ГНОСТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ МЫСЛИ
После обзора семантических элементов, которыеподчеркивают скорее общую основу, а не различия ввероучениях гностической мысли, мы теперь обращаемся кбольшим единицам теории, в которых гностический взгляд навещи представлял собой тщательно разработанные, то естьосознанно сконструированные, системы гностическогоумозрения. Из большого их числа мы можем выборочнопредставить здесь основные характерные типы, -- соображения объема обязывают нас жертвовать некоторымимифологическими деталями.
Гностическое умозрение имеет своей целью установитьосновные принципы гностического взгляда на вещи. Он, как мыуже видели, заключает в себе определенную концепцию мира,чуждости ему человека, а также концепцию надмирной природыбожественности. Эти догматы представляют видение реальностиздесь и сейчас. Но то, что существует, особенно если оноинтересует нас, должно иметь историю, которая бы описывалаего происхождение и объясняла "неестественные" условия егоформирования. Тогда задачей рассуждения является оценканастоящего положения вещей через историческое изложениефактов, отделение его от первоначал и отсюда объяснение егозагадки -- иными словами, выведение видения реальностив свет гносиса. Манера, в которой выполняется эта задача,устойчиво мифологическая, но в результате миф, внезависимости от общего плана, во многих случаях являетсяпродуктом свободного измышления отдельных авторов со всемиих заимствованиями из народной традиции, но не продуктомфольклора. Его символизм тщательно продуман, и в рукахвыдающихся строителей систем становится управляемым сбольшой виртуозностью инструментом изложения изощренныхидей. Мифологический характер этих рассуждений, тем неменее, не следует недооценивать. Драматическая природа ипсихологическая значимость сообщаемых истин требовалитакого средства, в котором персонификация -- законнаяформа выражения. Последующее исследование мы начнем сотносительно простых образцов гностической теории иперейдем к более изощренным.
Глава 4
СИМОН ВОЛХВ
Отцы Церкви определяли Симона Волхва как отца всехересей. Он был современником апостолов и самаритянином, аСамария была печально известна своей непокорностью врелигиозном плане и подозрительностью по отношению кортодоксам. Когда апостол Филипп пришел туда проповедоватьевангелие, он нашел движение Симона в полном разгаре; Симонговорил о себе с людьми, с ним согласными, что он есть"великая сила Божия" (Деяния 8:10). Это означает, что онпроповедовал не как апостол, а как мессия. Рассказ о егопоследующем обращении, даже без факта крещения, должен бытьневерным (если Симон из Деяний и ересиарх Отцовдействительно одно и то же лицо, что достаточносомнительно), так как ни в одном из ересиологическихотчетов о симонианском учении второго и третьего веков нетуказания, что роль Иисуса признавалась сектой, заисключением того, что Симон представлял собой еговоплощение. Благодаря всем отчетам -- даже если мысделаем скидку на то, что рассказ в Деяниях относится кдругому человеку, а гностический проповедник с таким жеименем существовал на одно-два поколения позже -- мыузнаем, что симонианство было с самого начала и оставалоськонкурирующей идеей, возникшей из очевидно независимогопервоисточника; то есть говорим, что Симон не былхристианином-диссидентом, и если Отцы Церкви отвели емуроль архиеретика, они косвенным образом признали, чтогностицизм не был христианским феноменом. С другой стороны,выражения, в которых Симон говорил о себе,засвидетельствованы языческим писателем Цельсом, общавшимсяс псевдомессиями, которыми в его время (середина II в.) всееще кишела Финикия и Палестина. Он сам слышал многих из нихи записывал типичные проповеди:
"Я есмь Бог (или сын Бога, или божественный Дух). И япришел. Мир уже разрушается. И вы, о люди, существуете,чтобы погибнуть из-за вашего беззакония. Но я хочу спастивас. И вы видите меня вновь вернувшимся с силой небесной.Блажен тот, кто поклоняется мне сейчас! Но я предам вечномуогню всех остальных, и города, и страны. И люди, которые неуспели оплатить свои долги, будут тщетно раскаиваться итерзаться. Но я оберегу тех, кто уверовал в меня".
