Денис и Надежда Яненковы, друзья семьи

 

Надежда Яненкова

 

Впервые я увидела Юлю и Даниила на их свадьбе, на которую нас пригласил Даниил. Венча­лись они в храме Апостола Иоанна Богослова при право­славной классической гимназии «Радонеж», где директо­ром тогда был священник Алексей Сысоев, родной отец Даниила.

Свадьба была в традиционно православном стиле, очевидно, такое решение приняли его родители, которые придерживались самых консервативных взглядов. А по­скольку свадьбу организовывали они, то и обстановка была подобающая. Думаю, что она не соответствовала по духу ни Даниилу, ни Юлии, веселым и радостным лю­дям, которые не отказывались ни от телевизора, ни от му­зыки и танцев. Весь праздник состоял из одних тостов, причем достаточно официозных, но все равно было здо­рово, потому что мы общались со всеми нашими друзья­ми, с семинаристами.

Юлины родители были категорически против ее бра­ка с бедным семинаристом, и на свадьбе их не было. Инте­ресно, что наши жизненные ситуации в этом были схожи: когда мы с Денисом решили пожениться, моя мама тоже была против нашей свадьбы и тоже не пришла на торже­ство. Мы поженились ровно через год после них, и у нас была традиция встречаться семьями на годовщины наших свадеб, вместе отмечать. И дети, первые дочери, у нас ро­дились с разницей в год.

 

Денис Яненков

 

С отцом Даниилом, тогда еще Дани­лой Сысоевым, я познакомился в семинарии.

Мы часто приезжали к отцу Даниилу и Юлии в го­сти, тогда они жили в коммунальной квартире на Мая­ковской, в старом сталинском доме постройки тридцатых годов, еще довоенной. Отец Даниил рассказывал, что эта квартира когда-то принадлежала прокурору фрунзенско­го района, которого потом расстреляли, как и многих в те времена. На кухне не было горячей воды, газовая колонка была только в ванной, и посуду приходилось мыть пря­мо над ванной. После наших застолий мы все вместе шли мыть посуду, продолжая разговоры. Сама ванная комната была очень необычной — большая, метров тринадцать, с мраморным полом и большим окном, на которое Юля сшила красивые занавески, и выкрасила стены в ярко­розовый цвет, чтобы было не так мрачно. Там стояла куча старой мебели, какие-то столы, стиральные машины.

Мы часто гуляли по центру Москвы. Отец Даниил очень любил старую Москву, хорошо знал ее историю. Куда мы только не ходили, часами бродили по переулкам, разго­варивали, спорили, у нас было очень много богословских тем для обсуждения. Отец Даниил говорил, что Москва — лучший город мира после Иерусалима и, если бы ему дали возможность выбирать, он непременно выбрал бы местом жительства Москву или Иерусалим. Эти незабываемые пешие прогулки навсегда оставили след в нашей памяти и очень теплые воспоминания. Мы с сожалением понима­ем, что такие прогулки уже никогда не повторятся. И отца Даниила нет, и Москва стала другая, да и мы изменились. Хорошо, что Господь подарил нам эти мгновения, эту воз­можность беззаботного общения с другом.

 

Надежда Яненкова

 

Отец Даниил был человек мегаполиса, он не смог бы жить в тихой и размеренной обстановке про­винции, где все не спеша. Ему надо было, чтобы вокруг него все бурлило и кипело, чтобы жизнь била ключом. Он был горячий, горел верой, и жизнь у него была вся как костер.

Когда у нас родилась первая дочь, мы снимали квар­тиру в Переделкине, а Юля с отцом Даниилом и годовалой Устей приезжали к нам, навещали, мы гуляли по лесу. У нас была общая проблема — непонимание родителей. И мы, и Сысоевы жили очень скромно, можно сказать, бедно. Ни­чьи родители — ни Юлины, ни отца Даниила, ни наши нам не помогали, мы были молодые и «зеленые», нам хотелось родительской поддержки, хотелось заботливых бабушек. Но мы чувствовали себя брошенными, в этом наши семьи были очень похожи. Юля рассказывала, что даже из роддо­ма ее встречал только отец Даниил, потом, правда, на пару часов приезжала мама отца Даниила, и все, больше никто из родителей так и не приехал. А Юля после родов была очень слаба, у нее была сильная послеродовая депрессия, а отец Даниил служил диаконом и занят был постоянно. Он приносил с кануна булки да печенье, этим они и питались, потому что Юля от слабости даже готовить не могла. От бу­лок с чаем уже было тошно, хотелось поесть супа, котлет, тем более что после родов, когда кормишь, требуется хоро­шее питание. Но никому до них не было дела, так они жили в Юлиной коммуналке, пока не разъехались и у Сысоевых появилась своя квартира на «Коломенской».

