Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог. Иисус говорит ей: Воскреснет брат твой». 10 страница
— Бывают и исключения, — подхватил Луис, но сказал он это скорее себе, нежели Джаду.
— Бывают, — согласился Джад. — Может, Элли научится понимать смерть, эту дверку, за которой кончается боль и начинаются добрые воспоминания. Именно не жизнь кончается, а боль. Не говорите только ей, она до всего должна дойти сама. И, случись, она в чем-то похожа на меня, будет любить своего кота и впредь. Он ведь не укусит, не поцарапает — совсем безобидный. Она будет любить его… но крепко задумается, а когда наконец он умрет, вздохнет с облегчением.
— Так вот зачем вы меня отвели туда. — Настроение у Луиса поднялось. Многое объяснилось, пусть не на уровне логики и разума, а на уровне чутья и инстинктов. Но он сейчас и этому рад. Значит, можно спокойно выбросить из памяти зловещий блеск в глазах Джада, появившийся на мгновение. — Тогда понятно…
Вдруг старик неожиданно закрыл лицо руками. У Луиса мелькнула мысль: может, какой болезненный приступ? Он даже привстал, но сразу же понял, что тот едва сдерживает рыдания — грудь и плечи заходили у него ходуном.
— Понятно, да не совсем! — сдавленным голосом проговорил он. — А повел я вас туда затем же, зачем Стенни меня, затем же, зачем Лестер Морган — Линду Лавеск, чью собаку тоже машиной сбило. Ведь знал же, что его бык взбесился и гоняется за ребятишками, так нет, ВСЕ РАВНО потащил Линду на это кладбище. Ну что, Луис, вам и теперь все понятно?
— О чем вы, Джад? — тревожно спросил тот.
— И Лестер туда кого-то водил, и Стенни Б. И все по одной и той же причине. Привораживает это место! Своей тайной привораживает, а тайну хранить ох как трудно, охота с кем-либо поделиться, и начинаешь выискивать благовидный предлог… — Джад отнял руки от лица. Измученный взгляд, вмиг до неузнаваемости постаревшее лицо. — И в конце концов, тащишь кого-нибудь. Конечно, причина будто бы самая что ни на есть благородная… Но ведь идешь туда только потому, что мочи нет удержаться. Тянет, и все тут! Или нужно позарез! Отец-то меня туда не водил, потому что и сам ни разу не был, только по слухам об этом месте знал. А Стенни был… и меня отвел… и вот семьдесят лет прошло, и — на тебе! — Он недовольно покачал головой, кашлянул в кулак. — Но, по правде говоря, Луис, ведь только Лестеров бык стал хуже, а у Линды Лавеск собачонка какой была, такой и осталась, ну, разве что почтальона разок тяпнула. Очень редко кто из зверушек портился… Вот мой Пестрый отличным псом остался. Да, землей весь пропах, сколько ни мой. А в остальном — отличный пес. И пусть мать его с той поры ни разу не погладила, все равно — отличный! Но вам, Луис, и слова поперек не скажу, вздумай вы сегодня кота жизни лишить… Понимаете, то кладбище, как магнитом, притягивает… и вы начинаете придумывать самые-самые благовидные предлоги… Впрочем, может, я и ошибаюсь. Может, и Лестер ошибался, и Стенни. Я ведь тоже не Бог… но так заманчиво возвращать к жизни мертвых, чувствовать себя всемогущим, почти что Богом.
Луис снова открыл было рот, но снова промолчал. Ибо слова прозвучали глупо и жестоко. НЕ ДЛЯ ТОГО Я СТОЛЬКО ПРЕТЕРПЕЛ ВЧЕРА, ЧТОБЫ СНОВА УБИТЬ КОТА.
Джад допил пиво, отставил пустую бутылку. Выговорился до дна!
— Ну, кажись, все.
— Можно ли еще кое о чем спросить?
— Отчего ж нельзя?
— А хоронили там когда-нибудь ЛЮДЕЙ?
Рука у Джада непроизвольно дернулась, две бутылки упали со стола, одна разбилась.
— Господи, помилуй! Нет! Да и кто б решился? О таком, Луис, даже говорить не след.
— Я из чистого любопытства, — выдавил из себя Луис.
— Кое о чем даже любопытствовать грех! — заключил Джад, и впервые перед Луисом предстал очень-очень старый, просто дряхлый человек, одной ногой стоящий в могиле.
А уж дома к этому впечатлению у Луиса добавилось еще одно: вид у Джада был такой, будто он говорил неправду.