Единственной особенностью земного путешествия Симонабыло то, что он брал с собой женщину по имени Елена,которую, по его словам, он нашел в публичном доме в Тире, иона, по его мнению, была спасенным им самым последним исамым непритязательным воплощением падшей "Мысли" Бога, атакже средством спасения для всех, кто верит в них обоих.Следующее толкование объяснит содержание доктрины этойрекламной компании; красочность и бесстыдство этойдемонстрации должны быть интересны и сами по себе.
Развитая симонианская доктрина, были ли это егособственная работа или его школа, сохранилась благодарямножеству более поздних писателей, начиная с ЮстинаМученика (Justin Martyr) и включая Иринея, Ипполита,Тертуллиана и Епифания. Источником большой ценностиявляются Труды -- Признания и Проповеди, приписываемыеКлименту Римскому и поэтому называемые "Климентины" и"Псевдо-Климентины". Мы приводим здесь синтез всех этихотчетов, лишь случайно указывающий на определенные источники.
"Существует одна Сила, разделенная на верхнюю и нижнюю,порождающая себя, растящая себя, ищущая себя, находящаясебя, являющаяся своей собственной матерью, своим отцом...своей дщерью, своим сыном... Единый, корень Всего". ЭтотЕдиный, раскрывающий все, -- "тот, кто стоит, стоял ибудет стоять: он стоит над несотворенной Силой; он стоялпод потоком вод [т.е. миром материи], рожденный по образу;он будет стоять над блаженной бесконечной Силой, когда егообраз станет совершенным" (Hippol. Refut. VI. 17.1 -- 3). Как произошло это саморазделение на верх и низ? Инымисловами, как изначальное Бытие объясняет себе необходимостьсвоего последующего самовосстановления? Это характернаячерта следующего воззрения, согласно которому мир тьмы, илиматерии, не изначально предполагал противопоставлениепервичному бытию, но этот дуализм существующей реальностипроисходит из внутреннего процесса внутри самого божества.Это отличительная особенность сирийского и александрийскогогносиса и его главное отличие от гностического умозренияиранского типа, в основе которого лежит дуализмпредсуществующих начал. Очень проницательный отчет посаморазделению божественного единства, приписываемыйСимону, найден сравнительно недавно у Ипполита, которыйскопировал его из трактата, названного "Великоетолкование"; упрощенный до некоторой степени, он содержитпримерно следующее:
Один корень -- бездонная Тишина, предсуществующаябеспредельная сила, пребывающая в одиночестве. Она приводитв движение сама себя и предполагает определенный аспект приповороте к размышлению: Нус (т.е. Ум), из которого приходитМысль (Эпиноя), постигаемая в одиночестве. Ум и Мысльбольше не одно, но два: в его Мысли Первое "являет себя итаким образом становится Вторым". Поэтому через актрефлексии неопределенная и только негативно описываемаясила Корня оборачивается позитивным принципом, связанным собъектом его размышления, даже если объектом является онсам. Он все еще Единственное, в чем содержится Мысль, но онуже разделен и уже не представляет собой изначально целого.Теперь весь результат, здесь и в других рассуждениях этоготипа, зависит от того факта, что греческие слова эпиноя иэнноя, подобно более частой в других системах софии(мудрости), женского рода, и подобное справедливо длядревнееврейских и арамейских эквивалентов. Мысль,порожденная изначально Единым, находится во взаимосвязи сженским началом; а ответ на ее способность занимать Ум(Нус) предполагает мужскую роль. Его именем становится"Отец", когда Мысль зовет его так, значит она адресованаему и является ему в его порождающей функции. Поэтомупервоначальное расщепление происходит от Нуса, "выявившегосебя из себя и представившего себе свою собственную мысль".Явная Эпиноя созерцает Отца и прячет его в себе кактворческую силу, и так изначальная Сила вовлечена в Мысль,составляя андрогенное сочетание: Сила (или Ум) являетсявысшим, а Эпиноя -- низшим элементом. Хоть и слитыевоедино, они в то же время противоположны друг другу, ичерез их двойственность становится заметным расстояниемежду ними. Высшее начало, великая Сила, является в такомсочетании Всеобщим Умом, управляющим всем и мужественным;низшее начало, великая Мысль, порождает все и женственна.
