ОККУЛЬТНАЯ ИЛИ ТОЧНАЯ НАУКА? 2 страница

В свете вышесказанного нетрудно догадаться, почему уже в те первые дни "речь" ассоциировалась со "зрением" или, иными словами, как люди, могли общаться и понимать друг друга с помощью одного лишь зрения и осязания. "Звук должен быть увиден до того, как он будет услышан", – сказано в книге "Киу-те". Вспышка молнии всегда предшествует раскату грома. С течением столетий человечество, поколение за поколением, все глубже погружалось в материю; духовное начало все сильнее подавлялось физическим, пока совокупность человеческих чувств, составлявшая на протяжении трех первых коренных рас единое и нераздельное чувство (духовное восприятие), не разделилась в конце концов на обособленные ощущения, которых нам теперь известно пять.

Но мы принадлежим к пятой расе и уже миновали осевую точку цикла нашей подрасы. И как свидетельствуют участившиеся в наше время феномены и рост числа сверхчувствительных организмов, уже начинается процесс быстрого продвижения человечества по пути чистой духовности. Этот процесс достигнет своего апогея (для нашей расы) в конце седьмой подрасы. Выражаясь более простым и конкретным языком (боюсь, однако, что он прост и конкретен только для некоторых теософов), в этот период мы окажемся на том же уровне духовности, что и первая подраса третьей коренной расы четвертого Круга; и вторая половина этого цикла (то есть та, в которой мы сейчас находимся) согласно закону соответствия будет аналогична первой половине третьего Круга. Следуя объяснениям того, в ком живут Истина и Мудрость (как бы ни искажались и ни критиковались его слова несведущими критиками и даже некоторыми теософами), "в первой половине третьего Круга изначальная духовность человека оказалась подавленной нарождающейся ментальностью"; человечество двигалось по нисходящей дуге в первой половине этого круга, а во второй его половине – по восходящей, то есть "его [человека] гигантский рост заметно уменьшился, а тело приобрело структурную завершенность, в результате чего он стал разумным существом, хотя и по-прежнему более похожим на обезьяну, нежели на Богочеловека"*. И коль скоро это так, то на основании все того же закона соответствий (непреложного для всей системы циклов) мы можем сделать следующий вывод: вторая половина нашего Круга, соответствующая, как было сказано, первой половине третьего, уже началась и теперь неуклонно ведет человечество к возрождению своей изначальной духовности, которая в конце четвертого Круга почти полностью затмит наш нынешний разум (под которым в данном случае понимается холодный человеческий интеллект).

Как будет показано и детально объяснено в будущей "Тайной Доктрине", цивилизованное человечество в результате действия все того же закона соответствий в скором времени должно стать если и не столь же "рационально мыслящим" на физическом уровне, то, во всяком случае, в гораздо большей мере богоподобным, нежели обезьяноподобным (коим оно, как ни плачевно это осознавать, является сейчас).

Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить еще одно немаловажное обстоятельство: коль скоро наша естественная, все еще "обезьянья" предрасположенность заставляет нас со страхом относиться к перспективе быть индивидуально или коллективно выброшенными за пределы системы, в которой все более мелкие тела находятся в сфере притяжения центрального светила нашей Солнечной системы – науки и ее авторитетов, необходимо сделать что-то для исправления столь ужасного положения вещей. Поэтому во второй части данной статьи мне хотелось бы подробно остановиться на следующей проблеме: раз уж нам выпало жить в пятой подрасе большой расы, и ни одному из нас не приходится надеяться дожить до рождения седьмой подрасы, которая сама расставит все на свои места, то вряд ли разумно возлагать сейчас большие надежды на науку, как ортодоксальную, так и полуеретическую. Ученые не смогли помочь миру понять истинную природу феноменов, которые еще некоторое время останутся загадкой как для них самих, так и для большинства людей вообще, поскольку того требует закон циклов. Наука не может пока ни понять, ни объяснить их; и потому ученый является в данном вопросе не более авторитетным лицом, чем любой другой человек, никогда не изучавший оккультизм и те скрытые законы, которые управляют природой и человечеством.

