Процессы социального сравнения

Теория социального сравнения {theory of social comparison) Леона Фестингера является развитием представлений автора о тестирова­нии социальной реальности (Festinger, 1954). Она рассматривает та­кие вопросы, как субъективная валидность суждений и оценка спо­собностей. Теория Фестингера — это попытка ответить на вопрос, ка­ким образом поддержка окружающих, согласие с ними становится источником субъективной валидности. Основные положения этой теории заключаются в следующем.

1. Люди нуждаются в оценке своих суждений и способностей.

2. Оценивая самих себя, люди полагаются на процессы социального сравнения, и чем менее доступны объективные, несоциальные спо­собы оценки (т. е. тестирование физической реальности), тем больше люди полагаются на эти процессы. Чем менее однозначна и структурирована объективная реальность, тем чаще люди пред­почитают методам ее физического тестирования процессы соци­ального сравнения.

3. Людям свойственно стремление сравнивать себя только с теми, кто похож на них. Чем больше суждения и способности окружаю­щих похожи на суждения и способности данного человека, тем больше они подходят на роль референтной группы. Человек не сравнивает себя с теми, кто весьма заметно отличается от него са­мого.

4. Чем более способности и суждения человека соответствуют спо­собностям и суждениям тех, с кем он сравнивает себя, тем более стабильна, корректна и точна информация, которую дает это срав­нение, т. е. тем более оно информативно.

5. Чем выше потребность человека в оценке собственных суждений и способностей, тем более он склонен к тому, чтобы быть привле­кательным для своих единомышленников, и к уменьшению раз­ницы между собой и ими (т. е. он «движется в сторону своей ре­ферентной группы» и ищет возможности влиять на нее, чтобы по возможности сблизить позиции). Человек делает это для увели­чения «социальной сравнимости» между собой и окружающими. Если речь идет о сравнении способностей, то подобная ситуация приводит к возникновению «соревновательных» тенденций: у че­ловека появляется желание быть немного лучше других.

Изложенное выше позволяет сделать следующий вывод: в основе теории социального сравнения Фестингера лежит идея о том, что тяга человека к похожим на него людям, формирование группы, соперни­чество и групповое давление порождены потребностью человека в са­мооценках через сравнение с теми, кто похож на него. Люди ищут своих единомышленников, присоединяются к ним, отвергают «деви­антов», чьи суждения сильно отличаются от их собственных, влияют на других и испытывают давление с их стороны, и все это они делают Для того, чтобы иметь возможность информативно сравнить себя с окружающими и получить стабильные, корректные и точные сведе­ния о себе. Теория Фестингера объясняет появление тенденции к со-

46 Глава 2. Социальная конформность

Процессы социального сравнения 47

ревновательности, когда речь идет о способностях, однако автор от­мечает, что разные уровни способностей оцениваются более или ме­нее положительно и что люди проявляют склонность к компромиссу между желанием быть «как все» и желанием быть «лучше всех», по­этому ищут ситуации, в которых они могут проявить себя немного лучше других.

В качестве доказательства справедливости теории Фестингера ав­тор (Festinger, 1954) и другие исследователи (Allen & Wilder, 1977; Suls & Miller, 1977) приводят следующие аргументы:

• человек, отличающийся от окружающих, не уверен в самооценке;

• сходство с референтной группой внушает человеку уверенность в себе и чувство стабильности;

• обратная связь (т. е. возможность получить подтверждение соб­ственной правоты и компетентности тестированием физической реальности) снижает степень влияния окружающих;

• человек «сближается» с теми, кто похож на него, и предпочитает сравнивать себя именно с ними.