Следовательно, -- если мы обратимся к болеедостоверным источникам -- персонифицированная женскаяфигура Эпинои (или, альтернативно, Эннои), вобравшей в себяпорождающую силу Отца, является субъектом дальнейшейбожественной истории, которая была начата первым актомрефлексии. Это история творения или ряда творений, причемспецифически гностическая особенность данного процесса втом, что это история прогрессирующей деградации, в ходекоторой Эпиноя, носитель творческих сил, отрезанных от ихисточника, теряет контроль над своими собственнымитворениями и во все большей степени становится жертвойпорожденных ею сил. Все это вместе с падением, страданием,упадком и возможным освобождением этой женственной ипостасибожественного становится предметом более поздних сообщенийо Симоне. По-видимому, не имея в своих источниках ничегоподобного концептуальной дедукции "Великого Толкования",они вводят женственную сущность простым утверждением, чтоона -- "первая Мысль Его (божественного) ума,вселенская мать, через которую Он в начале решил сотворитьангелов и архангелов". Рассуждение идет далее:
"Эта Энноя, выросшая из Него и воспринявшая замыселОтца, опустилась в нижние области и, ожидая Его, создалаангелов и силы, которыми потом был сотворен этот мир. Послеона понесла их дальше, и они удержали ее из зависти, потомучто они еще не хотели задумываться о дальнейшем. Отцу онибыли совершенно неизвестны: его Мысль, однако, былазадержана этими ангелами и силами, произошедшими от нее испущенными с высочайших небес в космос. Постоянно страдаяот их оскорблений, она не могла вернуться вверх к Отцу, иэто зашло так далеко, что она была даже заключена вчеловеческую плоть и переселялась столетиями, как из сосудав сосуд, в различные женские тела. И с тех пор все Силысоперничают за ее владения, смута и война царят у технародов, где она появляется. Так, она была той Еленой,из-за которой разгорелась Троянская война, и потому греки иварвары созерцали лишь призрак истинной Елены. Переселяясьиз тела в тело, страдая от оскорбления в каждом, онанаконец стала блудницей в публичном доме, и это "последняяовца".
Для ее блага Бог сошел в Симона; и главный пунктпоследнего евангелия состоял в точном провозглашении того,что блудница из Тира, путешествующая с ним, была падшаяЭнноя высшего Бога, т.е. его самого, и что спасение мирабыло равно ее спасению. Мы должны добавить к этомусообщение, цитируемое из Иринея (et al.), что в устахСимона каждое "он" или "Его" в обращении к божественномуОтцу было "Я"; то есть он провозгласил себя Богомабсолютного начала, "Тем, кто стоит", и рассказал опорождении Эннои, творении ангелов через нее, и дажекосвенно -- о недозволенном сотворении ими мира как освоих собственных деяниях.
"Поэтому [он говорит] он пришел, первый поднял ее иосвободил ее от оков, и потом принес спасение всем людямчерез познание его. И поскольку ангелы дурно управлялимиром, потому что каждый из них жаждал господства, онпришел, чтобы сделать все правильно, и спустился, изменяясебя и приспосабливая себя к добродетелям, силам и ангелам,так что (в конечном счете) среди людей он явился какчеловек, хотя и не был им, и мыслил себя страдавшим вИудее, хотя он и не страдал".
Связь с Иисусом более отчетливо проявляется вутверждении Симона, что он, сам высшая сила, появился вИудее как Сын, в Самарии как Отец, а в других странах-- как Дух Святой. Преображение Спасителя при его спуске через сферы -- широко распространенный мотивгностической эсхатологии, и Симон, согласно Епифанию,описывает это следующим образом:
"В каждом небе я принимал другую форму, соответствующуюформе бытия каждого неба, так что я мог оставаться скрытымот правящих ангелов и спуститься к Энное, котораяназывается также Пруникос и Святой Дух, через которую ясотворил ангелов, которые потом сотворили мир и человека".
(Haer. XXI. 2. 4)
Продолжаем отчет Иринея:
"Пророки произносят свои предсказания, вдохновленныеангелами, сотворившими мир; те же, кто верит в него и егоЕлену, больше не нуждаются в их руководстве и могутсвободно делать, что им нравится. Его милостью человечествобыло спасено, но не благодаря праведным деяниям. Несуществует дел, по природе своей хороших [или плохих], ноони таковы волей случая, так как ангелы, сотворившие мир,распорядились им как хотели и заповедями этого родапоработили человечество. Посему он обещал, что мир исчезнети что сам он освободится от владычества тех, кто сотворилмир".
