ГЛАВА I. МЕТОД ИХ ОПРЕДЕЛЕНИЯ

Результаты предыдущей книги носят не только отрицательный характер. Мы установили в ней, что в каждой социальной группе существует совершенно спе­цифическая наклонность к самоубийству, необъяснимая ни физико-органическим строением индивидов, ни физической природой окружающей их среды. Отсюда по методу исключения вытекает, что наклонность эта неизбежно должна зависеть от социальных причин и представлять собой коллективное явление; некото­рые рассмотренные нами факты, в особенности же географические и сезонные колебания процента само­убийств, привели нас именно к такому заключению. Эту наклонность мы должны теперь изучить ближе и более тщательно.

I

Для того чтобы достигнуть намеченной нами цели, всего лучше, как кажется, будет рассмотреть сначала, представляет ли интересующая нас наклонность явле­ние простое, неразложимое или же состоит из целой совокупности различных наклонностей, которые мож­но расчленить анализом и следует изучать в отдель­ности. Мы предлагаем в данном случае избрать ниже­следующий путь. Является ли наклонность к само­убийству по существу своему единой или нет — все равно наблюдать ее мы сможем только путем ин­дивидуальных случаев, и потому эти последние надо взять отправной точкой нашего анализа. Следует рас­смотреть возможно большее число самоубийств, коне­чно, помимо тех случаев, когда оно вызвано психичес­ким расстройством, и дать им всем подробное описание. Если окажется, что все они по существу обладают одними и теми же признаками, то мы поместим их в один и тот же класс; в противном, и гораздо более вероятном, случае — ведь самоубийства слишком раз­личны по своему характеру, чтобы не распадаться на разновидности,— надо будет установить известное чи­сло видов, основываясь на сходстве и различии конк­ретных фактов самоубийства. Сколько будет установ­лено различных типов самоубийств, столько же при­дется признать тех обособленных тенденций к само­убийству, причины и относительную важность которых мы хотим здесь выяснить. Мы следовали приблизительно этому методу, когда самым беглым образом рассматривали самоубийство умалишенных. К несчастью, классификация сознательных само­убийств по их формам или морфологическим призна­кам практически неосуществима, так как необходимые для этого данные почти целиком отсутствуют. Для реализации подобной попытки потребовалось бы точ­ное описание большого количества частных случаев самоубийства; надо было бы узнать, в каком психичес­ком состоянии находился самоубийца в момент своего решения покончить с собой, как он приготовлялся к его выполнению и как осуществил его в последнюю минуту; надо знать, находился ли он в возбужденном или подавленном состоянии, был ли он спокоен или взволнован, охвачен тоскою или раздражен и т. д. У нас почти нет указаний подобного рода, исключая некоторые случаи самоубийства умалишенных, кото­рые нам известны благодаря наблюдениям и описани­ям психиатров, установивших главные типы таких са­моубийств, где определяющей причиной служит без­умие. Что же касается других случаев, то мы лишены о них почти всяких сведений. Один только Brierre de Boismont пытался выполнить эту задачу и составил описание 328 случаев самоубийства, в которых само­убийцы оставляли после себя письма или записки, использованные автором в его книге. Но прежде всего подобная сводка материала не исчерпывает вопроса; а затем признания, касающиеся предсмертного состоя­ния, сделанные самим самоубийцей, чаще всего крайне недостаточны, если только не возбуждают сомнения в своей искренности. Человек так легко ошибается относительно самого себя и относительно природы своего настроения: ему, например, кажется, что он действует вполне хладнокровно, тогда как он находит­ся на высшей ступени возбуждения. Наконец, помимотого что эти данные недостаточно объективны, они относятся к такому небольшому количеству фактов, что из них нельзя вывести вполне точных заключений. Мы можем в самых общих чертах наметить некоторые демаркационные линии и постараемся использовать все вытекающие из них выводы, хотя они и слишком неопределенны для того, чтобы послужить основанием для правильной классификации. Наконец, принимая во внимание самую обстановку, при которой соверша­ется большинство самоубийств, нужно признать, что необходимые для нас наблюдения почти неосущест­вимы.

