ЭКВИЛИБРИСТИКА С НАЗВАНИЯМИ
«ТЮРК», «ТУРОК», «ТАТАР», «МУСУЛЬМАНИН»
Предложения и соображения о целесообразности принятия этнонима «тюрки», «тюркский народ» вместо «татары», или же термина, обозначающего религиозную принадлежность - «мусульманин», споры, возникшие на страницах татарских газет и журналов вокруг этого вопроса, вызвали резко отрицательную реакцию у церковников и идеологов самодержавия. Не понимая или же не желая понять сути вопроса, они стремились представить авторов этих предложений как сторонников пантюркизма или панисламизма.
Любому тюркологу известно, что тюркское произношение слова торки(терки) транскрибируется на русском языке двояко: «тюрки» и «турки». Во всех тюркских языках терки обозначает собирательное название всех тюркских народов в смысле макроэтнонима - «тюркские народы». В этом же смысле, в качестве синонимов, применялись и термины «тюрко-татарский», «турко-татарский», «татаро-туркский», «татаро-тюркские», так же как «славянские», «финно-угорские» - для обозначения родственных народов, родственных языков. Татарофобы, в первую очередь императорские историки, православные миссионеры, пользуясь двояким транскрибированием слова торки, появляющиеся в печати материалы с выражением предпочтения этнонима терки истолковали как стремление к соединению в одном государстве с турками, или намерение перейти под покровительство Турции, воссоединиться с ней (умолчав о тысячекилометровых пространствах, отделяющих их). Пожелания о принятии в качестве самоназвания народа слова тюрки было интерпретировано как появление и распространение среди татарских народных масс пантюркистской идеологии. Путем такой вот эквилибристики с названиями турки - тюрки был придуман в царских салонах жупель «пантюркизма», служивший, как отмечает профессор Р.И. Нафигов, «для отвлечения народных масс от социальных проблем, от революции, для сохранения господства путем натравливания одних народов на другие» (Р.И. Нафигов. Формирование и развитие передовой татарской общественно-политической мысли (Очерк истории 1895-1917 гг.) Казань, 1964, с. 53).
С придуманным жупелом началась и «борьба». Была создана широко разветвленная сеть жандармских и тайных агентов, которым была поручена фабрикация «доказательств» о якобы растущем среди татар пантюркистском движении. К этой работе были привлечены государственные учреждения, органы цензуры, печати, школьные инспекции... Все это оказалось по сердцу и православным миссионерами, которые добровольно и активно включились в разоблачение «пантюркизма» и свои неудачи в политике христианизации начали объяснять проделками «пантюркизма». Не остались в стороне от борьбы с «пантюркистским» движением и разные обнищавшие графы и бароны, даже и пьяные сапожники, люди дна, поскольку это им давало хлеб и политический капитал. И начали строчить доносы, в первую очередь, на татарских социал-демократов, прогрессивных татарских издателей, писателей, учителей, журналистов, на благотворительные общества, мектебе и медресе. Борьба всех этих сил и движений за социальное и национальное освобождение, за реформу школ, языка выдавалась и освещалась как растущее среди татар грозное «пантюркистское движение». И вся официозная печать, органы «великодержавных патриотов», миссионеров начали бить в колокола об угрозе престолу, православной церкви, великой, неделимой Руси, идущей якобы от растущего среди татар пантюркистского движения.
Поскольку татары являлись мусульманами, выдвигались предложения принять за название народа и термин «мусульмане». И оно, как и предложение принять название «тюрки», было истолковано в выгодном царизму, его политике натравливания народов смысле — как явление панисламизма, и с этого времени был придуман наряду с пантюркизмом и панисламизм, как якобы всенародное движение среди татар.
Обвинение татар в пантюркизме и панисламизме начало проникать и в не официозную литературу и печать. Вся эта пропаганда не могла не оказать определенного влияния и на сознание народных масс. Таким образом, образовался еще один заколдованный круг, на этот раз «с угрозами» с другой стороны, якобы идущей от тех же «татар», «потомков монгол», направленной против русского народа, престола, православия. Простому человеку трудно было понять все эти тонкости, более того, к тому времени реакционное духовенство, церковная школа уже основательно вдолбили в его сознание миф о «поганых татарах»; принесших Руси неисчислимые беды. И простой работный люд, малограмотный, забитый, зачастую верил: эти «пантюркисты», «панисламисты», будучи «татарами», являются потомками тех же монгольских завоевателей. В этих условиях не стойло особых усилий натравить православное население на этих «магометан» - «басурманов» - «татар». Хотя такое понимание происхождения «татар», как потомков монголов, и противоречило жупелу «пантюркизма», идеологи царизма пренебрегали этим, хотя, казалось бы, они имели больше «оснований» обвинять их не в пантюркизме, не в панисламизме, а в «панмонголизме».
Рост национального и социального самосознания, влияния передовой русской культуры и школы на татар заметил идеолог православных миссионеров, который еще в 1881 году писал, что «надвигается страшная туча магометанская, новое нашествие, но не монгольское, а мусульманское, не дикарей из Азии, а дикарей цивилизованных, прошедших университеты, гимназии и кадетские корпуса, вспоенных прессой (русской - А.К.). Были прежде отпадения крещеных татар, но то были цветики, а теперь ягодки...» (К.В. Xарлампович, П.П. Масловский и его переписка с Н.И. Ильминским. Казань, 1907, с. 3). Как видим, и этому идеологу было выгодно пробуждение самосознания народа представить как явление, связанное с мусульманством, которому они-де научились в русских университетах, гимназиях, через русскую печать.
Цензор татарской книги Д. Богданов на запрос начальника Казанского жандармского управления о пантюркизме и панисламизме среди татар ответил так: «Выражение «мусульманское милле» (мусульманская нация, народы - А.К.) переносит невольно к панисламизму, ибо все мухаммедане, в числе 300 миллионов, «кардашимизлар», т. е. наши братья; выражение «турецкое» (надо читать - «тюркское» - А.К.) племя - переносит к пантюркизму», (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420, д. 134, л. 14). На запрос казанского губернатора об «объективном всестороннем освещении современного настроения казанских мусульман», что «представляет особый, серьезный интерес (подчеркнуто губернатором - А. К.) для правительственной власти в связи с наблюдающимся за последнее время прогрессивным течением (подчеркнуто нами - А.К.) среди мусульман с ярко выраженною националистическою окраскою» (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420,
д.256, л. 2), председатель Казанского временного комитета по делам печати, верный служака царской цензуры Пинегин, имеющий к тому времени более чем тридцатилетний опыт цензурования татарской печати, довольно полно знающий направления татарской общественной мысли, отметил: «Идеалы татарской интеллигенции последнего времени - идейное объединение мусульманских племен на почве языка и сохранения своей национальности при заимствованиях европейской культуры - не расходятся с верованиями и взглядами татарской невежественной массы, которая не принимает национальной обособленности племен, принимая всех мусульман за один народ», «во всяком случае, общий тон казанской печати вполне патриотичен, не только при начале войны с Германией и Австрией, но и при открытии действий со стороны Турции... Насколько можно судить по активным выступлениям мусульман патриотического характера - тон их прессы соответствует настроению татарского народа» (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420, д. 256, л. 5-6). Даже такой верный служака, как Пинегин, не находит «в татарском движении» ни панисламизма, ни пантюркизма, которые жандармские власти, миссионеры видели в каждой букве, написанной арабским письмом, письмом Корана, звучащего на «тюркском языке» печатного слова. Мы не исключаем, что в общественной мысли начала XX века среди татар были отдельные панисламистские, пантюркистские мотивы, идущие со стороны представителей буржуазных националистов. Но мы не можем согласиться с тем, что это явление нашло какую-либо поддержку как среди народных масс, так и среди татарской интеллигенции, было сколько-нибудь массовым. Отметим попутно, этот вопрос в литературе еще до настоящего времени достаточно не освещен, мы были вынуждены его коснуться лишь в свете спекуляций терминами «турки», «тюрки», «мусульмане», без чего трудно понять историю рассматриваемого вопроса.