(Iren. Adv. Haer. I. 23. 2-3)
Елену Симон называл также Селеной (Луной), чтопредполагает мифологическое происхождение данной фигуры отдревней лунной богини. Число в тридцать учеников, подобноотмеченному в Признаниях, также предполагает лунноепроисхождение. Эта особенность, как мы увидим, сохраниласьв представлении о плероме у валентиниан, где София и еесупруг -- последние два из тридцати Эонов. Основой дляпереноса лунарной темы в символизм спасения являютсяубывание и прибывание луны, которые в древней мифологиииногда представлялись как похищение и возвращение. Вгностическом умозрении "Луна" -- просто эзотерическоеимя для фигуры: ее истинное имя -- Эпиноя, Энноя, Софияи Святой Дух. Ее изображение в виде блудницы предназначенопоказать ту глубину падения, на которую погрузилось в ходестановления вовлеченное в творение божественное начало.
Полемика "Псевдо-Климентин" подчеркивает антииудаистскийаспект учения Симона. Согласно этому источнику, онисповедует "силу неизмеримого и несказанного света,значимость которого непостижима, которого не знает ни Силасоздателя мира, ни давший законы Моисей, ни ваш учительИисус" (Rec. II. 49). В этом полемическом контексте онназвал высочайшего из ангелов, сотворившего мир иразделившего его между остальными, и сделал его Богомиудеев: из семидесяти двух наций земли именно иудейскийнарод связал с ним свою судьбу (цит. соч. 39). Иногда,проходя мимо фигуры Эннои, он просто утверждает, что этотДемиург был изначально послан благим Богом создать мир, носоздал себя здесь как независимое божество, то естьприсвоил себе Высшую Справедливость и держит в плену своеготворения души, которые принадлежат высшему Богу (цит. соч.57). Тот факт, что где бы ни говорилось о похищении Эннои,оно связывается со множественностью душ, показывает, чтоЭнноя -- это общая Душа, с которой мы встречались,например, в "Псалме" наассенов: ее воплощение в Елене изТира добавляет, таким образом, своеобразный штрих к образуСимона.
Что касается характера мирового Бога, Симон -- какпозднее, с особенной страстностью, и Маркион -- выводитего несостоятельность из самого характера его творения, аего естественную ограниченность противопоставляет "благу"запредельного Бога через понятие "справедливости",понимаемой ошибочно как образ времени. (К рассмотрениюэтого контраста мы обратимся более подробно в связи сМаркионом.) Мы уже увидели, что антиномия, возникающая врезультате такой интерпретации мирового Бога и его законов,прямо приводит к распущенности, "свободе нравов", которуюмы обнаружим у других гностических сект в виде полностьюсозревшей доктрины.
В заключение давайте послушаем, что Симон говорит Петруо новизне своего учения:
"Ты действительно так ошеломлен, что затыкаешь свои уши,чтобы их не оскверняло богохульство, и обращаешься вбегство, ничего не найдя в ответе; и те, кто не думает,согласятся с тобой и одобрят как тебя, так и учение,которое им знакомо: но меня они будут проклинать, как того,кто исповедует новые и неслыханные вещи" (цит. соч., 37).
Эта речь звучит слишком искренне, чтобы быть придуманнойпротивником, подобным автору "Климентин": полемика этогорода действительно происходила, если не между Симоном иПетром, то между их последователями первого или второгопоколения, и соответственным образом приписывалась первымдействующим лицам. Что же это за "новые и неслыханные"вещи? В конечном счете, ничего, кроме исповеданиязапредельной силы вне создателя мира, которая в то же времяможет проявляться в мире даже в низших формах, и если онапознаваема, то невозможно пренебрегать ею. Короче говоря,неслыханное -- протест против мира и его блага во имяабсолютной духовной свободы.
Симон путешествовал как пророк, чудотворец и чародей,весьма вероятно, с большой долей рекламы. Сохранившиесяисточники, разумеется, христианские, рисуют не слишкомлицеприятную картину его личности и его дел. По их мнению,он представал даже перед императорским двором в Риме ипотерпел фиаско, когда пытался летать. Интересно, хотя идалеко от нашей темы, то, что в латинском окружении Симониспользовал прозвище Фаустус ("благодатный"): это всопоставлении с его постоянным прозвищем "Чародей" и темфактом, что его сопровождала Елена, которую он провозгласилвозрожденной Еленой Троянской, ясно показывает, что мыздесь встречаемся с одним из источников легенды раннегоВозрождения о Фаусте. Несомненно, некоторые поклонникипроизведений Марлоу и Гете подозревают, что их герой -- потомок гностических сектантов и что прекрасная Елена,вызванная его искусством, была однажды падшей Мыслью Бога,через которую было спасено пробужденное человечество.
