ОККУЛЬТНАЯ ИЛИ ТОЧНАЯ НАУКА? 3 страница
Говоря о возможности превращения фруктов в птиц, можно упомянуть тот факт, что даже самые крупные ученые некогда попадали впросак, не только уверовав в ее реальность, но и преподнося оную как бесспорный научный факт (вот вам и непогрешимость чувств как источника информации об окружающем мире).
"Когда же такое было возможно?" – спросит недоверчивый читатель. Сравнительно недавно, примерно 280 лет тому назад, в Англии. Причудливая вера в существование некой морской птицы, которая вылуплялась из плода, отнюдь не ограничивается концом XVI века и в пространственном отношении населением английских портовых городов. Было время, когда большинство ученых искренне верили в это; и не только верили, но и пропагандировали как научное знание. Плоды определенного вида деревьев, растущих на морском берегу (что-то вроде магнолии), из-за чего их ветви часто оказываются погруженными в воду, имеют свойство, как тогда считали, постепенно трансформироваться под действием соленой воды в некое подобие ракообразного, из которого вылупляется впоследствии живая морская птица, называемая в старинных естественных историях морской уточкой. Некоторые натуралисты признавали эту традицию неоспоримым фактом. Они исследовали и проверяли ее на протяжении нескольких лет, после чего она была признана и одобрена крупнейшими авторитетами того времени, а собранные на сей счет сведения опубликованы под эгидой различных научных обществ. Один из таких сторонников существования морской уточки, ботаник Джон Герард, поведал миру об этом поразительном феномене в своей весьма содержательной книге, опубликованной в 1596 г. В ней он подробно описывает весь процесс, утверждая, что строит свое изложение "на основании собственных ощущений". Он говорит, что видел все собственными глазами, каждый день прикасался к "фруктовому яйцу", наблюдал за его ростом и развитием, пока наконец ему не посчастливилось лично присутствовать при "родах" удивительной птички. Он видел, как сначала из-под лопнувшей скорлупы показались ножки цыпленка, а затем и все тело маленькой морской уточки, "которая тут же начала плавать". (Scientific Letters, Let. XXIV). Этот ботаник был настолько убежден в истинности своего рассказа, что счел возможным завершить его предложением каждому скептику приехать, чтобы лично повидаться с ним, Джоном Герардом, обещая продемонстрировать весь процесс.
Роберт Мюррей, другой английский savant, весьма авторитетный в свое время, тоже подтверждает реальность подобного превращения и тоже заявляет, что лично видел, как оное происходит[90].
Можно также добавить, что эту убежденность разделяли с Герардом и Мюрреем многие их ученые современники: Функ, Альдрованди и др.[91] И что вы теперь скажете о морской уточке?
Конечно, я бы предпочла назвать ее "уткой Герарда – Мюррея" и воспринимать ее соответственно этому названию. Но это отнюдь не дает нам права смеяться над заблуждением ученых тех времен. Пройдет еще лет двести или даже менее того, и у наших потомков, возможно, будет еще больше оснований потешаться над идеями наших нынешних членов Королевского общества и их последователей.
Нельзя не признать, что противники феноменов имеют все основания ссылаться на эту басню о морских уточках как на наглядное подтверждение собственной правоты; но несложно заметить и то, что данный пример явно обоюдоострое оружие; и если кто-то пользуется им для того, чтобы доказать, что даже авторитетные ученые, верящие в спиритуализм и феномены, могут серьезно заблуждаться в своих наблюдениях и научных выводах, то мы можем направить это обвинение против самих обвинителей, превратив его в не менее убедительное доказательство противного: никакая научная "проницательность" не может служить достаточно веским подтверждением того, что какой-либо феномен однозначно характеризуется как "мошенничество в сочетании с доверчивостью", если наблюдавшие этот феномен свидетели признают в нем реальный факт. Ведь упомянутый пример научного заблуждения одновременно подтверждает и то, что даже опытного ученого могут подвести его чувства и восприятие и что в этом отношении его впечатления имеют ценность ничуть не большую, чем свидетельства любого другого смертного, особенно если наблюдатель заранее настроен во что бы то ни стало доказать несостоятельность феноменальных проявлений.