В этой теории есть два концептуальных противоречия, о которых стоит сказать особо. Во-первых, она пытается объяснить, почему со­гласие с окружающими становится для человека источником субъек­тивной валидности его суждений, и отвечает на этот вопрос так: у че­ловека больше шансов получить более точную, корректную и ста­бильную информацию о том, «где именно он находится», сравнивая себя именно с единомышленниками, а не с теми, кто отличается от него. Однако если сравнить это утверждение с более ранней теорией Фестингера (Festinger, 1950), то станет ясно, что речь идет, скорее, о косвенном валидизационном процессе. В ранней теории Фестин-гер утверждал, что согласие с окружающими является непосредствен­ным доказательством валидности. Подобное согласие означает, что человек прав. В публикации же 1954 года (Festinger, 1954) утвержда­ется, что валидизация — косвенная в том смысле, что причиной, по­буждающей к конформности по отношению к большинству, являет­ся скорее нежелание убедиться в собственной правоте, а желание получить возможность сделать более «тонкое» сравнение. Сравни­вая эти два подхода к валидизации, можно подумать, что получение точной информации о том, «где именно человек находится», это то же самое, что и получение информации о том, что его позиция верна. На самом же деле, конечно, это вовсе не одно и то же: точная оценка

позиции вовсе не означает, что она верна. Столь же вероятно, что бо­лее тщательное сравнение обнаружит неправоту человека (следстви­ем чего явится его «перемещение» на другую позицию и отход от кон­сенсуса).

В том, что касается субъективной валидности, теория Фестингера неоднозначна, и этот ее недостаток так и остался неустраненным. Бо­лее точное определение уровня способностей или суждений челове­ка с помощью тщательного сравнения с другими людьми — не то же самое, что валидизация суждений как правильных (см. Goethals & Darley, 1987, p. 23). Я могу также добавить к этому, что, по моим ощу­щениям, первая трактовка, заключающаяся в том, что человек прояв­ляет конформность, чтобы быть правым, более правдоподобна, неже­ли более поздняя точка зрения, в соответствия с которой человек проявляет конформность, чтобы лучше понять, «где он находится». Складывается такое впечатление, что большинство исследователей вслед за Фестингером согласились с тем, что это одно и то же (Festin­ger, 1954, р. 120), но есть и такие, кто активно критиковал теорию социального сравнения за это противоречие (см. Allen & Wilder, 1977, pp. 192-193).

Во-вторых, некоторые исследователи обратили внимание на па­радоксальность утверждения, что человек сравнивает себя только с теми, кто похож на него (Goethals & Darley, 1977; Jellison & Arkin, 1977). Если человек не сравнивает себя надлежащим образом с теми, кто отличается от него, и не может этого делать, откуда он узнает, что эти люди не похожи на него? Выявление различий — такой же про­цесс сравнения, как и выявление сходства. Сказать, что этот человек отличается от меня, значит вынести сравнительное суждение. Сле­довательно, чтобы не сравнивать себя с теми, кто не похож на него, человек должен сравнить себя с ними и узнать, что они другие! А если человек может сравнивать себя с другими и сравнивает, значит, ос­новные положения теории Фестингера утрачивают свой смысл.

Одно из решений этой проблемы изложено в работах Готалса и Дарли (Goethals & Darley, 1977,1987) и в работах Уилера и Цукерма-на (Wheeler & Zuckerman, 1977). Авторы выдвинули гипотезу род­ственных признаков {the related attributes hypothesis), суть которой заключается в том, что человек может сравнивать себя с теми, чьи способности или суждения либо аналогичны его собственным, либо отличаются от них, при наличии у них общих основополагающих признаков, которые имеют отношение к оцениваемым суждению и

48 Глава 2. Социальная конформность

Процессы социального сравнения 49

способностям или обладают прогностичностью по отношению к ним. Например, «чтобы проверить правильность своего мнения о том, что не следует делать инвестиции в бизнес ЮАР, американец захочет сравнить его с мнением других бизнесменов, разделяющих его поли­тические взгляды и столь же негативно относящихся к апартеиду, по­лагая, что эти факторы (признаки) имеют непосредственное отноше­ние к принятию решения об инвестициях в бизнес ЮАР и способны спрогнозировать отрицательное отношение к ним» (Goethels & Dar-ley, 1987, p. 26). Иными словами, человек сравнивает себя с теми людьми, которые могут быть похожи на него (благодаря родствен­ным признакам), даже если на самом деле это и не так. Это важная ревизия гипотезы идентичности, в которой заложен большой смысл.