Глава 5
"ГИМН ЖЕМЧУЖИНЕ"
Симонианское учение мы привели как образец того, чтобудем называть сирийско-египетским гносисом. Он предваряетпример другого основного типа гностического умозрения. Попричинам, которые будут объяснены позже, мы будем называтьего иранским. Строго говоря, текст, выбранный для первогопредставления этого типа, является не систематическим, апоэтическим произведением, которое облекает центральнуючасть иранской доктрины в покровы мифа, очевиднообращенного к человеческим деяниям, и, концентрируясь наэсхатологической части божественной драмы, опускает еепервую, космогоническую часть. Тем не менее без его живостии утонченной {неразб.} непосредственного очарованиягностического чувства и мысли невозможно представитьлучшего введения к целому типу. Более теоретическая,космогоническая часть учения будет описана позднее, вотчете об учении Мани. После нарочитого бесстыдства СимонаВолхва трепетная нежность следующей поэмы покажется прямойпротивоположностью.
Так называемый "Гимн Жемчужине" найден в апокрифическихДеяниях апостола Фомы, гностическом сочинении, сохраненномс ортодоксальными переработками, довольно незначительными:текст Гимна полностью от них свободен. "Гимн Жемчужине" -- название, данное современными переводчиками: в самихДеяниях он озаглавлен как "Песня апостола Иуды Фомы в землеиндийской". Учитывая дидактическую направленность иповествовательную форму поэмы слово "гимн", возможно, непредставляется точно соответствующим. Из оставшегосяфрагмента Деяний, сохранившегося в сирийской и греческойверсиях, сирийская ближе всего к первоначальной (илинепосредственно следует за оригиналом, который, безсомнения, сирийский). В нашей передаче, основанной главнымобразом на сирийском тексте, мы пренебрегли метрическимиделениями и обращались с текстом как с прозаическим.
A) ТЕКСТ
Когда я был маленьким ребенком и обитал в царском домемоего Отца, и наслаждался изобилием и великолепием средитех, кто взрастил меня, мои родители отослали меня сВостока, нашей родины, с напутствиями к путешествию. Избогатств нашей сокровищницы они дали мне груз: велик онбыл, но легок, так что я мог нести его один... Они сняли сменя одеяние славы, которое в своей любви они сделали дляменя, и мою пурпурную мантию, что была выткана сообразномоей фигуре, и дали мне завет, и записали его в моемсердце, чтобы я не забыл его: "Когда ты спустишься в Египети достанешь ту Жемчужину, которая лежит в середине моря,которое окружает волшебный змий, ты снова наденешь одеждыславы и свою мантию, и со своим братом, следующим в нашейдинастии, будешь наследником нашего царства".
Я покинул Восток и пошел вниз, сопровождаемый двумяцарскими посланцами, так как дорога была опасна и тяжела, ая был слишком молод для такого путешествия; я прошелграницы Майшан, места сбора купцов Востока, и пришел вземлю вавилонскую, и вошел в стены Сарбуга. Я спустился вЕгипет, и мои спутники отделились от меня. Я пошел прямо кзмею и тайно приступил к его двору, ибо, пока он дремал испал, я смог бы взять у него Жемчужину. Поскольку я былодин и сторонился людей, для моих соседей по двору я былчужеземцем. Еще увидел я там одного порядочного и хорошовоспитанного юношу своего народа, сына королей [букв."помазанных сих"]. Он пришел и присоединился ко мне, и ясделал его своим доверенным другом, которому я сообщил освоей миссии. Я [он?] предостерег его [меня?] противегиптян и знакомства с неверными. Еще я оделся в их одежды,чтобы они не подозревали меня как пришедшего извне, чтобывзять жемчужину, и не подняли змия против меня. Но посленескольких случаев они отметили, что я не их земляк, и онивтерлись ко мне в доверие, и смешали мне [питье] со всейхитростью, и дали мне попробовать их мяса; и я забыл, что яцарский сын, и служил их королю. Из-за тяжести их пищи явпал в глубокий сон.