Даже коллективные наблюдения никоим образом не меняют суть проблемы, поскольку феномены производятся большей частью на том уровне, который некоторые ученые окрестили четвертым измерением пространства (что, впрочем, не совсем справедливо); и что же делать, если у всех ученых наблюдателей пока еще не развито соответствующее этому уровню шестое чувство?
В ходе литературной перестрелки, имевшей место несколько лет назад между двумя именитыми профессорами, вокруг этого, теперь уже навсегда прославленного, четвертого измерения было сломано немало копий. Один из участников этой дискуссии, уверяя читателя в том, что он признаёт исключительно "земные, естественные науки [читай – точную, или индуктивную, науку] и детальное изучение только тех феноменов, которые происходят в земных условиях пространства и времени", говорит тем не менее, что не может себе позволить не принимать в расчет те перспективы, которые открывает перед нами будущее. "Хочу напомнить своим коллегам, – продолжает далее этот профессор-спиритуалист, –
что те выводы, которые мы делаем на основе информации, получаемой в результате исследований, должны идти намного дальше наших чувственных восприятий. Границы чувственного знания должны непрестанно расширяться, а вместе с ними и масштабы наших умозаключений. Ведь никто не может с точностью определить, насколько эти границы будут раздвинуты будущими открытиями... Существуя в трехмерном пространстве, мы можем наблюдать и исследовать только то, что имеет место в этих трех измерениях. Но что мешает нам уже сейчас размышлять о пространстве с большим числом измерений и воссоздавать соответствующую ему геометрию?.. Оставив на время вопрос о реальности четвертого измерения, мы тем не менее можем... продолжать наблюдения с целью выявления в нашем трехмерном мире феноменов, объяснить которые можно лишь наличием четвертого измерения, и никак иначе".
Иными словами:
...нам надлежит выяснить, может ли что-либо относящееся к четвертому измерению появляться в нашем трехмерном мире... находить в нем свое отражение?..
Оккультист сразу же скажет на это, что на наши чувства могут воздействовать явления не только четырехмерного, но и пяти- и шестимерного миров. Однако для этого наши ощущения должны быть надлежащим образом одухотворены, поскольку посредником при передаче восприятий является в данном случае наше внутреннее чувство. Подобно тому, как "изображения объектов, существующих в трехмерном пространстве, проецируются на плоскую поверхность двухмерного экрана", четырехмерные существа и предметы тоже могут создавать свои проекции в нашем трехмерном мире грубой материи. Но если популярно и доходчиво объяснить широкой публике механизм изображения на плоском экране "реально существующих" объектов (а не каких-то химер или призраков) может только квалифицированный физик, то, соответственно, надо быть поистине великим мудрецом, чтобы суметь объяснить людям науки (не говоря уже о легионе просто "ученых людей"), что те "картины", которые они видят отраженными на нашем трехмерном "экране", могут в ряде случаев и при определенных обстоятельствах представлять собою проекцию реальных феноменов, создаваемых "четырехмерными силами" специально для их удовольствия и убеждения. "Ничто так не напоминает ложь, как голая правда", – гласит каббалистический афоризм; и еще одна общеизвестная аксиома: "Действительность зачастую превосходит любую фантазию".
Для того чтобы осознать возможность обмена феноменами между двумя мирами – видимым и невидимым, современного ученого с его складом ума явно недостаточно. Интуитивно отличить реальное от нереального, естественное от искусственно созданного "экрана" способен только высокодуховный, очень чуткий и восприимчивый интеллект. Но наш век противодействует духовности, ибо таким веком должен завершаться очередной виток цикла. Отсюда и изобилие феноменов, равно как и упрямая слепота некоторых людей.