Наука здесь бессильна; но не следует обвинять ее представителей в злом умысле или равнодушии, как это часто делается. Их склад ума (здесь имеется в виду скорее привычный образ мышления, нежели умственные способности) просто не позволяет им всерьез заняться оккультными исследованиями. Следовательно, бессмысленно требовать или ожидать от людей науки того, чего они не в состоянии дать в нынешнем столетии и что станет доступным для них лишь после того, как следующий цикл изменит и трансформирует их внутреннюю природу, усовершенствовав структуру их духовного разума.

II

Как уже отмечалось ранее, ни медицина, ни физическая наука не в состоянии объяснить primum mobile, или истинную природу, даже самого простого феномена, стараясь свести все исключительно к физиологическим причинам; и, если они не обратятся за помощью к оккультизму, им предстоит быть поверженными в прах еще до конца XX столетия.

Это утверждение может показаться чересчур смелым. Однако оно в полной мере подтверждается заявлениями самих же медицинских светил, согласно которым в основе каждого феномена непременно должны лежать физиологические и чисто физические причины. Но данное заявление можно перефразировать следующим образом: никакой феномен не может быть исследован исчерпывающим образом, если рассматривать его исключительно в свете физиологических и физических причин. Так будет точнее. К сказанному можно добавить, что представители точных наук и не могут позволить себе никаких других методов исследования. Но это означает, что, достигнув в своих экспериментах определенного предела, они необходимо должны остановиться и объявить свою задачу полностью выполненной, передавая тем самым дальнейшее изучение феноменов в руки трансценденталистов и философов.

Если бы они всегда были столь откровенны, их никто не смог бы упрекнуть в неудовлетворительном исполнении своих обязанностей; ибо никто не усомнился бы в том, что они делают все возможное при данных обстоятельствах, и, как будет показано ниже, требовать от них чего-то большего просто бессмысленно. Но пока что врачи-невропатологи только препятствуют прогрессу подлинного психологического знания. И до тех пор, пока не удастся приоткрыть хотя бы маленькое отверстие для доступа света высшего "Я", способного потеснить доселе господствующую в недрах их разума непроглядную темень чисто материалистических концепций и заменить ее светом, источник которого находится на уровне существования, недоступном для обычных физических чувств, цель их исследования так никогда и не будет полностью достигнута. И если верно то, что причины всех анормальных феноменов, воздействующих не только на духовные, но и на физические наши чувства (то есть объективно проявляющихся), необходимо должны иметь место в обеих сферах или на обоих уровнях существования – физическом и духовном, то столь же верно и естественно то, что материалист способен распознавать только те причины, которые он в состоянии воспринять, оставляя без внимания и даже отрицая все остальные.

Нижеследующий пример призван продемонстрировать истинность этого утверждения каждому просвещенному читателю.

Когда мы говорим о свете, тепле, звуке и т. д., что мы имеем в виду? Наверняка то, что каждый из этих природных феноменов существует per se. Но для нас они существуют лишь постольку, поскольку мы их ощущаем, и лишь в той мере, в какой это позволяют наши органы чувств. Ни для кого не секрет, что некоторые люди видят и слышат гораздо хуже остальных своих собратьев, хотя и не являются полностью глухими и слепыми; и что, зная необходимые упражнения и методику, мы можем развивать и тренировать свои чувства примерно так же, как и мускулатуру. Как гласит старинный афоризм: для того чтобы явить свой свет, солнцу нужны глаза. И хотя солнечная энергия существует с самого первого проблеска манвантары и до первого смертоносного дыхания пралайи, мы ничего не знали бы о ней, не будь у нас соответствующего органа для ее восприятия; весь Космос, с нашей точки зрения, был бы погружен в кромешную тьму, и мы дружно отрицали бы сам факт существования Солнца. Наука проводит разграничение между двумя видами энергии – теплом и светом. Но та же самая наука учит нас, что те создания, или существа, на которые оба этих вида энергии оказывают одинаковое воздействие, не ощущают разницы между теплом и светом. И напротив, те создания (существа), на ощущения которых невидимое человеческому глазу излучение солнечного спектра производит такое же заметное воздействие, как на нас его видимые лучи, способны разглядеть свет даже там, где мы вообще ничего не увидим.