Приведенные примеры достаточно красноречиво говорят о том, насколько важно и актуально точное определение истинного этнонима, и о том, как эквилибристика с терминами может привести к самым печальным результатам, ко всяким измышлениям, извращениям, фальсификации истории народа, его происхождения.
Называя себя «тюрками» (татары себя никогда «турками» не называли), они выражали свою языковую принадлежность к тюркским группам языков, а называя себя «мусульманами», отличали себя от христиан или буддистов и т. д., т. е. указывали на свою религиозную принадлежность. Точно так же русские, белорусы, украинцы, называя себя славянами, показывают, что они по языку и происхождению относятся к славянской группе, а говоря, что они православные, отличали себя от других христиан, от мусульман и т. д. Эти понятия, как уже знаем, являются макроэтнонимами и религиозными псевдоэтнонимами, существующими почти у всех народов.
В трудах дореволюционных русских тюркологов, да и в советском и зарубежном языкознании употреблялись и поныне употребляются термины «тюрко-татарcкий», «турецко-татарский», «татарско-тюркский» и другие формы. Такой знаток почти всех тюркских языков, как Н.Ф. Катанов, одновременно употреблял все эти термины для одного и того же понятия. Для Ч. Валиханова также было безразлично употребление терминов «татарский», «татаро-турецкий», «турецкий» в отношении всех тюркских народов и языков (Ч. Валиханов. Собрание сочинений, т. 1, с. 210, 452 и т. д.). То же самое можно сказать о подобном употреблений этих терминов для одного и того же понятия в работах других дореволюционных тюркологов - языковедов и историков. Как подметила Г.Ф. Благова, в русской литературе (можно добавить - в советской литературе до 40-Х годов) «причудливо переплетались с обобщающим терминов «тюркский» названия «турецкий», «татарский», «турецко-татарский» (Г.Ф. Благова. Вариантные заимствования «турок», «тюрок» и их лексическое обособление в русском языке. «Тюркологический сборник, 1972», М., 1973, с. 117). Благовой рассмотрена сложная история применения терминов «тюрки», «турки», «татары», «татаро-турки», «тюрко-татары» и т. п. для одного и того же понятия, и автор на многочисленных фактах показывает, как такая терминологическая путаница, неразбериха часто приводила к искажению истории отдельных тюркских народов, ввела в заблуждение не только читающую массу, но и ученых.
Против смешивания различных понятий, за унификацию этих терминов, толкуемых разными авторами по своему усмотрению, выступили такие выдающиеся русские тюркологи, как В.В. Радлов, А.Н. Самойлович, В.В. Бартольд, С.В. Ястремский и другие, еще в конце XIX и начале XX веков, но сила инерции, многовековой традиции оказалась настолько устойчивой, что и в наши дни мы становимся свидетелями вольного употребления этих терминов, от чего не избавлен даже научный тюркологический орган - журнал «Советская тюркология».
Выше было отмечено, что многие татарские ученые, писатели, общественные деятели XIX и начала XX веков также стремились навести порядок в этом вопросе. Это было воспринято в официозной литературе как признак пантюркизма. Как отметил А.Н. Самойлович, этим самым татарские авторы стремились внести ту дифференциацию, о которой заботились и передовые русские ученые. Задачей этих татарских деятелей было «вывести из употребления имя «татары», заменяв его именем «тюрк» или именем «булгар» и т. п.»
(А.И. Самойлович. В.В. Радлов как тюрколог. - Новый Восток, 1922, № 2, с. 25, примеч.2). Далее А.Н. Самойлович отмечает, что среди русских нашлись такие ревнители, которые борьбу за уточнение самоназвания начали изображать как явление пантюркизма среди татар, что, по меткому замечанию ученого, является просто «смешным», ибо «возросшее национальное самосознание тюркоязычных народов России в ряде случаев вело и к отказу от колониального имени (вроде «сарт» для современных узбеков и «татар» для современных азербайджанцев), стремлению противопоставить такому наименованию самоназвание. Неудивительно, что в ряде случаев таким самоназванием стало обобщенное имя «турок» (Г.Ф. Благова. Вариантные заимствования..., с. 125). Поправляя Благову, отметим: не «турок», а «тюрк». Как видим, это было явлением прогрессивным, оно было свойственно не только казанским татарам, но и многим тюркским народам России, прозванным «татарами». К сожалению, выражения «татары» в смысле «татаро-монголы», «татарская орда» весьма в ходу даже в наше время, время перестройки и демократизации в обществе. От влияния отжившей традиции не свободны даже видные русские советские писатели (Е. Евтушенко, Ф. Абрамов, П. Проскурин, М. Шатров и др.), не говоря о ряде молодых поэтов, разрабатывающих тему Родины, советского патриотизма. Для некоторых из них попенять на «поганых татар» является как бы «патриотическим» долгом.
Советский читатель хорошо знает писателя Вл. Чивилихина, особенно по его роману-эссе «Память», который написан в целом по документальным источникам. Несмотря на излишнюю категоричность писателя при оценке некоторых исторических явлений, слепую веру даже спорным утверждениям академика Б.А. Рыбакова, автор ясно осознал всю ложность отождествления современных татар с монголами. Приведем слова самого автора. Он пишет: «Татары», как я уже писал в первых главах этой публикации, - собирательное, чрезвычайно условное название разноплеменного войска, нападавшего на Русь в 1223, 1237, 1239 и 1240 годах, - никакого этнического отношения к предкам современных поволжских татар не имели... (курсив автора). Корни же казанских татар уходят в глубь времен - к многочисленному, стойкому народу, создавшему еще в домонгольское время свое средневековое богатое и сильное государство Волжскую Болгарию (Булгарию)». Далее Вл. Чивилихин пишет о героизме волжских булгар, которые вместе со своими «родственниками и соседями» «первыми победили Субудая в 1223 году, потом стали жертвой первого похода Бату - Субудая на запад. Первыми отчаянно восстали в глубоком тылу их войск, сделались, как и русские, данниками Орды (курсив наш – А.К.) и неверно с исторической и нелепо с лингвистической точки зрения повторять сегодня слова о татарском иге, да еще к тому же... над татарами...
Привычные выражения «монголо-татарские завоевания» или «татаро-монгольское иго» недостаточно полно отражают этнический состав степняков, напавших на Русь в XIII веке, и затушевывают социальную, классовую, автократическую природу феодальной империи средневековья, жестоко эксплуатировавшую позже множество народов и регионов Евразии. Пользуясь этими общеупотребительными терминами, замену которым, очевидно, найти нелегко, мы всегда должны иметь в виду связанные с ними объективные обстоятельства больших исторических событий тех времен» (Вл. Чивилихин. Память. Роман-эссе. Кн. 2, Л., 1983, с. 567-568).
Полностью соглашаясь с Вл. Чивилихиным о неправомерности отождествления современных татар с монголо-татарскими завоевателями, не могу принять его утверждение, что этим «общеупотребительным терминам» нелегко найти замену. Она давно найдена в трудах историков-востоковедов. «Монголо-татарских завоевателей» называют то «монгольскими завоевателями», то «ордами Батыя», «ордами Чингисхана», то «ордынцами» и т, д. Хотя эти названия не полностью раскрывают суть, состав войск монгольских, тем не менее они ближе к истине, чем название «татаро-монгольское» или «татарское» нашествие.