Лишь у гаражной двери Луис сообразил, что пьян. Ночь выдалась звездная, вовсю светила луна. Теней, правда, нет, но видно, как днем. В гараже, однако, тьма кромешная. Где-то совсем рядом выключатель, но в темноте не найти. Луис пробирался медленно, на ощупь, осторожно переставляя ноги. Голова кружилась. Сейчас на что-нибудь наткнется, обо что-нибудь запнется, упадет, чего доброго. Тут и дочкин красный тренажер, и сынишкина машина-крокодил на колесиках.
А где же кот? Дома, что ли, весь вечер сидел?
Все-таки Луис сбился с курса и наткнулся на стену, занозив вдобавок ладонь. «Черт!» — вырвалось у него скорее со страху, нежели от боли. Он совсем потерялся: не то что выключателя, двери-то в кухню не найти! Как в совсем незнакомом месте.
Он пошел вдоль стены, ладонь саднило. ТАК ВОТ КАКОВО СЛЕПОМУ, подумал он, и сразу вспомнился слепой певец Стиви Уандер, они с Рейчел ходили на его концерт. Когда ж это было? Лет шесть назад? Да, уж шесть лет промелькнуло. Невероятно! В ту пору Рейчел Элли носила… На концерте двое парней подвели Стиви Уандера к синтезатору, помогая перешагивать через змеящиеся по сцене провода. А потом, когда Стиви принялся танцевать с одной из хористок, та бережно повела его на свободное место, чтоб не споткнулся. Танцевал он отменно, Луис до сих пор помнит. Лишь бы рядом была рука, которая выведет.
ГДЕ Ж ТА РУКА, ЧТО ВЫВЕДЕТ НА КУХНЮ МЕНЯ? — подумал он и даже поежился: ведь случись и впрямь рука, он бы завопил от страха. Он остановился, стараясь унять бешено стучащее сердце. Ну, хватит, ХВАТИТ, НУ, УСПОКОЙСЯ…
ГДЕ ЭТОТ ЧЕРТОВ КОТ?
Тут снова на что-то наткнулся, оказалось — на свою большую семейную машину. Сильно ударился ногой, даже слезы выступили. Он потер больное место, стоя, как цапля, поджав ногу. Зато сразу определил, в каком углу гаража находится. К тому же мало-помалу он стал различать предметы во тьме. Слава Богу! Да, он вспомнил: кот остался в доме, он, Луис, даже прикасаться к нему не хотел, противно было брать на руки…
И в этот момент что-то теплое, мягкое, пушистое потерлось о его ногу, точно теплой водой обдало, и кошачий хвост змеей обвил голень… Луис закричал громко, во весь голос.
— Папа! — громко, во весь голос позвала Элли. И понеслась к нему прямо от самолета, обегая идущих пассажиров, как слаломист — флажки. Перед ней с улыбкой расступались. Луису даже стало неловко за дочь, но и он не удержал широкой, бестолковой улыбки.
А вон и Рейчел, у нее на руках Гейдж. Когда Элли крикнула и бросилась навстречу отцу, малыш тоже завопил: «Па-а-а!» и стал вырываться. Рейчел улыбнулась (устала, отметил Луис), поставила его на ноги, и он припустил вслед за сестрой, бойко перебирая ножонками: «Па-а-а! Па-а-а!»
Луис приметил на сынишке новый свитер — небось дед постарался. Но тут налетела Элли и обезьянкой вскарабкалась на грудь.
— Папуленька, здравствуй! — И чмокнула его в щеку.
— Здравствуй, кисонька! — Луису пришлось нагнуться, чтобы подхватить и Гейджа. Крепко обнял детей. — Как я рад, что вы дома!
Подошла Рейчел. На одном плече висела дорожная сумка и маленькая дамская сумочка, на другом — мешочек с пеленками и ползунками Гейджа. На мешке красовалась надпись: СКОРО Я БУДУ БОЛЬШИМ. Скорее в утешение родителям, нежели для самого малыша. Рейчел походила на фотографа после долгой, изнурительной командировки.
Луис просунул голову меж детьми и поцеловал жену в губы.
— Здрасьте, доктор! — улыбнулась она.
— Потрясающе выглядишь!
— Чего-чего, а потрясений хватило. До Бостона долетели без забот. Пересели — все чин чином. Самолет взлетел, Гейдж взглянул в иллюминатор: «К’асиво! К’асиво!» И как его затошнит. Я бегом с ним в туалет.
— Господи, что за напасть!
— Помыла, переодела. Вряд ли что с кишечником или желудком, просто в самолете укачало.
— Поехали скорее домой. Сегодня на обед у нас мясо под перечным соусом.
