Святитель Игнатий Брянчанинов 33 страница

176. Поведал некоторый старец, удостоившийся быть епис­копом города Оксиринха, следующее, как бы слышанное от иного, случившееся же с ним самим. - «Рассудилось мне однаж­ды посетить внутреннюю пустыню, соседнюю с оазисом, на ко­тором живет племя мазиков, в предположении найти и уви­деть какого-либо служителя Христова. По прошествии четырех дней издержались мои съестные припасы. Я остановился, не зная, что делать; но вскоре, положившись на Бога, решился продолжать путешествие. Ходил я в течение других четырех дней без пищи. После этого тело мое не могло уже выносить поста и вместе труда пути: я ослабел и лег на землю. Тогда пришел некто и коснулся перстом губ моих, подобно тому, как врач помазывает примочкою глаз; тотчас я укрепился, укре­пился столько, что, казалось, нисколько не путешествовал и нисколько не терпел голода. Ощутив возвращение сил, я встал и продолжал путешествие по пустыне. По прошествии четы­рех дней снова изнемог от усталости; когда же воздел руки к небу, опять явился тот муж, который укрепил меня в первый раз, опять провел перстом как бы черту по устам моим и опять обновил во мне силы. По прошествии семнадцати дней пребы­вания моего в пустыне я нашел хижину, при ней пальмовое дерево и стоящего мужа, которому головные волосы служили одеждою. Страшен был вид его. Увидев меня, он встал на молитву. Когда я заключил молитву словом аминь, он познал, что я человек, взял меня за руку и спрашивал: "Каким обра­зом пришел ты сюда? все ли, принадлежащее миру, сохраняет­ся доселе? продолжаются ли доселе гонения на христиан?" Я отвечал: "За молитвы истинных служителей Господа Иису­са Христа странствую по этой пустыне; что же касается до гонения, то оно прекращено властию Христовою. Теперь ты расскажи мне, прошу тебя, каким образом ты пришел сюда?" Он, плача и воздыхая, начал говорит мне: "Я был епископом. Когда наступило гонение, я подвергся многим пыткам; впос­ледствии, не вынесши мук, я принес жертву идолам; опомнив­шись, познал преступление мое и предал самого себя смерти в этой пустыне; живу здесь сорок девять лет, исповедуясь Богу и умоляя Его отпустить мне грех мой. Бог даровал мне пропи­тание от этой пальмы, но я не был утешен дарованием проще­ния до сорок восьмого года, а в этот год извещен в прощении". Договаривая это, он внезапно встал, поспешно вышел из хижи­ны и пребыл долгое время в молитве, — вероятно, он увидел пришедшие за ним Небесные Силы. Окончив молитву, он подошел ко мне. Я взглянул на лицо его и затрепетал от страха: лицо его сделалось как бы огненным. Но он сказал мне: "Не бойся. Бог послал тебя для того, чтоб ты совершил погребение мое и предал тело мое земле". Едва окончил он эти слова, как лег и, протянув руки и ноги, скончался. Разорвав пополам верхнюю одежду мою, половину оставил я себе, а другою поло­виною, обернув святое тело, похоронил его в земле. После погребения его немедленно посохла пальма и развалилась хижина. Я много плакал, умоляя Бога, не благоволит ли Он даровать мне эту пальму, чтоб остальное время жизни моей я мог провести на этом месте. Прошение мое не было исполне­но, и сказал я сам себе: "Нет на это воли Божией". В молит­ве совершил я обратный путь к жилищам человеческим, и вот, явился мне тот муж, который дважды провел черту по губам моим; он укрепил меня, и таким образом я имел воз­можность возвратиться к братиям, которым я рассказал это, убеждая их не приходить в отчаяние, но обретать Бога пока­янием»[1922].