Что же может сказать об идеалистической теории четырехмерного пространства материалистическая наука? "Как! – воскликнет она. – Вы хотите, чтобы мы, оставаясь в непреодолимом кругу трехмерного пространства, думали о каких-то дополнительных измерениях? Но как можно размышлять о том, что человек не в силах даже вообразить или описать хотя бы в самых общих чертах? Для этого необходимо какое-то иное существо, качественно отличающееся от человеческого, наделенное иной психической организацией. Словом, для того чтобы представить себе четырехмерное пространство, в котором присутствуют длина, ширина, высота и... нечто еще (?), необходимо быть неким "нечеловеком"".
Чем же, в самом деле, может быть это четвертое "нечто"? Похоже, что никто из ученых, настаивающих на его существовании (как можно предположить, исключительно вследствие своей приверженности спиритуализму и стремления объяснить наличием оного "нечто" известные спиритические феномены), сам толком не знает, что это такое. Может быть, здесь имеется в виду "прохождение материи сквозь материю"? Но для чего тогда называть это четвертое измерение "пространственным" – ведь в данном случае речь идет всего лишь об ином уровне существования (во всяком случае, такой вывод следует из самой формулировки)? Мы, оккультисты, говорили и повторяем, что самым точным определением, соответствующим материальным концепциям людей нашего нижнего уровня, в данном случае служит индусский термин махар (махарлока), обозначающий четвертый мир высшей семерки (в числе четырнадцати миров, "порожденных пятью элементами"), антиподом которого является расатала (четвертый в семеричной цепочке нижнего мира). Эти два мира окружают, так сказать, наш нынешний мир четвертого Круга. Любой индус без труда поймет, о чем идет речь. Махар – это верхний мир (или, вернее, уровень существования); в то время как уровень, к которому принадлежат упомянутые выше муравьи, скорее всего следует отнести к нижней семеричной цепи миров. И если мы назовем его нижестоящим миром, то будем абсолютно правы.
В самом деле, люди часто говорят об этом четырехмерном пространстве как о некоей обособленной местности или сфере, тогда как на самом деле это иное состояние бытия. С тех пор как этот термин был воскрешен профессором Цёльнером, он внес немало сумятицы в головы людей. Почему? Да потому, что проспиритуалистически настроенные ученые на основании заумного математического анализа сделали наконец важный вывод, что наши представления о Космосе могут оказаться весьма поверхностными и что наряду с нашим трехмерным пространством в нашей огромной Вселенной вполне могут существовать пространства с иным – большим или меньшим – числом измерений (во всяком случае, с математической точки зрения эта гипотеза не содержит в себе ничего невозможного). Но, как справедливо заметил один скептик:
...признание самой возможности существования пространств с иным, нежели у нас, числом измерений ни в коей мере не способствует нашему (то есть высших математиков) пониманию того, что представляют собою эти измерения. Признать некое вышестоящее "четырехмерное" пространство – все равно что признать бесконечность; мы можем признавать и то и другое, но сам этот факт вряд ли способен растолковать нам, чем они на самом деле являются... все, что мы знаем об этих вышестоящих мирах, это то, что они не имеют ничего общего с нашими представлениями о пространстве". ("Scientific Letters".)
"Наши представления" в данном случае означает концепции материалистической науки, из чего следует, что тут есть над чем поразмыслить менее ученым, но более одухотворенным умам.
Для того чтобы показать всю безнадежность попыток довести до материалистического сознания (пусть даже в самых общих чертах) идею присутствия среди нас, в нашем трехмерном мире, иных, более высоких уровней бытия, процитирую замечательные в своем роде возражения, приведенные одним из двух вышеупомянутых ученых противников гипотезы многомерного пространства. (См. газ. "Новое время", 1883 г. – рубрика "Научные письма").
Он спрашивает: "Можно ли предлагать в качестве объяснения разного рода феноменов действие такого фактора, о котором мы не можем сказать ничего определенного и не имеем представления даже о самой его природе и возможностях?"
