мужчина и не женщина, Я считаю, что для изучения положения женщины лучше всего подходят сами женщины или некоторые из них. Утверждать, что Эпименид сводится к понятию «житель Крита», а «житель Крита» — к понятию «лгун», было бы софизмом. Чистосердечие или предвзятость мужчин и женщин диктуется не какой-то таинственной сущностью — к поиску истины их более или менее располагает их ситуация. Сегодня многие женщины, которым посчастливилось вернуть себе все привилегии человека, могут позволить себе роскошь быть беспристрастными — мы даже чувствуем в этом потребность. Мы не похожи на тех, кто боролся раньше нас; в целом мы выиграли партию. Во время последних дискуссий о статусе женщины в ООН не смолкали властные требования окончательно достичь реального равенства полов, и уже многим из нас никогда не приходилось ощущать свою принадлежность к женскому полу как неудобство или препятствие. Немало проблем кажутся нам более существенными, чем те, что касаются исключительно нас: и сама эта отстраненность позволяет надеяться на объективность нашей оценки. В то же время мы глубже, чем мужчины, знаем женский мир, ведь в нем наши корни, мы тоньше улавливаем, что значит для человека быть женщиной, и больше стремимся узнать это. Я сказала, что есть другие, более существенные проблемы, но это не мешает данной проблеме сохранять в наших глазах определенное значение; в какой мере принадлежность к женскому полу влияет на нашу жизнь? Какие именно шансы нам даны, а в каких отказано? Какая участь уготована нашим младшим сестрам и как их следует ориентировать? Поразительно, что в наши дни вся женская литература проникнута не столько желанием чего-то требовать, сколько стремлением внести ясность. На исходе целой эпохи беспорядочной полемики эта книга представляет собой одну из попыток разобраться в создавшемся положении.

Но, наверное, ни одну человеческую проблему нельзя рассматривать совершенно беспристрастно: сама постановка вопросов и обозначенные перспективы их рассмотрения предполагают некоторую иерархию интересов; любое качество подразумевает определенные ценности; и нет так называемого объективного описания, которое не предполагало бы определенного этического фона. Вместо того чтобы стараться скрыть более или менее явно подразумеваемые принципы, лучше установить их сразу; тогда не придется на каждой странице уточнять, какой смысл придается словам «высший», «низший», «лучший», «худший», «прогресс», «регресс» и т.д. Если мы рассмотрим какой-нибудь труд, посвященный женщине, то увидим, что наиболее распространенная точка зрения — это общественное благо и общие интересы. На самом деле каждый понимает под этим интересы такого общества, какое ему хотелось бы сохранить или создать. Мы же считаем, что общественное благо не сводится к обеспечению частного благополучия граждан, и обо всех установлениях мы судим с точки зрения конкретных возможностей, предоставляемых индивидам. Но мы также и не смешиваем понятие частного интереса с понятием счастья — в этом заключается еще одна часто встречающаяся точка зрения. Разве женщина из гарема не счастливее какой-нибудь избирательницы? Разве домохозяйка не счастливее работницы? Не совсем ясно, что означает слово «счастье» и тем более какие подлинные ценности в нем сокрыты. Нет никакой возможности измерить счастье другого человека, зато всегда легко можно объявить счастливой ситуацию, которую хочешь ему навязать: обреченных на застойное прозябание, в частности, объявляют счастливыми под тем предлогом, что счастье — это неподвижность. Итак, к этому понятию мы прибегать не будем. Перспектива, которую принимаем мы, — это перспектива экзистенциалистской морали. Любой субъект конкретно полагает себя через определенные проекты1 — это его трансценденция. Он осуществляет свою свободу лишь путем постоянного самоопределения на пути к другим свободам. Единственное оправдание его сегодняшнего существования — это его устремленность в бесконечно открытое будущее. Каждый раз, когда трансценденция застывает в имманентности, существование деградирует, превращаясь в «в-себе-бытие», а свобода оборачивается фактичностью1. Если субъект смиряется с этим падением, оно становится его моральной виной. Если оно ему навязано, то принимает форму фрустрации или угнетения. В обоих случаях оно является абсолютным злом. Всякий индивид, стремящийся оправдать свое существование, ощущает последнее как некую потребность в трансценденции. Вот почему особенность ситуации женщины состоит в том, что, обладая, как и любой человек, автономной свободой, она познает и выбирает себя в мире, где мужчины заставляют ее принять себя как Другого: ее хотят определить в качестве объекта и обречь тем самым на имманентность, косность, поскольку трансценденция ее будет постоянно осуществляться другим сознанием, сущностным и суверенным. Драма женщины — в конфликте между фундаментальным притязанием всякого субъекта, всегда полагающего себя как существенное, и требованиями ситуации, определяющей ее как несущественное. Как может реализовать себя человеческое существо в положении женщины? Какие пути ему открыты? Какие из них тупиковые? Как обрести независимость внутри зависимости? Какие обстоятельства ограничивают свободу женщины и может ли она их преодолеть? Таковы основные вопросы, которые нам хотелось бы прояснить. То есть, говоря о шансах индивида, мы будем определять их, исходя не из понятия «счастье», а из понятия «свобода».