177. Поведал некоторый старец: « Была девица очень пре­клонных лет, преуспевшая в страхе Божием. Я спросил ее, что привело ее к монашескому жительству. Она, прерывая слова воздыханиями, рассказала мне следующее: «Мои родители, достоуважаемый муж, скончались, когда я находилась в детс­ком возрасте. Отец был скромный и тихого нрава, но слабого и болезненного телосложения; он жил столько погруженный в заботу о своем спасении, что едва кто изредка видел его из жителей одного с ним селения. Если иногда он чувствовал себя поздоровее, то приносил в дом плоды трудов своих; боль­шую же часть времени он проводил в посте и в страданиях. Молчаливость его была такова, что не знавшие могли счесть его немым. Напротив, того мать моя вела жизнь рассеянную в высшей степени и столько развратную, что подобной ей жен­щины не было во всей стране. Она была столько обильна в речах, что, казалось, все существо ее составлял один язык. Бес­престанно она затевала ссоры со всеми, проводила время в пьянстве с самыми невоздержными мужчинами. Она расточи­ла все, принадлежавшее дому; весьма значительное имущество не удовлетворяло нуждам нашим, а ей было передано отцом распоряжение домом. Столько злоупотребляла она телом сво­им, оскверняя его нечистотами, что немногие из этого селения могли избежать блудного совокупления с нею. Она никогда не подвергалась никакой малейшей боли, но со дня рождения и до старости пользовалась совершенным здоровьем. Так тек­ла жизнь родителей моих. Отец мой, истомленный продолжи­тельною болезнию, скончался. Едва он скончался, как помра­чился воздух, пошел дождь, засверкала молния, загремел гром, в течение трех дней и трех ночей непрерывно продолжался ливень. По причине такой непогоды замедлилось его погребение на три дня, так что жители села покачивали головою и, удивляясь, говорили: "Этот человек столько был неприятен Богу, что даже земля не принимает его для погребения". Но чтоб тело его не предалось разрушению в самом доме и тем не сделалось невозможным пребывание в нем, похоронили его кое-как, несмотря на то, что непогода и дождь не переставали. Мать моя, получивши большую свободу по смерти отца, с боль­шим исступлением предалась злоупотреблению телом и, сде­лав дом наш домом разврата, проводила жизнь в величайшей роскоши и в увеселениях. Когда настала смерть ее, то она сподобилась великолепного погребения; самый воздух, каза­лось, принял участие в провождении тела ее. По кончине ее я осталась в отроческих летах, и уже телесные вожделения на­чали действовать во мне. Однажды вечером я начала размыш­лять, чью жизнь избрать мне в образец подражания: отца ли, который жил скромно, тихо и воздержно, но всю жизнь свою не видел ничего доброго для себя, всю ее провел в болезни и печали, а когда скончался, то земля даже не принимала тела его; если б такое жительство благоприятно было Богу, то по какой причине отец мой, избравший это жительство, подвергся толиким бедствиям? Лучше жить, как жила мать, сказало мне помышление мое, предаться вожделению, роскоши, плотскому сладострастию. Ведь мать моя не упустила никакого скверно­го дела! она провела всю жизнь свою в пьянстве, пользуясь здоровьем и счастием. Что же? мне следует жить, как жила мать! лучше верить собственным глазам и тому, что очевидно, лучше наслаждаться всем, нежели