— Ура! Ура! — прямо в ухо отцу радостно закричала Элли.
В другое ухо так же громко гукал Гейдж.
— Поехали! Забирайте вещи и бегом отсюда.
— Пап, а как там Чер? — спросила Элли, как только Луис опустил ее на землю. Он ждал этого вопроса, но откуда у дочки озабоченность в голосе? Откуда суровая складка между бровей? Луис нахмурился, взглянул на Рейчел.
— В воскресенье она ночью вдруг как закричит! Плохой сон приснился, — спокойно пояснила та.
— Мне приснилось, что Чера машина переехала, — вставила дочка.
— Просто индюшатины на ночь не надо было есть, так я думаю, — продолжала Рейчел. — Даже живот заболел. Успокой ее, Луис, и поедем-ка домой. Меня уж мутит от аэропортов. Лет на пять вперед налеталась.
— Не волнуйся, доченька. Чер жив-здоров.
ЖИВ-ЗДОРОВ! ЛЕЖИТ ВЕСЬ ДЕНЬ-ДЕНЬСКОЙ ДА СМОТРИТ НА МЕНЯ МУТНЫМИ ГЛАЗАМИ, И ВЗГЛЯД ТАКОЙ, БУДТО ЕМУ ВЕСЬ КОШАЧИЙ УМ ВЫШИБЛО. ЖИВЕЕ НЕКУДА! ТОЛЬКО Я ЕГО ЩЕТКОЙ ВСЯКИЙ РАЗ НА НОЧЬ ИЗ КОМНАТЫ ВЫГОНЯЮ — ДОТРАГИВАТЬСЯ ПРОТИВНО. НИЧЕГО, УХОДИТ. А НА ДНЯХ МЫШЬ ПРИТАЩИЛ, ТОЧНЕЕ, ОБЪЕДКИ. ВСЕ НУТРО ВЫЕЛ — ЧЕМ НЕ ЗАВТРАК? КСТАТИ, О ЗАВТРАКЕ. СЕГОДНЯ Я ТАК И НЕ…
— Да, жив-здоров, — повторил он.
— Правда? — Суровая складка исчезла. — Вот хорошо! Когда я сон видела, уверена была, что Чер умер.
— Неужто? — Луис заставил себя улыбнуться. — Какая ерунда только не приснится! Верно?
— Еунда! — эхом отозвался Гейдж, он вошел в пору попугайского повторительства, Луис помнил такое время у дочки. — Е-у-у-нда! — И сын крепко дернул отца за волосы.
— Пойдемте же, — поторопил родных Луис, и все направились получать багаж.
Уже на стоянке машин Гейдж вдруг залопотал, захлебываясь:
— К’асиво! К’асиво!
На этот раз его вытошнило на новые брюки Луиса. Очевидно, своим «К’асиво!» он пытался предупредить, что сейчас его стошнит и лучше держаться подальше.
Потом выяснилось, что виной всему — вирус.
Когда проехали миль семнадцать, Гейджа забил озноб, потом сморила какая-то болезненная дремота. Заведя машину в гараж, Луис увидел краем глаза Чера, тот крался вдоль стены, не сводя мутного, неосмысленного взгляда с машины. Вот он скрылся в сумеречных тенях, и чуть не сразу же Луис заметил еще одну выпотрошенную мышь, рядом со сложенными горкой автомобильными покрышками на лето. Мышь уже чуть припорошило снегом, кровь запеклась и потемнела. Луис сделал вид, что споткнулся, и нарочно свалил наземь, прямо на дохлую мышь, верхнюю покрышку.
— Ух ты!
— Как медведь неуклюжий! — добродушно рассмеялась Элли.
— Ну и ладно, пусть медведь! — весело подхватил Луис, хотя ему больше хотелось крикнуть: «К’асиво! К’асиво!» и оставить на земле все съеденное вчера. Ему вспомнилось, что до своего страшного «воскрешения» Чер лишь однажды съел мышь. Конечно, случалось ему и раньше ловить их, играть, доводя бедняг до смерти. Правда, всякий раз либо Рейчел, либо Элли успевали вовремя вмешаться. Обычно после кастрации коты очень редко выказывают интерес к мышам, во всяком случае, когда сыты.
— О чем замечтался? Может, все-таки поможешь мне с ребенком? — донесся до него голос Рейчел. — Доктор Крид, спуститесь на землю. Вы еще нужны здесь!
Жена, видно, устала и сердилась.
— Прости, родная.
Он принял из ее рук Гейджа, озноб сменился у малыша жаром.
