Из истории проективного метода
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ПСИХОДИАГНОСТИЧЕСКИХ МЕТОДОВ
Из истории тестов
В переводе с английского слово “test” означает испытание, проверка, проба. Предыстория тестов уходит в глубину веков, она связана с испытаниями различных способностей, знаний, умений и навыков. Сообщается, что уже в середине III тысячелетия до н. э. в Древнем Baвилоне проводились испытания выпускников в школах, где готовились писцы. Профессионально подготовленный писец был центральной фигурой месопотамской цивилизации. Он был обязан знать все четыре арифметических действия, уметь измерять поля, распределять рационы, делить имущество владеть искусством пения и игры на музыкальных инструментах. Кроме того, проверялось умение разбираться в тканях, металлах, растениях и др. (Дандамаев М. А., 1983).
Подобные процедуры испытаний существовали в Древнем Египте, др. Греции, в религиозном учении чань-буддизма, в средневековом Вьетнамском государстве и позже. Это позволяет сделать вывод о необходимости рассматривать испытания индивидуальных способностей как важную и неотъемлемую часть общественной жизни многих (если не всех) народов мира со времен древнейших цивилизаций и до наших дней.
В наше время тест определяют иначе. Хотя всякий тест включает в себя элемент испытания, он не сводится только к нему, ибо это сейчас метод исследования, включающий в себя ряд чисто научных требований. На каждом этапе развития науки требования к тестам и они сами менялись.
Настоящая история тестов началась полтора века назад, в канун периода ломки устаревшего общественного строя, революционного изменения общественного сознания, совпавшего по времени с научным кризисом, поразившим естествознание. Диалектика и материализм потрясли идеалистический фундамент психологии и стали основой новой методологии.
К началу XX в. практические потребности изучения преобладающих способностей были сформулированы в виде научной проблемы исследования индивидуальных различий. Эта проблема и дала импульс к появлению первых тестов.
Ф. Гальтон, известный английский ученый, в течение 1884–1885 гг. провел серию испытаний, в которых посетители лаборатории в возрасте от 5 до 80 лет могли за небольшую плату проверить свои физические качества (силу, быстроту реакции и др.), ряд “физиологических возможностей организма и психических свойств – всего по семнадцати показателям. В число последних вошли показатели роста, веса, жизненной емкости легких, становой силы, силы кисти и удара кулаком, запоминаемости букв, остроты зрения, различения цвета и другие. По полной программе было обследовано 9337 человек. Ф. Гальтон писал, что практика вдумчивого и методичного тестирования – не фантазия; она требует рассмотрения и эксперимента (Galton F., 1884).
В конце XIX в. как вполне приемлемая альтернатива идеализму и настоящим фундаментом науки выступил эксперимент.
Дж. Кэттелл, по-видимому, первым увидел в тестах средство измерения, казалось бы, неизмеряемых свойств человеческой психики. В работе, опубликованной в 1890 г., он дал список 50 лабораторных тестов, которые мы бы сейчас назвали не тестами, а контрольными заданиями. Эти задания обладали только двумя из известных сейчас требований к тестам – имелась инструкция по их применению и подчеркивался лабораторный (т. е. научный) характер испытаний. В частности, указывалось, что лабораторию следует хорошо оборудовать, в нее не допускаются зрители во время тестирования; все испытуемые одинаково инструктируются, они должны хорошо усвоить, что и как нужно им делать (Cattell D., 1890).
К концу 20-х годов прошлого столетия все больше стала ощущаться потребность в создании специфического направления, связанного с особенностями использования числа и меры. В психологии эту роль выполняла психометрия, в биологии – биометрия, в экономике – эконометрия, в науке в целом – наукометрия. К ним следовало бы добавить и социометрию, но последнюю Дж. Морено и Г. Гуревич свели к элементарным методам оценки взаимодействий индивидов в малых группах.
С момента первых публикаций Ф. Гальтона и Дж. Кэттелла идея тестового метода сразу же привлекла к себе внимание ученых разных стран мира. Появились первые сторонники тестов и первые же противники. В числе сторонников были: в Германии – Г. Мюнстерберг, С. Крепелин, В. Онри, во Франции–А. Бине, в США – Дж. Гилберт и другие. Это были исследователи нового типа, стремившиеся связать психологию тех лет с запросами практики. Однако стремление к прикладным исследованиям в психологии. прошлого расценивалось как отход от науки. Дж. Кэттелл, например, сообщал, что он начал свои первые тестовые лабораторные исследования индивидуальных различий в 1885 году, но публиковаться не мог из-за противодействия В. Вундта.