верить невидимому и отка­зываться от всего. Когда я, окаянная, согласилась в душе моей избрать жизнь, подобную жизни матери моей, настала ночь, я уснула. Во сне предстал мне некто высокий ростом, взором страшный; грозно взглянул на меня, гневно и строго спросил он у меня: "Исповедуй мне помышление сердца твоего". Я, ис­пугавшись его, не смела и взглянуть на него. Еще более громким голосом повторил он приказание, чтоб я исповедала, какое жительство мне понравилось. Растерявшись от страха и за­быв все помышления мои, я сказала, что не имела никаких помышлений. Но он напомнил мне все, о чем я размышляла в тайне души моей. Обличенная, я объяснила причину этих помышлений. Он сказал мне: "Поди и увидай обоих, и отца и мать твоих, — потом избери жизнь по желанию твоему". С этими словами он схватил меня за руку, повлек. Привел он меня на большое поле, красоты неизреченной, со многими садами и плодовитыми разнообразными древами, ввел меня в эти сады. Там встретил меня отец, обнял, поцеловал, назвал своею дочерью. Я заключила его в объятия свои и просила, чтоб мне остаться с ним. Он отвечал: "Ныне это невозможно; но если последуешь стопам моим, то придешь сюда по прошествии непродолжительного времени". Когда я опять начала просить о том, чтоб остаться, показывавший мне видение снова схватил меня за руку, повлек и сказал: "Поди, я покажу тебе и мать твою, как горит она в огне, чтоб знать тебе, по жизни которого из родителей твоих направить жизнь твою". Поставив меня в доме мрачном и темном, где живет скрежет зубов и горе, он показал мне печь, горящую огнем, и кипящую смолу; какие-то страшилища стояли у устья печи. Я взглянула во внутрен­ность печи и увидела в ней мать мою: она погрязла по шею в огне, скрежетала зубами, горела огнем; тяжкий смрад разли­вался от червя неусыпающего. Увидев меня, она воскликнула с рыданием, назвала дочерью: "Увы мне, дочь моя! Страдания эти — последствия собственных дел моих. Воздержание и все добродетели казались мне достойными посмеяния; я дума­ла, что жизнь моя в сладострастии и разврате никогда не кон­чится; пьянство и объядение я не признавала грехами. И вот! я наследовала геенну, подверглась этим казням за краткое наслаждение грехами; за ничтожное веселие расплачиваюсь страшными муками. Вот какую получаю награду за презрение Бога! Объяли меня всевозможные, бесконечные бедствия. Ныне время помощи! ныне вспомни, что ты вскормлена грудью моею! ныне воздай мне, если ты получила от меня когда-либо что-либо! Умилосердись надо мною! жжет меня этот огонь, но не сожигает. Умилосердись надо мною, дочь моя, подай мне руку твою и выведи меня из этого места". Когда я отказывалась это сделать, боясь тех страшных стражей, которые тут сто­яли, — она снова начала вопить со слезами: "Дочь моя! по­моги мне. Не презри плача твоей родной матери! Вспомни болезни мои в день рождения твоего! Не презри меня! поги­баю в огне гееннском". Ее вопль извлек у меня слезы: я также начала стенать, испускать вопли и рыдания. Эти воп­ли и рыдания разбудили моих домашних; они достали огня и спрашивали меня о причине столь громкого стенания. Я по­ведала им видение мое. Тогда я избрала последовать жизни отца моего, будучи удостоверена, по милосердию Божию, какие муки уготованы для произволяющих проводить пороч­ную жизнь»[1923].