Итак, за обеденным столом отведать Луисов кулинарный изыск собралось лишь трое. Гейджа положили в гостиной на диване. Был он вял, глазенки лихорадочно блестели. Он равнодушно смотрел мультфильм по телевизору, потягивая теплый куриный бульон из бутылочки с соской.
После обеда Элли подошла к двери в гараж и позвала Чера. Рейчел принялась разбирать чемоданы, а Луис — мыть посуду. Он надеялся, что Чер не объявится, ан нет! Тут как тут. Бесшумно, словно крадучись, неторопливо подошел и вдруг возник прямо перед девочкой. Словно выжидал, затаясь, рядом. ЗАТАЯСЬ! Слово это сразу пришло Луису на ум.
— Здравствуй, Чер! — обрадовалась Элли. — Чер, милый!
Подняла кота, прижала к груди. Луис следил за ней краем глаза, нашаривал в раковине грязные ножи и вилки. Вот радостная улыбка на лице дочери сменилась недоумением. Кот спокойно сидел у нее на руках, прижав уши, не сводя с хозяйки взгляда.
Через некоторое — очень долгое, как показалось Луису, — время она выпустила кота на пол, и тот важно, даже не оглянувшись, удалился в столовую. МЫШИНЫЙ ПАЛАЧ, вдруг ни с того ни с сего подумалось Луису. ГОСПОДИ, ЧТО Ж МЫ ВСЕ-ТАКИ СДЕЛАЛИ В ТУ НОЧЬ?
Но тщетно он старался припомнить, воспоминания казались далекими, их уже подернула дымка забвения, как и воспоминания о Викторе Паскоу, о его страшной смерти на полу приемного отделения в лазарете. Помнились ему только завывание ветра за домом, а дальше — черная кромка леса. И больше ничего.
— Пап, а, пап? — тихо и горестно проговорила Элли.
— Что, милая?
— От Чера плохо пахнет.
— Неужели? — изобразил беспечность Луис.
— Да, пахнет! Никогда так плохо не пахло! Какашками!
— Ну, может, в грязи где повалялся, мало ли, — успокоил Луис. — Выветрится этот запах, не бойся.
— Очень надеюсь, — вдруг чопорно, как старая светская дама, сказала Элли и удалилась.
Луис вымыл последнюю вилку, закрыл кран. Постоял у раковины, глядя в ночное небо за окном, слушая, как убегает, булькая, мыльная вода. Напоследок в трубе чмокнуло, хлюпнуло. И сразу пронзительно завыл ветер, северный, холодный. Луиса охватил нелепый беспричинный страх. Он нападает вдруг, когда туча застит солнце или раздается мерный, неизвестно откуда, звук.
— Тридцать девять и три? — ахнула Рейчел. — Ты не ошибся, Луис?
— Нет, это типично для вирусных заболеваний. — Луис старался не поддаваться раздражению, сквозившему в голосе жены. Ей сегодня нелегко пришлось: с двумя детьми чуть не через всю страну летела. Время к полуночи, а хлопот еще полон рот. Элли крепко спит у себя в комнате. А Гейдж в полудреме-полуобмороке лежит на их с Рейчел кровати. Час назад Луис дал ему аспирин. — К утру температура спадет.
— Может, антибиотики попробовать?
— Если б у него простуда была — другое дело. А вирус к антибиотикам не восприимчив, — терпеливо растолковал он жене. — От них только понос и рвота усилятся. Значит, организм будет еще больше обезвожен.
— А ты уверен, что это вирус?
— Если тебе моего мнения мало, убедись сама, милости прошу!
— Не кричи на меня! — Рейчел и сама сорвалась на крик.
— А я и не кричу! — ответил Луис в том же духе.
— Нет, кричишь! — Губы у Рейчел задрожали, она закрыла лицо руками.
Луис заметил темные круги под глазами жены, набрякшие веки, и ему сделалось стыдно за себя.
— Прости. — Он присел подле Рейчел. — сам не знаю, какая муха меня укусила. Прости, пожалуйста.
— Не согрешишь — не покаешься, — слабо улыбнулась Рейчел. — Не ты ли мне это говорил? Дорога, конечно, тяжелая, да и я боялась страшно, что ты будешь рвать и метать, увидев обновки Гейджа. Ладно, теперь уж скажу, пока ты передо мной виноват.
— Из-за чего ж я должен был рвать и метать?
Она снова чуть улыбнулась.
— Мама с папой купили ему десяток костюмчиков. И один он сегодня обновил.
— Да уж заметил, — бросил Луис.
— Я тоже заметила, что ты заметил. — И она скорчила рожицу. Луис рассмеялся, хотя ему было не до смеха. — А еще они купили шесть платьиц для Элли.
