ПЕРВЫЙ ДЕТСКИЙ МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СОВЕТ 4 страница

454

пункт между домашним очагом и детским учреждением: между домом и яслями, например; между домом и детским садом. Люди это очень быстро поняли. Правда, для некоторых родителей, особенно для матерей, которые раз или два оставляли ребенка в яслях (что сильно травмировало детей), было довольно трудным усвоить, что в Мезон Верт детей не оставляют: даже на несколько минут. Одной маме, которая хотела оставить у нас своего четырех-пятимесячного ребенка на некоторое время и пойти кое-что купить, я сказала:

«Нет, ребенка вы берете с собой и потом возвращаетесь вместе с ним.» — «Что ж тогда это у вас тут за работа!» — «Это та работа, которую мы выполняем, и наступит такой день, когда вы, вы, которая прошли здесь, у нас, курс обучения, захотев оставить ребенка, заняться какими-то своими делами — сумеете сделать это без малейших хлопот для себя и совершенно безболезненно для своего ребенка, которого без каких бы то ни было для него пос­ледствий одного оставите в яслях. Он будет прекрасно себя чувствовать в ваше отсутствие с другими — и со взрослыми, и с детьми.» Излив на нас до конца весь свой яд, взбешенная, она все-таки осталась, а другая мама, вторя моему совету, продолжает ее убеждать:

«Вы же прекрасно можете взять ребенка с собой и придти обратно.» — «Нет! Одеваться-переодеваться!» — Ей надо было в магазин; за чем-то съестным. «Послушайте, — робко предложила какая-то мама, — у меня тут имеется...» — мои единомышленницы, совершенно обескураженные яростью этой женщины (и в особенности тем, в какое отчаяние впал ее ребенок, стоило ему только услышать «Я оставлю его вам... и сбегаю...») стали предлагать ей что-то взамен.

Ребенка успокоила я: «Видишь ли, — сказала я, — это очень хорошо, что твоя мама так кричит, — это идет ей на пользу». Ребенок тут же успокоился, а мама его — нет. Я была довольна, что она кричит: нужно было, чтобы она поняла. Вместо того, чтобы уйти, она провела у нас два часа, хотя начала с того, что и приходить не стоило. А вечером она сказала одной из нас: «Я поняла... Это потрясающе... Я благодарна вам, что вы меня задержали, когда я подняла крик, и не дали тут же уйти.» В действительности же ее никто не задерживал. «Вы совершенно правы, — говорила она. — Я вам не сказала, но я уже пробовала оставлять ребенка, и это было ужасно: он тут же заорал, но так как тут все было хорошо, я подумала, что могу его вам оставить.» — «Нет, вы сможете его оставить в яслях, когда его здесь к этому подготовят.» И кстати, когда наступает время, и ребенку, который еще не говорит,

455

скажут в Мезон Верт о яслях, он кивает, а не начинает волноваться. Ему говорят об этом в Мезон Верт: «Твоя мама отнесет тебя в ясли, то есть ты там будешь один, но там дети — как здесь, и тети такие же, как здесь, а если тебе там станет немного тоскливо, ты вспомнишь о Мезон Верт, и твоя мама тебя приведет к нам на следующий же день, но сегодня ей надо сходить за покупками». И дети это очень хорошо понимают.

Эта мама говорила: «Я его оставляю». В присутствии ребенка она говорила о нём в третьем лице, как о своей собственности. Она не сказала: «Я тебя оставляю». Мы исправляем такую манеру разговора, когда ребенок в нем как бы и не присутствует. Когда к нам приходит мама, мы разговариваем с ребенком, знакомим его с нашими помещениями: «Вот туалет... один и для взрослых, и для маленьких...» Если это совсем малыш — говорим: «Вот стол для пеленания, здесь мама может тебя перепеленать». И теперь уже мать становится третьим лицом. «Вот то, что можно катать, вот таз с водой, лестница, игрушки, рисовальная доска. Можно играть во что хочешь. Правило — единственное: с водой можно играть только в резиновом фартуке. А если катаешься на доске, то вот за эту линию заезжать нельзя...»