Если человек может сравнить себя с разными людьми, имеющи­ми с ним родственные признаки, такое сравнение, по-видимому, и может быть информативным, и является таковым. Можно a priory сказать, что информация, полученная в результате такого сравнения, будет менее детальной, но она не будет ни менее стабильной, ни ме­нее корректной, т. е. человек наверняка узнает, что он не так гениа­лен, как Эйнштейн, или что он придерживается более левых взгля­дов, чем Гитлер. Тайфель и Тернер обратили внимание на то, что при определенных обстоятельствах сравнение с очень непохожими людь­ми становится весьма важным для самооценки (Tajfel & Turner, 1986). Они полагают, что социальные сравнения, как правило, делаются между членами разных социальных групп и что подобные интрагруп-повые сравнения, в отличие от интергрупповых сравнений, скорее создают потребность в усилении разногласий между индивидуумом и группой, чем в их сглаживании. Авторы предположили, что соци­альные группы обеспечивают своих членов позитивной социальной идентичностью за счет того, что делают их позитивно отличными от других групп (от «они-групп», от негативных референтных групп) аналогично тому, как средневековые цивилизации нередко гордились своим превосходством над окружавшими их «варварами». Следова­тельно, бывают моменты, когда человеку необходимо сравнивать себя с людьми, которые не похожи на него, и не только оценивать себя с точки зрения этой «непохожести», но и поддерживать ее.

Если сравнение с теми, кто не похож на тебя, возможно (потому что у вас есть некоторые родственные признаки) и информативно, тогда аргумент Фестингера, суть которого заключается в том, что мы тяготеем к похожим на нас людям и проявляем конформизм, потому

*то идентичность является непременным условием сравнения, пред­ставляется весьма шатким. Чтобы провести сравнение, нам не нужно изменять ни собственную позицию, ни заставлять других делать это. Единственное, что нам нужно, — это найти какие-либо родственные признаки. Это верно, что подобные признаки свидетельствуют о сход­стве, но гораздо важнее то, что они выступают в роли общих стандар­тов или «якорей», учитывая которые и можно проводить сравнение с другими людьми. Эта проблема имеет немало концептуально слож­ных аспектов, однако результаты сравнительно недавних экспери­ментальных и теоретических исследований (Goethals & Darley, 1977, 1987; Turner, 1985; Wheeler & Zuckerman, 1977) позволяют предпо­ложить, что способность человека к социальному сравнению в дей­ствительности значительно более вариативна, чем представлялось Фестингеру (Festinger, 1954).

Однако, несмотря на это, основная идея теории Фестингера о том, что тестирование социальной реальности происходит с помощью про­цессов социального сравнения, чрезвычайно плодотворна и оказала большое влияние на труды следующего поколения психологов. Гипо­теза, суть которой заключается в том, что человек сравнивает себя с теми, кто похож на него, чтобы выяснить, насколько его позиция пра­вильна, приемлема для окружающих и желательна для них, и что чем менее человек уверен в себе, тем чаще он прибегает к подобному срав­нению, привела к нескольким важным и достойным восхищения эмпи­рическим открытиям. Мы проиллюстрируем мысль о плодотворности идеи Фестингера тремя основными примерами ее использования.

Психология аффилиации

Стэнли Шехтера интересовало, при каких условиях человек объеди­няется с другими людьми (Schachter, 1959). Опираясь на теорию со­циального сравнения, он утверждал, что одним из мотивов, которы­ми руководствуется человек, стремящийся к аффилиации с другими людьми, является поиск сравнительной информации для уменьше­ния неуверенности относительно собственных чувств и реакций. Он разработал сценарий экспериментов, который позволил ему вначале ставить испытуемого в необычную и стрессовую ситуацию, а затем давать ему возможность оказаться вместе с другими испытуемыми. В эксперименте участвовали студентки, по 5-8 человек в каждой группе. Когда они приходили в лабораторию, их встречал «доктор Зилстейн с факультета нейрологии и психиатрии Медицинской шко-

50 Глава 2. Социальная конформность

Процессы социального сравнения 51

лы», который говорил им, что эксперименты, для участия в которых их пригласили, связаны с изучением влияния электрического шока и что каждой их них предстоит испытать серию подобных шоков.