Г-н А. Бутлеров – профессор химии и ученый с мировым именем – приводит множество примеров сформулированной выше закономерности. Он ссылается, в частности, на наблюдения сэра Джона Лаббока, изучавшего восприятие цвета муравьями. Этот выдающийся ученый заметил, что муравьи оберегают отложенные ими яйца от воздействия прямых солнечных лучей; и, как только яйца оказываются на свету, муравьи тут же переносят их в какое-нибудь темное место. Но когда на муравьиные яйца (личинки) направлен поток красного излучения, муравьев это нимало не беспокоит, как будто личинки по-прежнему остаются в темноте. Опыты показали, что муравьям абсолютно все равно, где складировать свои яйца – в полной темноте или же под красными лучами. Даже самые яркие лучи производят на них лишь очень небольшое впечатление, особенно если цвет этих лучей близок красному, например оранжевый или желтый. И напротив, направленные на них лучи синего или фиолетового цвета муравьи замечают сразу. Когда одна половина их норок освещена фиолетовым, а другая – красным светом, муравьи немедленно перетаскивают яйца с фиолетового поля на красное. Следовательно, фиолетовые лучи кажутся муравьям наиболее яркими из всех лучей спектра, что позволяет нам говорить о восприятии цвета муравьями как о диаметрально противоположном человеческому.

Этот контраст еще более усиливается другим обстоятельством: помимо световых лучей солнечный спектр содержит так называемые тепловые лучи (красные) и химические (фиолетовые)* – это общеизвестный факт. Однако мы не видим ни тех ни других и потому называем их темными лучами. Зато муравьи их прекрасно видят, что подтверждается вышеописанными экспериментами, в ходе которых эти насекомые спешно эвакуировали свои личинки из освещенного одними лишь темными, фиолетовыми лучами и потому достаточно затемненного, на наш взгляд, пространства, явно предпочитая фиолетовому красный цвет. Следовательно, для них химические лучи хорошо видимы. Как объясняет сам профессор:

Благодаря этой особенности, муравьи видят окружающие их объекты в совершенно ином свете, нежели мы; эти насекомые наблюдают в природе такие цвета и оттенки, о которых мы не имеем, да и не можем иметь ни малейшего представления. Представьте себе на мгновение, что в природе существуют такие объекты, которые полностью поглощают все лучи солнечного спектра, отражая только химические лучи: эти объекты останутся абсолютно невидимыми для нас; для нас, но не для муравьев.

А теперь пусть читатель представит себе на мгновение, что какой-то человек смог с помощью тайных наук изготовить некий объект (назовите его талисманом, если хотите), способный задерживать на более или менее продолжительный срок направленные в его сторону лучи солнечного спектра. В этом случае обладатель данного объекта сможет сделать себя невидимым для окружающих, поскольку он окажется освещаемым исключительно "темными" химическими лучами. И наоборот, с помощью того же "талисмана", делающего видимыми темные лучи, он сможет разглядеть в природе те объекты, которые недоступны невооруженному человеческому глазу!

Возможно, это всего лишь беспочвенное предположение, а возможно, и нет – ученым виднее, ибо они возражают только против того, что считается сверхъестественным, выходящим за рамки их Природы, но не могут отрицать факт существования сверхчувственных объектов, если их воздействие каким-то образом отражается на нашем, чувственном мире.

То же самое наблюдается и в области акустики. Многочисленные эксперименты показали, что муравьи абсолютно глухи к тем звукам, которые слышим мы; однако это ни в коей мере не означает, что муравьи – глухие. Как раз наоборот: основываясь на данных все тех же экспериментов, все тот же ученый признаёт, что муравьи все-таки слышат звуки, "только не те, которые слышим мы".