Все, что приключилось со мной, мои родители узнали, иони глубоко опечалились. И было провозглашено в нашемцарстве, что все будут приходить в наши ворота. И цари ивельможи Парфы, и вся знать Востока придумали план, чтобыне оставлять меня в Египте. И они написали мне письмо, икаждый из них поставил в нем свое имя:
"От твоего отца, Царя Царей, и от твоей матери,государыни Востока, и от твоего брата, следующего в нашейдинастии, тебя, нашего сына в Египте, приветствуем.Пробудись и восстань от своего сна, и вникни в слова нашегописьма. Вспомни, что ты -- царский сын: узри, кому тыслужишь в рабстве. Помни о Жемчужине, для блага которойпослали тебя в Египет. Вспомни свои одежды славы, воскресив своей памяти свою величественную мантию, которую ты могнадеть и украсить себя ею, и твое имя будет записано вкниге героев, и ты станешь со своим братом, нашимнаместником, наследником в нашем королевстве".
Подобным вестнику было письмо, которое Царь скрепилпечатью своей десницей против злых детей вавилонских имятежных демонов Сарбуга. Оно поднялось орлом, царем всехкрылатых птиц, и летело, пока не опустилось позади меня ине стало все речью. От его голоса и звука я поднялся ипробудился от своего сна, взял его, поцеловал его, сломалпечать и прочитал. Слова прочитанного письма отпечатались вмоем сердце. Я вспомнил, что я сын царей, и что моясвободно рожденная душа желает возвращения к истокам. Явспомнил Жемчужину, за которой меня послали в Египет, иначал околдовывать ужасного и необыкновенного змия. Япогрузил его в сон, назвав имя своего Отца, имя следующегов нашем роду, и имя моей матери, государыни Востока. Язавладел Жемчужиной и собрался отправиться домой к своемуОтцу. Их мерзкие нечистые одежды я снял и оставилпозади на земле их, направив свой путь так, чтобыприйти к свету нашего отечества, Востока.
Письмо, которое пробудило меня, я нашел перед собой насвоем пути; и как оно пробудило меня своим голосом, так оновело меня своим светом, что сиял передо мной, и своимголосом оно удерживало мой страх, и своей любовью онотянуло меня вперед. Я шел дальше... Мои одежды славы,которые я снял, и мою мантию, последовавшую за ними,послали мои родители... чтобы встретить меня своимисокровищами, которые были тотчас вручены мне. Их величиезабыл я, оставив их ребенком в доме своего Отца. Когда ятеперь взирал на свои одежды, казалось мне, что онивнезапно стали зеркальным отображением меня самого: своюцелостность я видел в них и эту целостность я увидел всебе, что мы двое были разделены, и снова стали одним вподобии наших форм... И образ Царя Царей отображался вних... Я увидел также трепещущие над ними волны гносиса. Яувидел, что они хотят заговорить, и постиг звуки их песен,которые они шептали на пути вниз: "Я -- то, чтодействует ради того, для которого меня принесли в дом моегоОтца, и я постиг, как вырос я благодаря его усилиям". Исвоими царственными движениями они вливались в меня, ичерез них принесшие мне торопили меня принять их; и моястрастная любовь побуждала меня бежать к ним и получить их.И я дотянулся до них и взял их, и украсил себя красотой ихцвета. И я осознал королевскую мантию как знак моейцелостности. Одевшись здесь, я поднялся к вратамприветствия и поклонения. Я склонил свою голову ипреклонился перед величием своего Отца, который послал ихмне, и когда я выполнил его повеления, он также сделал то,что он обещал... Он радостно приветствовал меня, и я был сним в его царстве, и все его слуги торжественно хвалили егоза то, что он пообещал мне прибытие ко двору Царя Царей, иза то, что, взяв свою Жемчужину, я пребуду вместе с ним.
B) КОММЕНТАРИЙ
Непосредственное очарование этой повести таково, что оновоздействует на читателя и помимо любых анализов значения.Таинственность ее идеи обладает своей собственной силой, икажется, что она почти не нуждается в подробнойинтерпретации. Возможно, нигде еще гностический опыт невыражался трепетнее и проще. Еще эта повесть символична какв целом, так и в частностях, поэтому как общий символизм,так и составляющие его элементы должны быть объяснены. Мыначнем с последнего.