Но, научный статус тестов не был определен, возможность измерений в психологии подвергалась сомнению. Психология переживала трудный период: она уже не могла развиваться на старой основе, но и не научилась еще смотреть на мир по-новому. “Причина кризиса,– писал Л.С. Выготский,– лежит в развитии прикладной психологии, приведшей к перестройке всей методологии науки на основе принципа практики.
Появление в этой ситуации прикладной психологии не было случайностью. Ей было дано название психотехника. Прикладное направление появилось и в педагогике. Хотя педология претендовала на звание науки о комплексном развитии ребенка, в тот период она была в основном прикладной педагогикой. Цель, методы и результаты психотехники лежали в сфере практики, в то время как цели, методы и результаты традиционной психологии лежали в области теоретических рассуждений. Различались производительная и познавательная функции этих направлений. То, что имело ценность для психотехники, психология того времени ни принять, ни произвести сама не могла, так же как и психотехника мало что могла дать для психологии.
Размежевание стало заметным в конце 20-х – начале 30-х годов, вместо объединения усилий обе стороны приступили к взаимным обвинениям и затяжным дискуссиям.
Начало 30-х годов характеризуется широким использованием тестов во многих странах. Во Франции они стали применяться для дефектологических целей и для профориентации, в США тесты использовались при приеме на работу, в вузы, для оценки знаний школьников и студентов, в социально-психологических исследованиях. В СССР тесты применялись, в основном в двух основных сферах: в народном образовании и в сфере профотбора – профориентации.
В отечественной истории тестов начало 30-х годов характеризуется интенсивным и неконтролируемым использованием тестов в системе народного образования и в промышленности. Практика, как это часто бывает, опережала теорию. Массовые тестовые обследования не подкреплялись серьезной проверкой качества инструментария, решения о переводе некоторых учащихся в классы для умственно отсталых детей принимались на основе коротких тестов без учета других факторов, влияющих на результаты проверки. В промышленности на основе таких же тестов делались попытки классификации работников по различным профессиям, без внимательного учета личных склонностей и интересов. Ввиду надвигавшейся тестомании и ряда причин субъективного характера было принято известное постановление “О педологических извращениях в системе наркомпросов” (1936), наложившее запрет на применение бессмысленных (как там отмечалось) тестов и анкет. Это постановление, привело к отказу от разработки научно обоснованных методов психологической диагностики личности.
В августе 1966 г. в сенате США обсуждалось предложение о полном запрещении тестов, но это предложение не было поддержано большинством.
Хотя в 30-е годы практическая работа по тестам затормозилась, научное изучение действительных возможностей этого метода в нашей стране не прекращалось. Часть тестов применялась под видом контрольных заданий, испытаний и, наоборот, различные испытания нередко назывались тестами. Суть вопроса, разумеется, не в названиях, а в принципиальных отличиях. Первое отличие состоит в том, что тест является научно обоснованным методом эмпирического исследования в психологии и в ряде других наук. Второе принципиальное отличие связано со сравнительно новой ролью теста как инструмента теоретического исследования в таких, например, направлениях психологии, как изучение личности, способностей. Здесь использование тестов позволило непосредственно обратиться к практике как критерию истины, хотя это дает нередко противоречивые результаты, все же действительная научная аргументация практикой требует определенного структурирования, опосредования, абстрагирования последней и, кроме того, методической вооруженности исследователя.
При достижении необходимого уровня развития средств производства человеческий фактор вновь начинает играть ключевую роль. Вот почему именно в последние годы стал заметно увеличиваться поток прикладных психологических исследований, нацеленных, в частности, на повышение эффективности человека-оператора в управлении сложными техническими системами. Соответственно возросла роль психофизики, психометрии, прикладной и инженерной психологии, психологии труда и безопасности, экспериментальной психологии, научно обоснованной профориентации и профотбора. Вместе с этим опять возросло и значение тестов.