Чтобы варьировать уровень чувства страха, которое испытывали девушки, были разработаны два варианта экспериментальных усло­вий. Когда нужно было очень напугать испытуемых, доктор Зилстейн описывал электрошок как нечто исключительно пугающее, болезнен­ное и даже опасное для здоровья. Когда же было достаточно лишь просто «припугнуть» их, сам эксперимент описывался как некое раз­влечение, а электрошок — как что-то приятное, похожее на щекотку или легкое покалывание. В отличие от участниц «приятного» опыта, участницы «страшного» опыта потом сообщали, что действительно ждали от шока более неприятных ощущений (около 20 % участниц «страшного» опыта отказались от дальнейшего участия в экспери­менте, никто из участниц «приятного» опыта этого не сделал). Преж­де чем эксперименты были продолжены, участниц проинформиро­вали, что им придется немного подождать, пока готовят лабораторию, и сказали, что они могут ждать начала эксперимента поодиночке или вместе с остальными участницами эксперимента, а если им все рав­но, то пусть сообщат об этом экспериментатору. Однако на этом экс­перимент закончился, и никаких электрошоков не было. Из числа тех, кто участвовал в «страшном» опыте, 63 %, а из числа участниц «не­страшного» опыта только 33 % предпочли ждать начала эксперимен­та не в одиночестве.

Эти результаты наводят на мысль о том, что переживание бурных эмоций, сильного страха вселяет в испытуемых неуверенность: они не понимают, что должны чувствовать и как им следует вести себя. Они ищут общества своих «товарищей по несчастью», чтобы срав­нить себя с ними, получить информацию о том, как нужно себя вести, и приобрести несколько большую уверенность. Во втором исследо­вании (Schachter, 1959) Шехтер показал, что участницы «страшных» опытов предпочитали ждать только вместе с другими женщинами, которым предстояло аналогичное «испытание». Около 60 % предпоч­ли ждать в обществе женщин, находившихся в аналогичной ситуа­ции, и никто не согласился ждать в обществе студенток, пришедших не для участия в опыте, а для встречи со своим преподавателем. В полном соответствии с теорией социального сравнения (хотя воз­можны и другие объяснения) люди стремились только к сравнению с себе подобными: информация, полученная в результате сравнения

с людьми, находящимися в иной ситуации, не помогла бы им приоб­рести большую уверенность в себе.

Джерард и Рабби провели исследования, результаты которых сви­детельствуют о том, что на тенденцию к аффилиации с другими мож­но влиять, увеличивая или уменьшая объем доступной испытуемым предварительной информации об их внутреннем состоянии и варьи­руя тем самым уровень неуверенности (независимо от уровня стра­ха) (Gerard & Rabbie, 1961; Gerard, 1963; Rabbie, 1963). Коттрелл и Ипли показали, что, для того чтобы человек почувствовал себя не­уверенно и у него возросла потребность сравнить себя с окружающи­ми, в ситуациях, аналогичных описанным Шехтером, можно ориен­тироваться не только на страх, но и на другие чувства (Cottrell & Epley, 1977). Чем менее уверенно чувствуют себя люди в ситуации, в которой они оказались, чем больше их смущают собственные чувства и поведение, тем сильнее проявляется тенденция к аффилиации с себе подобными для социального сравнения.