Каждый орган слуха приспособлен для восприятия вибраций определенной частоты, но у разных существ диапазон этих вибраций может не совпадать. К тому же некоторое несовпадение диапазона может наблюдаться и у существ одного и того же вида; например у людей, обладающих анормальной (как это принято говорить) организацией – либо врожденной, либо благоприобретенной[89].

Наш обычный слух не воспринимает вибрации, частота которых превышает 38000 в секунду; но слуховые органы не только муравьев, но и некоторых людей, умеющих предохранять от перегрузок барабанные перепонки и создавать в эфире определенные корреляции, способны ощущать вибрации, намного превышающие по частоте колебаний 38000 в секунду; и, следовательно, они позволяют своим владельцам, будь то муравьи или люди {анормальные с точки зрения точной науки), слушать звуки и симфонии природы, недоступные "нормальному" человеку.

Там, где, по нашему мнению, господствует мертвая тишина, слуху муравья открываются тысячи самых разных и самых странных звуков, – говорит, цитируя Лаббока, проф. Бутлеров (Scientific Letters, Letter X), – следовательно, эти маленькие умные насекомые настолько же вправе считать нас глухими за нашу неспособность слышать музыку природы, насколько уверены в своей правоте мы, когда объявляем их глухими за то, что они не слышат звук выстрела, человеческий крик, свист...

Приведенные выше примеры достаточно ясно показывают, что научные знания о природе не охватывают всего, что в ней существует и прямо или косвенно проявляется на нашем уровне. Даже не обращаясь к другим планетам и сферам и оставаясь в рамках нашей Земли, можно убедиться в том, что нас окружают тысячи вещей, невидимых, неслышимых и неосязаемых обычными человеческими чувствами. Но предположим чисто теоретически, что существует некая наука, которая, не заключая в себе ничего сверхъестественного, просто исследует и описывает то, что могло бы быть названо сверхчувственной физикой и химией, то есть алхимия и метафизика конкретной (а не абстрактной) природы. В этом случае все затруднения снимаются. Ибо все тот же профессор утверждает:

Если мы видим свет там, где другое существо ощущает себя в полной темноте, но ничего не видим там, где это же существо без труда улавливает световые волны; и если мы слышим одни звуки, но остаемся абсолютно глухи к другим, которые тем не менее отчетливо воспринимаются крохотными насекомыми, то разве не следует из этого ясный как день вывод, что предметом изучения и анализа нашей современной науки является не сама природа в своей, так сказать, первозданной наготе, но только те изменения, ощущения и восприятия, которые она в нас пробуждает? Лишь на основании этих ощущений мы можем делать какие-либо заключения о внешних объектах и о действии законов природы, создавая для себя образ окружающего мира. То же самое можно сказать и о любом другом "ограниченном" существе: каждое из них судит о внешнем мире исключительно по тем ощутимым изменениям, которые последний в нем производит.

Этим, в частности, объясняется позиция материалиста: он судит о психических феноменах только по их внешнему аспекту, поскольку не имеет возможности проникнуть в их духовную сущность по причине неразвитости интуитивного восприятия и внутреннего зрения. Несмотря на несомненную аргументированность выбора, который сделали некоторые известные ученые, подтвердившие для себя реальность так называемых спиритических феноменов и ставшие в силу этого убежденными спиритуалистами; и на то, что многие из них, как и профессора Уоллес, Гиер, Цёльнер, Вагнер и Бутлеров, использовали все свое огромное знание для того, чтобы подкрепить свою позицию как можно большим числом доказательств, самые крупные козыри все равно остаются на руках у их оппонентов. Причем последним даже необязательно категорически отрицать саму возможность каких-либо феноменальных проявлений. Они просто заявляют, что основной предмет развернувшейся ныне грандиозной дискуссии между трансценденталистами от спиритуализма и материалистами сводится всего лишь к природе действующих сил primum mobile, стоящих за всеми известными феноменами. И вот, на чем они особо настаивают: спиритуалисты не в состоянии доказать, что этой действующей силой являются именно разумные духи умерших людей; по крайней мере их доводов явно недостаточно для того, "чтобы удовлетворить требования точной науки или скептически настроенной на сей счет публики". И с этой точки зрения позиция скептиков действительно неприступна.