Но для достижения нашей цели мы можем идти другим путем; для этого достаточно будет изменить порядок нашего изыскания. В самом деле, различные типы самоубийств могут вытекать только из различ­ных определяющих причин. Каждый из этих типов может иметь свою особую природу лишь в том случае, если имеются налицо специфические условия его осу­ществления. Одно и то же обстоятельство или стечение обстоятельств не может вызывать то одно, то другое последствие, так как иначе разность результатов была бы не объяснима и являлась бы отрицанием принципа причинности. Поскольку мы можем констатировать специфическое различие между причинами, постольку мы должны ожидать подобного же различия между последствиями. Исходя из этого положения, мы мо­жем установить социальные типы самоубийств не пу­тем непосредственной классификации, опирающейся на предварительное описание их характерных особен­ностей, а классифицируя самые причины, вызывающие их. Не касаясь вопроса, почему они различаются, мы прежде всего исследуем, каковы те социальные усло­вия, от которых они зависят. Затем мы сгруппируем условия по их сходству и различию в отдельные классы и можем быть тогда уверенными в том, что каждый такой класс будет соответствовать определенному ти­пу самоубийств. Одним словом, наша классификация будет этиологической, вместо того чтобы быть только морфологической. Подобный результат в качествен­ном отношении нисколько не ниже, так как мы можем гораздо глубже проникнуть в природу явления в том случае, если нам известна его причина, чем в том случае, если известны только его признаки, хотя бы и самые существенные.

Правда, у этого метода есть тот недостаток, что он постулирует различие типов, не описывая их непосред­ственно; он может определить самый факт существова­ния типов, число их, но не характерные их признаки. К счастью, у нас есть способ, который может помочь нам хотя бы до некоторой степени пополнить этот пробел. Если нам известна природа причин, произ­водящих то или иное явление, то легко умозаключить о природе последствий, которые, таким образом, сразу будут характеризованы и классифицированы именно тем, что мы сведем их к их источникам.

Правда, если бы эта дедукция не руководствовалась фактами, то она могла бы привести к совершенно фантастическим комбинациям. Но мы можем осветить ее с помощью некоторых имеющихся у нас указаний
относительно морфологии самоубийства. Сами по себе эти сведения слишком неполны и недостоверны для
того, чтобы лечь в основание классификации; но они могут быть утилизированы, раз рамки такой классификации уже установлены. Они укажут нам, какое направление должна принять эта дедукция, и, обращаясь к тем примерам, которые они предоставляют в наше распоряжение, мы можем убедиться в том, что
образованные таким дедуктивным способом виды не будут плодами нашего воображения. Итак, от причин мы поднимемся к следствиям, и наша этиологическая классификация пополнится морфологической, так что мы будем в состоянии взаимно проверять одну посредством другой.

Со всех точек зрения этот обратный метод оказыва­ется единственным, отвечающим требованиям постав­ленной нами социальной проблемы. Не надо забывать, что изучаемый нами предмет—это социальный, процент самоубийствен потому нас должны интересовать только те типы, которые оказывают на него влияние, в зависимости от которых он изменяется. Между тем не все индивидуальные разновидности добровольных смертей обладают этим свойством. Некоторые виды самоубийства, будучи достаточно распространенными, или не связанными вовсе с моральным темпераментом общества, или недостаточно тесно связанными с ним для того, чтобы представлять собою характерный эле­мент того особенного облика, которым обладает каж­дый народ с точки зрения наклонности к самоубийст­ву. Мы видели выше, что алкоголизм не относится к числу факторов, от которых зависит специфическая для каждого общества наклонность к самоубийству; и однако, не подлежит сомнению, что довольно боль­шое количество самоубийств совершается на алкого­лической почве. Даже самое подробное и точное описа­ние частных случаев не поможет нам определить, какие именно из них носят социологический характер. Если хотят узнать, из каких элементов состоит самоубийст­во, рассматриваемое как коллективное явление, то с самого начала нужно исследовать его в его коллек­тивной форме, т. е. путем статистических данных.

Предметом анализа надо взять непосредственно социальный процент самоубийств и идти от целого к частям. Ясно, что анализировать этот процент можно только по отношению к различным вызывающим его причинам, так как сами по себе единицы, из которых он состоит, совершенно однородны по качеству и ничем одна от другой не отличаются. Поэтому, не теряя времени, следует приступить к определению этих причин, а затем перейти к тому, как они отражаются на индивидах.