После Великой Октябрьской социалистической революции многие из «татарских», как они именовались в царской России, народов отказались от этого колониального имени, сперва приняли название «тюрки», а затем, чтобы избежать смешения различных тюркских народов, получили новые самоназвания: азербайджаны, узбеки и т. д.
Борьба татар за отказ от колониального прозвища «татары», замену его самоназванием «тюрки» либо «булгары» было явлением, несомненно, прогрессивным, исторически оправданным, не имеющим ничего общего с пантюркизмом или панбулгаризмом, придуманным идеологами царизма, миссионерами, жандармскими чиновниками, а затем подхваченным вульгарными социологами.
Самоназвание «булгар» проходит через всю историю народа. Его они пронесли через тысячелетие, отстаивали как самоназвание сознательно, последовательно. Все это говорит о том, что народ хорошо знал свое происхождение, свою этническую принадлежность к тюркским народам, и в ответ на навязанное прозвище был готов принять за самоназвание «тюрки» - макроэтноним, даже религиозный псевдоэтноним «мусульмане», не потому, что был фанатически предан исламу, а для того, чтобы избавиться от оскорбительного прозвища.
Идеологи престола, миссионеры, «казенные патриоты» обзывали народ и по религиозному признаку, в устах церковников названия «мусульман», «басурман», «басурманин» звучали именно в оскорбительном значении, как антихрист, враг православия, дикарь...
Но народ название «мусульманин» не принимал за оскорбление, ибо это соответствовало его религиозной принадлежности, и поэтому он не реагировал на это «оскорбление».
Всем известно, что затем название «мусульмане», «мусульманский» нашло распространение даже в смысле, близком и к этнографическому. Достаточно вспомнить употребление его в отношении казанских татар и других мусульманских народов после 1917 года. В годы гражданской войны в частях Красной Армии были организованы «мусульманские» полки, легионы, состоявшие из людей мусульманской религиозной принадлежности - татар, башкир и др. Были организованы «Мусульманский социалистический комитет», «Мусульманский комитет при народном комиссариате по делам национальностей» и т. п. и их подразделения в районах Поволжья, Урала, Сибири как органы Советской власти, и никто их не называл «пантюркистскими» организациями. Появись до революции такие «мусульманские» организации, они были бы квалифицированы как панисламистские органы...
Как уже отмечалось, после Октябрьской революции были заменены оскорбительные прозвища, навязанные колониальной политикой царизма многим народам России. Но в отношении булгар прозвище «татар» так и осталось, и естественно, сохранилось в памяти народов и представление о них, культивировавшееся в течение многих веков, как о потомках монгольских завоевателей. В литературе нашлась лишь одна работа, где защищается название «татар» для современных татар. Она принадлежит татарскому историку Г. Губайдуллину (Г. Газизову). В своей ранней работе (Мы тюрки или татары? Казань, 1918. На татар, яз.) он выступает против сохранения за народом названия «татары», предлагает принять за самоназвание имя «тюрки», обосновывая это тем, что название «татары» ни этнографически, ни антропологически, ни лингвистически не соответствует происхождению народа. Спустя десять лет этот же историк выступает с призывом оставить за народом как самоназвание имя «татар» (Г. Губайдуллин. К вопросу о происхождении татар.- Вестник научного общества татароведения, 1928, № 8, с. 131 - 142), И в этой работе взгляды автора ни в чем не отличаются от прежней работы о происхождении «татар». И здесь он отмечает, что современные татары не имеют ничего общего по своему происхождению с монголами, но вопреки этому утверждению предлагает оставить имя «татары» как название народа. Первый и главный его аргумент состоит в том, что русские и другие народы уже давно называют их татарами, и что якобы замена этого названия другим приведет к путанице в представлении этих народов. В этом, естественно, есть доля истины, с чем нет смысла спорить. Далее он ссылается на то, что выдающийся тюрколог древности Махмуд Кашгари в своей уже упомянутой выше работе «Дивану лугат ит-турки» упоминает о племени «татар», которые, по мнению Губайдуллина, по языку были племенем тюркским, что дает, дескать, возможность отождествить современных татар с этим племенем и его именем. В связи с этой «теорией» Г. Губайдуллина коснемся и такого же рода утверждения башкирского ученого Т. М. Гарипова, который считает современных татар осколком этих татар. Его концепция также базируется на том, что, мол, «Махмуд Кашгари причислил башкир и татар к тюркам». Об этом будто бы говорит то, что он писал о существовании тюркского народа, известного под именем татар в северной Маньчжурии, от них якобы и произошли современные татары (Т.М. Гарипов. Махмуд Кашгари и кипчакские языки Урало-Поволжья. - Советская тюркология, 1972, № 1, с. 47). В действительности у Махмуда Кашгари речь идет о «татарах», которые жили в IX веке рядом с Китаем, о татарах монгольского племени, уничтоженного Чингисханом, о чем уже говорилось выше. М. Кашгари этих татар не относит к тюркским племенам. Он пишет, что «кай, кабаку, татар, басмыл'ы, говорят на своих языках; они знают также тюркский язык» (А. Н. Кононов. Махмуд Кашгари и его «Дивану лугат ит-турки». - Советская тюркология, 1972, № 1, с. 13). М. Кашгари, подчеркивая, что эти татары говорят на своем языке, яснее ясного говорит, что их язык не тюркский, а тюркский язык они лишь понимают. Т.М. Гарипов, неизвестно по каким соображениям, произвольно вырывает из контекста отвечающий его концепции отрывок и таким путем делает «открытие»: были татары во Внутренней Монголии в IX веке, говорили на тюркском языке, вот они пришли с монголами и от них ведут начало современные татары, следовательно, они не потомки волжских булгар.
Здесь будет уместно сослаться на академика В. В. Бартольда, который подчеркивает: «То, что язык этих татар отличался от тюркского, было известно Махмуду Кашгарскому» (В.В, Бартольд. Сочинения, т. V, М., 1968, с. 559).
Как видим, ни Г. Губайдуллин, ни Т.М. Гарипов не поняли Махмуда Кашгарского и из этого ложного понимания попытались сделать «открытие».
Г. Губайдуллин, защищая свое предположение, далее пишет, что «мы знаем много народов на свете, которые получили имена своих поработителей. Нельзя думать, что русские славяне не были поработимы и угнетены после того, как стали господствовать над ними варяги, а все же русские не бросили название «русь», которое есть варяжское слово. Точно так же дело обстоит с французами». Не касаясь истории происхождения названий этих народов, отметим только одно: за названиями «русь», «русский», а также «француз» никогда не было того нарицательного наслоения, которое, как шлейф, тянется за названием «татары», что в корне меняет положение. Если придерживаться такого предложения, то и другие народы, известные как «татары», не должны были заменять этого имени, поскольку они также были покорены монголами и долгое время в литературе отождествлялись с остатками монголов. Как мы уже знаем, против оставления такого названия решительно выступили и азербайджанцы, и узбеки, и другие народы.
У Г. Губайдуллина есть еще один «аргумент»: принятие этнонима «булгары» приведет к смешиванию современных татар с дунайскими болгарами. Как в первом, так и в этом доводе, конечно, есть доля правды. В пользу этого довода имеются даже отдельные примеры в литературе, когда дунайских болгар иногда смешивали с болгарами Великой Болгарии. Это уже зависит от степени компетентности, знания исследователей.