— Шесть платьиц! — чуть не взвыл Луис. Вдруг накатили злоба и обида комком в горле — не продохнуть. — Зачем, Рейчел?! Зачем?! Зачем ты позволила? Мы, что, сами не в состоянии… что, мы — нищие побирушки?.. — Он осекся. Комок в горле мешал говорить. Ему представилось, как он бредет по лесу с мертвым дочкиным котом, как перекладывает тяжелую ношу из руки в руку, а в это самое время Ирвин Гольдман, чтоб ему пусто было, покупает его, Луиса, дочку, ее любовь и расположение. Размахивает своей самой жирной на свете чековой книжкой, строчит самым золотым на свете вечным пером. Едва-едва Луис удержался, не крикнул: ТВОЙ ОТЕЦ КУПИЛ ЭЛЛИ ШЕСТЬ ПЛАТЬЕВ, А Я ВОСКРЕСИЛ ЕЕ КОТА. ТАК КТО ЖЕ ИЗ НАС ЕЕ ЛЮБИТ? Нет, конечно, он никогда ничего подобного не скажет. НИКОГДА.
Рейчел погладила его по щеке.
— Луис, пойми, папа с мамой вдвоем подарки покупали, понимаешь, вдвоем! Они ведь любят внуков, скучают по ним. Видимся-то мы редко. А мои уже старенькие. Папу ты и не узнаешь.
— Я его в любом виде узнаю, — проворчал Луис.
— Ну не сердись, дорогой. Относись к ним добрее. Тебя не убудет.
Он смерил жену долгим взглядом.
— Представь себе, убудет! — наконец изрек он. — Убудет, хотя я и не оправдываюсь!
Не успела Рейчел ответить, как из комнаты Элли раздался крик:
— Пап! Мам! Скорее!
Рейчел вскочила было на ноги, но Луис остановил ее:
— Оставайся с Гейджем. Я сам!
Он догадывался, в чем дело. Черт возьми, он ведь выставил же кота на ночь! Элли легла спать, а он выследил кота на кухне — тот обнюхивал свою миску — и выставил за дверь. Не хватало только, чтобы Чер спал в постели дочки. Мало ли, зараза какая, да и сам в детстве насмотрелся всякого в похоронном бюро дядюшки Карла. Нет, не след коту валяться в дочкиной постели.
БЕДНЯЖКА ПОЙМЕТ РАНО ИЛИ ПОЗДНО, ЧТИ ЧЕР ИЗМЕНИЛСЯ, ОН БЫЛ ЛУЧШЕ.
Луис прекрасно помнил, что выгнал кота на улицу, однако, когда вбежал в спальню дочери, Элли сидела в постели, толком еще не проснувшись, а Чер… возлежал на одеяле в ногах, распластавшись, словно летучая мышь в полете. Глаза широко раскрыты и тускло поблескивают.
— Папа, убери! — почти простонала Элли. — От него ужасно пахнет!
— Тише, доченька, спи спокойно. — Луис сам удивился своему ровному голосу. На память пришло утро после лунатической прогулки, днем позже смерти Виктора Паскоу. Тогда он заперся в лазаретном туалете: взглянуть в зеркало и удостовериться, что и сам похож на привидение. Но, однако, никаких разительных перемен в своей внешности не обнаружил. Сколько ж страшных тайн сокрыто в заурядных с виду прохожих!
НИКАКИХ ТАЙН! СЕЙЧАС РЕЧЬ О КОТЕ!
Да, Элли права. Воняло от кота прескверно. Луис вытащил его из комнаты, отнес вниз, стараясь не вдыхать носом. По правде говоря, бывают и хуже запахи, дерьма, например; месяц назад объезжала округу ассенизационная команда, и, глядя, как чавкает прожорливый насос, Джад заметил: «Да уж, прямо скажем, «Шанель № 5» лучше пахнет!» Или запах разлагающегося мяса при гангрене; доктор Брейсерман в медицинском колледже называл такие раны «тухлятиной». Даже запах химического преобразователя в машине «Скорой помощи» противнее.
Но и от кота разило страшно. И как он только в дом попал? Ведь Луис вечером выгнал его шваброй за дверь, пока дети с Рейчел были наверху. И вот сейчас, впервые за неделю после «воскрешения» Чера, Луису пришлось взять его на руки: тяжелое, теплое тело не шелохнулось. ГДЕ ТЫ НАШЕЛ ЛАЗЕЙКУ, СУКИН СЫН?