Но каким образом можно исследовать эти причины? В протоколах, составляемых по поводу каждого само­убийства, указывают между прочим ту побудительную причину (семейное горе, физическое или какое-либо другое страдание, угрызение совести, пьянство и т. д.), которая, по-видимому, была его определяющим моти­вом; и почти в каждой стране в статистических отчетах есть специальная таблица, где сведены результаты та­кого исследования под заголовком: «Предполагаемые мотивы самоубийства». Казалось бы, всего естествен­нее воспользоваться этой уже готовой работой и на­чать наше изыскание сравнением этих документов. В самом деле, они указывают нам, по-видимому, на обстоятельства, непосредственно предшествовавшие совершению различного рода самоубийств; не будет ли поэтому вполне правильным методом обратиться для объяснения изучаемого нами явления к этим наи­более близким причинам, с тем чтобы затем в случае надобности перейти к ряду других.

Но, как уже очень давно заметил Вагнер, то, что называется статистикой мотивов самоубийств, есть насамом деле не что иное, как статистика тех мнении, которые составляют себе по поводу этих мотивов чи­ны, зачастую низшие чины полиции, обязанные соби­рать соответственные сведения.

К несчастью, известно, что официальные сведения бывают очень часто извращенными и неполными даже тогда, когда касаются только материальных и очевид­ных сторон факта, доступных всякому добросовестному наблюдателю и не нуждающихся ни в какой оценке. Тем большее сомнение должны вызывать эти сведения, когда своей задачей они имеют не простую регистрацию происшествий, а понимание и объяснение их. Определение причины какого-нибудь явления все­гда является очень трудной проблемой; даже ученому нужен целый ряд наблюдений и экспериментов для того, чтобы разрешить хотя бы один из вопросов подобного рода. К тому же проявления человеческой воли принадлежат к числу самых сложных явлений. Легко понять, как мало ценности могут иметь для нас эти зачастую импровизированные мнения полиции, со­ставляющиеся на основании поспешно собранных справок и в то же самое время претендующие на указание определенной причины каждого частного слу­чая. Как только оказывается, что в прошлом само­убийцы можно найти факты, которые, по господст­вующему убеждению, способны привести человека к полному отчаянию, всякие дальнейшие поиски при­чин прекращаются, и, смотря по тому, какие обсто­ятельства установлены, т. е. претерпел ли человек де­нежные потери, или семейное горе, или имел наклон­ность к спиртным напиткам, самоубийство приписыва­ется либо пьянству, либо домашним неурядицам, либо расстройству в делах. Каждый понимает, что нельзя в основание объяснения самоубийства класть такие сомнительные сведения.

Мало того, даже если бы они заслуживали большей веры, то и тогда не оказали бы нам значительной помощи, потому что определяющие мотивы, которым, правильно или неправильно, приписывается самоубийство, в действительности не являются настоящими его причинами. Доказательством этого утверждения явля­ется то обстоятельство, что относительное число слу­чаев, приписываемое статистикой каждой из этих пред­полагаемых причин, остается почти неизменным, тог­да как абсолютные числа, наоборот, подвергаютсяочень значительному изменению. Во Франции начиная с 1856 до 1878 г. число самоубийств увеличивается приблизительно на 40%, а в Саксонии — больше чем на 100% в течение периода 1854—1880 гг. (1171 случай вместо 547). А между тем в этих двух странах каждая категория мотивов в продолжение всех периодов со­храняет то же самое влияние.

Если считать существующие сведения лишь грубо приблизительными и если поэтому не приписывать большого значения их небольшим изменениям, то мо­жно признать их довольно постоянными. Но, для того чтобы каждая часть, приписываемая той или иной причине, оставалась неизменной, в то время как удво­илось общее число самоубийств, необходимо допу­стить, что каждая из этих частей также возросла вдвое. Здесь не может быть речи о случайном стечении обсто­ятельств, поскольку все причины одновременно вызы­вают вдвое большую смертность. Волей или неволей приходится прийти к тому заключению, что все они поставлены в зависимость от какого-то более общего условия, влияние которого они в лучшем случае толь­ко приблизительно отражают на себе. Именно это общее условие делает их более или менее продуктив­ными в смысле числа самоубийств и поэтому служит истинной определяющей причиной этого последнего. Поэтому нам необходимо прежде всего познакомиться с этим условием, не останавливаясь на тех отдаленных его отголосках, которые могут наблюдаться в созна­нии отдельных индивидов.