Читатель-теософ без труда догадается, что материалисту в общем-то все равно, что отрицать в данном случае – присутствие духа в традиционном понимании этого термина (будь то человеческий, недочеловеческий или сверхчеловеческий дух) или же какой-то иной силы, пока неизвестной науке и потому отвергаемой ею a priori. Ибо наука стремится свести все феноменальные проявления исключительно к тем силам, которые ей уже известны и признаны ею. Одним словом, наука категорически отвергает возможность математически обосновать реальность тех сил, которые признаются пока только в силу очевидности их действия, да и то далеко не всеми.

Совершенно очевидно, что позиция теософа (или, вернее, оккультиста) в дискуссиях с современной наукой еще более уязвима, нежели позиция спиритуалиста, поскольку большинство ученых оспаривают не подлинность феноменов per se, но характер и природу стоящих за ними сил. Если против "спиритических" феноменов выступают только материалисты, то в нашем случае все обстоит намного хуже. Теория "духов" вызывает возражения только у тех, кто не верит в жизнь человеческой души после смерти тела. Но оккультизм восстанавливает против себя целый легион академиков, поскольку отодвигает всех духов, добрых, злых и равнодушных, на второе (если не на последнее) место и в то же время отвергает сразу несколько жизненно важных научных догм. В данном случае абсолютно все ученые, как идеалисты, так и материалисты, будут одинаково возмущены, ибо все они, несмотря на расхождения во мнениях, выступают под одним и тем же знаменем. Есть только одна наука, хотя и разделенная на две различные школы – идеалистическую и материалистическую; и обе эти школы признаются одинаково авторитетными и ортодоксальными в вопросах науки. Лишь немногие из нас видят в оккультизме самую настоящую науку или отстаивают его научную ценность. И пока современная наука не будет полностью перестроена, она не сможет извлечь для себя пользу из оккультных учений, поскольку истолковать оккультные феномены, используя исключительно традиционные научные методы, раз в десять сложнее, чем найти разумное объяснение феноменальным проявлениям чисто спиритуалистического характера.

И сейчас, спустя почти десять лет напряженных споров с нашими учеными оппонентами, среди которых были как сторонники, так и противники феноменов, я хочу задать теософам прямой и недвусмысленный вопрос. Пусть они, дочитав до конца эти строки и как следует взвесив свой собственный опыт, сами решат: есть ли у нас хотя бы малейшая надежда добиться со стороны официальной европейской науки если не эффективной поддержки, то по крайней мере справедливого и непредвзятого рассмотрения проповедуемых нами оккультных наук? Я же говорю: нас не поддержит никто, даже те, кого внутреннее зрение уже побудило признать реальность медиумических феноменов.

И это вполне естественно. Какими бы они ни были, они все равно остаются прежде всего людьми современной науки, а уж потом – спиритуалистами; и если не все они, то по крайней мере большинство готовы скорее порвать все связи с медиумами и духами и отказаться от своей веры в них, чем расстаться с некоторыми великими и незыблемыми, на их взгляд, догмами точной науки. А признание оккультизма потребовало бы от них отказа от несравнимо большего числа ортодоксальных догм. Но иначе им никогда не приблизиться к порогу тайны и не увидеть ее в подлинно научном аспекте.

Именно это противоречие послужило причиной недавних злоключений теософии; поэтому уместным будет сказать еще несколько слов на эту тему, тем более что ларчик открывается просто. Теософы-неоккультисты не в состоянии провести достаточно серьезное и вдумчивое исследование феноменов (что же говорить в таком случае о представителях академической науки?); в то время как теософы-оккультисты необходимо должны придерживаться определенных принципов, от которых они не в состоянии отступить: их уста скованы, а возможные объяснения и демонстрации строго ограничены, и с этим ничего нельзя поделать. Но ученых не удовлетворяют половинчатые объяснения.