 

Денис Яненков

 

Отец Даниил всегда ходил в подряс­нике, носил его везде, где только можно и нельзя. Помню, он еле дождался посвящения в чтецы, чтобы иметь право носить подрясник. Обычно священники стараются по­сле службы разоблачиться, надеть светское платье, чтобы не привлекать к себе внимание (хотя, на мой взгляд, но­шение подрясника должно быть естественным для них). Некоторые наши однокурсники и знакомые считали но­шение подрясника в общественных местах неким вызовом, но для отца Даниила это имело совсем иной смысл, можно сказать, смысл внешней проповеди и памятования о себе, что он священнослужитель и всегда находится на боевом посту, а следовательно, ему не пристало носить светское платье. Может быть, это шло и от евангельского «Кто по­стыдится Меня и слов Моих...». Сколько раз в обще­ственных местах, например в кафе, отец Даниил говорил,

что надо молиться не стесняясь, вставать из-за стола и мо­литься перед едой и после. Пусть люди смотрят, пусть крутят пальцем у виска, но это — исповедание веры перед людьми, исполнение евангельской заповеди.

 

Надежда Яненкова

 

Интересно было наблюдать за ре­акцией людей вокруг. Это была середина 90-х годов, ка­залось, страна сбросила груз коммунизма, тысячи людей потянулись к вере, но встретить на улице, вне церковной ограды священника в рясе было огромной редкостью, люди еще не привыкли к этому, поэтому оборачивались, даже оста­навливались. Были и курьезные случаи, когда какой-нибудь подвыпивший мужичок останавливался и начинал кре­ститься и класть поклоны в сторону отца Даниила.

 

Денис Яненков

 

Замечательно то, что я с Юлией позна­комился раньше, чем она познакомилась с отцом Даниилом. Юлин папа делал ремонт в квартире, и ее знакомый, студент семинарии, подрабатывал у них на этом ремонте. Он пригла­сил подработать и меня, мы же тогда нуждались, как все сту­денты, и подрабатывали на каникулах. Так я познакомился с Юлей, а уже потом узнал, что она выходит замуж за Данилу Сысоева, моего одноклассника по семинарии. Хорошо пом­ню, что мне понравился его выбор, я подумал, что она может стать ему лучшей женой. Он был человеком настолько не­стандартным, что ему требовалась такая же нестандартная жена, с похожим мышлением и менталитетом. Именно такой была Юлия, они были очень похожи по духовной настроен­ности. Конечно, у них, как и в любой семье, были и разно­гласия, и споры, и непонимания, но создавалось впечатление, что они совсем не притирались друг к другу, как сошлись вместе, так и шли по жизни до самого ухода отца Даниила.

 

Надежда Яненкова

 

У него были восточные, татарские корни, которые иногда подталкивали к разным небольшим

хулиганствам. Как-то мы приехали в гости к Сысоевым, у них на полу рассыпаны грецкие орехи. Отец Даниил так обрадовался нашему приезду, что начал кидаться в меня орехами, а я в него. Мы бегали и бросали друг в друга оре­хами, пока Юля уже не закричала: «Прекратите!» Батюшка смеялся и озорничал, как маленький ребенок, а матушки­ны крики его только подзадоривали.

 

Денис Яненков

 

Они резвились как дети, а мы с Юлей падали со смеху. Я тогда сказал, что эти два восточных че­ловека (у моей жены арабские корни) не знают, куда деть свою бурную энергию!

 

Надежда Яненкова

 

Однажды отец Даниил с Юлей надо мной подшутили, устроив мне настоящий розыгрыш. Мы в очередной раз были у них в гостях и смотрели фильм по видео, он назывался «Трое мужчин и ребенок», француз­ская комедия, а мы смотрели его американский вариант. Отец Даниил всегда любил всякие розыгрыши, мистифи­кации, и он абсолютно серьезно мне сказал, что ребенок, который снимался в этом фильме, — их Устя (та девочка действительно была похожа на Устю). Батюшка очень ис­кренно продолжает рассказывать, что все устроили Юли­ны родители, каким-то образом они узнали о кастинге, отослали фотографию, и Устю взяли в Голливуд на съем­ки. Он говорил так убедительно, а я-то не ожидаю такой шутки от священнослужителя, я с детства привыкла всем и беспрекословно верить. Да и Юля поддакивала, вставля­ла подробности, и все казалось невероятно правдоподоб­ным. В тот момент мой муж Денис уже сидел на полу, весь красный, готовый разразиться смехом...