Возможно, есть и такие, кто кое-что "знает", кто не так безнадежно безграмотен. Но если вы спросите оккультиста, он ответит – нет; тонная физическая наука должна отрицать само существование вышеназванного фактора, ибо в противном случае она станет метафизической наукой. Данный фактор невозможно исследовать ни с биологической, ни с физиологической точки зрения, а следовательно, его невозможно объяснить. Но все же его можно понять и принять чисто индуктивно, как например, гравитацию, о которой мы знаем только то, что ее действие проявляется на нашей трехмерной Земле.
Опять же: 1) говорят (сторонники рассматриваемой теории), "что мы живем в своем трехмерном пространстве, так сказать, безусловно, не ощущая никакой ограниченности!" Вероятно (и даже безусловно), "это происходит как раз потому, что мы способны воспринимать только такое пространство и абсолютно неспособны в силу своей собственной организации воспринимать его иначе как в трех известных нам измерениях!" 2) Иными словами, "даже наше трехмерное пространство не существует само по себе, но является всего лишь продуктом нашего собственного понимания и восприятия".
По поводу первого заявления оккультист мог бы сказать, что те, кто неспособен воспринимать никакое иное пространство, кроме трехмерного, правильно делают, что не позволяют себе даже мысленно выходить за его пределы. Но происходит это отнюдь не "в силу нашей собственной [человеческой] организации", а лишь вследствие интеллектуальной организации тех, кто не в состоянии воспринимать ничего другого. Так бывает с теми организмами, которые еще не развились ни духовно, ни даже умственно в верном направлении.
А по поводу второго заявления он сказал бы, что оппонент абсолютно прав в заключительной части своей фразы, так же как абсолютно неправ в ее начале. Ибо даже если "четвертое измерение" (если мы вправе его так называть) так же зависит от наших собственных чувств и восприятий, как и трехмерный, воображаемый нами мир, и не является каким-то особым географическим пространством, оно все равно существует как сфера, предназначенная для тех существ, которые эволюционировали до него как до продукта "своего собственного понимания и восприятия". Природа никогда не проводит слишком резких разграничительных линий, никогда не возводит непреодолимых стен, и все ее "бездонные пропасти" существуют лишь в убогом воображении некоторых натуралистов.
Оба рассматриваемых нами "пространства", или уровня бытия (равно как и все прочие существующие уровни), достаточно тесно связаны между собой, чтобы сохранить возможность общения между теми их обитателями, которые способны воспринимать как вышестоящий, так и нижестоящий уровень. Как существуют амфибии* земные, физические, так могут быть и амфибии интеллектуальные.
Противник четырехмерного пространства жалуется на группу высших математиков, называемых "метаматематиками" или, по – другому, "метагеометрами", поскольку их идеями злоупотребляют нынешние спиритуалисты. Эти последние буквально "ухватились за них и держатся как за якорь спасения". Но все аргументы этого скептика по меньшей мере нелепы. "Вместо того чтобы доказывать истинность своих медиумических феноменов, – говорит он, – спиритуалисты начинают объяснять их с помощью гипотезы четвертого измерения. Видим ли мы руку Кэти Кинг, исчезающую затем в "неведомом пространстве", – тут же на авансцену выступает четвертое измерение; появляются ли узлы на веревке, концы которой связаны и опечатаны, – снова четвертое измерение. С этой точки зрения пространство рассматривается как нечто объективное. Они верят в то, что в природе на самом деле существуют трех-, четырех- и пятимерные пространства. Но простейший математический анализ приводит нас в данном случае к мысли о существовании бесконечного множества пространств. Только представьте себе, что станет с точными науками, если, объясняя феномены, мы будем прибегать к помощи этих гипотетических пространств. Если не поможет одно, мы придумаем другое, еще более многомерное...
О бедный Кант! А ведь нам всегда говорили, чтоодин из его основополагающих принципов заключается как раз в том, что наше трехмерное пространство вовсе не является абсолютным и что "даже в случае с такими аксиомами, как Евклидова геометрия, наше знание и наши науки остаются лишь относительно точными и истинными".