Ему вспомнился недавний сон: Паскоу молча прошествовал из кухни в гараж. Может, и лазейки никакой не нужно. Может, и кот, как привидение, сквозь стену прошел.
— Нечего церемониться, — прошептал Луис. Ему вдруг подумалось, что кот сейчас начнет царапаться и сопротивляться. Но тот не пошевелился. От него так и веяло смрадным теплом. Кот посмотрел на Луиса и, казалось, прочитал его мысли.
Луис распахнул дверь в гараж, безжалостно сбросил на пол кота.
— Пшел! Иди мышей лови!
Чер плюхнулся наземь, поджав задние лапы, перевернулся, злобно зыркнул на Луиса. Поднялся и, словно пьяный, пошатываясь, скрылся из вида.
ГОСПОДИ, ДЖАД, взмолился Луис, И ЗАЧЕМ ТЫ МНЕ ВСЕ РАССКАЗАЛ?
Луис подошел к кухонной раковине, тщательно вымыл руки по локоть, словно готовился к операции.
МОЧИ НЕТ УДЕРЖАТЬСЯ… ТЯНЕТ ТУДА… УБЕЖДАЕШЬ СЕБЯ, ПРИДУМЫВАЕШЬ ПРИЧИНУ — БЛАГОРОДНУЮ, КОНЕЧНО… КЛАДБИЩЕ КАК МАГНИТОМ ПРИТЯГИВАЕТ…
Нет, Джада винить не в чем. Сам пошел, никто не принуждал. Джада винить не в чем.
Выключил воду, вытер руки и замер, вперив взгляд в темное ночное окно над раковиной.
ЗНАЧИТ, И МЕНЯ КЛАДБИЩЕ БУДЕТ ПРИТЯГИВАТЬ? КАК МАГНИТОМ? НЕТ, ТОЛЬКО ЕСЛИ Я САМ ЗАХОЧУ.
Он повесил полотенце на крюк и пошел наверх.
Рейчел лежала в постели, до подбородка закутавшись в простыню, рядом, тщательно завернутый в одеяло, спал Гейдж. Она виновато взглянула на Луиса.
— Милый, пусть он побудет со мной, мне так спокойнее. У него жар. Ты не обижаешься?
— Да что ты! Лягу внизу на раскладушке.
— Правда, не обиделся?
— Правда. Так и Гейджу лучше и тебе. — Он помолчал, улыбнулся. — Конечно, и ты его вирус подхватишь. Могу с уверенностью сказать. Но ведь тебя и это не остановит.
— Конечно, нет. — И она улыбнулась в ответ. — А что там с Элли стряслось?
— Да все Чер. Элли просила, чтоб я его из спальни убрал.
— Сама Элли? Чера — из спальни? Невероятно!
— Представь себе. Говорит, от него плохо пахнет. Да и мне показалось: есть какой-то душок. Будто в навозе вывалялся.
— Какая досада! — Рейчел перевернулась на бок. — Ведь Элли так по нему скучала, почти как по тебе.
— Вот оно что, — хмыкнул Луис, поцеловал жену. — Спи, не беспокойся.
— Лу, я люблю тебя. И наш дом. Так рада, что наконец вернулась. Прости, что прогоняю тебя на ночь.
— Не беда, — шепнул Луис и выключил свет.
Внизу он собрал диванные подушки, вытащил раскладушку, представляя, как всю ночь он промается на жестком каркасе и скрипучих пружинах — тонкий матрац не спасал. Слава Богу, что простыней да одеял вдоволь, не придется с бору по сосенке постель собирать. Из шкафа в стене он достал два одеяла, расстелил. Начал было раздеваться, но остановился.
НЕ ЗАБРАЛСЯ ЛИ ЧЕР СНОВА? НАДО ОБОЙТИ ДОМ. ХУЖЕ НЕ БУДЕТ. А ПРОВЕРИТЬ ЗАМКИ ДА ЗАСОВЫ — ПУСТЯК. НЕ НАДОРВЕШЬСЯ, ВИРУС НЕ ПОДХВАТИШЬ.
Луис нарочито внимательно проверил, надежно ли заперты все двери и окна внизу. Чера нигде не видно. Впервые он проводил такой тщательный осмотр. Попробуй, сунься теперь, чертово отродье, мысленно пригрозил Луис, пожелав вдобавок, чтобы кот отморозил себе яйца. Впрочем, уже нечего отмораживать.
Выключил свет, забрался в постель. Железный прут в каркасе уперся в задницу. Всю ночь промучаюсь, подумал Луис и тут же заснул. На боку, на жесткой, ребристой раскладушке. Зато проснулся он…
…подле могильника за Кошачьим кладбищем. На этот раз он пришел один. Недавно он собственными руками убил Чера, и вот сейчас, непонятно почему, решил вернуть его к жизни.