Отца Даниила очень интересовала тема происхожде­ния любых народов, и особенно ему было интересно, есть ли у человека семитские корни. Еще в те времена он задумал и, кажется, уже начал писать свою известную книгу «Лето­пись начала», на мой взгляд, это одна из интереснейших его

работ. Поскольку я наполовину арабка (мой отец ливанец), он постоянно рассуждал о моем происхождении. Я всегда считала, что ливанцы относятся к финикийцам (хананеям), но отец Даниил спорил, доказывал, что арабы произош­ли от семитов. Потом он все-таки переменил свое мнение и сказал, что ливанцы произошли от хананеев, от ветви Хама. И даже дразнил меня хананеянкой, но с такой лю­бовью и шутками, что обидеться на это было невозможно. А потом он нашел семитские корни и у Юли, а про свой род он говорил, что его прадед происходил чуть ли не от Му­хаммеда. По-моему, он даже гордился тем, что на четверть татарин, и говорил, что именно полукровки отличаются са­мой большой жизненной активностью.

В его словах никогда не было расизма или какой-либо нетерпимости. Отец Даниил говорил, что каждый чело­век должен знать свое происхождение и свой род, но дол­жен помнить, что наша истинная Родина — на Небесах, в горнем, куда мы все должны стремиться. Уже много поз­же он сформулировал свои рассуждения как «уранополитизм», и на эту тему было очень много споров, особенно в интернет-сообществах.

Батюшка был вообще большим оригиналом во всем. Нам иногда казалось, что у него все не как у людей, и это проявлялось буквально везде, во всех областях жизни. Так, например, когда у них родилась первая дочь, то Даниил на­звал ее достаточно редким именем — Иустина. Ему вообще хотелось, чтобы все называли своих детей редкими имена­ми, и, когда мы назвали свою дочь Екатериной, он указал, что это очень распространенное имя, правда, потом сказал, что Екатерина — одна из его любимых святых.

 

Денис Яненков

 

Он много читал, очень любил рас­сказывать о прочитанном, любил и делиться своими мыс­лями и идеями. Помню, как вышла его первая статья и он сообщал о своей радости всем подряд. Интересно, что он общался с людьми так, как будто каждый человек, с кото­рым он разговаривал, был серьезным критиком, способным дать достойный ответ, способным привести какие-то возражения. Он очень внимательно прислушивался к возражениям, всегда спра­шивал, какие мы видим недостатки в его ра­

ботах, как их исправить.

 

 

Ему было неважно, какой статус был у человека, он никогда не разделял людей на высших и низших, на образованных и необразованных, для него все были равны, будь то дворник или профессор. Он мог об­щаться с каждым на понятном человеку языке, и с просты­ми людьми он говорил абсолютно просто и доходчиво. Это очень располагало к нему, и эта способность, конечно, помо­гала в пастырском служении, к нему тянулись люди, не чув­ствуя барьеров. Он не осуждал других людей, хотя мог очень жестко высмеивать их, но, когда понимал, что дело касает­ся серьезных вещей, старался не шутить над человеком; он действительно сочувствовал каждому.

 

Надежда Яненкова

 

Конечно, мы знаем, что отец Дани­ил на Небесах, туда он очень стремился, и ему там лучше. Но нам на земле не хватает его смеха, его детской непо­средственности, простого человеческого общения с ним. Я очень надеюсь увидеться с ним уже в вечности.

 

Елена Крылова, друг семьи

 

Впервые я увидела отца Даниила в конце 1996 года на Крутицком подворье, в то время я только начала воцерковляться. Он сразу же изумил меня своей го­рячей любовью к Богу, такой искренней веры я еще ни у кого не видела. Отец Даниил проводил беседы по Библии для молодежи, и я с радостью стала их посещать. О Боге он мог говорить часами, забывая о времени, заражая всех своей искренней верой, а ведь он был тогда совсем молодым про­поведником, ему было всего лишь около 23 лет. На эти бесе­ды приходили все новые и новые люди, я сама привела туда несколько человек. Там я встретила своего будущего мужа, и когда мы с ним повенчались, то стали дружить с отцом Даниилом семьями. Мне очень нравилось бывать у них в го­стях, он всегда был нам так рад, что уходить просто не хо­телось, тем более что разговаривали мы на очень глубокую тему — о Боге и о Священном Писании.

Как-то отец Даниил сказал, что он каждый Великий пост прочитывает всю Библию, от «корки до корки». Как же такое возможно, думаю, для этого надо все дела отложить. И вскоре еду в метро и вижу — идет по переходу отец Даниил и на ходу читает Библию, не обращая ни на кого внимания и иногда натыкаясь на прохожих. Оказывается, возможно все, если есть желание!

Он всегда был готов прийти на помощь. Однаж­ды я попала в больницу в связи с замершей беременно­стью, мне было так плохо, что я не хотела никого видеть и ни с кем общаться. Он узнал, где я нахожусь, появился в больнице и смог меня настолько утешить, что, когда он уходил, я уже смеялась.