Разумеется, эта задача была бы лишена всякого смысла, если бы мы считали, что над женщиной довлеет судьба — физиологическая, психологическая или экономическая. Поэтому вначале мы разберем те суждения по поводу женщины, что приняты в биологии, психоанализе и историческом материализме. Потом попытаемся проанализировать, как сформировалась реальность «женского бытия», почему женщина была определена как Другой и каковы были последствия этого определения с точки зрения мужчин. А затем, уже с точки зрения женщин, мы опишем тот мир, что был им предложен2, чтобы понять, с какими трудностями они сталкиваются в тот момент, когда, пытаясь выйти за пределы до сих пор отводимой им области, претендуют на участие в человеческом mitsein.

1 «Неподлинность», «искусственность», «заданность» — термин Сартра. Перед.

2 Это составит содержание второго тома.

 

Часть первая. Судьба

Глава 1 ДАННЫЕ БИОЛОГИИ

Женщина? Это же так просто, говорят любители простых формулировок, — матка да яичники, одним словом, самка. В устах мужчины слово «самка» звучит как оскорбление. В то же время своих животных качеств он не стыдится, наоборот, гордится, если про него скажут: «Ну и самец!» Термин «самка» звучит уничижительно не потому, что обозначает женщину в ее природной сущности, а потому, что он определяет ее исключительно по половой принадлежности. Если даже самки невинных животных кажутся мужчине чем-то презренным и враждебным, то причину этого, очевидно, следует искать в той тревожной неприязни, что внушают ему женщины. А оправдание этого чувства он хочет найти в биологии. При слове «самка» у него возникает целый калейдоскоп образов: огромная круглая яйцеклетка захватывает и оскопляет проворный сперматозоид; чудовищно раскормленная царица термитов повелевает порабощенными самцами; самка богомола или паучиха, пресытившись любовью, давят и пожирают своего партнера; сука в период течки рыщет по закоулкам, оставляя за собой шлейф непотребных запахов; обезьяна бесстыдно выставляет себя напоказ или прячется в приливе лицемерного кокетства; самые великолепные хищницы — тигрица, львица, пантера — раболепно стелются под царственными ласками самца. В женщине — инертной, нетерпеливой, хитрой, глупой, бесчувственной, похотливой, кровожадной, униженной — мужчина видит проекцию всех самок одновременно. Да она и в самом деле самка. Но если не сводить нашу мысль к общим положениям, то сразу же напрашиваются два вопроса: что представляет собой особь женского пола в животном мире и какое именно качество самки реализуется в женщине?

Самцы и самки — это два типа особей, которые внутри одного вида различаются с точки зрения размножения. Определить их можно, лишь соотнося друг с другом. Но следует сразу отметить, что смысл самого разделения видов на два пола не совсем ясен.

В природе это разделение не является универсальным. Если говорить только о животном мире, то известно, что у одноклеточных — инфузорий, амеб, бактерий и пр. — размножение в основе своей никак не связано с полом: клетки делятся сами по себе. Некоторые многоклеточные размножаются путем шизогонии, то есть множественного деления особи, чье происхождение также бесполо, или бластогенеза, то есть деления особи, порожденной половым путем; явления' почкования и дробления, наблюдаемые у пресноводной гидры, кишечнополостных, губок, червей, оболочников, — хорошо известные тому примеры. В явлениях партеногенеза неоплодотворенное яйцо развивается в зародыш без вмешательства самца, последний или вообще не участвует в процессе, или играет второстепенную роль: неоплодотворенные пчелиные яйца делятся, и из них выводятся трутни; у тли самцы в нескольких поколениях вообще отсутствуют, а из неоплодотворенных яиц выводятся самки. Искусственным путем партеногенез был получен у морских ежей, морских звезд и лягушек. Впрочем, и у простейших случается, что две клетки сливаются, образуя так называемую зиготу; оплодотворение необходимо, чтобы из пчелиных яиц вывелись самки, а из яиц тли — самцы. Некоторые биологи заключили из этого, что даже в видах, способных к однополому размножению, обновление зародышевой плазмы путем перераспределения хромосом якобы полезно для омоложения и укрепления жизнеспособности потомства. Тогда понятно, что в наиболее сложных формах жизни пол становится функцией необходимой. Якобы только простейшие организмы могут размножаться неполовым путем, да и те истощают при этом свою жизнеспособность. Но сегодня эта гипотеза признана ошибочной — наблюдения доказали, что неполовое размножение может длиться бесконечно и никакой дегенерации при этом не обнаружено. Особенно показателен в этом смысле пример бактерий. Опыты по партеногенезу становились все более многочисленными и все более смелыми и продемонстрировали, что для существования многих видов самцы вообще не нужны. Впрочем, даже если бы была выявлена полезность обмена между клетками, это было бы простой констатацией ничем не обоснованного факта. Биология констатирует разделение на два пола, но сколь бы ни была она проникнута финализмом, ей не удастся вывести это разделение ни из строения клетки, ни из законов ее деления, ни из какого-либо иного простейшего явления.