В наши дни эти термины четко дифференцированы, дунайских болгар называют «болгарами», а волжских - «булгарами». Конечно, остается фонетическая близость в произношении этих слов. Но это не создает практической трудности. В работах, посвященных истории дунайских болгар, ни один читатель не будет подразумевать волжских булгар, и наоборот. А в общих работах, где одновременно могут встречаться эти термины, их авторы могут употреблять прилагательные «дунайские», «волжские», что и делается при изучении истории древних, волжских, дунайских болгар-булгар. Конечно, было бы идеальным, чтобы этнонимы народов были несхожи и по звучанию. Но это желание не может быть главным критерием в установлении самоназвания современных татар. Можно привести немало примеров существования названий различных народов, которые очень близки по своему звучанию, как «индейцы» и «индийцы»; «славяне», «словены», «словаки» и т. д. Как видим, опасения Г. Губайдуллина и в этом случае не являлись достаточно серьезными, чтобы отказаться от имени «булгар».
В наши дни в более чем двадцати странах живут арабы, этносы которых между собой не всегда тождественны. Имеются арабы, принадлежащие к различным верованиям, к различным расам. В этническом отношении арабы Марокко, например, резко отличаются от арабов Ливана или же Йемена. Да и арабы одной страны, например, Ливана, также имеют ряд отличий между собой. Но только исходя из этого никто не предлагает сменить их общий этноним другими названиями. Видимо, наименование народов всех этих стран одним названием создает некоторые трудности в изучении их истории, культуры, но только из-за этого они не идут на замену своего имени и не страшатся, что их перепутают. Эти трудности в литературе легко преодолеваются прилагательными по признаку страны или другими микроэтнонимами. Язык человечества настолько богат, что он способен преодолеть любые терминологические затруднения.
В последнем доводе Г. Губайдуллина не учтены две вещи. Прежде всего, «поработившие» дунайские племена болгары сами слились с этим славянским племенем, тогда как монголы не оказали какого-либо заметного влияния на этнос булгар. Дунайские племена от этого слияния претерпели заметные изменения в своей антропологии, обычаях, быте, музыке, образе жизни, частично даже в языке, т. е. это слияние привело к образованию нового этноса. Кроме того, проникновение болгар в бассейн Дуная не сопровождалось войнами, насилиями, а шло мирным путем, и не возникло вражды между пришлыми болгарами и местными славянскими племенами, поэтому растворение этих народов произошло безболезненно для обеих сторон.
Несмотря на то, что в двух аргументах Г. Губайдуллина есть доля истины - трудности, связанные с заменой имени, - они, разумеется, не могут быть достаточным аргументом. Автор здесь противоречит своему же выводу о том, что «история Золотой Орды... не является основной частью истории волжских татар», что эта история является «общей историей всех указанных (подвластных ей. – А.К.) народов, весьма близких и тесно связанных между собой со стороны общей культуры, и, в особенности, со стороны языка» (Г. Губайдуллин. К вопросу..., с. 141). Из этого замечания, конечно, совсем не вытекает вывод о необходимости называть булгар татарами.
БОЛГАРЫ, БАЛКАРЫ, БУЛГАРЫ
Выше был задан вопрос: осталась ли какая-то часть болгар на местах прежнего обитания? Не являются ли балкары и другие народы Северного Кавказа также потомками древних болгар?
Историки и языковеды долгие годы вели спор о языке и происхождении древних болгар. Оставим этот вопрос специалистам и перейдем к ответу на поставленный вопрос. Вспомним, Великая Болгария распалась в VII-VIII веках, и часть болгар переселилась на Дунай и Волгу. Часть болгар оказалась и в Малой Азии, арабских странах, где они слились с другими народами, не образовав своего государственного объединения.
Другая часть болгар Великой Болгарии осталась на прежних местах, но передвинулась под натиском других народов, в том числе и кабардинцев, глубже в горы Северного Кавказа. История не знает случая, чтобы большие народы целиком, всем населением покинули обжитые места, в которых они жили сотни лет, вросли корнями. Чтобы не быть голословными, сошлемся на свидетельства древних авторов и на исследования ученых прошлого и настоящего. Венецианский купец Барбаро, который более 15 лет (1436-1452 гг.) жил в Тане, в устье Дона, оставил ценные сведения об остатках болгар в этих районах (Барбаро и Контарини о России. Л., 1971, с. 5-96). О происхождении балкар и карачаевцев от древних булгар говорят путешественники и историки, побывавшие в этих краях в разные времена (Адыги, балкары и карачаевцы в известиях авторов XIII-XIX вв. Нальчик, 1974, 635 с.).
Дореволюционный русский этнограф Н.А. Караулов пишет, что, по преданию самого народа, они раньше жили на равнине в северокавказских степях, затем, теснимые кабардинцами, ушли в горные районы, в бассейны рек Черек, Чегем, Баксан. Что балкары и карачаевцы «представляют из себя осколок болгарского народа, жившего на Волге и продвинувшегося по Южной России до Балканского полуострова». Поскольку здесь они долгие годы жили изолированно, «они сохранили свой язык в чистоте, куда и сейчас трудно проникнуть» (Н.А. Караулов. Балкары на Кавказе. - В кн.: Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 38, Тифлис, 1908, с. 132-133).
Карачаевцы и балкары являются народами одного этнического происхождения, говорящими на одном и том же языке. Об их происхождении, как и о происхождении «татар», придуман целый букет «теорий», исключающих друг друга. Карачаевцев одни считали остатками гуннов, а балкар - одной из ветвей чехов, т. е. выводили из различных, далеко не родственных народов. Другие оба эти народа считали осколком ногайской орды или полчищ Тимура. Тюркологи считают эти народы потомками хазар или половцев, а отдельные ученые считают прямыми потомками древних болгар.
X.О. Лайпанов, разбирая все эти версии, показал, что карачаевцы и балкары являются прямыми потомками древних болгар, населения Великой Болгарии. После ее распада, из остатков болгар в этих районах образовались четыре племени, а именно: «Купи-Булгар», «Дучи-Булгар», «Охондор болкар», «Чдар болкар», от которых ведут свое происхождение современные балкары и карачаевцы (X.О. Лайпанов. К истории карачаевцев и балкар. Черкесск, 1957, с. 68) .Автор признает и определенное влияние на их формирование соседних народов, что является общим явлением почти для всех народов. Но оно, как отмечает автор, не изменило ни языка, ни основ этноса балкар и карачаевцев.
С.О. Шахмурзаев и Дж. Коков установили, что топонимика края «основана на исконно балкарской лексике и объясняется средствами балкарского языка» (Дж. Н. Коков, С.О. Шахмурзаев. Балкарский топонимический словарь. Нальчик, 1970, с. 4 - 5).
Язык карачаевцев и балкар стоит в самом близком родстве среди всех тюркских народов с языком кипчаков-половцев, современных татар, ногайцев, башкир и кумыков (Н.3. Гаджиева. Проблемы тюркской ареальной лингвистики. М., 1975). В языке карачаевцев и балкар слов аланского происхождения ничтожно мало (X.И. Хаджилаев. Очерки карачаевско-балкарской лексикологии. Черкесск, 1970, 170 с.).
22-26 июня 1959 года состоялась научная сессия, посвященная проблеме происхождения этих народов. Вот выводы специалистов. Языковед А.X. Саттаев: «Современный балкарский язык сохранил болгарские элементы». антрополог и археолог Е.П. Алексеева: «Археологические данные подтверждают болгарское происхождение балкар», антрополог В.П. Алексеев отметил, что по внешнему облику, соматически балкары близки к болгарам (Материалы научной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов. Нальчик, 1960, с. 94, 103, 330),
Несмотря на некоторые разногласия по частным вопросам, научная сессия отметила, что оба эти народа являются по своему происхождению потомками древних болгар, подвергшимися определенному влиянию аланских и соседних племен Кавказа, которые не внесли существенных изменений в язык, культуру, обряды, образ жизни балкар и карачаевцев.