Через некоторое время я, после долгих попыток за­беременеть, родила недоношенного мальчика. Ребенок лежал в реанимации, и опять слезы, на душе пустота, и вдруг телефонный звонок от матушки Юлии: «Жди, мы

едем крестить твоего сына!» А я даже не просила об этом батюшку, стеснялась его беспокоить, потому что он был очень занят на строительстве своего храма. Я обратилась к другому священнику с этой просьбой — приехать и по­крестить ребенка, но он не смог. А отец Даниил вызвался сам. Батюшка привез с собой бутылку со святой водой, очень холодной, потому что на улице был мороз. И я очень испугалась, потому что у малыша была пневмония, и об­ливание ледяной водой могло ухудшить его состояние. «Ты что, не веришь в Бога?» — строго спросил меня отец Даниил. Я не смогла спорить, ребенка окрестили, и он сразу стал выздоравливать. После крещения батюшка по­мазал освященным маслом грудного мальчика с азербайд­жанской фамилией из соседнего кувеза. Почему он выбрал именно его — я не знаю.

Когда у нас с мужем родилась первая дочь Лиза, мне в голову пришла мысль непременно поступать в медицин­ский институт. Я поехала сначала в Красное Село — за бла­гословением к отцу Артемию Владимирову, и еще для вер­ности решила взять отеческое благословение у отца Даниила. К моему удивлению, отец Даниил не благосло­вил меня поступать, а стал вразумлять, что нельзя учиться в таком сложном вузе, имея маленького ребенка, ведь ни­кто не сможет заменить ему мать в то время, пока она будет бегать по лекциям. Слушаться отца Даниила я не захотела и подала документы в приемную комиссию. Когда отец Даниил об этом узнал, он, то ли в шутку, то ли серьезно сказал: «Ну что ж, буду молиться о том, чтобы ты не по­ступила». Конечно, Бог услышал его молитвы, я и сочине­ние плохо написала, и еще оказалась беременной на раннем сроке своей второй дочерью. Естественно, что ни о какой учебе речи уже идти не могло.

Духовного совета у отца Даниила можно было попро­сить и днем и ночью, он никогда не отказывал, всегда с радо­стью помогал. Он очень любил детей, особенно маленьких, играл с ними, смеялся, щекотал, брал на руки, у меня есть замечательная фотография, где он держит на руках двух до­чек — свою и мою, и все улыбаются.

Когда родился мой младший сын, мы с мужем еще за­ранее решили назвать его Алексеем. Вдруг звонит в роддом отец Даниил и говорит: «А какой сегодня праздник, зна­ешь? Сегодня Рождество Иоанна Предтечи, поздравляю вас с рождением Иоанна». Я замялась: «Почему Иоанна? Он же Алексей, мы давно решили». — «Нет, его святой Иоанн вы­брал, никакой он не Алексей». Теперь растет у нас Иоанн, послушались отца Даниила, спасибо ему за неравнодушие.

Однажды отец Даниил вместе с матушкой приехали к нам в гости в Отрадное. Вдруг мой муж говорит: «Отец Даниил, мне срочно нужно исповедоваться». А у батюшки епитрахили с собой не было, так он не растерялся и по­просил новое полотенце. Я даю ему полотенце, он берет ножницы, вырезает из полотенца епитрахиль, освящает ее и принимает исповедь кающегося. Епитрахиль оставил нам, велел не выбрасывать, и мы бережно храним этот свя­щенный предмет.

 

Юрий Власов, друг семьи

 

Я познакомился с отцом Даниилом в 1997 году на Крутицком подворье, где он проводил за­нятия по изучению Священного Писания. Это было время появления большого количества неофитов, принадлежал к ним и я, делая первые шаги в Православии. Все искали хорошего, доступного толкования Слова Божия, но пропо­ведников можно было пересчитать по пальцам. Мы ходили в клуб «Меридиан» на лекции отца Андрея Кураева, слу­шали по радио «Радонеж» отцов Олега Стеняева и Артемия Владимирова, но не хватало живого общения, когда ты за­даешь конкретный вопрос, а тебе отвечают. Такое обще­ние, скорее всего, было у Христа и апостолов, когда они сидели вместе, трапезничали, пили вино, обсуждали ду­ховные темы, — вот этого не хватало.

Мои первые шаги ко Христу начинались с проте­стантизма — в институте я попал в секту под названи­ем «Новая жизнь». В чем-то я даже им благодарен, они мне дали Библию, которую тогда купить было невоз­можно, они мне рассказали о Христе, но очень лаконич­но, по-американски. Никаких вопросов задать им было нельзя: все ответы у них были заранее заготовлены, рас­писаны, как в любой американской системе, — шаг влево, шаг вправо был невозможен. А когда я впервые пришел в православный храм и услышал проповеди православ­ных священников — понял, что как раз этого требова­ла моя душа. И тут на Крутицком подворье появляется священник, которому можно было, послушав толкование на какой-то фрагмент Евангелия или Ветхого Завета, за­дать вопрос: «А почему это именно так?» — и получить от­вет в спокойном тоне, с рассуждением.