178. Поведал старец: «Епископу некоторого города возвес­тили, что из числа замужних жен-христианок две ведут раз­вратную жизнь. Опечалило епископа это известие; подозре­вая, что, может быть, и другие ведут себя подобным образом, он обратился с молитвою к Богу, прося разрешение недоумению, чего и удостоился. После Божественного страшного жертвоприношения, когда присутствовавшие приступали один за дру­гим к принятию Святых Тайн, епископ видел на лице каждого состояние души его, каким она подвержена грехам. Лица греш­ных мужей видел он черными, как бы выгоревшими от зноя; глаза у них были красные, кровавые. У других людей были лица светлые, а одежды яркой белизны. Тело Господа одних, принимавших его, сожигало и опаляло; других просвещало, соделывало подобными свету: входя в уста, оно разливало свет по всему телу. Между этими мужами были и пустынно­жители, и проводившие жизнь супружескую. После мужчин начали приступать женщины. И между ними увидел епископ одних с черными лицами, с красными, кровавыми глазами, дру­гих с лицами белыми и светлыми. Между прочими женами подошли и те две, которые были обвинены пред епископом: тем большее обратил он на них внимание. Он увидел, что они приступают к Святому Таинству с светлыми и честными ли­цами, облеченные в мантии необыкновенной белизны. Когда они сделались причастницами Таинства Христова, то как бы осветил их свет. Снова обратился епископ к молитве, умоляя Бога о объяснении показанного ему в откровении. Ему пред­стал Ангел Господень и повелел о всем предложить себе воп­росы. Святой епископ немедленно спросил о двух женщинах, справедливо ли или несправедливо они были обвинены. Ан­гел отвечал, что все, сказанное о них, сказано верно. Тогда епископ возразил Ангелу: "Каким же образом, когда они при­чащались Тела Христова, лица их сияли, на них были белые мантии, и от всего образа их исходил немалый свет?" Ангел сказал: "По той причине, что они раскаялись в поступках сво­их и отступили от них; они посредством слез, воздыханий и исповеди соделались достойными Божественного дара; вдоба­вок дали обещание, если получат прощение в прежних грехах, никогда не позволять себе порочного поведения. За это они удостоились Божественного изменения, разрешены от грехов, отселе живут воздержно, благочестно и праведно". Епископ удивлялся не столько изменению жен — это случается со многими, — сколько дару от Бога, Который не только избавил их вечной муки, но даже сподобил благодати. Ангел сказал ему: "Справедливо удивляешься, как человек! Но Господь и Бог наш и ваш по естеству Своему благ и милосерд. Он остав­ляющих свои греховные деяния и приступающих к Нему по­средством исповеди не только избавляет вечной муки, но и удостаивает почестей. Так Бог возлюбил мир, что Сына Своего Единородного дал за него[1924]. Сын Божий, когда люди были врагами Его, благоволил умереть за них[1925]: тем более освободит их от адских казней, когда они сделались Его домочадцами и приносят покаяние в совершенных ими проступках; Он пре­доставит им наслаждение блаженством, которое Сам приуго­товил для них[1926]. Знай то, что никакие согрешения человеческие не побеждают милосердия Божия, если только человеки по­средством покаяния очистят преждесодеянные грехи добры­ми делами. Всеблагой Бог знает немощь вашего рода, крепость страстей, силу и хитрость диавола, — прощает, как сынам, че­ловекам, впадающим в согрешения, ожидает исправления их, долготерпя им. Когда они обращаются и умоляют благость Его, снисходит, как немощным, разрешает мучение их и дарует блага, приготовленные праведным"». — Епископ опять сказал Ангелу: "Прошу тебя: объясни мне и значение различных ви­дов, которые принимаются лицами согрешающих различно, чтоб я, узнав это, вполне освободился от неведения". Ангел сказал ему: "Те, у которых лица светлы и радостны, живут в воздер­жании, чистоте и правде, скромны, сострадательны и милосер­ды. Те же, у которых лица черны, преданы любодеянию и про­чим беззакониям. Те, у которых глаза были красными и кро­вавыми, живут в злобе и неправде, любят обманывать, лукавствовать, хулители и человекоубийцы". — Ангел присо­вокупил: "Помогай тем, которым желаешь спасения. Для того именно удостоена услышания молитва твоя, чтоб, просвещен­ный видением, ты объяснял ученикам твоим грехи, чтоб ис­правлял их наставлениями и увещаниями, усвоял их, посред­ством покаяния, умершему ради их и воскресшему из мертвых Господу Иисусу Христу. По степени сил, усердия и любви к твоему Господу заботься о всех их, чтоб они обращались от грехов своих к Богу, сказывая им открыто, каким подвержены они грехам, и уговаривая, чтоб по причине их не отчаивались в спасении своем. Когда они будут приносить покаяние и обра­щаться к Богу, — получат спасение душам своим и обилие будущих благ. Ты же, подражая Господу твоему, Который ос­тавил небо и сошел на землю для спасения человеков, полу­чишь величайшую награду"»[1927].