Участник этой сессии Е.П. Алексеева в своей новой работе (Древняя и средневековая история Карачаево-Черкессии, М., 1970) говорит об этом уже по-другому: «Основное ядро формирования карачаево-балкарской народности составили горские племена» (с. 204). В предисловии к этой работе Е.И. Крупнов пишет, что «не всех читателей удовлетворит кажущийся на первый взгляд слишком прямолинейным вывод автора, что тюркоязычные карачаевцы и балкары - это коренные народы Кавказа» (там же, с, 4). Кто эти коренные народы, горские племена по языку - тюркские или аланскиеили еще какие-то другие? Без ответа на этот вопрос вывод Е.П. Алексеевой повисает в воздухе. Если они, эти горские племена, были тюркоязычньми, надо было указать на это, если же они были нетюркоязычными племенами, то необходимо было объяснить, почему балкары и карачаевцы стали тюркоязычными. Ведь чечены, ингуши, кабардинцы, адыги и другие, находящиеся географически даже ближе к болгарам Великой Болгарии, не отюречились, сохранили не только свои языки, но и обряды, обычаи. Автор предисловия, хотя и поддерживает выводы Е.П. Алексеевой, своим признанием «прямолинейности» выводов, помимо своей воли вынужден признать неубедительность выводов Е.П. Алексеевой.
В новой работе другого участника этой же научной сессии В.П. Алексеева (Происхождение народов Кавказа. М , 1974) сделана попытка пересмотра раннего своего вывода. Здесь он уже говорит, что по антропологии балкары и карачаевцы ближе стоят к аланским племенам. Видимо, чувствуя, что одни антропологические данные не могут решить вопрос этногенеза карачаевцев и балкар, автор вынужден признать и выводы С.К. Бабаева и А.X. Саттаева, которые указывают на «близость карачаево-балкарского и древнебулгарского языков, как на один из существенных аргументов», на котором «основываются и сторонники болгарского варианта тюркской гипотезы карачаевско-балкарского языка» (В.П. Алексеев. Происхождение народов Кавказа..., с. 200). Поскольку автор не языковед и не тюрколог, он тут же отмечает, что «языковая принадлежность этих народов» для его выводов «имеет лишь косвенное значение» (там же, с. 200), т. е. вынужден признать, что «внимательное рассмотрение (подчеркнуто нами, - А.К.) имеющихся данных позволяет найти аргументы и в пользу этой (болгарской - А.К.) гипотезы» (там же, с. 400). Такая половинчатость невольно настораживает. Кроме того, автор не совсем точен в своем утверждении о том, что такой авторитетный специалист по этногенезу, как X. Г. Гимади, якобы был не совсем согласен с болгарским происхождением этих народов. Участник, научной сессии о происхождении этих народов X.Г. Гимади, наоборот, поддерживал болгарское происхождение балкар и карачаевцев (см.: Материалы научной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов. Нальчик, I960). В своем выступлении он лишь высказал пожелание, чтобы эта теория была еще более подкреплена новыми фактами языка, археологии, чтобы в дальнейшем не было места для кривотолков о происхождении этих народов.
После этой научной сессии появились новые работы, полностью подтверждающие ее выводы о болгарском происхождении этих народов, но они почему-то остались вне внимания В.П. Алексеева. Вот одна из них: Ц Кристанов. Към вопроса этногенеза на бълкарския народ - Исторический прегляд (София), 1966, № 3, с. 33—51. Его выводы: по данным антропологии, балкары и карачаевцы очень близки к дунайским болгарам. Болгары пришли на Кавказ в I-III веках н.э., они вначале населяли южные районы Азербайджана, где река Балкар-Чай на границе с Ираном получила свое название от этого народа еще в те времена. Балкары и карачаевцы - остатки тех болгар, часть которых во главе с Аспарухом переселилась на Дунай и участвовала в этногенезе дунайских болгар.
Скажем несколько слов и о самом авторе. Ц. Кристанов в 30-е годы жил в Кабардино-Балкарии, занимался изучением антропологии балкар и карачаевцев, а в годы Великой Отечественной войны продолжал свои исследования, на этот раз занимаясь антропологией тюркских народов Средней Азии. Им установлено, что среди казахов по антропологическим признакам 90%, а среди узбеков 10% составляют монголоиды, среди балкар и карачаевцев монголоидность отсутствует. Им обследовано более 2000 балкар, карачаевцев - мужчин, женщин, детей, стариков, по которым проведено сравнение их с антропологией дунайских болгар.
На основе исследования древних памятников Карачаево-Черкессии с руническими письменами в Новочеркасском музее и на камнях Маяцкого и Хумаринского городищ М А. Хабичев еще раз доказал их общее, древнетюркское-древнеболгарское происхождение, язык которых понятен без особых трудностей современным балкарам и карачаевцам (М.А. Хабичев. О древних рунических надписях в аланских катакомбах. - Советская тюркология, 1970, № 2, с. 64-68). В другой работе этого же автора, посвященной истории этнонимов народов Северного Кавказа, установлено, что «нет никаких оснований отрицать генетическую связь между этнонимом «малкар» и «балкарец» и древними «булгар», «булк-'ар», «блк'р», «болкар», что этноним «карачайлы» является огузской формой этнонима «кара-баликарли» - «черный болгарин» (М.А. Xабичев. Об этнонимах... - Советская тюркология, 1971, № 2, с. 126- 129). Тут же автор указывает, что болгарский язык - язык Великой Болгарии - есть тот же язык печенегов, что «карачаевцы и балкары донесли до наших дней свои этнические названия алан, болгарин, печенег» (там же, с. 129), и попутно отмечает, что В.А. Кузнецов болгарский язык отождествляет с языком хазар (В.А. Кузнецов. Надписи Хумаринского городища - Советская археология, 1963, № 1, с. 303).
Родство, близость, тождество языка балкар и карачаевцев с печенежским, хазарским, отмеченные некоторыми исследователями, а также вхождение языка карачаевцев и балкар в кипчакскую (половецкую) группу (Советская тюркология, 1970, № 3, с. 145), такое же родство и близость последних с татарским, ногайским, кумыкским, башкирским, казахским и другими заслуживает самого серьезного внимания и объяснения, что имеет очень важное значение не только для истории тюркских языков, но и для более точного, объективного освещения этногенеза этих народов.
К сожалению, мы часто оказываемся пленниками этимологических эквилибристик, манипуляций макро- и микроэтнонимами, от чего происходят различные казусы, кривотолки, домысливание истории происхождения отдельных народов, их прошлого, и на основе которых делаются далеко идущие выводы. Это в первую очередь относится к этнонимии тюркских народов. Всем известно из исторических работ, что в южнорусских степях, на Северном Кавказе, Приазовье, Придонье, на Нижней Волге, в Казахстане когда-то жили киммерийцы и скифы, сарматы и савроматы и другие народы, которые как-то и куда-то исчезли, испарились без следа, не оставив потомков. Потом в тех же почти районах появились гунны, хазары, которые также исчезли. В тех же районах мы видим и печенегов, кипчаков-половцев, которые также испарились, исчезли ни с того ни с сего, вроде только от болгар что-то осталось. Если в вопросе о времени появления гуннов и хазар у историков имеются определенные мнения, то на вопросы о времени появления печенегов, болгар, половцев-кипчаков в их работах трудно найти ответ. Таких вопросов накопилось немало. К ним же относится и вопрос: как почти на одних и тех же территориях, почти в одни и те же времена жили такие большие и «разные» племенные объединения, громадные количества «разных» народов?