Психология эмоций

Шехтер и Сингер воспользовались теорией социального сравнения для изучения психологии эмоций (Schachter & Singer, 1962). Они предположили, что переживание таких эмоций, как злость, радость, страх, горе и т. п., состоит из двух компонентов: состояния недиффе­ренцированного физиологического возбуждения, общего для всех эмоций, и когнитивного «лейбла», благодаря которому возбуждение приобретает разный когнитивный смысл, а человек испытывает раз­ные субъективные ощущения. Например, два человека могут нахо­диться в состоянии одинакового физиологического возбуждения (об этом свидетельствуют частота пульса, потные ладони и раскраснев­шиеся лица), но испытывать разные эмоции в зависимости от того, чем это физическое состояние вызвано. Если один из них объясняет его тем, что получил повышение по службе, он испытывает радость или приятное волнение. А если возбуждение является реакцией на сообщение об увольнении, то человек может злиться или быть по­давленным. Шехтер и Сингер предположили, что одним из источни­ков когнитивных «меток» при условии эмоциональной неопределен­ности является сравнение с другими людьми, находящимися в ана­логичной ситуации.

Чтобы проверить свою гипотезу, они разработали план экспери­ментов, придумав историю про некий витамин «Супроксин», якобы

52 Глава 2. Социальная конформность

Процессы социального сравнения 53

благотворно влияющий на зрение. Всем испытуемым, входившим в состав экспериментальной группы, были сделаны инъекции, но вме­сто «обещанного» витамина им ввели эпинефрин — препарат, дей­ствующий аналогично адреналину, т. е. вызывающий физиологиче­ское возбуждение, которое внешне проявляется точно так же, как и сильные эмоции: дрожащие руки, сердцебиение и т. д. Испытуемые, входившие в контрольную группу, получили инъекции плацебо — ра­створа поваренной соли, который не оказывает никакого действия. Все испытуемые были поделены на три группы. К первой группе от­носились «информированные» люди, которым подробно рассказали о побочных эффектах так называемого «Супроксина»; ко второй — «дезинформированные», т. е. испытуемые, которых ввели в заблуж­дение, поскольку сказали, что «витамин» обладает побочным дей­ствием, но перечислили совершенно не соответствующие ситуации симптомы (зуд, легкая головная боль, озноб), а к третьей группе от­носились «неинформированные» испытуемые — люди, которым во­обще ничего не было сказано о побочном действии «витамина». Пока испытуемые ждали, когда же «Супроксин» начнет действовать, в ла­боратории появился еще один человек, который присоединился к испытуемым. В действительности это был помощник эксперимента­тора, наученный играть одну из двух ролей. Одна из ролей «подсад­ной утки», в которой он выступал перед одной половиной испытуе­мых, заключалась в том, что он изображал весьма довольного жиз­нью человека в состоянии эйфории и вел себя весьма игриво. Перед второй половиной испытуемых он изображал рассерженного челове­ка, который с каждой минутой становился все злее и злее, его раздра­жал и персонал, и слишком интимные вопросы анкеты, на которые ему нужно было ответить; в конце концов он рвал ее и швырял в кор­зину для мусора. Половина испытуемых, входивших в контрольную и в экспериментальную группу, присутствовали на первом «спектак­ле», а половина — на втором. Исключение составила только группа «дезинформированных испытуемых, которые не увидели "злюки"». Шехтер и Сингер утверждали, что дезинформированные и неин­формированные испытуемые — в отличие от информированных и членов контрольной группы — должны быть менее уверены в своем эмоциональном состоянии. Первые станут испытывать возбуждение, которому нет готового объяснения: оно может быть результатом того, что испытываемые ими симптомы не соответствуют тому, чего они