Но почему следует объявлять точную науку в опасности из-за того лишь, что спиритуалисты пытаются истолковать свои феномены иначе, чем она? Да и как же еще можно объяснить необъяснимые никакими трехмерными концепциями традиционной науки явления, если не реалиями четырехмерного пространства? Ни один здравомыслящий человек не станет связывать демона Сократа с формой носа этого великого мудреца или искать источник вдохновения, подсказавшего м-ру Эдвину Арнольду идею "Света Азии"*, в его собственной шляпе. И в конце концов, какой ущерб науке может быть от того, чтофеномены будут объясняться на основании вышеназванной гипотезы? Полагаю, вреда от этого будет не больше, чем от признания Королевским обществом современной теории света на основе гипотезы универсального эфира. Ведь эфир – это такой же "продукт нашего понимания", как и пространство. И если мы признаем одно, то почему же тогда отвергаем другое? Видимо потому, что первый может быть материализован в нашем представлении (или, вернее, его можно заставить материализоваться за неимением более приемлемого варианта), а второй выходит пока что за рамки воображения точной науки.
Что же касается оккультистов, то они полностью солидарны с представителями ортодоксальной точной науки, когда в ответ на предложение "экспериментировать и наблюдать с целью выявления в нашем трехмерном мире таких феноменов, которые объяснимы лишь на основании гипотезы о существовании пространства с четырьмя измерениями", они говорят следующее: "Пусть так, но смогут ли наблюдения и эксперименты дать нам исчерпывающий ответ на вопрос о реальности существования более высокого, четырехмерного пространства? Или разрешить для нас дилемму, доселе неразрешимую, с какой стороны мы бы к ней ни подходили? Как могут наши человеческие исследования и человеческие же эксперименты, проводимые безусловно в границах трехмерного пространства, служить нам отправной точкой для изучения феноменов, которые объяснимы "лишь в случае признания нами четырехмерного пространства"?"
Вышеприведенные возражения, на наш взгляд, абсолютно справедливы; и если все-таки когда-нибудь удастся доказать, что четырехмерное пространство действительно существует и что именно оно причастно к известным ныне спиритическим феноменам, то единственной стороной, которая пострадает от этого, будут сами спиритуалисты, поскольку произойдет следующее. Как только будет доказано, что кольцо действительно проходит через живую плоть и из руки медиума переходит в руку наблюдателя, в то время как последний сжимает ладони первого в своих ладонях; или опять-таки, что цветок или какой-то иной материальный объект на самом деле может перемещаться сквозь закрытые двери и стены; как только ученые en masse признают реальность и возможность подобных явлений, вся теория вмешательства духов и действия некоего бесплотного разума рассыплется в прах. А о многомерности пространства не будет даже речи, поскольку прохождение плотных тел сквозь другие плотные тела внешне никоим образом не связано ни с какими метагеометрическими измерениями; ученые сообщества просто присвоят материи еще одно, новое свойство, вследствие чего позиции материалистов еще более укрепятся. Но приблизит ли это род человеческий к разрешению психологической загадки? Приблизимся ли мы хоть сколько-нибудь к реализации возвышенных стремлений человечества, если убедимся в реальности духовного существования на тех уровнях бытия, которые теперь по ошибке называют "четырехмерным пространством", а точная наука представит его нам как новый физический закон, позволяющий определенным людям осознанно проходить сквозь физические тела других людей или же сквозь каменную стену?
Согласно оккультным наукам, в конце четвертой Расы* материя, которая непрерывно эволюционирует, прогрессирует и видоизменяется (что справедливо для всех природных царств, включая наше, человеческое), должна приобрести четвертое чувство, ибо новое, дополнительное чувство добавляется в конце каждой последовательной Расы. Следовательно, для оккультиста нет ничего удивительного в том, что физический мир по мере своего развития приобретает новые способности, которые суть не более чем новые модификации материи, непривычные для современной науки и непостижимые, как были некогда свойства звука, пара и электричества... Но гораздо более непостижим и удивителен духовный застой, царящий в настоящее время в мире интеллекта и в высших сферах экзотерического знания.