Поневоле напрашивается вопрос: не являлись ли все или почти все эти объединения однородными племенными союзами, которые с победой одного или другого племени или союза меняют свои названия по их микроэтнониму? Возможно, в этом и лежит ключ к решению этих сложных, запутанных вопросов. Видимо, одни племена, племенные объединения пришли раньше, а другие позднее, но были ли они совершенно отличными друг от друга по языку, обычаям, верованиям, образу жизни? Если мы допустим наличие таких резких отличий между ними, то должны были бы найти и их осколки в лице каких-то современных народов, хотя бы в элементах компонента их этносов. Мы намного больше знаем об арийских племенах, живших за много тысячелетий до упомянутых племен на севере Евразия, находим остатки их лексики, верований и обрядов в этносе финно-угорских народов Севера, славян (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский. От Скифии до Индии. Загадки истории древних ариев. М. г 1974, 124с,). Знаем и наследников этих арийских народов - персов, отдельные индийские народы. Утверждать, что киммерийцы, скифы, сарматы, эти мощные объединения со сложившейся культурой, исчезли полностью, не вошли в состав других народов этих районов, будет не совсем убедительным. Весьма возможно, что они - гунны, хазары, печенеги, болгары, кипчаки - и есть потомки племенных объединений, живших в этих районах и после исчезновения их названия, но не самого народа, или же слившихся с родственными народами. Как ни парадоксально, мы знаем много памятников их культуры, образ жизни, но не знаем их происхождения, можно сказать, и их языков. Возможно, мы ищем совсем не там, напрасно считаем их племенами, исчезнувшими полностью? Может, в языке современных тюркоязычных народов немало слов этих этнических объединений, которые мы не в состоянии отличить потому, что их язык не был совсем другим? Может быть, свое незнание мы хотим объяснить тем, что ничего не осталось от их языка? Если языковеды находят следы древних ариев даже в языках ряда народов нашей страны, живущих в средних и северных районах, то трудно поверить тому, что народы, жившие в районах Евразии в сравнении с арийскими совсем недавно, полностью исчезли, что от их языка, языков ничего не осталось.
Еще такой вопрос: какими признаками, временными границами определяется понятие аборигенности? Ряд народов Кавказа считаются аланцами по происхождению, т. е. осколками арийских племен. К аборигенному населению относят и некоторые тюркские народы Кавказа. А вот хазар, скифов, гуннов принято считать пришлыми.
Многие из этих больших племенных объединений, союзов племен, живя в этих районах почти в одни и те же исторические времена, могли называться у различных народов различными именами, по своим микроэтнонимам, которые потом были приняты как этнонимы как бы различных народов, различных племенных объединений. Не сыграли ли и здесь злую шутку манипуляции с микро- и макроэтнонимами, возникшие от незнания этноса, языка, истории народов.
Почти все историки пишут, что скифы, гунны, хазары пришли из Азии, с Востока, видимо, не только по путям, проходящим севернее, но и южнее Каспия, обитали почти в тех же районах от Иртыша до Дуная. Эти племена, племенные объединения, несомненно, были родственными как по языку, так, видимо, и по другим признакам. Возможно, именно поэтому побежденные и победители без особого сопротивления, безболезненно нивелировались между собой на основе этой близости и выступали затем под именем микроэтнонима победителей, который затем становился известным как название всего объединения как среди них, так и у соседей, т. е. становился истинным этнонимом. Если они были бы разноязычными, резко отличающимися по этносу племенами, союзами племен, вряд ли они так быстро могли бы сменить свои языки, перестроить свой образ жизни, верования, культуру, создать такие крупные тюркоязычные союзы, государственные объединения.
Историки отмечают, что Великая Болгария, Хазарский, Тюркский каганаты занимали почти одну и ту же общую Для них территорию, уступая власть в борьбе друг другу. Если каждое из этих объединений было бы образовано разными племенными союзами, куда могли деваться, «исчезать» на время эти самые племена, «исчезать» на сотни лет, а потом «появляться» откуда-то и составлять население нового государства? История, конечно, знает исчезновение вследствие физического истребления или же в результате стихийных бедствий, эпидемий небольших этнических групп, но не громадных объединений. Ни одного из этих явлений не было в истории указанных племенных объединений, в истории тюркских народов Евразии. Вследствие таких причин могли исчезнуть малые народы, а не огромные объединения. Как известно, ни один народ, кроме указанных случаев, не исчезает физически. Даже малочисленные этносы, кроме отдельных случаев. Они вливаются в другие племена, народности. Если вливаются племена неродственные, побеждает один из языков - побежденных или победителей, но и побежденный язык не исчезает полностью, а оставляет след в языке-победителе, да и этнос народа-победителя приобретает немало элементов из обычаев, образа жизни, культуры побежденного. При вливании же родственных по языку племен и народностей не может возникнуть какой-то новый язык, а идет обогащение одного и того же языка за счет так называемых его племенных «диалектов». И гунны, и хазары, и болгары, и половцы-кипчаки были тюркскими народами и от них возникал каждый раз только один тюркский язык, т. е. языком этих объединений был тот же тюркский язык, а не какой-то новый или другой язык.
Когда речь идет о классификации тюркских языков Северного Кавказа, Поволжья, Приуралья, Западной Сибири и Казахстана, все тюркологи едины о месте балкарского, карачаевского, татарского, башкирского, ногайского, кумыкского языков как языков кипчакской группы в семье тюркских. Сюда же относят и крымско-татарский, гагаузский, язык караимов, румынских татар. Дальнейшая подклассификация в этой группе языков уже носит больше географический характер. В эту же кипчакскую группу относятся и языки казахов, каракалпаков, ныне распространенные чуть в иной географической зоне, предки которых веками обитали в тех же южнорусских степях, в большой, единой семье кипчакской степи. Вспомним «черных клобуков» - современных каракалпаков, предки которых жили и в Киевской Руси. Все эти перечисленные кипчакские народы и поныне живут в основном в тех же районах, где гунны, хазары, болгары, печенеги, торки, половцы-кипчаки, да и скифы, киммерийцы. Все современные народы - балкары, карачаевцы, татары, башкиры, казахи, гагаузы, каракалпаки, кумыки, ногайцы, караимы, румынские и литовские татары - относятся к кипчакской группе тюркских языков, и все они являются потомками упомянутых под различными именами тех крупных государственных объединений и союзов Евразии, которые в разные времена выступали то как хунны-гунны, то как болгары, то как половцы-кипчаки.
Если подойти к истории этих союзов племен с точки зрения их преемственности, близкого родства, языковой общности, обычаев, верований, то вряд ли есть нужда в слишком заумных иногда упражнениях о происхождении этих народов, об их прошлом. Например, исходя из различного названия одних и тех же половцев, как кипчаков и как куманов, отдельные языковеды и в настоящее время продолжают видеть под ними два различных этноса. Так, в изданной солиднейшей монографии «Фундаменто тюркико» Юнеско (Париж, 1959, т. I) А. Габаин пишет об отдельном языке куманов, а О. Прицак - о языке кипчаков, да еще выделяет отдельные языки мамлюков-кипчаков и армяно-кипчаков. В этой работе интересно и то, что авторы не выделяют в древних тюркских языках Евразии наличие отдельных языков гуннов, болгар, отличных от «кипчакского», «куманского» языка, или языка «торков», «черных клобуков», «берендеев» и т. п. Неспроста историки считают, что кипчаки явились основным ядром союза племен и они включили в себя и узов и печенегов, и торков, черных клобуков, ковуев, берендеев и других, сохранивших кипчакскую основу языка, некоторые из них сохранили черты и огузского (также тюркского) языка. (Большая Советская Энциклопедия, 2-е изд., т. 24, с. 168). Видимо, нужно признать, что название кипчак-половец было не собственно этнонимом, а макроэтнонимом, вернее, если можно сказать, полумакроэтнонимом большой группы тюркских народностей. Часть этих половцев-кипчаков затем вошла в состав других тюркских народов, непосредственно не связанных со степью, например, туркменов, узбеков, азербайджанцев, турков и др. В IX-X веках, да и в последующие времена, еще до нашествия монголов, булгары в период усиления нашествия ушкуйников и русских князей сотнями семей-арб бежали в Венгрию, где они обосновывались в венгерских степях, известных как степи Великой Кумании. Уход отдельных групп булгар в районы Дуная и Тиссы наблюдается и в период распада Золотой Орды, когда на булгарские земли возобновились набеги ушкуйников. Если Булгары не были бы народом единого происхождения с кипчаками, трудно было бы объяснить, почему они бежали к дунайским болгарам, к куманам Венгрии, во Францию, Македонию, Болгарию. Это можно объяснить только тем, что булгары прекрасно знали свое родство с ними и знали дорогу к ним, имели контакты с ними в течение многих веков, для которых расстояния в тысячи километров не были настолько серьезной помехой, чтобы вытравить из их сознания свое генетическое родство с ними. Иначе им легче было бы переселиться в районы восточнее Урала или на Юг, в местности, более им знакомые и близко расположенные.