Только в последние годы в психологии стала широко осознаваться задача согласования теоретических конструкций с эмпирическими результатами, для чего стали необходимыми методы, позволяющие это делать без заметной потери качества такого согласования. Тесты являются сейчас, по-видимому, наиболее развитой в научном отношении частью методического арсенала, позволяющего адекватно скреплять теорию с эмпирией, в соответствии с некоторыми известными стандартами качества информации. Именно такое понимание тестов все в большей мере начинает утверждаться в новейшей отечественной и зарубежной литературе.
Современный тест – это не только надежный, но и валидный тест, однако не на все случаи жизни, а разработанный для конкретной цели. Нет тестов вообще надежных и валидных. Эти качества характеризуют не только инструмент измерения, но обязательно характер, цель и время его применения. В историческом разрезе концепция валидности, так же как и надежности, начиналась с наивного предположения о том, что метод “работает”, т. е. каждый создаваемый тест рассматривался как валидный, примерно так, как если бы каждая создаваемая социологами анкета будто бы годилась для решения поставленных задач.
Таким образом, современный психологический тест - это теоретически и эмпирически обоснованная система высказываний (заданий), позволяющая получить измерения соответствующих психологических свойств. Теоретическое обоснование предполагает всесторонний анализ теста и результатов его применения в свете известных достижений современной психологической науки. Эмпирическое же обоснование связано с обращением к опыту измерениями, эксперименту.
Из истории проективного метода
Проективные методики представляют собой специфическую, довольно неоднородную группу психодиагностических приемов клинической ориентации, они позволяют выявлять те или иные аномалии личности, прогнозировать индивидуальный стиль поведения, переживания и аффективного реагирования в значимых или конфликтных ситуациях, выявлять неосознаваемые аспекты личности.
Первой проективной методикой считается тест словесных ассоциаций К. Юнга ( 1904–1905 гг). К. Юнгу принадлежит открытие и доказательство феномена, лежащего в основе всех проективных методик, а именно возможность посредством косвенного воздействия на значимые области переживания и поведения человека (“комплексы”) вызывать пертурбации в экспериментальной деятельности. Юнг показал таким образом, что бессознательные переживания личности доступны объективной диагностике. Впоследствии разнообразные варианты ассоциативного теста применялись для выявления чувства вины (детекторы лжи М. Вертгаймера и А.Р. Лурия), асоциальных вытесненных влечений (Дж. Брунер, Р. Лазарус, Л. Постмен, Ч. Эриксен и др.), для отграничения нормы от патологии (Г. Кент и А. Розанов). Тесты незаконченных предложений и рассказов также нередко считают ведущими свое происхождение от ассоциативного теста.
Широкое признание проективной диагностики связано с появлением в 1921 г. “Психодиагностики” Г. Роршаха. Автор предположил, что чернильные пятна, адресованные зрительному воображению, растормаживают, оживляют моторные фантазии. Он доказал связь образов фантазии с основополагающими чертами и свойствами личности. Впоследствии появились методики, родственные тесту Г. Popшaxa. В отечественной психологии интересной и многообещающей выглядит попытка А.М. Эткинда трактовать природу связи перцепции и личности в терминах “образа мира” как изоморфизм двух структур – чувственной ткани перцептивного образа и аффективно-когнитивного единства личности.
В 1935 году появилось сообщение о Тематическом апперцептивном тесте (ТАТ) как методике экспериментального изучения фантазии. Появление этого теста остро поставило ряд проблем одна из них касается прогностичности.
Л. Фрэнк впервые сформулировал основные принципы проективной психологии. Ему же принадлежит приоритет в использовании термина “проекция” для обозначения особой группы методов исследования личности. Наиболее существенной чертой проективных методик Л. Фрэнк считал неопределенность стимульных условий, позволяющих испытуемому проецировать свой способ видения жизни, свои мысли и чувства. Чем более неструктурироваиным является “стимульное поле”, тем в большей степени его структурация индивидом будет изоморфична структуре его реального жизненного пространства.
Проективные методики направлены на раскрытие внутреннего мира личности, мира субъективных переживаний, чувств, мыслей, ожиданий, а вовсе не на экспресс-диагностику реального поведения. Узкопрагматическая ориентация многих исследований часто игнорировала это ограничение, составляющее суть проективного метода как особого подхода, способа понимания человека.
