В которой речь пойдет об игрушках
Кукла-мальчик добежала до меня первой. Покачиваясь, словно младенец, едва научившийся ходить, он преодолел разделявшее нас расстояние и накинулся на мои ноги, нанося беспорядочные режущие удары своим игрушечным ножом. Его рот открывался и закрывался с деревянным пощелкиванием. Правильнее было бы говорить об этом создании в среднем роде – ведь оно было всего лишь куклой. Но, несмотря на явную игрушечность его слишком большой головы, несмотря на гладкую деревянную поверхность, белую краску, окрашенные розовым щечки, несмотря на волосы, нарисованные черным лаком и тонкие щели по бокам от рта, я не могла отделаться от чувства, что это был «он».
У него был даже язык – маленький деревянный язычок, выкрашенный красным – я видела, как он покачивался на тонком стерженьке, когда его рот открывался с легким стуком. Его стеклянные глаза поворачивались в глазницах, когда он смотрел на меня.
Кажется, я вскрикнула от отвращения, когда он напал на меня. Это существо казалось отвратительным и противоестественным – настоящий ночной кошмар лежащего в лихорадке ребенка. Я отшвырнула его пинком, носок моего ботинка врезался кукле в грудь и отправил ее в полет через всю мастерскую. Он шлепнулся на пол, покатился кубарем и остался лежать – его тельце было согнуто пополам, ножки лежали поверх лица. Я видела его крошечные башмачки – отлично сделанные остроносые мужские штиблеты.
Но тут он дернулся, неловко перевернулся и поднялся. Чтобы встать на ноги, он должен был опереться на ручки. Он походил на ребенка, который учится стоять.
У меня не было времени, чтобы полностью ощутить весь ужас происходящего. Кукла-девочка тоже устремилась ко мне. Она двигалась гораздо медленнее «мальчика», потому что должна была одной рукой подбирать длинную юбку своего роскошного платья со шлейфом. Я отлично понимала это и даже могла бы посочувствовать ей. Я отпрянула назад, когда маленькая леди нанесла удар своим ножом. Кажется, я снова непроизвольно вскрикнула от отвращения. Они были такими маленькими, что мне казалось – я дерусь с животными. Ее внешность пугала: немигающие глаза, угрожающая ухмылка. На раскрашенной головке леди красовался шиньон из настоящих волос. В ее ушах сверкали крохотные сережки.
Я отступала назад, огибая край стола. От нашего поединка – а это был именно он – половицы тряслись, и все фляги, чаны, стаканы, которыми были уставлены столы для смешивания красок, дрожали и звенели.
Пускать в ход руки было бессмысленно. Кукла-девочка была слишком низкой мишенью для моей серебряной булавки. И, кроме того – какой вред могла бы нанести булавка ее деревянной груди?
Я видела, что мне придется тянуться очень далеко и что есть опасность потерять равновесие, если я попытаюсь ткнуть ее булавкой. Она же, атакуя, целилась мне в голени и колени. Я продолжала отпрыгивать и уворачиваться от выпадов. Один раз она попала в меня, но складки моих юбок отклонили удар.
Мне нужно было оружие получше. Я споткнулась и оперлась на ближайший стол. От этого движения пара бутылок упала, одна из них покатилась, упала на пол и разбилась вдребезги, подняв в воздух облачко синего порошка. Не в силах отвести взгляд от прыгающей вокруг моих ног, наносящей удар за ударом куклы, я отчаянно пыталась нащупать на столе что-нибудь подходящее. Моя рука переворачивала бутылки, роняла фляжки, шатала стаканы с торчавшими из них кистями и шпателями для смешивания красок. Наконец я нашарила небольшую плоскую стеклянную бутылку и запустила ею в куклу.
Бутылка отскочила от ее головы, раздался треск дерева – это заставило ее отступить на пару шагов. Удар слегка свернул ей голову на сторону, так что она должна была поправить ее, чтобы смотреть прямо на меня. Стеклянные глазки сначала разбежались в разные стороны, а потом – завращались в орбитах и сфокусировались на мне. Они оставались в таком положении, пока она ставила голову на место, чтобы стоять со мной лицом к лицу.
Я схватила другую посудину и швырнула ее. Кукла наклонилась и емкость просвистела у нее над головой. Первая бутыль осталась цела. Она просто упала и покатилась по полу. Вторая – я вложила в бросок больше силы – разбилась о ножки соседнего стола; в воздух поднялось облачко желтого пигмента.
