Не для того он сюда пролез, чтобы за здорово живешь очертя голову из жертв феодально-крепостнического произвола да попасть прямо в жертвы Аполлона!
«Як здав я екзамен та як почав гуляти, то опам'ятався тiльки тодi, як минуло моїй гульнi два мiсяцi!» – гордо рассказывал будущий символ нации о своем академическом житье-бытье дальнему сельскому родственнику Варфоломею Шевченко.
И что же? Провидение его оставило? Признало, что ошиблось? Плюнуло на него в отвращении? Нет! Нежнейшим образом оно по-прежнему о нем заботилось. Слушайте дальше: «Прочунявши, ото лежу собi вранцi та гадаю: а що ж тепер дiяти? Аж гульк! Хазяйка прийшла та й каже: «Тарас Григорович! Не маю чим дальше воювати! Вiд вас належиться за два мiсяцi за квартиру, харчi i прачку! Або давайте грошi, або вже не знаю, що з вами й робити».
Тiльки що пiшла вiд мене хазяйка, приходять прикажчики, один услiд одного, та все-то за грiшми: «Пожалуйте, – кажуть, – по счетцу-с». «Що його робити?!» – думаю; беру «счетцы» i кажу: «Добре! Лишiть счоти, я передивлюсь i пришлю грошi», а собi на умi: коли-то я пришлю i де добуду грошей?»
Тiльки що се думаю, приходить до мене Полевой i каже, що вiн гадає видати «Двенадцать русских полководцев», то щоб я намалював йому портрети їх. Зрадiв я, думаю: правду люде кажуть: «Голий – ох! а за голим бог!» Умовились ми з Полевим, вiн дав менi завдатку, оцими грiшми я й визволився з пригоди [9]…»
Видимо, именно по причине такой невероятной везучести Тарас Григорьевич выразил свое тогдашнее душевное состояние другими, куда более известными широкому читателю словами:
Тяжко-важко в свiтi жити
Сиротi без роду:
Нема куди прихилиться, —
Хоч з гори та в воду!
Интересно, почему все-таки не утопился? В этом, наверное, тоже царское самодержавие виновато – выбрало для столицы место гнилое, плоское. Ни одной приличной горы. Даже в этом над простым человеком поиздевалось – неоткуда и в воду броситься. Разве что с моста? Так там полиция, прохожие – все равно спасут, негодяи.
А дальше следует просто беспрерывная пора светских успехов, пока, наконец, прохладным вечером в парке поместья Василия Васильевича Тарновского в честь приезда Шевченко на старой березе не вспыхнет вензель «Т. Ш. «и не зазвучит гимн с припевом: «Среди нас, среди нас добрый Тарас».
Субъект-то исключительно везучий попался! Сказано – любимец Фортуны.
Как, например, тогда невезучие свои сочинения издавали? Да, так, как и теперь, в долг. Канючили кредиты под будущие барыши. Только способ не самый надежный. Ох, не самый… Пушкин после своих издательских «прожектов» целых 45000 рублей казне должен остался! А взять с него было – разве что попорченную пулей Дантеса шкуру редкого в России оттенка.
А к нашему самородку издатель сам пришел! Причем, даже не подозревая, что он издатель. Он до этого ничего не издавал. Портрет свой пришел заказать. И был он из того самого презираемого Тарасом Григорьевичем военного сословия – штабс-ротмистр в отставке, да еще и крепостник, бабник, украинский помещик, а по совместительству подавитель польского восстания 1831 года – очень непрогрессивный человек – Петр Иванович Мартос собственной персоной.
И надо же ему было во время очередного сеанса в запыленной квартире Шевченко на Васильевском острове поднять с пола какую-то грязную бумажку, оказавшуюся на поверку стихотворным опытом!
– Що се таке? – ласково спросил крепостник.
– Та се, добродiю, не вам кажучи, як iнодi нападуть злиднi, то я пачкаю папiрець, – последовал не вполне грамотный ответ.
– А багато у вас такого?
– Та є чималенько.
– А де ж воно?
– Та отам пiд лiжком у коробцi…
– А покажiть [10]!
Тарас показал.
И опять-таки надо же было офицеру царской колониальной армии украинцу Мартосу не только прочитать вытащенный из-под кровати ворох изодранных бумажек, но еще и предложить издать их за собственный мартосовский счет! Безвозмездно. То есть, даром.
Тарас поначалу даже не осознал своего счастья. «Ой, нi, добродiю! Не хочу! – завопил он. – Щоб iще побили! Цур йому!»
Но не тут-то было! Если уж Фортуна взялась кого любить, то держись – пока все волосы до лысины не обдерет, не отпустит.
И «Кобзарь» издали.
Действительно за мартосовский счет.