Мой уход от протестантов был Промыслом Божиим. Надо сказать, что все-таки протестанты прививают же­лание изучать Писание, но при этом у них нет полноты.

А еще у них есть — в отличие от православных — колос­сальная энергия и желание бегать по улицам, рассказывать о Христе. И можно сказать, что эти две маленькие жемчу­жинки, которые Господь оставил протестантам, не дав им полноты благодати, отец Даниил и желал возродить в Пра­

вославии, которое тогда было инертно и пассивно. Проповедь, конечно, была, но была недостаточной. Ведь Право­славная Церковь только-только подня­лась с колен и «бежать» вперед ей пока было тяжело. Тем более что священник в храме в те времена был не миссио­

нер, а фактически прораб, он в прямом смысле строил свой храм, пытался поднять его из руин.

Сначала я сравнил отца Даниила с диаконом Андреем Кураевым: отец Даниил был тоже в очках (а это, как мне ду­малось, признак умного священника-богослова), с длинны­ми волосами, с умным серьезным лицом, и в то же время он удивительно смеялся, как ребенок, просто открыто хохотал. Он анализировал Писание, рассказывал очень интересные вещи, увязывал текст с толкованиями святых отцов, и это был очень большой переработанный материал.

Занятия происходили по четвергам в небольшом поме­щении, в трапезной комнате: деревянные столы, скамейки, все рассаживались вокруг стола, читали молитвы «Царю Небесный», «Трисвятое», и затем начиналась лекция.

 

 

Отец Даниил читал пять-десять глав, толковал, потом зада­вались любые вопросы, какие только могли возникнуть. В толковании протестантов все прочитанное должно было восприниматься совершенно буквально, но Библия подразумевает под собой не только прямое толкование, там есть пророчества, есть образы, прообразы и так далее. Читается, например, отрывок про купину — а это образ Богородицы, и отец Даниил объяснял, почему это так. Протестанты не могли объяснить такие глубокие вещи, а ведь почти каждое событие Ветхого Завета есть прооб­раз, пророчество события в Новом Завете. Меня поразила такая глубина, именно то, что каждое событие встретится потом, но уже на другом уровне.

Все лекции заканчивались чаепитием в домашней об­становке, и это было абсолютно правильно, потому что люди приходили уставшие, голодные — с работы, из института, даже приезжали из Подмосковья. Был такой уровень пони­мания и анализа, до которого надо расти, нельзя все узнать самому, где-то взять и прочитать. Да и знать такое количе­ство толкований святых отцов человеку просто невозможно, для этого надо иметь энциклопедические знания. А отец Даниил как раз и отличался энциклопедическими позна­ниями не только в области Писания и Предания, но и в об­ласти истории, он был практически «ходячей энциклопеди­ей», он идеально знал Библию. Это чаепитие было временем личного общения с ним, пока шла лекция, его старались не перебивать, а накапливали вопросы и во время чая их за­давали, отец Даниил все объяснял. Он пытался сделать так, чтобы каждый участвовал в этих беседах, приглашал всех по очереди читать «Царю Небесный» и «Трисвятое», значит, надо было вставать и читать, несмотря на волнение перед церковнославянским текстом. И было стыдно не знать этих молитв, а тому, кто все-таки не знал, отец Даниил на­значал маленькую епитимью: к следующему разу выучить молитву, иногда даже псалом, говоря, что это очень важно. И чаще всего он проверял «домашнее задание», а бывало так,

что человек спрашивал нечто совсем ужасное, нелепое, — тогда ему тоже предлагалось что-то выучить.

Этих четвергов мы очень ждали, потому что живое общение ни с чем не сравнить, мы приходили на подворье как на духовную трапезу. Сейчас ведь Слово Божие можно найти везде, в Интернете есть все что угодно, а в то время отыскать проповедника было достаточно тяжело. Вдоба­вок каждая лекция Андрея Кураева или отца Олега Стеняева на «Радонеже» была самостоятельна, в них не было по­следовательности, хотя любая была по-своему интересна, конечно, мы их слушали, но общей, целой картины не соз­давалось. А у отца Даниила мы изучали Библию с первой главы, двигались постепенно, начиная понимать, как дан­ное событие развернется в библейской истории. И вместе с отцом Даниилом я изучил весь Ветхий Завет.

Затем наши четверговые занятия стали перерастать в «Крутицкие вечера», по праздникам устраивались ма­ленькие концерты, проводились викторины на знание Свя­щенного Писания, а победителя ждал приз — или вкус­ный, или полезный, а не бестолковый.