УДОСТОВЕРЕНИЕ МЕЗОН ВЕРТ

(выполнено по идее Франсуазы Дольто)

Это место для встреч малышей и их родителей и проведения досуга. Это место, где происходит адаптация к социальной жизни прямо с рождения, где родители могут найти себе союзников в борьбе с теми ежедневными трудностями, с которыми они сталкиваются вместе со своими детьми.

Это — не ясли, не место, где оставляют детей под присмотром, не медицинский центр, это дом, где всегда рады мамам и папам, бабушкам и дедушкам, кормилицам и няням, это место, где малыш находит друзей. Мы рады также беременным и тем, кто их сопровождает.

Мезон Верт открыт с 14 до 19 часов. (Кроме воскресенья). Суббота — с 15 ч. до 18. 75015, Париж, ул. Мейак (пешеходная), 13. Тел.: 306-02-82.

456

Мезон Верт подготавливает ребенка к тому, что уже в два месяца он может оставаться один и не будет никакого пресловутого «синдрома адаптации»; ребенок сможет совершенно безопасно жить без матери в обществе. Многие матери знают, что в два месяца им надо нести детей в ясли, потому что надо выходить на работу и иначе быть не может. Уже через пять-шесть раз (этого достаточно) такие малыши подготовлены жить вместе со взрослыми, которым мать их доверяет, и с детьми одного с ними возраста, мамы которых должны оставлять детей на весь день на чье-то попечение. Бесчеловечно разделять мать и дитя, когда последнему всего два месяца. Женщина разрывается между необходимостью зарабатывать деньги и невозможностью ос­таваться рядом с ребенком. Бывает, что женщина боится потерять работу. Бывает, что работа для женщины — это возможность ус­кользнуть от домашней скуки и рутины, требующей быть с ребенком с утра до вечера в маленькой квартирке. Она чувствует себя виноватой. Идет к нам. Мы разговариваем с ребенком, и ей слышно, что мы говорим. Мы говорим с младенцем, и то, что именно мы ему говорим, мать слышит. А директорши ясель не могут ничего понять. Дети, которые перед яслями или детским садом посещали Мезон Верт, отличаются от других. У них нет синдрома адаптации. В присутствии матери мы рассказываем детям, что их ожидает: «Когда мама понесет тебя утром в ясли, она пойдет на работу, как это было, когда ты был у нее в животе, ты ходил на работу вместе с ней. Она раз­говаривала там с разными людьми, а ты был у нее в животе. Теперь ты родился и не можешь ходить на работу со взрослыми, потому что тебе надо быть со своими сверстниками. Тобой будут заниматься другие, так же, как мы занимаемся тобой тут; ты будешь без мамы целый день, потому что мама пойдет на работу». Ребенок слушает всё, что ему говорят; он понимает. Как? Мне кажется, он может понять любую речь, говори мы даже по-китайски. Только французский он будет понимать позже; ребенок просто понимает, что мы говорим ему именно о том испытании, которое его ожидает, ребенок успокаивается, понимая, что это испытание — знак того, что он любит свою маму, что она любит его, что мама у него одна — единственная, он слушает о своем папе, о папе и маме, которые произвели его на свет и трудятся для него. Так же мы готовим родителей; их мы обучаем, как забирать детей после вось­мичасовой разлуки: «Когда вы пришли в ясли, не набрасывайтесь на ребенка с поцелуями. Разговаривайте с ним, разговаривайте о тех, кто был с ним целый день, как все было; ласково, не торопясь,

457

одевайте его. Не уступайте своему желанию поцеловать ребенка. Восемь часов для ребенка — то же, что для вас неделя. Он вас забыл, он не узнаёт, он в другом окружении. Когда он чувствует голод, он набрасывается на соску; вы, бросаясь к нему, как он — к соске, создаете ситуацию, в которой, он для вас становится соской, едой, ему кажется, что его пожирают. Ну, так вот, сначала вы должны вновь войти к нему в доверие, поговорить с ним, одеть, вернуться вместе домой. И тут целуйтесь, сколько угодно». И мамы, которые ходили в Мезон Верт, говорят: «Удивительно, какая разница между теми, кто к вам ходил, и другими детьми, которые пошли прямо в ясли: те орут, когда мать уходит, и, орут, когда она приходит: они по-другому не могут выразить свое напряжение». Ведь и в том, и в другом случае они не чувствуют себя в безопасности:

их голеньких дают матерям, те начинают целовать. Так же, как дети оторваны от своих матерей, точно так же и их матери оторваны от своих детей. Они набрасываются на ... грудь, ребенок — это для них грудь.

Та работа, которую мы проводим в Мезон Верт до того, как дети пойдут в ясли, является очень хорошей профилактикой тех тяжелых последствий, которые вызывает у ребенка перебрасывание его из дома в ясли и обратно. Наши бывшие подопечные улыбаются в яслях, и там не могут не удивляться: «Потрясающе, насколько дети внимательны и открыты для общения!» Совсем другое дело, когда оставляют под чьим-то присмотром ребенка, который все время был с мамой — он орет весь день. В яслях говорят, что только и заняты тем, чтобы предохранить детей от какой-либо агрессии, но малыши все равно плачут, они боятся взрослых, потому что никто из тех, кого они знают, не приучил их к тому, что на свете существуют опасности, и они могут им встретиться в обществе. Малыши значительно меньше страдают от агрессии, если уверены в том, что мать все равно с ними, в них, и это обеспечивает их безопасность. Но для того, чтобы чувство этой безопасности пустило в них свои корни (а этой безопасностью для детей является мать), нужно, чтобы именно мать стала свидетелем тех тягот, которые переносит ребенок, и чтобы она, разделив с ребенком его горький опыт (это — во-первых), умела не только утешить малыша, но и могла бы подготовить его к другим возможным испытаниям. Для этого нужно, чтобы мама вновь позволила ребенку встретиться с опасностью и не покинула бы его в ней, а осталась вместе с ним и совершенно спокойно говорила бы с ним об опасности, к которой

458

он должен быть готов; нужно, чтобы она поддержала его словами, рассказывая о том, что такое эта опасность, ведь даже минимальная, для ребенка и она может оказаться трагической, когда он остается с нею один на один. К нам приходили дети с настоящими фобиями: перед местами, где собираются дети, они, ухватившись за мать, так и остаются у дверей. С такими детьми мы выходим, и разговариваем уже на улице: «Конечно, ты прав... Твоя мама отвела тебя в ясли, а ты и и понятия не имел, что это такое, а потом она ушла, не предупредив тебя. Ты думал, что она останется, но ты больше ее не увидел».

Взрослые не могут себе представить, что происходит в яслях — насколько дети вырваны из обычной своей жизни. Когда это более или менее приходит в норму (а помочь избавиться от ясельной фобии достаточно тяжело), мы снова начинаем готовить ребенка, предлагая ему разрешить матери уйти. (Мы действуем так только в том случае, когда имеем дело с детьми, травмированными яслями, и лишь тогда, когда видим, что ребенок согласен на это). Но бывают матери, которые говорят: «Десять минут», смотришь на часы уже двадцать прошло; ребенок начинает нервничать; мы его успо­каиваем: «Видишь, какие эти мамы... Сказала — десять минут, а вышло двадцать, они не понимают, что такое время». Когда мать возвращается, мы ругаем ее: «Вы хотите помочь своему ребенку, и в то же время не держите своего слова. Как он может поверить вам? Конечно, он тут в безопасности но вы-то, разве вы чувствуете себя в спокойно, когда знаете, что вашему ребенку плохо? Вы должны быть исключительно правдивы: обещали — «десять минут» — не заставляйте ребенка нервничать. Не обманывайте». В подобных случаях ребенку требуется еще три визита к нам, и только после этого можно повторить опыт расставания. Мы продолжаем работать. А потом, когда это расставание удалось, говорим: «Видишь ли, скоро, когда ты захочешь, ты сможешь пойти в ясли, туда, где мам нет. Там так же, как тут, только без мамы...» Но он не соглашается. «Хорошо, — говорим мы, — тогда, когда ты захочешь». Потом продолжаем работать, и вот через дней пять-шесть слышим:

«Мне кажется, теперь можно ясли...» — мать пробует отвести ребенка туда. А мы советуем: «Оставьте его одного на полчаса сначала, потом — на час. Покажите ему на часы, когда вернетесь». И через день после того, как мать отвела ребенка в ясли, она снова приходит вместе с ним в Мезон Верт, и ребенок рассказывает, как и что там было: «Там был один злой мальчик, который делал то-то и

459

то-то, и одна тетя, которая дралась (правда или неправда)». Ми слушаем... И если дальше ребенок и говорить об этом больше не хочет, а устремляется играть к воде, мы ему говорим: «Смотри, видишь, эта вода так напоминает ту, в которой ты плескался, когда был еще совсем-совсем маленьким, у мамы в животе... А потом ты вышел, вместе с водами. В садике (яслях), ты думай о воде и ты увидишь — все пойдет на лад... ты думай о воде; думай, и станет так же хорошо, как если бы это и в самом деле была та самая вода». ...И в самом деле, подобное происходит.

Если ребенок еще не говорит, то слышит он все. Все понимает. Нужно видеть — с какой радостью возвращается он в Мезон Верт. Приходит с папой-мамой, когда они свободны, когда он не идет в ясли, или они заходят вечером — Мезон Верт открыт до 19 часов.

Не могли бы разве финансирование Мезон Верт — а оно ми­нимальное, учитывая число приходящих детей и взрослых, — взять на себя в рекламных целях крупные магазины, банки с помощью города или без нее? Если хоть кто-нибудь из этих спонсоров понял бы, что он вкладывает деньги в молодость, в молодых родителей с детьми, результат был бы потрясающий. В банках должны были бы понимать, что человеческую жизнь надо поддерживать, пока она еще только обещает ею быть, что дети — первостепенная общес­твенная задача, что деньги, являясь знаком товарообмена между людь­ми, должны бы были выполнять свою роль по поддержанию и обес­печению человеческой жизни. Ну, а жизнь — вот она тут и начинается. В возрасте Мезон Верт, ясельном, детсадовском. И это вовсе не значит кормить кого-то- это мотивированный поступок взрослого человека, который близко к сердцу принимает необходимость соли­даризироваться с молодыми родителями и их детьми. Но в квартирное строительство вклыдываются средства охотно, а вот в дошкольное образование — нет. Конечно, существуют государственные деньга, ассигнования на «Мать и дитя», но «Мать и дитя» — это просто награда за ловушку, в которую попадает мать, замкнутая на своем ребенке, и эта жизнь двух людей разных возрастов, в которой от­сутствуют необходимые социальные связи, стимулирующие умственное, физическое и эмоциональное развитие этих двух граждан, не готовит ни того, ни другого к нормальной жизни в обществе, к животворным контактам с себе подобными.

В своем сознании нам предстоит еще проделать огромный путь, для того, чтобы понять, что раннее воспитание ребенка в обществе ему подобных является задачей номер один. То, что подпадает под

460

рубрику школы и образования, не рассматривается в настоящее время как нечто главное, как предмет первостепенной важности.

И существует страх присмотреться к этой проблеме поближе, потому что, пусть даже интуитивно, но быстро становится ясно, что от ее решения зависит все будущее общества, и что в настоящий момент совесть не спокойна потому, что известно, что приоритета проблема гуманизации раннего детства не получила, а в ней очень важное значение имеет удачное решение проблемы расставания матери и ребенка. Эта проблема замалчивается, маскируется, в то время как именно здесь берут истоки терпимость к другим и другому, взаимопомощь, структурирующая личность дружба, удачная интеграция детей, как активного начала, как творцов и самостоятельных лич­ностей, в общество одного с ними возраста, а также дружба между взрослыми людьми, мужчинами и женщинами — все они суть родители, и они могут инициировать своих малышей, например, к удачному сотрудничеству в жизни разных поколений, что происходит, когда интересы и удовольствия и тех и других могут быть обоюдно разделены и тогда и там, где это нужно.