Условие, которое предлагается в Евангелии и в Отеческих писа­ниях, условие, при котором покаяние приемлется и кающемуся дару­ется прощение, повторено и здесь. Условие действительности покая­ния заключается в том, чтоб кающийся оставил смертные грехи свои и более не впадал в них.


ПРЕПОДОБНОГО СИМЕОНА НОВОГО БОГОСЛОВА

Деятельные и Богословские главы

1) Вера есть (быть готову) умереть Христа ради за запо­ведь Его, в убеждении, что такая смерть приносит жизнь, — нищету вменять в богатство, худость и ничтожество в истин­ную славу и знаменитость и, в то время как ничего не имеется, быть уверенну, что всем обладаешь, — особенно же (она есть) стяжание неисследимого богатства познания Христа и взирание на все видимое, как на прах или дым.

2) Вера во Христа есть не то только, чтоб небречь о приятностях жизни, но и то, чтоб терпеливо и благодушно перено­сить всякое находящее искушение, в печалях, скорбях и не­приятных случайностях, пока возблаговолит Бог призреть на нас, — подражая Давиду, который говорит: терпя потерпех Господа и внят ми[1928]. [То есть: терпя скорби, я уповал, что Господь поможет мне; почему и Господь, видя, что я не колеб­лясь чаю помощи от Него, призрел на меня и явил мне ми­лость Свою.]

3) Предпочитающие в чем-либо родителей своих заповеди Божией веры во Христа не имеют. Конечно, и собственная совесть их обличает их в таком неверии, если только совесть жива в них. Ибо истинно верующих отличительный знак есть ни в чем никогда не преступать заповеди великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.

4) Вера во Христа, истинного Бога, рождает желание веч­ных благ и страх мучений; желание же сих благ и страх мук приводят к строгому исполнению заповедей, а строгое исполнение заповедей научает людей глубокому сознанию своей не­мощности; это сознание истинной немощности нашей рождает память о смерти; кто же возымел сию память сожительницею себе, тот преболезненно взыщет узнать, каково будет ему по исходе и удалении из сей жизни; а кто тщательно старается узнать о будущем, тому прежде всего надлежит лишить себя настоящего (т. е. благ и вещей мира сего). Ибо обладаемый пристрастием к чему-либо из сего последнего, даже самому ничтожному, не может стяжать совершенного познания о том, первом. Даже когда бы, по смотрению Божию, вкусил он сколь­ко-нибудь такого познания, то — если тотчас не оставит того, пристрастием к чему одержим, и не предастся всецело стяжа­нию сего единого познания, не позволяя себе даже думать о чем-либо другом, кроме его, — взято будет от него и это по­знание, какое мнится он имети.

5) Отречение от мира и совершенное из него удаление, — если восприимем при сем и совершенное отрешение от всех житейских вещей, нравов, воззрений (принципов) и лиц, с отвержением тела и воли своей, в короткое время великую принесет пользу тому, кто с таким жаром ревности отрекся от мира.

6) Имея в намерении удалиться из мира, смотри не вдавай души своей в плотские утешения, в начале, пока еще живешь и вращаешься в мире, хотя бы все сродники и друзья понуждали тебя к тому. Это им демоны внушают, чтоб пога­сить теплоту сердца твоего, — чрез что, если и не воспре­пятствуют они исполнению твоего намерения, то всячески охладят и ослабят его.

7) Когда ты мужественно будешь отказываться от всех удовольствий житейских и держать себя чуждым всякого утешения, тогда демоны, возбудив сострадание в родных, зас­тавят их плакать и рыдать о тебе пред лицом твоим. Что это истинно так есть, сие познаешь из того, что когда ты оста­нешься непоколебим и при этом искушении, то тотчас уви­дишь, как родные твои возгорятся яростию и ненавистию против тебя, отвратятся от тебя, как от врага и смотреть на тебя хотеть не будут.