Со временем мы стали с Божией помощью организо­вывать поездки по монастырям, и как раз устроить первую поездку отец Даниил благословил меня: «Попробуй, — говорит, — вдруг получится». И все сложилось, и автобус нашелся, и люди поехали. Мы тогда отправились в Новый Иерусалим, с нами поехала женщина, историк по образо­ванию, которая очень много нам рассказывала и показыва­ла. Отец Даниил тоже вел эту экскурсию вместе с ней, они по очереди брали микрофон, она рассказывала историче­скую часть, а он — религиозную. Поездка была потрясаю­щей, и мне запомнился случай, который, безусловно, гово­рит о духовном видении отцом Даниилом некоего града, Нового Иерусалима, где он сам сейчас и пребывает. Мы пошли к монастырю с противоположной от входа стороны, вышли на склон, и оттуда увидели монастырь. Был закат, и нам всем показалось, что мы видим реальный Иерусалим. Я там не был, и не знаю, как он выглядит, но мы точно зна­ли, что это он. И отец Даниил запел стихиру «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его... Светися, светися, Новый Иерусалиме». Была осень, я не помню точную дату этой по­ездки, но мне очень кажется, что она совпадает с датой его будущей кончины. Мы стояли перед Новым Иерусалимом, и отец Даниил со светящимся лицом пел о нем, а мы созер­цали эту красоту.

Однажды под Пасху отец Даниил попросил меня прийти и помочь перед ночной службой читать Деяния апостолов, в алтаре не хватало людей. Это было мое первое алтарничество, меня благословили, посвятили в алтарни­ки, хотя какой я алтарник, у меня получается только служ­ба «выходного дня». Вот так я увидел отца Даниила в ал­таре, а отец Даниил в алтаре — это особая история. Он выступает в разных лицах, то он сосредоточенно молится, склоняясь над престолом, и это очень серьезный отец Да­ниил, видно, что он хороший молитвенник. А то он мог ти­хонечко, шепотом пошутить, что-то рассказать, конечно, привязанное к служению, как-то взбодрить алтарников. Он никогда их не напрягал, ведь служение в алтаре тре­бует большого внимания, четкости, сосредоточенности и в то же время смирения. И можно получить «по шапке» от настоятеля, потому что все должно быть вовремя, что­бы, например, не задержать причастие. Отец Даниил даже помогал алтарникам, но и не давал им дремать.

На всенощной он очень любил петь «Свете Тихий», и говорил: «Ты только послушай, как красиво, представь себе реально, какая красота там происходит!» Познание красоты богослужения было вторым этапом моего позна­ния православия; если первый этап — это постижение Библии, то красоту богослужения мне тоже открыл отец Даниил, поясняя все моменты службы. И все наполнялось смыслом, я понимал, в каких местах богослужения сим­волически отражается Священное Писание. Вот Ангел над тобой стоит, помогает тебе в служении, и ты понима­ешь, что Ангел действительно здесь, незримо присутству­ет, и это налагает на тебя очень большую ответственность.

Однажды отец Даниил заболел, у него были пробле­мы с сердцем, видно было, что служба ему давалась очень тяжело, он еле держался на ногах, по лицу тек пот, и он мог просто упасть в обморок. Он попросил меня заварить ему кофе, сказал, что если сейчас кофе не выпьет, то просто упадет. Это, конечно, не алтарническое занятие — завари­вать кофе, но это было абсолютно правильно, и я отметил для себя, что хороший алтарник должен быть для священ­ника всем, даже официантом.

Потом в моей жизни произошли разные события, и наши дороги стали немножко расходиться, я продолжал ходить на Крутицы, но по семейным обстоятельствам пе­рестал ходить на лекции-вечера. К тому времени там уже появилось много помощников, но на большие праздни­ки я все-таки появлялся. Как-то раз на Пасху мы реши­ли сделать всем маленькие прянички-подарки; я съездил на завод, заказал коржи, потом мы сделали крем, написали буквы ХВ и красиво украсили эти прянички. Мы попы­тались привлечь к этому делу как можно больше людей, потому что это было очень важно для отца Даниила: он считал, что люди должны общаться, что-то делать вместе. Вручили мы эти прянички, остальные положили в шкаф­чик, благополучно про них забыли, и обнаружил я их че­рез полтора месяца. А прянички-то были освященные. Ну, думаю, сейчас достану что-то заплесневелое, а они ока­зались мягкие, пахли, как свежеиспеченные. Мы раздали эти пряники изумленным людям, и все в один голос ска­зали, что это — реальное чудо, которое нам явил Господь. А я решил свой пряник не есть и посмотреть, сколько дней он еще будет свежим, и, как только я начал хвастаться сво­ей идеей, пряник зачерствел сразу же. Господь дал мне воз­можность съесть его свежим, а я стал эксперименты прово­дить, и пришлось мне грызть его, как сухарь.