В дискуссии по оценке диагностической значимости проективных методик Кэттелл занимал пессимистическую позицию. Проективные методики, по его мнению, характеризует крайне слабая научная обоснованность. Основные аргументы Кэттелла состоят в следующем:
1) наясно, какие слои личности преимущественно отражаются в показателях проективных тестов – открыто проявляющиеся, осознаваемые или, напротив, бессознательные, скрытые;
2) интерпретационные схемы не учитывают, что защитные механизмы – идентификация и проекция – могут искажать восприятие проективных стимулов одновременно и притом в разных направлениях. Например, испытуемый со скрытым гомосексуализмом может давать больше соответствующих ответов в ТАТ (при идентификации) или меньше, если действует механизм обратной проекции или формирования реакции;
3) неясно, какие именно личностные переменные проецируются – влечения, бессознательные комплексы, динамические аффективные состояния, устойчивые мотивы.
Кроме того Р. Кэттелл говорил о низкой надежности и валидности проективных процедур.
Большинство проективных методик не являются, по-видимому, тестами в узком понимании этого термина. Согласно одному из принятых определений “психологический тест – это стандартизованный инструмент, предназначенный для объективного измерения одного или более аспектов целостной личности через вербальные или невербальные образцы ответов или другие виды поведения”.
Анализируя обширную и весьма противоречивую литературу, можно заключить, что согласно традиционным способам оценки проективные методики имеют средние показатели валидностии и надежности (Гильбух Ю.3., 1978; Freeman F., 1971; Sechrest L., 1968). Подобный: вывод может объясняться, однако, и тем, что критерии валидности и надежности, разработанные для традиционных тестов, вообще неприменимы в данном случае. Учитывая потребности практики, а также тенденции развития исследовательского инструментария современной психологии, можно, по-видимому, прогнозировать постепенное сближение проективных методик с тестами. Работа в этом направлении, если она будет выполняться совместно квалифицированными клиническими психологами и специалистами в психометрике, позволит расширить сферу применения проективных методик и сделает их достоянием широкого круга исследователей.
Из истории контент-анализа
В современной отечественной психодиагностике контент-анализ, вообще качественно-количественное изучение документов, применяется крайне редко по сравнению со всевозможными тестами, проективными методиками, опросниками. В то же время в истории развития метода изучения документов (официальная и личная документация в собственном смысле слова, и в том числе письма, автобиографии, дневники, фотографии и т. п. материалы массовой коммуникации, литературы и искусства и т. д.) имеется довольно разнообразный опыт его использования для психодиагностических целей.
В СССР еще в 20-х годах количественные методы при изучении документов использовали психологи Н.А. Рыбников, И.Н. Шпильрейн, П.П. Блонский, социолог В.А. Кузьмичев и др.
В США тогда же квантификацию в исследования материалов массовой коммуникации вводили М. Уилли, Г. Лассуэлл и другие. В 40 – 50-е годы в США формируется специальный междисциплинарный метод изучения документов – контент-анализ (content analysis). Позднее он проникает в европейские страны. В нашей стране с конца 60-х годов этот метод также получает распространение в социологических и социально-психологических исследованиях.
Сущность контент-анализа заключается в систематической надежной фиксации заданных единиц изучаемого содержания и в их квантификации.
Качественно-количественный анализ содержания в 20-е годы использовал Н.А. Рыбников, который, в частности, рассматривал автобиографии как психологические документы, документирующие личность и ее историю. Он разделял автобиографии на спонтанные и провоцированные, понимая под последними прием побуждения испытуемого говорить о себе, причем говорить по определенному плану. Такой прием, по мнению Н.А. Рыбникова, “гарантирует однообразие собираемого материала, что имеет огромные преимущества, давая возможность сравнивать, объединять, обобщать собираемые факты и т. д.” При этом исследователь предлагал школьникам описать свою жизнь, давая тему: “Как я живу теперь”. В ходе анализа сочинений, в частности, прослеживалось, как распределяются положительные и отрицательные оценки школьниками своей жизни в зависимости от возраста и пола. Далее Н.А. Рыбников анализирует “мотивы того или иного события, мотивы общего жизненного процесса, встречающиеся в детских автобиографиях”. Эти мотивы он разбивает на три группы: материальные, психологические и неопределенные.