Змий, море, Египет
Если мы допустим, что дом Отца на Востоке -- этонебесный дом, и отложим вопрос о значении Жемчужины, мыстанем объяснять символы Египта, змия и моря. Со змием вгностическом мире образов мы встречаемся здесь во второйраз; но, в отличие от его значения у офитических сект, гдеон представляет собой пневматический символ, здесь он, ввиде опоясывающего землю дракона изначального хаоса,является правителем или злым началом этого мира. "PistisSophia" (Ch. 126, p. 207, Schmidt) говорит: "Внешняя тьма -- это гигантский дракон, и хвост его находится у негово рту". Сами Деяния, в отрывке за пределами Гимна,предлагают более подробную характеристику этой фигурыустами одного из сыновей дракона:
"Я -- потомок змия и сын развратителя. Я сын того,кто... сидит на троне и в чьей власти все создания поднебесами; кто опоясывает сферы; кто находится вовне(вокруг) океана, чей хвост лежит во рту".
(para. 32)
В гностической литературе существует много параллелейэтому другому символическому значению змия. Ориген в своейработе "Против Цельса" (VI. 25. 35) описывает такназываемую "схему офитов", где семь кругов Архонтовразмещаются в пределах большого круга, который называетсяЛевиафан, великий дракон (не идентичный, разумеется, слову"змий" в системе), а также психе (здесь "мировая душа"). Вмандейской системе этот Левиафан называется Ур и являетсяотцом Семерых. Мифологический архетип этой фигурыпредставляет вавилонская Тиамат, воплощение мирового хаоса,убитая Мардуком в процессе творения. Близкая гностическаяпараллель нашему повествованию находится в иудейскихапокрифических Деяниях Кириака и Улитты (см. Reitzenstein,Das iranische Erldsungsmysterium, p. 77), где в молитвеКириака рассказывается, также в первом лице, как герой,посланный своей Матерью в чужую землю, в "град тьмы", последолгих скитаний и прохождения через воды первичного хаосавстречает дракона, "царя земных червей, чей хвост лежит ворту. Это змий, что страстями сбил с пути ангелов, пришедшихс высот; это змий, что сбил с пути первого Адама и изгналего из Рая..." Там также существует таинственное письмо,спасающее героя от змия и побуждающее его выполнить свою миссию.
Море или воды -- постоянный гностический символ мираматерии или тьмы, в которую погружено божественное. Так,наассены интерпретируют Пс. 29:3 и 10 о Боге, обитающем вбездне, и Его голосе, прозвучавшем над водами, следующимобразом: Многие воды -- разнообразный мир смертныхпоколений, в которые брошен Богочеловек и из глубиныкоторых он взывает к высшему Богу, Изначальному Человеку,своему непадшему первоисточнику (Hippol. V. 8. 15). Мыцитировали (с. 104) разделение Единого у Симона на того,кто "стоит над непорожденной Силой", и того, кто "стоялниже под потоком вод, рожденный по образу". Ператыистолковывают Красное море (море Саф), которое проходят попути в Египет или из него, как "воды гниения", иидентифицируют его с Кроносом, т.е. "временем" и со"становлением" (ibid. 16. 5). В мандейской Левой Гинзе IIIмы читаем: "Я есмь великий Мана... который обитал в море...пока для меня не сделали крылья и я не поднялся на своихкрыльях к месту света". В апокрифической Четвертой книгеЭзры, апокалипсисе, в гл. XIII присутствует впечатляющеевидение Человека, который взлетает "из сердца моря". В этойсвязи следует отметить также символизм рыбы раннегохристианства.
Египет как символ материального мира обычен вгностицизме (и не только в нем). Библейская историяизраильского рабства и освобождения придает очарованиедуховной интерпретации излюбленного гностиками типа. Нобиблейская история -- не только ассоциация, котораянаделяет Египет его аллегорической ролью. С древних временЕгипет считался родиной культа смерти и, следовательно,царством Смерти; эта и другие особенности египетскойрелигии, такие, как боги со звериными головами и какзначительная роль колдовства, вдохновили иудеев и позжеперсов на специфическое отвращение и заставили их видеть в"Египте" воплощение демонического начала. Гностики затемперенесли это определение на Египет как символ "этогомира", то есть мира материи, неведения и извращеннойрелигии: "Все невежды [т.е. потерявшие гносис] -- "египтяне", утверждает иератический афоризм, цитируемыйИпполитом (V. 16. 5).