Одному Богу известно. Закопал Чера поглубже и тому, видно, не выбраться из-под земли. Луис слышал: кот жалобно мяукает, плачет, как дитя. Плач доносился из-под земли, из-под камней и вместе с ним — невыносимый, приторный запах разлагающегося мяса. Каждый вздох наполнял грудь тяжелым, удушливым смрадом. А плач все не смолкал.
…плач все не смолкал.
…и в груди все давит и давит…
— Луис! — донесся до него голос Рейчел. — Подойди, пожалуйста!
Не только тревога слышалась в ее зове. Казалось, она до смерти перепугана. А в плаче угадывалось отчаяние. Плакал Гейдж.
Луис открыл глаза: в упор, не мигая, на него уставились желто-зеленые глазища Чера. Кот сидел у него на груди. Поневоле вспомнишь россказни о кошках, что вздохи воруют. От кота-то и исходил тяжелый смрад. Сам же Чер довольно урчал.
От удивления и гадливости Луис вскрикнул. Вскинул руки, отгораживаясь и защищаясь. Кот тяжело спрыгнул с постели, упав на бок, и, медленно, нетвердо ступая, пошел прочь.
ГОСПОДИ ИИСУСЕ! ОН СИДЕЛ НА МНЕ! ПРЯМО НА ГРУДИ!
С тем же чувством он обнаружил бы паука во рту. Его чуть не стошнило.
— Луис!
Откинув одеяло, он, спотыкаясь, пошел наверх. У них в спальне горел огонь. На лестничной площадке уже поджидала Рейчел, неприбранная, в ночной рубашке.
— Луис! Гейджа опять тошнит… Он задыхается! Я так боюсь…
— Иду, иду!
А в голове у него крутилось:
ПРОБРАЛСЯ-ТАКИ! ЧЕРЕЗ ПОДВАЛ, ЧТО ЛИ? МОЖЕТ, ТАМ ОКНО РАЗБИТО. ДА, СКОРЕЕ ВСЕГО. ЗАВТРА ЖЕ ПОСЛЕ РАБОТЫ ПРОВЕРЮ. НЕТ, ЛУЧШЕ ДО РАБОТЫ. Я…
Гейдж перестал плакать, в горле у него противно заклокотало.
— Что делать, Луис?! — вскрикнула Рейчел.
Он влетел в спальню. Сынишка лежал на боку, из открытого рта струйкой сбегала на старое полотенце, подложенное матерью, рвотная жижа. Да, Гейджа тошнило, но, видно, позыв был недостаточно силен, чтобы сразу очистить желудок, и сейчас малыш задыхался, лицо у него побагровело.
Луис подхватил ребенка под мышки (горячие, влажные), резко подался назад, увлекая малыша, а потом — вперед, голова у Гейджа дернулась, в горле булькнуло, и изо рта ударил фонтан кашеобразной, густой массы, запачкав и пол, и тумбочку у постели. Гейдж снова заплакал, но сейчас его плач для Луиса был милее музыки. Чтобы так реветь, нужен хороший доступ воздуха к легким.
У Рейчел подогнулись колени, и она свалилась на кровать, обхватив голову руками, сотрясаясь от рыданий.
— Еще б немного, и он умер, да, Луис? Ведь он чуть не за-за-задохнулся… Господи!
Луис шагал взад и вперед по комнате, успокаивая сынишку. Рев скоро сменился всхлипами, Гейдж задремывал.
— Да вовсе нет! И сам бы освободился — я почти уверен. Просто решил чуть-чуть ему помочь.
— Что ж я, не видала?! Он едва не задохнулся! Еще б немного… — Она воззрилась на него враз посветлевшими глазами, все еще не веря, так сильно было ее потрясение. — Еще б немного…
Он вспомнил, как совсем недавно она кричала на кухне. НЕТ, ЗДЕСЬ НИКТО УМИРАТЬ НЕ СОБИРАЕТСЯ И НЕ УМРЕТ!
— Знаешь, дорогая, — мягко сказал Луис. — Мы все смертны…
За полночь Гейджа снова начало тошнить. Из-за молока, сомневаться не приходилось. Проснувшись ночью, он захныкал (Луис к тому времени уже спал внизу), «есть захотел», как объяснила Рейчел. Она сунула ему бутылочку с молоком и задремала. Часом позже у него опять открылась рвота.