Кстати, некоторые люди, которые ходили на «четвер­ги», еще и хотели, кроме знакомства со Священным Писа­нием, найти себе «вторую половину», что было естественно, поскольку православному это сделать сложно в принципе. А совместные поездки, чаепития и многое другое сближа­ло людей, и действительно, там сложилось несколько пар, которых лично венчал отец Даниил.

Естественно, что отец Даниил очень хотел постро­ить свой храм, причем хотел сделать храм особый, непо­хожий на другие. Наконец, у него появился храм Апосто­ла Фомы (может быть, название храма возникло потому, что духовник батюшки подарил ему медальончик с изо­бражением апостола Фомы). Фома — апостол своеобраз­ный, который не только веровал, но ему нужно было «по­трогать», убедиться во всем лично. Мне кажется, что отец Даниил, постоянно и определенным образом истолковы­вая Священное Писание, как бы трогал его изнутри, рас­кладывал на составляющие. Ведь можно просто прочи­тать — и поверить, но это — величайшее состояние веры, этого нужно достичь, а мы, люди, устроены так, что всегда хотим разобраться, постичь умом. А может быть, нужно понять, что все так и есть, каким-то внутренним духов­ным чутьем, надо обуздать свой пытливый ум и принять на веру. И чем ты, христианин, становишься духовно стар­ше, тем больше ты принимаешь на веру, ты понимаешь, что святые отцы не могли ошибиться, что все это провере­но Церковью, проверено многовековой верой.

В храме Апостола Фомы все было сделано для того, чтобы человек, пришедший туда, мог чем-то заинтересо­ваться. Крутицкие четверговые чтения были перенесены на Кантемировскую, занятия происходили практически в самом храме, там ставили скамейки, отец Даниил садил­ся перед алтарем, лицом к людям, ему заваривался крепкий чай, и начиналась беседа. Там же он организовал — как про­должение того, что зародилось на Крутицах, — миссио­нерскую работу, школу миссионеров, посеял семя, которое растет и после его гибели. Группа ребят-миссионеров про­должает его работу, они проповедуют среди протестантов. Даже четверговые чтения не закончились с уходом отцом Даниила, их продолжает отец Олег Стеняев, близкий друг отца Даниила. И дух толкований у них очень похож, есть ощущение, что они взаимосвязаны, хотя каждый из свя­щенников вносил свои теологумены.

 

 

Отец Даниил отпевал моего отца, причастив его, уже больного и умирающего. К нам приезжали сотрудники приезжай». И я стал крестным отцом Дорофеи, можно сказать, духовно по­роднился с Сысоевыми. Я всегда чув­ствовал, что на мне лежит большая ответственность, а сейчас особенно чувствую, что должен в духовном пла­не восполнить ребенку родного отца, поэтому по мере возможности пытаюсь видеться с матуш­кой и детьми, даже молюсь отцу Даниилу об этом.

Он часто приезжал к нам в дом, на дни рождения или именины, хотя из-за занятости приезжал, как правило, уже поздним вечером. Мы ему всегда оставляли что-нибудь вкусное, хорошего вина, он пел «Многая лета» и «Велича­ние», на разные распевы, на разные лады, он знал их много. И всегда дарил книги, очень хорошие, или свои, или святых отцов, или другие очень хорошие богословские книги.

отца, и среди них был верующий человек, который очень удивился, что простой рабочий был в таких близких от­ношениях с известнейшим на всю Москву проповедником. Конечно, батюшка был нам близким человеком, а однаж­ды он мне позвонил с просьбой: «Знаешь, мы тут крестим ребенка, у меня второй родился, срочно нужен крестный,

У меня трое детишек, и всех их крестил отец Даниил, он и венчал наш брак. Вспоминается история, как тогда он вместе с матушкой Юлией приехал к нам в гости и втащил в квартиру большой мешок. Это был пуд соли, и он дал нам стакан, две ложки, и сказал, что мы должны все это съесть! Вот такой был подарок на свадьбу. А в проповеди на на­шем венчании он говорил, что двое молодых — это как два камешка в мешке, и если молодые не смогут к другу при­тереться, то острые края камней мешок порвут и брак рас­падется. А семейная жизнь — это определенная брань, это постоянное трение, ломание себя, уступки другому, и если эти камешки пообтешутся, то тогда наступит радость се­мейной жизни.