Другой заимствуемый нами у Legoyt факт указыва­ет еще лучше на то, к чему сводится причинное воздей­ствие этих различных мотивов. Не существует более разнородных занятий, чем земледелие и свободные профессии. Жизнь артиста, ученого, адвоката, чинов­ника ничем не напоминает жизнь человека, занима­ющегося земледельческим трудом; поэтому можно с достоверностью сказать, что социальные причины самоубийства не будут однородными для тех и других. А между тем в этих двух социальных категориях само­убийства не только приписываются одинаковым моти­вам, но взаимоотношения различных причин почти не отличаются друг от друга в обоих случаях. Мы приво­дим здесь за период 1874—1878 гг. процентное от­ношение главных мотивов самоубийств в этих двух профессиях для Франции.

    Земле­делие Свободные занятия
Потеря места или состояния, нищета 8,15 8,87
Семейное горе 14,45 13,14
Отвергнутая любовь, ревность 1,48 2,01
Пьянство и периодический запой 13,23 6,41
Самоубийство преступников 4,09 4,73
Физические страдания 15,91 19,89
Психическое расстройство 35,80 34,04
Отвращение к жизни, различного рода неприятности 2,93 4,94
Неизвестные причины 3,96 5,87
  100,00 100,00

За исключением пьянства и запоя, цифры, особенно высокие, очень мало отличаются между собою в этих двух столбцах. Основываясь на одном рассмотрении мотивов, можно было бы подумать, что в этих двух случаях причины, вызывающие самоубийство, если и не обладают одинаковой интенсивностью, то по крайней мере одинаковы по своей природе. А между тем совершенно разнородные силы толкают на само­убийство примитивного землероба и утонченного го­рожанина. Таблица доказывает только то, что мотивы, приписываемые самоубийцей самому себе, не дают объяснения его поступку и в действительности являют­ся в большинстве случаев лишь кажущимися причина­ми. Они представляют собой не что иное, как индивидуальное отражение общего условия, к тому же очень неправильное, так как оно остается неизменным, когда это условие коренным образом меняется. Мож­но сказать, что они указывают на те слабые стороны индивида, благодаря которым внешнее влияние, тол­кающее его на самоубийство, с большей легкостью проникает в его психику, но не входят в состав этого внешнего влияния и поэтому не смогут нам помочь понять интересующее нас явление.

Мы поэтому нисколько не сожалеем, что некоторые страны вроде Англии или Австрии отказываются от собирания этих сведений относительно предполагае­мых причин самоубийства. Усилия статистики должны обратиться совсем в другую сторону: вместо того что­бы стараться разрешить недоступные проблемы моральной казуистики, надо, чтобы статистика с большей точностью регистрировала соприсутствующие самоубийству социальные условия. Во всяком случае, мы поставили себе за правило не допускать в наши исследования вмешательства таких сомнительных и ма­лопригодных сведений; ученым, занимавшимся изучением вопроса о самоубийстве, никогда не удавалось извлечь из этих сведений никакого интересного закона. Поэтому мы будем обращаться к их содействию толь­ко тогда, когда к этому побудит нас какой-либо специ­альный интерес и когда их достоверность в данном частном случае чем-либо гарантирована. Не касаясь вопроса о том, в какой форме могут у отдельных индивидов выражаться причины, производящие самоубийство, мы непосредственно обратимся к определе­нию этих последних. Оставив в стороне индивида как индивида, его мотивы и идеи, мы прямо спросим себя, каковы те различные состояния социальной среды (ре­лигиозные верования, семья, политическая жизнь, про­фессиональные группы и т. д.), под влиянием которых изменяется процент самоубийств. И только затем, воз­вращаясь к отдельным лицам, мы рассмотрим, каким образом индивидуализируются эти общие причины, вызывая конкретные акты самоубийства.