Н.А. Рыбников еще сравнивал жизнеописания с фактическим времяпрепровождением ребенка. Это сравнение показывает, что целый ряд моментов, как неинтересных и неважных, ребята совершенно обходят, другие, наоборот, оттеняют.
В качестве примера более позднего медико-психодиагностического изучения документов можно привести тематический анализ содержания 4000 записанных сновидений здоровых и больных людей, который осуществлялся В.Н. Касаткиным на протяжении 30–50-х годов. При этом учитывались основные особенности качеств и условий жизни людей, сновидения которых изучались: возраст, пол, образование, специальность, состояние здоровья, семейное положение, родной язык и владение другими языками, местожительство, биографические сведения, дата, содержание дня, предшествующего сновидению, и состояние испытуемого при пробуждении.
Американскими исследователями с 40-х годов контент-анализ стал использоваться и для определения психологических особенностей, психических состояний личности и групп. Например, психологическую структуру отдельной конкретной личности на основе анализа коллекции личностных документов исследовали Г. Оллпорт и А. Болдуин. Психическую напряженность, предсуицидные состояния и мотивацию посредством анализа содержания писем, записок, дневников пытались измерить Дж. Доллард и О. Маурер, Ч. Осгуд и Е. Уолкер.
С 50-х годов получает распространение качественно-количественный анализ вербальной коммуникации в малых группах, начатый Р. Бейлсом (речь, зафиксированная, например, на магнитной ленте). Посредством анализа диалогов, деловых бесед, дискуссий в малых группах и первичных коллективах можно диагностировать стиль руководства, социально-психологический климат, конфликтность и т. п. Аналогичные возможности открываются для психодиагностики массовидных процессов и состояний при изучении массового вербального поведения на улице, в транспорте, магазинах и т. д..
Таким образом, опыт применения качественно-количественного анализа различных документов демонстрирует его значительные возможности для психодиагностики, причем как на уровне личности, так и на уровне малых и больших групп. В качестве эмпирических объектов изучения могут быть использованы личные документы (письма, фотографии, дневники, автобиографии и т. п.), материалы групповой, коллективной и массовой, коммуникации (т. е. записи разговоров, дискуссий, совещаний, всевозможные уставы, приказы, объявления, газеты, радиопередачи, реклама и т. п.), а также продукты деятельности людей, включая литературу и искусство.
Помимо самостоятельного или равноправного применения в комплексе с другими методами контент-анализ может выступать и в качестве вспомогательной техники для обработки данных, полученных посредством прожективных методик (например, ТАТ, тест Роршаха), нестандартизованного интервью, открытых вопросов анкет и т. п.
Следует подчеркнуть, что контент-анализ основан на принципе повторяемости, частотности различных смысловых и формальных элементов в документах (определенных понятий, суждений, тем, образов и т. п.). Поэтому данный метод применяется только тогда, когда имеется достаточное количество материала для анализа (т. е. или представлено много отдельных однородных документов, автобиографий, писем, фотографий и т. д., или есть несколько и даже один документ, например дневник, но достаточного объема). При этом интересующие нас элементы содержания (единицы анализа) также должны встречаться в исследуемых документах с достаточной частотой. В противном случае наши выводы будут лишены статистической достоверности, Критерием здесь служит закон больших чисел.
Квантификация в контент-анализе от простого подсчета частот встречаемости тех или иных элементов-единиц содержания постепенно эволюционировала к более сложным статистическим средствам. Новым этапом в развитии контент-анализа стала его компьютеризация в 60-х годах. В Массачусетском технологическом институте появился “универсальный анализатор” (The General Inquirer) – комплекс программ анализа текстовых материалов для ЭВМ, при помощи которого можно подсчитывать частоты категорий содержания текста” получать различные индексы на основе совместного появления этих категорий и т. д.. Подобным образом на ЭВМ были исследованы речи двадцати американских президентов при их вступлении на этот пост, редакционные статьи в газетах разных стран, личные письма, сочинения, вербальное поведение психически больных людей и прочие материалы. В целом проблемы использования машинного контент-анализа близки общей стратегии применения ЭВМ в эмпирических социальных исследованиях. Важно правильно определить, когда следует воспользоваться машинным, а когда ручным анализом, что зависит от задач исследования, от объема материалов, подлежащих анализу, от степени их формализуемости.