В нашей духовной жизни периодически возникает не­кое народное движение, когда люди хотят канонизировать человека после его смерти, например, так народ хотел ка­нонизировать царя Николая II. Церковь еще это не обсуж­дала, еще не было Собора, но в народе уже ходил акафист царю-искупителю Николаю, потому что считалось, что он пострадал за весь народ. И отец Даниил спрашивает как-то: «А как ты считаешь, царь был искупителем? Давай вер­немся к первоисточнику. Кто у нас Искупитель? Да толь­ко Христос, и никто больше искупителем быть не может. Мученик — да, но не искупитель». А ведь в народе бродят идеи, что государь пострадал за народ, за Россию, он и есть искупитель, но отец Даниил все сразу поставил на свои ме­ста. Вспоминается давняя история с неприятием ИНН, по­пытка отодвинуть приход Антихриста. Отец Даниил гово­рил: «Что сказано? Когда придет Спаситель? После прихода Антихриста. Вы хотите своей немощной рукой отодвинуть приход Антихриста, так? Значит, вы пытаетесь отодвинуть приход Спасителя. Тогда с сегодняшнего дня вы молит­ву «Отче наш» больше не читайте, потому что там сказано «Да приидет Царствие Твое». А вы же этого не хотите». То есть он все расставлял по своим местам, и люди успокаи­вались, начинали понимать. Он мог и спорить, если была необходимость. Было время, когда на «четверги» приходили «зарубежники», в основном приходили, чтобы поспорить, пытались каким-то образом даже сорвать чтения, устраи­вая бесконечные дискуссии, кто прав, кто не прав, сергиане или не сергиане и т. п. И только дипломатия отца Даниила спасала ситуацию, даже на праздниках они пытались зате­ять дискуссии, и отец Даниил этого не позволял, быстрень­ко сворачивая подобные дебаты.

Конечно, со временем у нас становилось все меньше возможности общаться лично, отец Даниил очень много занимался своим храмом, он успевал везде, он снимался в телепередачах, диспутах, ездил в миссионерские поезд­ки, писал книги, и все меньше он становился доступным для нас. Для него время как бы ускорялось, он пытался разорваться, успеть все, но времени у него не хватало.

Однажды мне надо было ехать в командировку в Бол­гарию, и вдруг мои родственники говорят, что видели очень плохой сон, и что удивительно, не один человек мне это го­ворит, и говорят близкие люди, православные. В мою голо­ву начали закрадываться сомнения, ехать или не ехать в эту командировку. Я иду за благословением на поездку к отцу Олегу Стеняеву, и он просит меня привезти ему Библию на болгарском языке. Затем я иду за благословением к отцу Даниилу, и говорю ему, что моим родственникам снятся плохие сны. А он отвечает: «Что тебе сон? Вот тебе благо­словение, и езжай. И привези-ка мне оттуда ракию» (ракия — это болгарская водка). Получил я два благословения, две просьбы, привез ракию, звоню отцу Даниилу, встре­чаюсь с ним, и это была наша последняя встреча. Я сказал ему, что очень тяжело стало читать Библию, чем чаще ты открываешь компьютер, тем тяжелее ее читать, потому что сейчас в Интернете можно найти любую литературу, любые проповеди, любые молитвы и песнопения, и все вре­мя хочется полазить по Интернету, найти там что-нибудь новенькое и почитать. И он порекомендовал мне некоторое чтение, сказав, что да, есть сейчас такая духовная брань, когда живую книгу Библию читать нет времени. В этот вечер он мне первый раз сообщил, что ему угрожают смер­тью, но перевел этот разговор в шутку, сказав, как будто несерьезно, что он мечтает умереть за Христа в расцвете

лет. Как красиво умереть за Христа в таком возрасте, весь свой жизненный путь пройдешь, а в конце — сразу встре­тишь Христа, собственно, для этого жизнь и была прожита! И еще он сказал, что в последнее время ощущает странную внутреннюю тяжесть, не с кем стало говорить о Боге. Я уди­вился — это говорит проповедник, миссионер, священник, окруженный священниками... И хочу ему сказать: «Давай поговорим, да что ты!», но понял, о чем и как он хочет гово­рить, и я такой разговор вести не смогу.

Эта встреча была летом 2009 года, а последний раз я слышал его голос в воскресенье, перед тем четвергом. Он позвонил по телефону поздравить меня с именинами, и в голосе его была какая-то тревога, я это просто почув­ствовал. Он мне говорит: «Давай приходи в четверг, давно ты не был. Сядем после службы, отпразднуем твои имени­ны». Настает четверг, я уже настраиваюсь пойти, но в доме у меня происходят события, которые не дают мне выйти из дома. Сын ломает водопроводный кран, вода хлещет, и мне надо чинить его. А тут еще жена говорит, что про­ездом из Петербурга приезжает ее подружка, очень давно не виделись, она хочет встретиться с ней, и надо бы с деть­ми посидеть. «Что же, мне теперь вообще не идти к отцу Даниилу?» — «А ты в следующий четверг пойди».

А следующего четверга уже не было. В храм я не по­пал, Господь уберег меня от того, что там произошло, на­верное, посчитал меня недостойным.

Он остался в памяти нашей семьи светлым челове­ком, веселым, улыбающимся, открытым для любого обще­ния, чего сейчас так не хватает нашим священникам. Веч­ная память отцу Даниилу, молитвеннику нашему.