Знать, дерзать, стремиться и хранить молчание – этот девиз каббалистов настолько хорошо известен широкой публике, что объяснять его суть еще раз, пожалуй, нет никакой необходимости. Однако в данном случае он может быть полезен как пища для размышлений. Мы и так уже сказали слишком много, хотя, по сути дела, сказали слишком мало. Но то, что может показаться читателю явно недостаточным, мне самой представляется очевидным перебором; и это меня пугает. А успокаивает лишь то, что за свою излишнюю болтливость расплачиваемся прежде всего мы сами, а не кто-то другой. Напечатай я даже эту малость каких-нибудь четверть века назад, и последствия для нас наверняка оказались бы еще более ужасными.

Наука (я имею в виду западную науку) тоже обязана придерживаться определенных принципов. Она гордится своею способностью производить наблюдения и анализ и делать на их основе выводы и заключения. Поэтому, когда в ее поле зрения попадает какой-нибудь феномен анормального характера, она обязана разложить его весь по полочкам или же вовсе отступиться от него. Причем проводить свои исследования ученые могут только в соответствии с обязательными для них индуктивными методами, основанными прежде всего на показаниях наших физических чувств. Но как мы уже говорили, подобная методика заведомо несовершенна.

А если физических чувств и научной проницательности в самом деле оказывается недостаточно для исчерпывающего заключения, ученые, нимало не смущаясь, прибегают в своих исследованиях к помощи местной полиции. Так уже не раз случалось в истории; примерами тому могут служить Лоудун, Морцин, салемские ведьмы и т. д. Британское Королевское общество вызывает Скотланд-Ярд, Французская академия призывает на помощь своих mouchards, и они на свой собственный лад помогают ученым выйти из затруднительного положения. Для этого избираются два-три прецедента "крайне подозрительного свойства" и "разоблачаются", а все прочие феномены объявляются на основании этого не заслуживающими доверия. Отвергаются свидетельства очевидцев, достоверными признаются только доводы злопыхателей, а "безупречным" источником информации становятся самые нелепые слухи. Если читатель желает лучше узнать, какими средствами в подобных случаях пользуются люди науки (порою самые авторитетные), пусть проштудирует двадцать с лишним томов сочинений де Мирвиля и де Мюссо, охватывающих более столетия напряженных исследований самых разных феноменов.

И чего же нам в таком случае ожидать от ученых, пусть даже и от тех, кто принадлежит к идеалистической школе, приверженцы которой неизменно составляют самое незначительное меньшинство? Ведь какими бы искренними и прилежными исследователями, открытыми для восприятия истины, ни были эти последние, они все равно еще не готовы отказаться от некоторых догм ортодоксальной науки даже в случае аргументированного доказательства их ошибочности. Такими аксиомами являются, например, ныне существующие представления о материи, силе, свете, законе гравитации и т. д. и т. п. Их не в состоянии преступить ни один ученый, даже если он не имеет никакой личной заинтересованности в их сохранении.

Равным образом не следует сбрасывать со счетов ныне существующие воззрения большинства цивилизованного человечества, в особенности отношение его просвещенных классов ко всякого рода идеалистическим школам мышления (не говоря уже об оккультизме). Даже поверхностного взгляда будет достаточно для того, чтобы понять, что две трети из них заражены тем, что мы могли бы назвать грубым и утилитарным материализмом.