Когда один ребенок начинает проявлять агрессию по отношению к другому — именно к кому-нибудь одному, а не ко всем, — мы в Мезон Верт знаем: это начало дружбы. Избирательная агрессия — признак взаимной симпатии у тех, кто еще не может говорить.

Классическая сцена: матери подравшихся детей выясняют отно­шения. Но ведь можно в открытую поговорить и с ребенком, под­вергшимся агрессии, а мать ребенка-«агрессора» и мать ребенка-«жертвы» могут при таком разговоре присутствовать. Подобная беседа проводится для того, чтобы объяснить одному ребенку, почему другой его ударил и вырвал игрушку, и тогда обиженному не надо будет бежать, плакать и прятаться за мамину юбку. «Не игрушку он хотел, он хотел, чтобы ты обратил на него внимание. Ему понравилось, как ты играешь, или ему показалось, что ты — его маленький братик, а ему хочется иметь братика, и т. д.» Ладно, если ребенок побежит к матери: понятно, что он хочет успокоиться и как-то справиться со своими чувствами. Но вот сюрприз — придя в себя (горе уже позади), он, к немалому удивлению матери, тут же бросается назад, к своему обидчику. И что уж тут ругаться, или советовать... Сочувствовать — безусловно, но, главное — нужно еще раз, теперь уже с другой стороны — взглянуть на происшедшее снова и попытаться найти и понять смысл разногласия. На этом основывается вся наша

работа по предупреждению психосоциальных расстройств у детей: всё есть язык, который можно декодировать.

Мезон Верт подготавливает детей к тому, что их можно доверить яслям или детскому саду, и в этом случае ребенок избегает испытания слишком резким переходом, без ходатайств к лицу, которое до этого было гарантом его идентичности, его телесной целостности, его без­опасности. Он «вакцинирован» от испытаний жизни в обществе.

Приходит к нам мама с трехлетним малышом, которому трудно войти в «детсадовскую» жизнь, и начинает жаловаться, что у ее ребенка нет никакого интереса к занятиям. «Он, — говорит мать, — не любит свою учительницу». Тогда мы обращаемся к ребенку: «Ты хорошо играешь в Мезон Верт, встречаешься тут с другими детьми, и мама твоя -тут с тобой: как дома. В детском саду мама быть с тобой не может, обучение тебя всяким интересным вещам и занятия с детьми она доверила учительнице.» — «Учительница какая-то... противная, совсем на маму не похожа.» — «Учительнице не надо быть ни красивой, ни уродиной, ей не обязательно быть похожей на твою маму, она — учительница. Ей платят за то, чтобы она учила детей. Школа — не дом. Ты должен понимать разницу.» Мы сравниваем, соотносим ситуации. Очень важно научить детей сопос­тавлению, показать им, как в обществе распределяются роли и фун­кции. Каждому — свое место. «Школа есть школа. Тебе придется принять ее и не ждать, чтобы учительница заменила тебе маму или была такой, как ты хочешь.» И эти собеседования действительно приносят пользу. Ведь скольким матерям хотелось бы, чтобы учи­тельница была похожа на них и, в особенности, чтобы она была «хорошей» со всеми детьми одинаково!

Когда Мезон Верт открылся, нам говорили: «Но вы ведь в общем-то ничего не делаете, просто проводите с ними время».

Да, мы просто проводим время, и мы говорим о жизни, которая каждую минуту меняется, и называем всё своими именами, всё, что касается активной жизни этих детей, которые должны к ней быть готовы и дееспособны в ней. Но мы никогда не берем на себя руководящую роль. «Так что же вы делаете?» — спрашивают нас.

«Вы не руководите ни педагогическими играми, ни развивающими, у вас нет логопедов и учителей моторики, нет родительских групп... Что же есть?» Есть то, что мы находимся вместе с людьми, — это немало. И это нужно! Вы говорите — игра? Вовсе нет. Просто, чтобы ребенку развивать свою личность нужно общение.

