Этническая карта. Миграционные тенденции и их постсоветская кризисная эскалация
Всесоюзная перепись 1989 года отражает этнотерриториальную картину Кавказа к окончанию советской эпохи. В данной картине выражены две противоположные тенденции, начавшие оформляться еще в стабильные 1960–70 годы. Первая из них состоит в сокращении доли «нетитульного» населения в пределах большинства национально-государственных образований и возрастании этнической однородности этих территорий. Данная тенденция связана не только с различием показателей естественного прироста между титульными группами с одной стороны и русскими, с другой (а именно русские составляют большинство нетитульного населения автономий/республик). Ее также питают явно обозначившиеся различия в миграционных направлениях и этническом составе мигрантов.
Развитие неформального режима этнических преференций в пределах «национальных» территорий способствует формированию миграционных настроений среди нетитульных групп, особенно среди молодежи и условных этнических элит этих групп. Их социальная структура начинает воспроизводиться в усеченном виде, а лифты вертикальной социальной мобильности все прочнее увязываются с миграцией за пределы титульных (то есть, «чужих») территорий. Противоположная первой этнодемографическая тенденция связана с усложнением этнической композиции в пределах нетитульных/русских территорий (главным образом за счет хозяйственно-миграционного притока этнических меньшинств), а также в некоторых субрегионах национально-государственных образований.
Решающее ослабление в 1980-е годы мотивационной мощи советской идеологии, с ее объединяющей апелляцией к надэтническим мифам и ценностям, все явственнее оставляет этническую проблематику в фокусе массовых политических дискуссий на кавказской периферии СССР. «Национальная идея» становится здесь доминирующим принципом в построении картин будущего, в определении социальных угроз и соответствующих коллективных контрагентов. В 1987–89 годах разворачиваются первые публичные кампании, проходят национальные съезды, на которых эти угрозы определяются по своим иноэтническим адресатам. По этническому признаку возникают общественно-политические объединения. В этничности же обнаруживаются легитимные основания для исключительных претензий на утверждение контроля над властными рычагами грядущего перераспределения собственности. Происходит реанимация комплекса исторических мифов, «травм» и взаимных претензий. Целые категории населения оказываются в режиме «неформально предъявленных обвинений» в определенной доле коллективной ответственности (в злодеяниях царизма, сталинизма и т.д.). Этнополитические дискуссии на фоне нарастающего кризиса советского государства и его экономики способствуют развитию этнофобий, росту насилия в отношении «иноэтнического населения» — насилия сначала символического и бытового, а затем — в нескольких очагах социально-политической напряженности — практического и массово-организованного.
Определение социальной конфликтности в каналах межэтнического соперничества приводит на рубеже 80—90 годов к катастрофическому форсированию/обрушению ряда миграционных тенденции, возникших в предшествующий период советской истории, к кардинальной реконструкции этнического состава населения многих субрегионов Кавказа. Разрушение единого советского государства, эскалация целой цепи насильственных конфликтов (Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Северная Осетия/Ингушетия, Чечня) становятся факторами массовых вынужденных миграций, охватывающих значительные пространства Кавказа.
Несколько локальных итогов
- После Ферганских событий 1989 и исхода месхетинцев из Узбекистана, на территориях Северного Кавказа формируется значительная «беженская» [турецко-]месхетинская диаспора, часть которой стремится к репатриации в Грузию. Отсутствие ясных перспектив такой репатриации обусловливает фактическое обустройство значительной части месхов на постоянное жительство в пределах российского Северного Кавказа, возникновение комплекса проблем с социальной адаптацией и гражданством данной этнической группы.
- По возвращении чеченского населения из ссылки в конце 1950-начале 1960-х годов значительная его часть размещается не в селах прежнего проживания в нагорной полосе ЧИАССР, а в преимущественно русских/казачьих Наурском, Каргалинском и Шелковском районах (одновременно в станицах Сунженского района расселяются ингуши). В большинстве станиц/сел этих районов формируется смешанное русско-вайнахское население. Постепенно возникает тенденция к выезду русских из Чечено-Ингушетии. После погрома в Троицкой в 1991 году начинается выезд русских из смешанных русско-ингушских сел/станиц, а с победой сецессионного движения в Чечне и разрушением здесь правопорядка разворачивается массовый исход русских из Чеченской республики. Фактически он завершается уже в ходе военных кампаний в 1994–1996 и 1999–2002.
- В 1960–80 годы значительно меняется этническая картина равнинных [кумыкских, казачьих и ногайских] районов Дагестана, куда переселяются группы аварцев, даргинцев и других выходцев из горных районов республики. Возникшая этническая мозаика Кумыкской равнины, Ногайской степи и городов республики становится новым внутренне связующим пространством для народов Дагестана, — одновременно и фактором развития надэтнического дагестанского сообщества, и новых рисков этнического соперничества внутри него. В 1980-е годы определяется вектор русской миграции из республики, в том числе из Кизлярского и Тарумовского районов. Аналогичные миграционные тенденции формируются с разной степенью выраженности и с разными фазовыми характеристиками в других автономиях Северного Кавказа.
- Армяно-азербайджанский конфликт вокруг Нагорного Карабаха сопровождается массовым насильственным обменом населением между Арменией и Азербайджаном. Погромы в городах Азербайджана приводят также к исходу их армянского населения на территорию России. Оккупация армянскими/карабахскими силами ряда районов Азербайджана обусловливает исход из этих районов всего азербайджанского (а также курдского) населения.
- Грузино-осетинской конфликт в Южной Осетии и вокруг нее сопровождается исходом осетин из части внутренних районов Грузии в Северную Осетию, а также встречными потоками беженцев из зон осетинского и грузинского контроля в Южной Осетии. В самой Северной Осетии острый этнополитический конфликт, связанный со статусом оспариваемого Ингушетией Пригородного района республики и вооруженными столкновениями на его территории, приводит к вытеснению большинства ингушского населения Северной Осетии на территорию Ингушетии. К 2003 году в рамках урегулирования конфликта большей части этих вынужденных переселенцев удается вернуться в свои села.
- Грузино-абхазский конфликт серьезно меняет в 1992–93 годах этническую структуру населения Абхазии. Грузинское население в своем подавляющем большинстве вынуждено покинуть республику вместе с отступлением правительственных сил Грузии из республики. Грузинское население остается в Кодорском ущелье (вне зоны абхазского контроля), а также в Гальском районе, куда возвращена и часть беженцев (покинувших республику в 1993-м и снова в 1998 году) (Табл. 3).
Карты 39–40.