"Теоретическая материалистическая наука не признаёт ничего, кроме материи. Материя – ее святыня, ее единственный Бог". С другой стороны, нам говорят, что практический материализм не интересуется ничем иным, кроме того, что прямо или косвенно направлено на достижение личного блага. "Золото – его идол", – справедливо отмечает в "Scientific Letters" (Let. X) профессор Бутлеров (спиритуалист, который, впрочем, никогда не признавал даже самые элементарные оккультные истины, потому что "не мог их понять"). "Сгусток материи, – добавляет он далее, –

излюбленная субстанция теоретических материалистов – превратился в нечистых руках этического материализма в сгусток грязи. И если первые придают лишь очень небольшое значение тем внутренним (психическим) состояниям человека, которые недостаточно определенно проявляют себя во внешнем мире, то последний вообще игнорирует любые внутренние состояния жизни... Духовный аспект жизни не имеет никакого значения для практического материализма, поскольку мир ограничивается для него исключительно внешней своей стороной. Преклонение перед внешними явлениями получило наиболее исчерпывающее обоснование именно в догмах узаконившего его материализма".

Вот вам и объяснение сложившейся ситуации. Теософу (во всяком случае, оккультисту) нечего ждать от материалистической науки и такого же общества.

И если подобное положение вещей становится нормой повседневной жизни (хотя мы и убеждены в том, что любой обычай, идущий вразрез с наивысшими моральными устремлениями человечества, обречен на скорое забвение), то нам остается только одно – с надеждой глядеть вперед, в более светлое будущее. Нам не следует терять мужество, несмотря ни на что; и, если материализм, опустошивший небеса и стихии и превративший безграничный Космос из вечного обиталища жизни в темную и унылую гробницу, отказывается иметь с нами дело, значит, нам остается только одно – оставить его в покое.

Но сам материализм, к сожалению, оставлять нас в покое не желает. Никто не разглагольствует столько о точности научных наблюдений, о правильном отношении к человеческим чувствам и о полном освобождении разума от всяких предрассудков, сколько материалисты. Но как только речь заходит о феноменальных проявлениях и об ученых, исследующих эти проявления все в том же подлинно научном духе непредвзятости и объективности, материалисты, похоже, напрочь забывают провозглашаемые ими самими принципы и объявляют недействительными сформулированные этими учеными выводы, если последние не согласуются с их собственным концепциями. "Но если многие научные умы, – пишет профессор Бутлеров, – приученные годами обучения и практических исследований к детальнейшему изучению проблемы и многочисленным проверкам результата, высказываются в пользу определенных фактов, то приходится признать, что все они вместе prima facie не могут заблуждаться". "Однако они уже высказались, причем самым смехотворным образом", – возражают профессору его оппоненты; и в этом мы с ними, увы, полностью согласны.

Тут нам необходимо вспомнить одну древнюю аксиому эзотерической философии: "Ничто из того, что уже не существовало бы в видимом или невидимом Космосе, не может быть воспроизведено человеком искусственно или даже мысленно".

"Какая чушь! – воскликнет, прочитав это изречение, какой-нибудь воинствующий теософ. – А если я представлю себе живую, ходячую башню, внутри которой полно комнат, а наверху – человеческая голова, которая беседует со мною, значит, такое чудо-юдо действительно "существует во вселенной?"

"А разве могут попугаи вылупляться из миндальных орехов?" – спросит нас другой скептик. "А почему бы и нет? – ответим мы вопросом на вопрос. – Но, разумеется, не на этой планете". Откуда нам знать, что ни на одной из планет не существовали в действительности те диковины, которые вы описывали: например башнеобразные создания с человеческими головами? Воображение есть не что иное, как память прошлых рождений, учит нас Пифагор. Кто знает, возможно, вы сами были некогда таким "человеком-башней" и ваши внутренние комнаты служили убежищем, в котором прятались ваши домочадцы, подобно детенышам кенгуру. Что же до попугаев, вылупляющихся из миндальных орехов, то кто может поклясться, что ничего подобного никогда не существовало в природе в прошлые эпохи, когда эволюция создавала порою еще более причудливых монстров? Возможно, птицы, которые вылупляются из древесных плодов, тоже были одним из многих слов, изреченных в свое время эволюцией, – древним словом, последние отзвуки которого, подобные едва слышному шепоту, окончательно заглушил рев всемирного потопа. "Минерал становится растением, растение животным, животное человеком" и т. д. – так говорят каббалисты.