462

Нужно ли стремиться к «дивному миру»*, условием существования которого является отбор и тестирование в как. можно более раннем возрасте?

Отбирать — для чего? Каким образом? Возможно ли «отобрать» лучшего, если человеческое существо — тот продукт, который ме­няется ежедневно, изо дня в день, и в большей степени человек становится человеком, развивается — в стремлении вступить в ком­муникативные связи, существующие между людьми. Коммуникация может предвещать качественный сдвиг, но это другое измерение че­ловеческого существа, коммуникация является главным параметром, если она ведет к взаимному удовольствию вступивших в нее.

Защищать свое собственное желание и не укореняться в чужом, присваивая его себе — главное в создании собственной индивиду­альности. Между тем, в детстве человек имеет тенденцию «делать все не так». Призвать к обратному, помочь ребенку обнаружить в себе и оберегать свое собственное желание — сверхзадача той пре­вентивной работы, которую мы проводим в Мезон Верт постоянно;

этому в нашей деятельности и отводится в основном все время. Когда ребенок теряет интерес к игрушке, он забрасывает ее — она ему больше не нужна, но стоит только кому-то ею заинте­ресоваться — она тут же становится ему необходима. Мы сделали так, чтобы в Мезон Верт было по нескольку экземпляров всех игрушек И что же? Мишелю нужен грузовик Марселя. Рядом с ним другая машина, в точности такая же. С ней никто не играет. Она свободна. Но она Мишелю не нужна. Ему нужна та, что у Марселя. И тогда мы, ни в чем его не упрекая, начинаем беседу:

«Понимаешь, ведь тебе нужен грузовик Марселя только потому, что на нем сидит верхом и едет Марсель... Ведь рядом с той машиной — другой грузовик, свободный. Ты можешь взять его, если хочешь грузовик. Или ты хочешь быть Марселем? Ты хочешь быть Марселем или играть с грузовиком? Если играть с грузовиком — вот он, а если .быть Марселем, то ничего из этого не выйдет, потому что ты — это ты». И ребенок внимательно слушает, размышляет, что удивительно. Можно в это время еще сказать: «Если вы с Марселем познакомитесь, он, может быть, даст тебе свой гру­зовик».

« См.: Олдос Хаксли. «О дивный новый мир».

463

Марсель слушает, что мы говорим. «Марселю нужен его грузовик, но может быть, он не расстроится, если возьмет другой. Марсель, тебе все равно — тот это будет грузовик или другой?» Марсель смотрит на другой грузовик, и так как это было уже проговорено, свой грузовик оставляет и идет к другому. Но Мишелю... очень нужен именно тот грузовик, что взял Марсель. И тут становится ясно, что он хочет быть Марселем... Он хочет быть его старшим братом, если у него уже есть старший брат, и тут взрослому нужно сказать: «Видишь ли, когда я была маленькая — и папа тоже, — мы часто путали, хотим ли мы быть сами собой или другими... В этом всегда трудно разобраться, но только так и становишься че­ловеком».