ждали от «Супроксина», или потому что им вообще не сказали ниче­го о том, что их ждет. Вторые либо будут испытывать возбуждение, которое, по их мнению, вызвано «Супроксином», либо не будут. Сле­довательно, чтобы найти подходящий «лейбл» для своих ощущений, дезинформированные и неинформированные испытуемые, не буду­чи достаточно уверенными в своих чувствах, станут сравнивать себя с помощником экспериментатора, находящимся в аналогичной ситу­ации. В зависимости от того, в каком состоянии находится помощ­ник — злится или пребывает в эйфории, — они присвоят своему воз­буждению разные «лейблы» и станут испытывать либо эйфорию, либо злость и вести себя соответствующим образом. Таков был про­гноз Шехтера и Сингера, и можно сказать, что он оправдался. В при­сутствии «развеселого» помощника состояние дезинформированных и неинформированных испытуемых было значительно более близ­ким к эйфории, чем состояние информированных испытуемых, о чем свидетельствовали как их собственные отчеты, так и наблюдение за их поведением. В присутствии «злого» помощника неинформирован­ные участники эксперимента были — судя по их поведению — значи­тельно злее информированных, однако, если судить по их отчетам, они «лишь немного рассердились».

Как и прогнозировали Шехтер и Сингер, в зависимости от пове­дения их помощника, дезинформированные и неинформированные испытуемые были более веселы, а неинформированные — более рас­сержены, чем испытуемые из контрольной группы, но значительная разница отмечалась только в поведении неинформированных испы­туемых и испытуемых из контрольной группы в присутствии «рас­серженного» помощника.

Интересно отметить, что испытуемые из контрольной группы про­демонстрировали относительно высокий уровень эйфории и злости, средний между уровнями, «достигнутыми» информированными и другими испытуемыми. Эти результаты позволяют предположить, что простого социального сравнения, даже без физиологического воз­буждения или только на фоне физиологического возбуждения, вы­званного поведением другого человека, достаточно для того, чтобы пережить «всплеск эмоций». Любое состояние эмоциональной неуве­ренности приводило к тому, что в результате социального сравнения Человек «заражался» чужими эмоциями. Авторы более поздних ра­бот, посвященных проблеме неверной атрибутации эмоций, тоже ис-

54 Глава 2. Социальная конформность

ходили из предположения, что когнитивного «мечения» может быть достаточно для того, чтобы испытать ту или иную эмоцию (Fiske & Taylor, 1984).

Результаты последующих исследований не свидетельствуют о бесспорности теории эмоций, предложенной Шехтером и Сингером, но и не опровергают ее (обзоры литературы на эту тему см. в: Cotton, 1981; Manstead & Wagner, 1981; Reisenzein, 1983). He исключено, что эмоциональное состояние вовсе не так лабильно и неустойчиво, как утверждают Шехтер и Сингер (Marshall & Zimbardo, 1979; Maslach, 1979). Однако их работы вызвали большой интерес к изучению со­циальной когнитивной основы эмоций, а некоторые аспекты их тео­рии впоследствии нашли свое подтверждение (Fiske & Taylor, 1984).

Вмешательство стороннего наблюдателя

Исследование проблемы оказания помощи, выполненное Латанэ и Дарли, свидетельствует о том, что социальное сравнение способно помешать человеку вести себя так, как того требует ситуация (Latane & Darley, 1970). Их заинтересовала следующая проблема: при каких условиях случайный прохожий поможет попавшему в беду челове­ку? Они задались целью доказать и тем самым хотя бы отчасти объяс­нить некоторые чрезвычайно неприятные ситуации, встречающиеся в реальной жизни, что иногда само присутствие на месте происше­ствия нескольких потенциальных помощников снижает вероятность того, что кто-то один действительно поможет пострадавшему.

В одном из экспериментов Латанэ и Дарли испытуемые обсужда­ли проблемы, связанные с проживанием в мегаполисе (Darley & La-tane, 1968). Методика проведения этой дискуссии была аналогична методике проведения селекторных совещаний: испытуемые находи­лись в разных комнатах и общались друг с другом и с эксперимента­тором по внутренней связи. Дискуссия началась с того, что испытуе­мые в течение нескольких минут по очереди рассказывали о своих проблемах. Затем каждый из них получил возможность кратко про­комментировать то, что он только что услышал. В действительности испытуемый, которому была предоставлена возможность высказать­ся первым, был помощником экспериментаторов, подготовленным к исполнению роли «жертвы». В своем первом выступлении он сказал, что подвержен эпилептическим припадкам. Во время второго вы­ступления он вел себя так, словно такой припадок уже начался, и все участники эксперимента могли это слышать: сказав несколько фраз,

Процессы социального сравнения 55

он вдруг начал запинаться и заговорил более громко и бессвязно, то и дело повторяя: «Я умираю... Я умираю... Помогите!» Вопрос, на ко­торый экспериментаторы хотели получить ответ, звучал так: попы­таются ли остальные испытуемые помочь несчастному?