8) Видя скорбь о себе родителей, братьев и друзей, посмевайся демону, разнообразно сим способом против тебя во­оружающемуся; но поспеши и удалиться со страхом, прилеж­ною докучая Богу молитвою сподобить тебя поскорее достигнуть в пристанище доброго отца, в коем сей упокоил бы душу твою, утружденную и обремененную, ибо житейское море пред­ставляет много бедственного и крайне пагубного.

9) Желающий возненавидеть мир из глубины души дол­жен возлюбить Бога, и память о Нем стяжать непрестанную, ибо ничто другое, как сие, не побуждает с радостию оставить все и отвращаться от того, как от уметов.

10) Ни по благословным, ни по бессловесным причинам не оставайся долго в мире, но как только позван будешь, спеши послушаться. Ибо ничему другому не радуется так Бог, как нашей скорости (в исполнении воли Его), так как лучше скорое послушание с бедностию, нежели медлитель­ность со множеством имений.

11) Если мир и что в мире преходит все, а Бог нетленен и бессмертен, то радуйтесь все, которые ради Его оставили тлен­ное. Тленно же не только богатство и деньги, но и всякое удовольствие и наслаждение греховное есть тля. Одни запо­веди Божий свет суть и жизнь, — и так всеми именуются.

12) Если, брате, пламенем ревности о спасении объятый, бегом притек ты в киновию или к духовному отцу, то когда будет предлагать тебе он или сподвизающиеся тебе братия бани или брашна, или другие какие утешения в упокоение плоти, не соглашайся на то. Но всегда будь готов (желай, ищи, стремись) к лощению, к злостраданию (произвольным лишениям), к крайнему воздержанию. Если отец твой о Гос­поде повелит тебе дать некое утешение телу, послушай его, отсекая и в этом собственную волю свою; а если нет, то с радостию исполняй терпеливо, что делать произвольно вос­хотел ты (т. е. всячески воздерживаться от всего). Соблю­дая сие, будешь всегда во всем как постящийся и воздержи­вающийся, и своей воли по всему отрекшийся. И не это толь­ко, но и сущий в сердце твоем пламень, все презирать тебя понуждающий, сохранишь ты неугасимым.

13) Когда демоны, сделав все с своей стороны, не успеют расстроить наше по Богу намерение или воспрепятствовать исполнению его, тогда привходят они в притворяющихся бла­гочестивыми (братии) и посредством их покушаются вос­препятствовать начавшим уже подвизаться в добрых подви­гах их. И, во-первых, будто любовию и состраданием движи­мые, советуют им не чуждаться телесных утешений, чтоб и тело, говорят, не изнемогло и самим не впасть в уныние. Потому вызывая их на бесполезные беседы, целые дни попусту проводить в них заставляют. Затем, если кто из ревностных послушает их советов и станет подобен им, то они начинают смеяться над тем, будто радуясь его погибели; если же не послушает их слов, но сохранит себя чуждым всего, себе вни­мающим и бездерзновенным (скромным и робким пред все­ми), то подвигаются на зависть и вооружаются против него, употребляя все способы, чтоб изгнать его даже из монастыря, ибо для бесчестного тщеславия несносно видеть, как у него пред глазами хвалят истинное смирение.

14) Томится болезненно тщеславный, видя, как смирен­ный, проливая слезы, и Бога ими умилостивляет, и людей подвигает к невольной похвале.

15) После того, как предашь ты всего себя духовному отцу своему, знай, что ты чужд всему, что принес совне, — вещи ли то какие, или деньги. Почему ничего не делай с ними без его воли и ничего не проси себе у него из того, ни малого, ни большого; разве только сам он, по собственному произволе­нию, или тебе велит взять что, или собственноручно даст тебе то.