Один раз сказать, два, три... и ребенок уже понял, что самим собой быть лучше, чем другим. То же самое с ужином: ребенок просит мать дать ему поесть; заметим: одновременно с ним перекусить понадобилось и другому. Соответственно — есть уже надо именно то, что ест сосед. Тогда мать, обращаясь к соседу, говорит: «Я предложу ему твой ужин». А мы возражаем: «Почему вы захотели дать его ужин вашему ребенку, хотя только что вы об этом и не помышляли?» — «Но ему хочется.» — «Но ужин нужен ему, потому что действительно необходим, или потому, что этот ужин понадобился другому?» — «Конечно, потому, что понадобился другому, — отвечает мама, — он должен ужинать через час, потому что ел не так давно.» — «Тогда зачем вы ему предлагаете?» И мы обращаемся к ребенку: «Ты хочешь быть Полем, которого кормит мама?» ...Он удивленно смотрит на нас... «Так ты хочешь быть Полем? Ты хочешь, чтобы у тебя была мама Поля? И папа Поля? Чтобы у тебя не было твоей мамы?»... Ну уж нет! Он бросается к маме и хватается за ее юбку. «Ты видишь, какое удовольствие доставляет твоей маме, как всякой маме, заботиться о своем ребенке, постоянно думать о нем. И если ты не хочешь менять свою маму, что ж, — ей известно, что твой желудок еще не пуст... Глаза у тебя завидущие, глазами ты бы всё съел, но ты не голоден... иди играй.» После таких бесед дети у нас едят, когда им положено... и они не поддаются желанию подражать друг другу. А мамы поняли, что не надо мгновенно выполнять любое желание ребенка, если оно необоснованно. Желание вместе пообедать и получить от этого удовольствие появится в другом возрасте. Во-первых, надо, чтобы появилась уверенность, что ты — это ты, и что этот «ты» находится в безопасности, где бы и когда бы он ни был, что он знает нужды твоего организма, и не позволяет

464

соблазнить себя ни чужому взгляду, ни чужим речам. Ребенку надо разъяснить, на понятном ему языке, что на возникшую из соблазна физическую потребность он должен уметь взглянуть критически: он не должен поддаваться соблазну — ему необходимо иметь и защищать свои собственные желания и потребности.

Не является ли Мезон Верт зачатком Дома детства?

Если хотите — да. Мезон Верт просто первый этап, это время подготовки для обеих сторон, и постепенно наступает момент, когда и мать, и ребенок готовы к расставанию, к признанию «вспомога­тельное™» друг друга, а не к тотальной зависимости.

Дальнейшее зависит от поддержки общества, которое должно осоз­нать эту необходимость. Сейчас Мезон Верт финансируется адми­нистрацией DDASS". Но для нас это первый опыт — Мезон Верт объединяет психоаналитиков (только они в нем не консультируют) и обслуживающий персонал, присутствие которого позволяет осво­бодить родителей от наблюдения за детьми и предоставить им воз­можность пообщаться друг с другом, и обеспечивает надзор за детьми и их безопасность (в бригаде трое — мужчина и две женщины). Дела административные поначалу были трудными.

Когда всё начиналось (1979 и начало 1980-го), президента нашего общества принимали в префектуре с такой агрессией и негативизмом, которых он не встречал даже у самого Брежнева, согласившегося однажды на аудиенцию с ним. Представитель префектуры не мог простить себе, что в свое время согласился подписать с ним со­глашение: «Эти "смешные" люди заманили нас в ловушку, а сами ничего не делают... Зачем социализировать детей до того, как им надо идти в школу?»

В префектуре мне заявили: «Надо, чтоб вы заново представили ходатайство о соглашении, а через 18 месяцев... вы не будете мало иметь, и с этими глупостями будет покончено». Это показывает, до какой степени все они там были раздражены. Иногда враждебность сменяло бюрократическое равнодушие. Но, с другой стороны, к нам приезжали со всей Франции, потому что о нас начали говорить

• DDASS — Direction Departementale dee Affajres Sanitaere et Socialea (фр.) — Департаментское управление по делам санитарии и социального обеспечения.

465

матери, и Мезон Верт хотели создавать не только в Париже. Когда появлялись во Франции делегации воспитателей из зарубежных стран и спрашивали в министерстве народного образования или в минис­терстве здравоохранения, что делается в стране для самых маленьких, им отвечали: «Сходите в Мезон Верт. И увидите, что делается во Франции...»

Они приходили, и для них становились очевидны все наши труд­ности. Префектуру многое не устаривало в Мезон Верт. Чтобы со­кратить субсидию, чиновники делили число принимаемых нами детей на число взрослых и начиналась «торговля»: «У вас нет нужды быть открытыми с 14 до 19, потому что люди приходят главным образом с 16 до 19. Вот до 16.00 и не открывайтесь.» — «А те, кто приходит раньше: не к четырем, а к двум часам дня?» — «Ну и что? Основная-то масса детей — между 16-ью и 13.30. С двух до четырех у вас — шестеро: трое мам и трое детей в течение часа, тогда как потом, за полтора (!) часа к вам приходит 27. Ну, что? Стоит открываться раньше на два часа во имя того, чтобы иметь 28 вместо 27?» Как будто уместно вести такие мелочные подсчеты, когда речь идет о живых людях! Если мамы с детьми приходят раньше, значит, они чувствуют себя комфортнее, когда меньше народа, когда просторнее.