Существования гетерогенных гамет1 недостаточно, чтобы определить два различных пола; действительно, часто случается, что дифференциация производящих клеток не ведет к разделению вида на два типа особей — обе разновидности клеток могут принефлежать одной особи. Так бывает в случае гермафродитных видов, столь многочисленных у растений и встречающихся среди некоторых низших животных, например среди кольчатых червей и моллюсков. Тогда размножение происходит или путем самооплодотворения, или перекрестного оплодотворения. В связи с этим пунктом некоторые биологи попытались узаконить установленный порядок. Они рассматривали гонохоризм, то есть систему, при которой различные гонады2 принадлежат разным особям, как усовершенствованный вариант гермафродитизма, получившийся в результате эволюции. Другие же, напротив, считали гонохоризм первичным, а гермафродитизм его дегенерацией. Как бы то ни было, эти основанные на эволюции представления о превосходстве одной системы над другой влекут за собой более чем спорные теории. Единственное, что можно с уверенностью утверждать, — это что оба названных способа воспроизводства сосуществуют в природе, что оба они обеспечивают непрерывное продолжение вида и что гетерогенность организмов — носителей гамет, как и гетерогенность самих гамет, представляет собой явление необязательное. Итак, разделение особей на самцов и самок является ι фактом ни из чего не выводимым и случайным.

Большинство философий приняли это разделение как данность, не пытаясь объяснить его. Известен платоновский миф: вначале были мужчины, женщины и андрогины, у каждого индивида было два лица, четыре руки, четыре ноги и два сросшихся тела; однажды они были разбиты надвое, «как разбивают надвое яйцо», и с тех пор каждая половина стремится найти вторую, недостающую половину — впоследствии боги решили, что от совокупления двух несхожих половин будут появляться новые человеческие существа. Но эта история ставит своей задачей объяснить только любовь — разделение полов сразу принимается как данность. Не дает ему обоснования и Аристотель, ибо если любое действие требует взаимодействия материи и формы, необязательно, чтобы активное и пассивное начала распределялись по двум категориям гетерогенных индивидов. И таким образом, святой Фома Аквинский объявляет женщину существом «случайным» и тем самым утверждает — в мужской перспективе — случайный характер половой принадлежности. Гегель в свою очередь изменил бы своему исступленному рационализму, если бы не попытался логически ее обосновать. Пол, согласно его учению, представ-

1 Гаметами называются половые клетки, из слияния которых получается яйцеклетка.

2 Гонадами называются железы, производящие гаметы.

 

ляет собой опосредование, через которое субъект конкретно постигает себя как род. «Род в нем как напряжение, вызванное несоразмерностью его единичной действительности, становится стремлением достигнуть сочувствия в другом представителе того же рода, восполниться через соединение с ним и через это опосредствование сомкнуть род с собой и дать ему существование — это есть процесс совокупления»1. И немного ниже: «Процесс состоит в том, Что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое». И затем Гегель заявляет, что для того, чтобы два пола могли сблизиться, предварительно необходима их дифференциация. Но доказательство его неубедительно; слишком чувствуется здесь стремление во что бы то ни стало найти в любой операции три составляющие силлогизма. Выход особи за пределы своего «я» к виду, в результате которого особь и вид достигают подлинной реализации своей сущности, мог бы осуществиться и без третьего элемента, через непосредственное отношение родителя и ребенка — способ воспроизводства при этом может быть и неполовым. Или же отношение одного к другому может представлять собой отношение двух сходных особей, а различие тогда будет возникать за счет своеобразия особей одного типа, как это бывает у гермафродитов. Описание Гегеля раскрывает одно очень важное значение половой принадлежности — но, как всегда, его ошибка в том, что из значения он делает объяснение.

Мужчины определяют пол и взаимоотношения полов в ходе половой деятельности подобно тому, как они придают смысл и значение всем исполняемым ими функциям, но все это совершенно необязательно свойственно человеческой природе. МерлоПонти в «Феноменологии восприятия» отмечает, что человеческое существование, или экзистенция, вынуждает нас пересмотреть понятия необходимости и случайности. «Существование, — пишет он, — не имеет случайных атрибутов, в нем нет содержания, от которого зависела бы его форма, оно не допускает в себе чистого факта, так как само является движением, которое несет в себе эти факты». Это верно. Но верно также и то, что существуют условия, без которых сам факт существования представляется невозможным. Присутствие в мире неминуемо подразумевает определенное положение тела, позволяющее ему быть одновременно частью этого мира и точкой зрения на него, но при этом не требуется, чтобы тело обладало тем или иным особенным строением. В работе «Бытие и ничто» Сартр спорит с утверждением Хайдеггера, что сам факт конечности обрекает реальность человеческого существования на смерть. Он устанавливает, что можно представить себе существование конечное и не ограниченное временем. Тем