Мы отмечали прежде, что обычно символы мира могутслужить символами тела и наоборот; это справедливо такжедля вышеперечисленного: "море" и "дракон" время от времениобозначают тело в мандейских трудах, что касается "Египта",у Peratae к нему применимо слово "мир", также говорят, что"тело -- это маленький Египет" (Hippol. V. 16. 5; см.также у наассенов, ibid. 7. 41)
Нечистые одежды
То, что странник надел одежды египтян, отсылает нас кшироко распространенной символике "одеяния", с которой мывстречались прежде. Поставленная здесь цель -- остатьсяинкогнито у египтян -- связывает эту символику с темой,проходящей через гностицизм в многочисленных вариациях:Спаситель приходит в мир неузнанным его правителями,принимая различные обличья. Мы встречаем данное учение уСимона Волхва в связи с прохождением через сферы. Вмандейском тексте мы читаем: "Я скрылся от Семи, я принудилсебя и принял телесную форму" (G 112). В сущности, эта темасвязывается с двумя различными идеями: первая -- этоуловка, которая помогла перехитрить Архонтов, вторая -- есть жертвенная необходимость для Спасителя -- "одетьсебя в несчастье миров" для того, чтобы истощить силы мира,т.е. это -- часть механизма спасения как такового. Иесли мы пристально посмотрим на наш текст, мы поймем, что уЦарского Сына действительно не было выбора, кроме какнадеть земные одежды, ведь свои собственные он оставил вверхнем царстве. Также очевидно, даже несмотря напарадоксальность логики самого процесса, что знакомство сегиптянами, сделавшее до некоторой степени возможным этоизменение одежды, разрушило намерение защитить посланника,вынудив его принять участие в еде и питье. Египтяне, хотяони и не знали о его происхождении и его миссии (в этомслучае они могли бы поднять дракона против него), ощутилиего отличие и стали стремиться сделать его одним из них.Они исходили из тех же соображений, что и он сам, укрываясьот них: а именно, дать ему тело. Таким образом, потребностьскрыться от космических сил делает почти необходимымсамоотчуждение, которое подвергает опасности всю миссию.Это часть божественного затруднения: необходимое условиеуспеха Спасителя в то же время создает величайшую угрозупровала.
Письмо
Несчастье вестника и его временная податливостьописываются в метафорах сна и опьянения, с которыми мывстречались в гл. 3 (см. "Оцепенение, сон, опьянение").
Пробуждение его сознания через голос письма принадлежитобщей образности, связанной с "зовом" (см. "Зов извне", с.94). "Письмо", в частности, является темой целой Оды XXIIIапокрифических Од Соломона, из которых мы приводим здесь одну строфу.
"Его замысел спасения стал подобен письму,
его воля спустилась свыше
и была послана подобно стреле,
которая с силой выпущена из лука.
Многие руки тянулись к письму,
чтобы поймать, взять его и прочесть его;
но оно уклонялось от пальцев их.
Они боялись его и печати на нем,
не имея власти сломать печать,
и сила печати была сильнее их".
(5-9)
Мы можем отметить, возвращаясь к нашей теме, что мандеиназывали душу, отделенную от тела, "хорошо запечатаннымписьмом, отправленным из мира, секреты которого никто незнает... душа летит и отправляется в путь..." (MandaischeLiturgen, p. 111).
Но более логично, что письмо -- это воплощение зова,идущего в мир и достигающего души, дремлющей здесь внизу, иэто в контексте нашего повествования создает любопытнуюконтрапунктическую игру значения.
Зовущий в гностической символике -- это вестник, атот, кого зовут -- спящая душа.
Здесь, однако, призванный спящий сам является вестником,а письмо, следовательно, удваивает его роль, поскольку он,со своей стороны, дублирует часть божественного сокровища,которое он пришел вернуть из мира.
Если мы добавим к этому удвоение фигуры вестника в егонебесных одеждах, его зеркальное отображение, с которым онвоссоединился по завершении своей миссии, мы почувствуемнекоторую логику этого натянутого эсхатологическогосимволизма, которая вкратце сводится к выражению "спасенныйспаситель".