Никто не может ни задержать, ни ускорить ход даже самого маленького цикла. И возможно, прав был старина Тацит, когда говорил: "Истина устанавливается изучением и промедлением; поспешность благоприятствует заблуждению". Мы живем в век пара и сумасшедшей деятельности, поэтому вероятность признания истины уже в этом столетии ничтожно мала. И оккультисту остается только ждать, когда наступит его время.
СУДЬБА ФЕНОМЕНОВ
Редактору "Lucifer".
Пользуясь вашим любезным приглашением корреспондентов, хочу задать вам вопрос.
Почему сейчас ничего не слышно о тех знамениях и чудесах, на фоне которых неотеософия явила себя миру? Или, может быть, "время чудес" для Общества уже прошло?
С уважением,
* * *
По всей вероятности, наш корреспондент имеет в виду "оккультные феномены". Желаемого эффекта они и не возымели, но все же их ни в коем случае не следует считать "чудесами". Мы надеялись, что люди интеллигентные по крайней мере признают факт существования новой и в высшей степени интересной области для научных исследований, когда увидят производимые волевым воздействием физические эффекты, которые они не смогут объяснить. Предполагалось также, что теологи с энтузиазмом воспримут столь необходимое им в наши агностические времена подтверждение того, что душа и дух – не порождения их собственной фантазии, обусловленные незнанием физического строения человека, но такие же реальные сущности, как и физическое тело, и даже более важные, чем оно. Однако и эти наши ожидания не оправдались. Как предназначение, так и природа феноменов оказались неправильно понятыми и превратно истолкованными.
С учетом новых взглядов на материю нетрудно понять, в чем причина столь неблагоприятного для нас исхода. Ни наука, ни религия не признают существования оккультного – в том смысле, в каком это понятие трактуем мы, теософы, – то есть как сверхматериального, но не сверхъестественного мира, управляемого особыми законами. Они не признают также никаких скрытых сил и способностей в человеке. Любое незапланированное изменение в рутинной жизни материального мира приписывается вмешательству свободной воли доброго или злого самодержца, обитающего в сверхъестественной сфере, недоступной для человека, и неподвластного никаким законам ни в своем строении, ни в своих действиях. А познание мыслей и желаний этого самодержца объявляется возможным для простых смертных только через специально избранного для этой цели посланника. Способность производить так называемые чудеса всегда считалась верным и надежным удостоверением личности такого небесного посланника, и привычка рассматривать оккультные силы в подобном свете до сих пор настолько сильна, что любое проявление этих сил считается "чудесным" либо претендующим на звание чуда. Нет нужды говорить, что подобное восприятие всех необъяснимых явлений противоречит научному духу нашего столетия и совершенно не устраивает интеллигентную часть современного человечества. Теперь, когда люди видят чудеса, они испытывают уже не благоговейный страх, но любопытство.
Именно с расчетом на пробуждение и использование этого духа любопытства была предпринята демонстрация феноменов. Мы полагали, что проявление природных сил, лежащих под поверхностью, – той самой поверхностью вещей, которую с таким усердием и гордостью клюют и царапают современные ученые, сможет стимулировать изучение характера и способа действия этих сил, неизвестных науке, но хорошо известных оккультизму. Феномены действительно пробудили любопытство в умах очевидцев, как мы и ожидали, но, увы, это было большей частью праздное любопытство. У многих очевидцев пробудился ненасытный аппетит на феномены, но только ради самих феноменов; лишь очень немногие задумались над необходимостью приобщиться к той философии или науке, в свете которой эти феномены являются вполне обычными действиями, пригодными разве что для постижения азов ее практического применения. Можно пересчитать по пальцам те случаи, когда любопытство вызывало серьезное желание изучать саму философию и науку, объясняющие природу феноменов, изучать из любви к истине, а не к "чудесам".