— Ни капли молока! — строго-настрого приказал Луис, и Рейчел безропотно согласилась. Потом — уже около двух по полуночи — он принялся выслеживать кота. Ну и, конечно же, обнаружил, что дверь из кухни в подвал распахнута настежь. Вспомнилось: мать рассказывала, что знавала кошку, научившуюся лапой отодвигать засов на двери. Залезет, говорит, на дверную скобу и давай засов лапой толкать, пока не откроет дверь. Умница кошка, ничего не скажешь! И хотя у них на двери засов такой же, Черу не след с ним забавляться, решил Луис. В конце концов, дверь в подвал и на ключ можно запереть. Чера он нашел под плитой, нарушил мирный сон и бесцеремонно выгнал кота на крыльцо. Возвращаясь в гостиную, запер дверь в подвал. Накрепко.
К утру температура у Гейджа упала. На щеках его играл нездоровый румянец, но взгляд прояснился, малыш улыбался, ему уже не лежалось. Вдруг, за неделю, а то и быстрее, бессмысленное гуканье образовалось в слова. Он повторял за взрослыми почти все без ошибок. Элли учила его всяким непотребным словам.
— Скажи «какашка», Гейдж.
— Какаска Гейж, — охотно повторял малыш, не отрываясь от овсянки. Луис разрешил ее на завтрак, но только с сахаром — и никакого молока. Разумеется, больше овсянки попадало на стол, за воротник, но только не в рот.
Элли потешалась вовсю.
— Скажи «вонючка», Гейдж.
— Вонючка Гейж, — радостно улыбался тот, размазывая овсянку по щекам. — Какаска, вонючка.
Не в силах сдержаться, Луис тоже покатился со смеху.
Зато Рейчел, пожалуй, даже рассердилась:
— Хватит глупости говорить! Дай спокойно позавтракать. — И протянула Луису вареные яйца.
Но Гейджа было уже не унять.
— Какаска-и-вонючка, какаска-и-вонючка, — самозабвенно выпевал он. Элли хихикала в кулачок, а Рейчел все суровее поджимала губы.
Выглядит она сегодня во сто крат лучше, чем вчера, хотя и ночью поспать не удалось, подметил Луис. Вот что значит — гора с плеч долой! До дому добрались, сынишка на поправку пошел.
— Гейдж, прекрати! — строго сказала мать.
— К’асиво! — успел предупредить малыш, и только что проглоченная овсянка опять оказалась в тарелке и на столе.
— Ну, ты даешь! — воскликнула Элли и выбежала из-за стола.
Луис захохотал пуще прежнего. До слез! Наконец он просмеялся. Жена с сыном смотрели на него, как на полоумного.
НЕТ! — хотелось крикнуть ему. ПОЛОУМНЫМ Я БЫЛ, А ТЕПЕРЬ ТОЖЕ, КАЖЕТСЯ, ВЫЗДОРАВЛИВАЮ.
Он не мог, конечно, сказать наверное, позади ли все его страхи. Но на душе вдруг так полегчало… До поры.
Нездоровилось Гейджу еще с неделю. Но не успел он оправиться, как снова слег, на этот раз с бронхитом. А следом и Элли, и Рейчел. Накануне Рождества в доме раздавался натужный, прямо-таки стариковский кашель. Один Луис остался здоров, и Рейчел, похоже, сердилась на него даже за это.
Последняя неделя перед каникулами оказалась очень беспокойной для всех сотрудников лазарета: и для Луиса, и для Стива Мастертона, доктора Шурендры и сестры Чарлтон. Грипп пока не добрался до университета, зато свирепствовал бронхит, обнаружилось несколько случаев воспаления легких, мононуклеоза. За два дня до перерыва в занятиях в лазарет привели шестерых пьяных, стонущих бедолаг. На короткое время врачам вспомнился Виктор Паскоу. Как объяснили встревоженные друзья, лихая шестерка вздумала прокатиться на санях, но нашли слишком маленькие, кое-как втиснулись (последний сидел чуть не на плечах товарища) и пустились с холма, что за котельной. Радости не было предела. Правда, разогнавшись, они не смогли вырулить и врезались прямо в старинную пушку времен Гражданской войны. И вот результат: сломанные руки, ребра, сотрясения мозга, несчетные шишки и синяки. Лишь шестой, последний ездок отделался легко: при столкновении его выбросило из саней. Он перелетел через пушку и воткнулся в сугроб. Да, Луису, конечно, не доставляло особой радости копаться в человеческих обломках, и он не поскупился на бранные слова, пока накладывал швы, бинтовал раны, вглядывался в зрачки каждого, определяя, нет ли сотрясения мозга.