16) Без воли отца твоего по Богу не загадывай давать милостыню из принесенных тобою денег; но и чрез посред­ника какого не домогайся взять у него что-либо из них. Ибо лучше быть и именоваться нищим и странным, нежели рас­точать и раздавать бедным деньги, когда ты еще новоначаль­ный. Все предать в волю духовного отца своего, как в руку Божию, есть дело совершенной веры.

17) Даже глотка воды проглотить не проси, хотя бы случи­лось тебе быть палимым жаждою, пока духовный отец твой, сам в себе подвигнут будучи, не велит тебе это сделать. Утесняй себя и нудь во всем, уговаривая себя такими словами: «Если хощет Бог и достоин будешь напиться, то Он откроет всеко­нечно отцу твоему сказать тебе: "Напейся"». И тогда напьешь­ся с чистою совестию, хотя бы это было и не вовремя.

18) Некто, опытом познавший духовную пользу и нелож­ную стяжавший веру, предлагая Бога свидетелем истины, ска­зал: «Я положил в себе такой помысл, чтоб никогда не про­сить у отца моего ни есть, ни пить и вообще ничего другого не принимать, пока Бог не внушит ему приказать мне это. И, действуя так, я никогда, — говорит, — не был тщетен в на­дежде моей».

19) Действенную стяжавший веру к отцу своему по Богу, видя его, мнит видеть самого Христа и, бывая с ним или после­дуя ему, верует несомненно со Христом быть и Ему последовать. Таковой никогда не пожелает беседовать с кем-либо дру­гим и не предпочтет что-либо из мирских вещей памяти и любви Его. Ибо что лучше или что полезнее, в настоящей и в будущей жизни, того, чтоб быть со Христом? Что прекраснее или слаще созерцания Его? Если же и беседы от Него сподоб­ляется кто, то, конечно, почерпает из нее жизнь вечную.

20) Благорасположенно любящий тех, которые его поносят и обижают, и причиняют ему ущерб, и молящийся о них в короткое время достигает великого преспеяния. Ибо когда так бывает в чувстве сердца, тогда это благонастроенного сим образом вводит в бездну смирения и изводит из него источни­ки слез, в которых погружается вся троечастность души (т. е. разумная, желательная и раздражительная ее силы), — возво­дит ум на небо бесстрастия и делает его созерцательным, -вкушением же тамошних благ располагает вменять в уметы все блага настоящей жизни и самую пищу и питие принимать не в сладость и не так часто.

21) Не от дел только злых должно подвижнику удаляться, но надобно стараться быть свободным и от помыслов и мыс­лей противных (заповедям и воле Божией), — и всегда быть занятым в себе душеспасительными и духовными воспомина­ниями, пребывая беспопечительным о вещах житейских.

22) Как тот, кто обнажил все тело свое, если оставит при сем глаза свои закрытыми каким-либо покровом и не захочет взять свой покров и сбросить, не может от одного этого обна­жения прочего тела видеть свет, так и тот, кто оставил все свои и вещи, и деньги, избавился и от самих страстей сих, если не освободит при сем и ока души своей от воспоминаний житей­ских и помышлений худых, никогда не увидит умного света, Господа нашего Иисуса Христа и Бога.

23) Что покров, на глаза наложенный, то помыслы мирские и воспоминания житейские для ума, или ока души. До тех пор, пока попустим им быть, ничего не увидим; когда же изгоним их памятию о смерти, тогда узрим свет истинный, просвещаю­щий всякого человека, грядущего в мир.

24) Кто слеп от рождения, тот не может знать силу пишемого, ни верить тому; но если он когда-либо сподобится прозреть, то станет сосвидетельствовать, что пишемое и читаемое истинно.