Опыт научил руководителей движения тому, что ментальная предрасположенность огромного большинства исповедующих христианство (результат многовекового следования догматическому учению) не оставляет им абсолютно никакой возможности спокойно изучать феномены как проявления естественных процессов, управляемых природными законами. Верная своим традициям, римско-католическая церковь уклоняется от изучения оккультных феноменов под предлогом их дьявольского происхождения, поскольку они нарушают ее монополию на узаконенное "чудопроизводство". Протестантская церковь отрицает персональное вмешательство лукавого на материальном уровне, но, хотя она никогда не интересовалась чудесами, тем не менее почему-то уверена, что всегда сумеет распознать настоящее чудо, если таковое вдруг произойдет. Однако, будучи неспособной, как и ее старшая сестра, экстраполировать действие закона за пределы материи и сил, известных нам в нашем нынешнем состоянии сознания, она тоже отказывается изучать оккультные феномены, мотивируя это тем, что они имеют отношение скорее к науке, нежели к религии.
У науки, как и у римской церкви, есть собственные чудеса. Но коль скоро наука считает, что последнее слово в изучении законов природы всегда остается за ней и производство чудес в ней связано с использованием хитроумных приборов, то вряд ли от нее можно ожидать благосклонного отношения к "чудесам", которые не только не нуждаются ни в каких технических приспособлениях, но и связаны, по слухам, с какими-то силами и законами, о которых наука не имеет ни малейшего представления. Более того, в изучении оккультизма современная наука сталкивается с затруднениями не менее курьезными, нежели религия; ибо если религия не желает распространять действие естественных законов на сверхчувственную вселенную, то наука просто отрицает возможность существования какой-либо сверхчувственной вселенной, к которой эти законы могли бы быть применены. Да и существование какого-либо иного состояния сознания, помимо нашего земного, она тоже не признает. Вот почему не приходится надеяться на то, что наука возьмется за работу, к которой ее призывали с таким искренним энтузиазмом; и действительно, она относится к феноменам оккультизма, судя по всему, так же пренебрежительно, как и к церковным чудесам. На феномены она взирает с высокомерным равнодушием, а когда ей все-таки приходится высказывать свое мнение, без колебаний и без сколько-нибудь серьезного изучения, но на основе одних лишь слухов, объявляет их жульничеством – с замаскированными веревочками, потайными дверцами и так далее.
Лидеры движения лишь навредили сами себе, пытаясь привлечь внимание света к великой и неведомой сфере научных и религиозных исследований, лежащей в пограничной области между материей и духом, ибо в результате их стали называть пособниками Сатанинского Величества либо верховными адептами шарлатанства; но самый жестокий удар они получили от тех людей, чей опыт, казалось бы, должен был научить их лучше разбираться в подобных вещах: оккультные феномены были объявлены спиритуалистами работой их милых усопших, а теософские лидеры – невесть что возомнившими о себе медиумами.
Никогда феномены не преподносились иначе как демонстрация способности некоторых индивидуумов управлять вполне естественными, хотя и не признанными силами (а через них и материей), благодаря более углубленному знанию Вселенной, которого еще не достигли ученые и теологи и никогда не достигнут, если и дальше будут придерживаться в своих исследованиях тех же методов, каких придерживаются сейчас. Но все-таки этой способностью потенциально обладает каждый человек и может со временем реализовать ее, если будет стремиться к знаниям и работать над совершенствованием собственной природы, что также является необходимым условием. Однако, за исключением нескольких особо "торжественных" случаев, феномены всегда воспринимались либо как предполагаемые чудеса, либо как работа дьявола, грубое шарлатанство, забавное зрелище, или как проделки тех опасных "призраков", которые любят устраивать свои спектакли во время спиритических сеансов, поглощая при этом жизненную энергию медиумов и прочих присутствующих. Со всех сторон теософия и теософы подверглись злобным и ожесточенным нападкам. Ослепленные гневом и ненавистью, наши гонители не желали обращать внимание ни на логику, ни на факты. Подобная реакция могла бы показаться совершенно непонятной, если бы религиозная история не указывала нам, в каких подлых и бездумных животных могут превращаться невежественные люди в тех случаях, когда затрагиваются их любимые предрассудки. А история научных изысканий свидетельствует, в свою очередь, что и ученые люди порою ведут себя ничуть не лучше людей невежественных, если под сомнение ставится истинность их собственных теорий.