В одном из экспериментов участвовал один испытуемый и «жерт­ва»; в другом — якобы двое испытуемых и «жертва», в третьем — яко­бы пятеро испытуемых и «жертва». На самом деле в каждом экспери­менте участвовал только один настоящий испытуемый, «роли» ос­тальных «исполняли» магнитофонные записи голосов. Оказалось, что готовность прийти на помощь продемонстрировали 85 % испы­туемых, полагавших, что находятся один на один с «жертвой», при наличии двух потенциальных помощников такую готовность изъ­явили 62 % испытуемых, а «в присутствии» пятерых — только 31 %.

Существуют два объяснения этих результатов, основанных на процессах социального влияния. Первое объяснение заключается в следующем: прежде чем помочь, человек должен понять, что ситуа­ция действительно требует немедленного вмешательства и что пред­ложение помощи уместно. Несчастные случаи нередко выглядят со стороны совсем не однозначно. В подобных ситуациях человеку, же­лающему понять, правильно ли он оценил ситуацию, может потребо­ваться сравнить свою реакцию на происходящее с реакцией других людей. Однако, если другие либо не реагируют достаточно быстро, либо вовсе не реагируют — возможно, потому что сами в этот момент ищут сравнительную информацию, — человек может решить, что он ошибся, оценив ситуацию как несчастный случай, требующий конк­ретных действий, и что ничего делать не надо, потому что ничего не происходит.

Другой эксперимент заключался в том, что в то время как испы­туемые отвечали на вопросы анкеты, женщина-экспериментатор рабо­тала в соседнем кабинете (Latane & Rodin, 1969). Внезапно испытуе­мые услышали грохот, крики и стоны. Все это было инсценировкой. На помощь «пострадавшей» бросились 70 % испытуемых, которые ра­ботали в одиночестве, и только 7 % из числа тех, кто работал в паре с помощником экспериментатора, проинструктированным вести себя так, словно ничего не произошло, т. е. спокойно и пассивно. В резуль­тате тестирования социальной реальности посредством сравнения с помощником экспериментатора ситуация была определена как не требующая вмешательства и срочных действий.

56 Глава 2. Социальная конформность

Информационное и нормативное социальное влияние 57

Даже если очевидно, что произошел несчастный случай, люди все равно могут пребывать в нерешительности по поводу того, как имен­но следует вести себя. И в подобной ситуации бездействие окружа­ющих тоже может быть воспринято как правильная реакция на про­исходящее. Латанэ и Дарли предположили, что чем больше людей оказываются очевидцами трагического события, тем менее ответ­ственным за помощь пострадавшему чувствует себя каждый из них. Можно лишь повторить, что, поскольку очевидцы сравнивают себя друг с другом, чтобы чувствовать себя более уверенно в оценке про­исходящего, их неспособность действовать немедленно означает, что никто не берет на себя личной или разделенной с кем-либо ответ­ственности начать что-либо делать. Согласно теории социального сравнения, присутствие других людей не снижает тенденции инди­видуума к оказанию помощи, если эти люди не обладают равными с ним возможностями для оказания помощи (Bickman, 1971).

Завершая обсуждение этого вопроса, следует отметить и позитив­ную роль социального сравнения. Известно, что присутствие «моде­ли», демонстрирующей помощь, усиливает тенденцию индивидуума к оказанию помощи (Bryan & Test, 1967). Подобные модели могут определить ситуацию как требующую вмешательства, оказание помо­щи — как надлежащую форму такого вмешательства, а «введение в силу» подобной нормы — как личную ответственность индивидуума.

Информационное