25) Видящий чувственными очами знает, когда бывает день и когда ночь, а слепой не знает ни того, ни другого. И духовно прозревший и зрящий умными очами, если после того, как повидит истинный и незаходимый свет, по нерадению и беспеч­ности опять возвратится к прежнему ослеплению и лишится света, то, находясь в благочувствии, добре чувствует лишение сего света, и от чего случилось с ним такое лишение не неведа­ет; но пребывающий от рождения слепым (духовно) ничего такого не знает ни по опыту, ни по действу, — разве слухом что услышит и узнает о том, чего никогда не видал, и станет рассказывать о том другим, хотя ни он, ни слышащие ничего верно не знают о тех вещах, о коих разговаривают.

26) Невозможно и плоть наполнять досыта брашнами, и духовно наслаждаться умными и божественными благами. Ибо в какой мере кто работает чреву, в такой лишает себя вкуше­ния духовных благ; напротив, в какой мере кто станет утон­чать тело свое, соразмерно с тем будет насыщаем пищею и утешением духовными.

27) Оставим все земное, — не богатство только и золото и другие вещи житейские, но и самое похотение к ним совер­шенно изгоним из душ наших. Возненавидим не только удовольствия тела, но и бессловесные движения его и постараем­ся умертвить его трудами и подвигами: ибо чрез него возбуж­даются похоти и приводятся в дело. И пока оно живо, по всей необходимости душа наша бывает мертвою, — труднодвижною или и совсем неподвижною на всякую заповедь Божию.

28) Как пламень огня всегда поднимается вверх, особенно когда станешь ворочать вещество, в котором возгорелся и го­рит огонь, так и сердце тщеславного не может смиряться. Но как только скажешь ему что для его пользы, он более и более воздымается; если его обличают и вразумляют, он противоре­чит сильно; если хвалят и привечают, он напыщается зле.

29) Человек, научившийся противоречить, сам для себя есть обоюдоострый меч: он убивает душу свою, не сознавая того, и Делает ее чуждою жизни вечной.

30) Противоречивый подобен тому, кто произвольно преда­йся противникам царя своего, врагам. Противоречие есть удоч­ка, имеющая затравою правдословие (защиту правды, себя-оправдание, самозащиту), которым, будучи прельщаемы, проглатываем мы удочку (крючок удильный) греха. Так обыкно­венно похищается такая бедная душа за язык и гортань ду­хами злобы. И то воздымается горе, то погружается в хаоти­ческую бездну греха и осуждается вместе с ниспадшими с неба.

31) Кто, будучи бесчестим или досаждаем, сильно болит от этого сердцем, о том ведомо да будет из сего, что он носит древнего змия в недрах своих. Если он станет молча перено­сить наносимое ему, или противоотвечать с великим смирени­ем, то сделает сего змия немощным и расслабленным (и со­всем убьет). А если будет противоречить с горечью и гово­рить с дерзостию, то станет придавать силы змию — изливать яд в сердце свое и немилосердо пожирать внутренности свои; так что змий тот, будучи таким образом каждодневно усилива­ем, поглотит, наконец, самое намерение бедной души его испра­вить себя и держать исправною в добрых порядках жизни, и силу к тому отымет. И станет таковой после сего жить греху и совсем мертвым быть правде.

32) Если захочешь отречься от мира и научиться евангель­скому житию, то отдай себя не неопытному и не нечуждому страстей учителю, чтоб вместо евангельского диавольскому не научиться житию. Ибо у добрых учителей и уроки бывают добрые, а у худых — худые; от худых же семян и произрастения бывают всегда худые.

33) Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе руково­дителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божествен­ные Писания, и особенно деятельные писания св. Отцов, чтоб, с ними сличая то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть, насколько они согласны между собою, — и затем согласное с писаниями усвоять и удерживать в мысли, а несогласное — рассудив добре — отлагать, чтоб не прельститься. Ибо знай, что во дни сии много явилось преле­стников и лжеучителей.

34) Всякий невидящий (слепой духовно), если берется ру­ководить других, есть прелестник, и последующих ему вверга­ет в ров пагубы, по слову Господа: слепец слепца аще водит, оба в яму впадути[1929].