Мы прекрасно понимаем, что за долгий период истории кипчакских народов их язык, обычаи, образ жизни не оставались неизменными. Они, несомненно, испытывали влияние своих соседей, произошли изменения, связанные и со сменой мест проживания, естественным развитием средств производства. В области языка даже за этот долгий период эти изменения были менее значительными, чем в других компонентах этноса. Об этом говорит тот факт, что нет никаких существенных отличий в структуре языков кипчакской группы, ни в лексике, ни в грамматических формах и категориях. Встречающиеся Отдельные отличия в лексике этих языков связаны, главным образом, с заимствованиями из языков соседних народов, с новыми словообразованиями из тюркских слов разного корня, в большем или меньшем сохранении древней лексики, в количестве употребляющихся в языке арабских и персидских заимствований.
Так, для татар не представляет никакой трудности башкирский язык, к татарскому стоят очень близко языки карачаевцев, балкар, кумыков, ногайцев, затем другие кипчакские языки. Если близость башкирского к татарскому языку можно объяснить их непосредственным соседством с булгарами, то как объяснить такую же близость к татарскому балкарского и карачаевского языков, носители которых удалены друг от друга во времени более чем на тысячу лет, а в пространстве также более чем на тысячу километров? При этом нелишне напомнить, что карачаевский и балкарский языки в течение последнего тысячелетия развивались в окружении совсем иных языков, а татарский - в окружении финно-угорских и русского языков, что, казалось бы, должно было привести к возникновению больших различий между этими языками.
Ответ на этот вопрос может быть только один - общее происхождение булгар, карачаевцев, балкар и современных татар от древних болгар. А вот язык татарских соседей - чувашский, который некоторые языковеды включают в тюркскую семью, очень существенно отличается от всех тюркских языков, в таких же масштабах от языков своих тюркских соседей. В этом языке имеются не более 20-30% слов тюркского происхождения (Ф.С. Фасеев. Опыт сравнительно-статистического исследования лексики татарского языка - Вопросы татарского языка и литературы. Кн. 4. Казань, 1969, с. 46), которые, очевидно, представляют заимствования из тюркских языков.
Т.М. Гарипов, автор сравнительного исследования языков Урало-Поволжья, отмечает, что эти тюркские языки (кроме чувашского) имеют единую семантическую структуру, около двух третей слов в татарском и башкирском языках совпадают и по звуковому, и по морфологическому, и по грамматическому строю, в чем выражено их единое происхождение (Советская тюркология, 1974, № 2, с. 105). Ф.С. Фасеев же установил, что татарский, башкирский, казахский, кумыкский, ногайский языки «исключительно близки» и имеют в среднем 70-85% слов общетюркского происхождения (Ф.С. Фасеев. Указ. раб., с. 46). У обоих авторов речь идет о языках народов, относящихся к кипчакской подгруппе. Эти народы и ныне; живут в основном в тех же районах, где жили гунны, хазары, болгары, кипчаки-половцы. Проведение сравнительного исследования карачаевско-балкарского языка с татарским и башкирским, несомненно, могло бы подтвердить такую же близость между ними.
О ЖИВУЧЕСТИ ПРОЗВИЩА «ТАТАРЫ»
Выше уже говорилось о происхождении названия «татары» - «тартары» и о роли Китая и Европы в навязывании этого прозвища многим народам и о результатах, к которым привело такое тенденциозное употребление этого термина. Отмечалось также, что русские и после присоединения Казанского ханства еще долго знали их жителей как булгар, или же называли казанцами, ясно отличали от «татар». Но и в этот период, особенно в моменты обострения отношений между Казанью и Москвой, русские князья и церковники не стеснялись обзывать казанцев «татарами», выражая этим свое недовольство ими. После покорения Казанского царства его население упорно сопротивлялось колонизаторской политике царизма, не раз выступало с оружием в руках за свою свободу. Будучи сравнительно передовым народом, имевшим глубокие культурные традиции, осознавшим свою этническую общность, свои обычаи и верования, казанцы не пошли на добровольную христианизацию и после ликвидации своей государственной самостоятельности, в течение веков упорно сопротивлялись ассимиляторской политике царизма, что вызвало озлобление и ожесточение престола и православной церкви, привело к применению в отношении мусульманского населения края все новых репрессивных мер, дальнейшему экономическому угнетению и преследованию языка, культуры, обычаев, традиций народа. Кроме того, активное участие «татар» во всех освободительных движениях под предводительством Булавина, Степана Разина, Емельяна Пугачева также сильно тревожило царизм и его чиновников. Ко всему этому добавилась способность татарского купечества даже в неравных условиях конкурировать с русским купечеством на восточных рынках. Сильное этническое самосознание народа, его упорная борьба за развитие своей культуры, просвещения, наличие своих мектебе и медресе почти в каждом селении, борьба за открытие своей печати, продолжающиеся традиции культурных связей с народами мусульманского Востока, - короче, непокоренность населения, осознанное понимание им своего этноса сильно тревожили престол, церковь, миссионеров.
Все это в конечном результате привело к тому, что царизм, наряду с экономическими, репрессивными мерами, начинает применять и методы идеологической обработки русского населения, чтобы представить татар врагом православия, святой Руси. В этих условиях, кроме поголовного обвинения татар в пантюркизме и панисламизме, казанцев начинают изображать в глазах православного населения как потомков монгольских завоевателей, бывших монгольских орд, разоривших русские земли и державших в угнетении народ в течение двухсот лет. Из архива истории было вытащено обветшалое чучело, которое в закамуфлированном виде было использовано, как пугало, для затуманивания сознания народных масс. В условиях этой идеологи-ческой войны самодержавие, официозные императорские историки, миссионеры и чиновники сочли своим «патриотическим» долгом принять участие в преследовании любыми средствами и мерами языка, культуры, просвещения, учебных заведений, печати, всяческом ущемлении интересов и естественных прав татарского населения, а растущее сознание, национальное пробуждение народов представляли как подготовку к новому «татарскому» нашествию на Русь.
Официозная историография, миссионеры, идеологи царизма, пропитанные духом патриотического шовинизма, всеми средствами стремились подогревать в сознании русских людей чувства неприязни, оживить призраки «татарских» орд на Руси в прошлом.
Распалась Золотая Орда. Появление нового царства на месте разрушенной Волжской Булгарии официозные историки стремились отождествить с еще не забытой в памяти народа Золотой Ордой, а ее население - с монголами-татарами. Тем более что эти «татары» были мусульманами, следовательно, «врагами» православия, ибо, по учению церкви, все неправославные - это «антихристы», «поганые», «варвары». Таким образом, название «татары» усилиями казенных патриотов и деятелей православной церкви и на Руси получило то же нарицательное, оскорбительное значение, что и в Европе и Китае. Все это должно было служить воспитанию в народе духа патриотизма, ненависти к «татарам» и оправданию в глазах народа колониально-национальной политики царизма на Востоке.