Требовать ввести понятие рентабельности в то время как для человека куда как важнее, и это справедливо, приходить к нам не затем, чтобы поддержать рентабельность нашего учреждения, а затем, чтобы быть здесь принятым. Много их придет или мало, все они знают, что здесь их ждут и все будет отлично, и все устроятся. И вот уже мамы, которые приходили в два и уходили в половине пятого, когда заявлялась толпа детей, постепенно начинают задер­живаться, разговаривать с другими, потому что дети стали привыкать... А есть и такие, кто приходит с папами, когда схлынет основная масса, между шестью и семью вечера.

Префектуре и дела нет: до семи вечера не остаются — все конторы должны закрываться в 18.00. Мы возражаем: «Но если мы закроемся в шесть, к нам не смогут приходить с детьми после ясель.» — «А после ясель-то зачем? Что это за родители такие, которые не желают хоть какое-то время потратить на своих детей!» — «Но мы и существуем, чтобы они охотнее занимались своими детьми, для родителей это разрядка — придти в Мезон Верт, поболтать с другими после работы, пообщаться, и дети после ясель тут же.»

466

Было и другое требование со стороны администрации: они хотели, чтобы весь наш персонал всю неделю, «от и до», работал только у нас: «Что это за люди такие, которые один день работают в Мезон Верт, а остальные четыре — в других местах? Место работы у всех должно быть одно. И они тоже, как все, все дни должны работать в одном месте.» — «Да нет же: иначе папы, мамы и дети будут чувствовать себя у нас, как в гостях. А так приходящий обслуживающий персонал им только помогает — помощники, но не хозяева.» Мы очень следили за этим: никто не должен был попасть в вассальную зависимость от другого. Тут целое мировоззрение. Частая смена персонала позволяет избежать положения, при котором кто-то навязывает другому свою манеру видения окружающего.

Встречались, правда, такие люди, которые приходили и говорили, что приходить будут только по понедельникам, чтобы увидеть г-жу Дольто. Или — во вторник, потому что хотят встретить Мари-Ноэль. А потом это прекратилось. Мамы познакомились друг с другом. «О, я тут у вас видела несколько раз маму вот с таким-то ребенком (описывает с каким). Когда они приходят?» — «Обычно по средам.» — «Ага... Значит, я приду в четверг.» Но вот эта мама, которая не хотела видеть ту маму, появляется в среду, снова встречает женщину с ребенком, которых избегала, и говорит: «Знаете, я не хотела вас видеть, потому что ваш сын и моя дочка... это было так неприятно...» Если бы изо дня в день были одни и те же люди, то, значит, были бы и одни и те же привычки, и никогда бы не возникали те неформальные отношения, которые устанавли­ваются между детьми и родителями сами по себе, а не создаются обслуживающим персоналом. Этого чиновникам никак не понять. И уж совсем за пределом их понимания то, что мы не хотим знать ни фамилий, ни адресов, ни экономического и социального положения приходящих к нам. Мы не заводим карточек. У нас только два листка статистики, один из которых заполняется самими родителями. Наблюдать последнее очень забавно, особенно, когда «большие ма­лыши» — те, кому вот-вот исполнится 3 года, смотрят, что мама пишет: «Что ты там ставишь?» — «Что тебе больше двух лет и меньше трех.» — «Ага... В этой колонке... Тогда дай я сама...» — и мама держит ручку ребенка, который сам ставит крестик там, где надо заполнить клеточку. И ребенок отвечает сам: девочка он или мальчик, сколько ему лет, зачем он пришел в Мезон Верт, и француз (или нет) его папа, и француженка (или нет) его мама...