Борьба России за выход к Черному морю в последующие века, войны с Крымским ханством и Турцией, присоединение территорий, населенных тюркскими народами, в дальнейшем привели к тому, что и эти народы начали именовать «татарами». В таком освещении деятельность русского правительства в этих районах в глазах Европы должна была выглядеть не как колониальная политика, а как исторический акт возмездия в отношении прошлого «татар». По мере продвижения русского оружия на Юг и на Восток название «татары» было перенесено и на многие народы Кавказа, Сибири, Средней Азии, в том числе и на нетюркские.
Задним числом к «татарам» причислили и половцев, населявших южнорусские степи и часть Киевской Руси еще до нашествия монголов, боровшихся рука об руку с русскими против монгольских завоевателей. «В современной историографии и художественной литературе кипчакам повезло еще меньше, чем на Калке. Раненых мечами добивают перья» (О. Сулейменов. Аз и Я. Алма-Ата, 1975, с. 162-165). «Такое расширение сферы употребления слова «татар» в известной мере, безусловно, питалось и русской просторечной традицией, для которой все восточное, басурманское, непонятное было «татарским». Так, в русских былинах XVII-XVIII вв. «татарский» совершенно распространяется и на турецкий язык» (Г.. Благова, Вариантные заимствования..., с. 105—106), Г.Ф. Благова правильно подметила, что «хотя самое слово «татар» в Европу пришло от русских, а западноевропейские летописи и ученые издавна черпали свои сведения о татарах именно от русских, весьма широкое и надолго задержавшееся на Руси использование слова «татар» в качестве обобщающего этнического имени, безусловно, поддерживалось встречной книжной традицией с Запада» (Г.Ф. Благова, Вариантные заимствования…, с. 103). Остается добавить только одно - упрочению названия «татар» в превратном, искаженном смысле в странах Европы в XVI-XIX веках мы обязаны уже русской казенной историографии.
В конце XIX и начале XX веков, когда под влиянием русского освободительного движения началось активное социальное и национальное пробуждение и татарского народа, еще более усилилась идеологическая обработка русского православного населения, направленная против «басурман», цель которой была посеять вражду между народами, задержать растущее в стране революционное движение, кровью народа откупиться от надвигающейся социальной революции, и царизм при этом не стеснялся в средствах, идя на инсинуации, фальсификацию фактов.
Ректор Казанской духовной академии, один из активных практиков и теоретиков антимусульманской обработки населения П. Знаменский, которого никак невозможно отнести к сочувствующим положению татар, писал, что «от русских они (татары - А.К.) живут особняком» и тут же отмечал причины этой отчужденности: «конечно, в этом много виноваты сами русские, вследствие своего крайне отрицательного отношения к ним, от которого не спасает их даже обращение в христианство, «татарская лопатка», «собака» - самые частые клички из уст русского человека, которые можно услышать постоянно». Далее он подчеркивает, что «такие отношения сформировались у русских только к татарам, к другим инородцам русский относится довольно снисходительно, допуская насчет их только добродушные шутки и прибаутки». Знаменский подметил и некоторые причины такого отношения русских к татарам: «Причин этой антипатии можно найти в истории всех их взаимоотношений; много их и теперь, и едва ли не главная причина в самой крепости татарской народности. Татарин искренно гордится и своим происхождением, и образованием, и моральными качествами, и религией... Своим упорством против всех усилий миссионеров и властей татары навлекли на себя даже настоящее гонение, о бедствиях которых хранятся у них озлобленные предания даже доселе. Епископ Лука Канашевич насильно брал их детей в свои школы, ломал их мечети... разобрал остатки уважающихся татарами булгарских сооружений. Правительство со своей стороны, назначая для крещеных татар разные льготы, против ислама (надо читать - против татар-мусульман - А.К.) принимало разные репрессивные меры, запрещало строить новые мечети, ломало некоторые старые, отягощало упорных мусульман увеличением сборов и повинностями и переселением на другие места» (в Сибирь - А.К.) (П. Знаменский. Казанские татары. Казань, 1910, с. 36). Эти строки, написанные одним из идеологов миссионерства, несмотря
на умалчивание и сглаживание многих путей и форм преследования татарского народа, его культуры, дают возможность представить в некоторой степени масштабы и методы гонений на татар лишь за то, что они были «татарами», «мусульманами». Антитатарская политика царизма, православной церкви, шовинистической историографии «превратилась в национальное издевательство над татарами» (С.X. Алишев. Татары Среднего Поволжья в пугачевском восстании. Казань, 1973, с. 49).
Для самих казенных патриотов не было тайной, что татары не имеют ничего общего с монгольскими завоевателями, о чем пишет тот же Знаменский: «Сами татары называют себя булгарами (булгарлы), ставя таким образом в самую непосредственную связь с этой... народностью» (П. Знаменский. Указ, раб., с. 4).
В основе рассмотрения казенными историографами Волжской Булгарии отдельно от истории Казанского ханства, как не связанных, населенных различными народами государств, лежит как бы практический расчет, своего рода доктрина, правда, шитая белыми нитками: ведь если татары являются прямыми наследниками общепризнанной высокой культуры булгар, тогда их трудно было бы назвать погаными, варварами, отсталым народом, и в таком свете представить в глазах других народов. Путем изображения булгар и татар, в угоду политике царизма, совершенно различными народами была создана концепция, согласно которой татары не есть потомки булгар, а значит, и культура Волжской Булгарии не имеет никакого отношения к татарам. И на этой основе была сделана попытка считать эту культуру наследием другого народа, принявшего православие.
Под влиянием антитатарской пропаганды в русской литературе, начиная с XVI, особенно с XVIII века, появляется и антитатарский «патриотический фольклор», «народные истоки» которого затем будут воспеваться и пропагандироваться официозными историками и литераторами.
Вся эта пропаганда, естественно, оказала немалое влияние на формирование сознания народных масс, последствия которого не изжиты полностью и сейчас, нет-нет да дают себя знать как в жизни, так и в произведениях отдельных писателей и в работах некоторых историков. Ограничимся лишь одним примером, хотя они не единичны. В вышедшей двумя массовыми изданиями в издательстве «Наука» работе доктора исторических наук В. Каргалова «На степной границе» (1973) первые строки начинаются словами: «Героическая борьба русского народа и других народов нашей страны с монголо-татарскими завоевателями и наследниками их недоброй славы - агрессивными татарскими ханствами - продолжалась несколько столетий... Взятие Казани в 1552 г., покончившее с разбойничьим гнездом на Волге - Казанским ханством...» (Указ, раб., с. 3). выделенные нами строки достаточно ясно говорят о силе живучести старой традиции, несостоятельных теорий и взглядов, истоки и причины возникновения которых рассмотрены выше. Мы могли бы сослаться и на другие работы этого автора (Монголо-татарское нашествие на Русь. XIII век. М., 1966; Народ-богатырь.М., 1971 и др.), в которых также отождествляются татары с монгольскими завоевателями. Автор современных татар считает прямыми потомками этих завоевателей и родину булгар называет разбойничьим гнездом, перещеголяв этим даже дореволюционных официозных историков. О том, насколько подобный взгляд искажает историческую правду, мы постарались показать выше. Здесь же было бы уместным напомнить слова Ф. Энгельса: «Прежде всего необходимо сохранить истинно интернациональный дух, исключающий возникновение какого бы то ни было патриотического шовинизма» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е, т. 18, с. 500). Чтобы восстановить объективный взгляд на историческую действительность, как того требует научная истина и человеческий долг, обратимся к трудам российских историков. Хотя экскурсы в далекую историю отношений государств и народов иногда малоприятны. Они иногда вытекают как необходимость, но лишь для доказательства научной истины.