Я схватила третью бутыль, швырнула ее, потом – четвертую, за нею – пятую; я подхватывала их и бросала в куклу-девочку, чтобы держать ее на расстоянии. Миски и бутыли летели мимо, то с одной стороны от нее, то с другой. Она старалась увернуться, наклонялась туда-сюда всем тельцем. Посудины взрывались, падая на пол – маленькие гранаты, начиненные сухой краской – окрашивали пол и поднимали в воздух облачка цветного дыма. Третья бутыль задела ее плечо. Четвертая попала ей прямо в грудь, так что она уселась на пол. Это дало мне шанс для удара ногой – и я воспользовалась им, с порядочной силой отправив куклу на другой конец помещения. Она пролетела над дальним столом, сшибая с него бутылки и керамические миски – и покатилась дальше, пропав из поля зрения.
Тем временем, мальчишка вернулся и ковылял ко мне. Я запустила в него посудиной для смешивания красок. Стеклянная чаша, наполненная ярко-красным порошком, ударила его в лицо и разлетелась вдребезги, покрыв его лицо и плечи алой пылью. Он потряс головой – движение было жутковато-человеческим – чтобы стряхнуть ее, но она полностью покрывала его лицо и сгубила воротник и плечи его бархатного костюма. Деревянные веки щелкнули, смаргивая пыль. Потом стеклянные глаза уставились на меня так же неотрывно, как раньше, блестя на багряном лице.
Я отступила назад и увидела муштабель, лежащую на одном из столов среди емкостей для смешивания красок. Она была примерно метр длиной, а мягкая подушечка на одном конце позволяла художнику опираться на нее во время работы, чтобы рука не дрожала от напряжения и это не повредило бы его живописи.
Кукла-мальчишка снова бросилась на меня, размахивая своим игрушечным ножом. Я ткнула его палкой, оттолкнув его назад концом с подушечкой. Но он снова и снова лез в атаку, кромсая палку ножом – так что, в третий раз я отпихнула его сильнее, опрокинув на спину.
Я почувствовала острую боль в левом плече, развернулась и обнаружила маленькую леди, стоящую на столе за моей спиной. Она ткнула меня своим кукольным ножом. Я закричала и отшатнулась, но она проворно заковыляла по столу вслед за мной, ногами отбрасывая с дороги бутылки и чаши. Ущерб, который я нанесла ей, пинком отправив через всю комнату, ограничился царапинами и свезенной краской – но кроме того, она потеряла свой шиньон из человеческих волос; от него осталась только латунная скобка на задней части ее раскрашенной головки.
Она выглядела очень рассерженной.
Но она совершила большую ошибку, выбрав такую высокую точку для нападения. Я воткнула в стол серебряную булавку, пришпилив к доскам длинный шлейф ее платья – крепко, словно прибила гвоздем. Попав в ловушку, она начала дергать платье, потом развернулась, пытаясь выдернуть булавку.
Мальчишка с лицом, покрытым красной краской, схватил меня за ноги и запутался в моих юбках. Я пыталась стряхнуть его, но ощутила болезненный укол в левой голени. Впав в бешенство, я двумя руками схватила муштабель, как биту – и одним ударом отправила его в полет через всю комнату.
Кукла-девчонка оторвала несколько сантиметров от своего шлейфа, оставив их пришпиленными к столу и кинулась ко мне. Она прыгнула со стола, высоко подняв ручки.
Я встретила ее в полете ударом в голову, который отбросил ее в сторону, налево от меня. Она приземлилась на другой стол, перебив стоящие там бутылки.
Теперь, когда оба противника оказались вне игры, у меня появилась возможность сбежать. Какое-то странное чувство заставило меня остановиться и выдернуть из стола мою серебряную булавку – но, схватив ее, я почувствовала, что моя левая рука онемела.
В следующую секунду моя левая нога похолодела, а потом – отказалась держать меня. Я рухнула на пол, не в силах пошевелить левой рукой и сгруппироваться, и, кажется, сломала плечо и челюсть, ударившись о край стола.
Я лежала на полу, загребая воздух правой рукой и ногой, тщетно пытаясь заставить работать вторую половину моего тела. Онемение охватило всю левую сторону – от скальпа до пальцев на ноге. Я ослепла на левый глаз и не чувствовала левую половину рта.
Игрушечные клинки были отравлены. Меня ждала смерть.
Или что-то гораздо хуже.
Тьма окружила меня. Я полностью ослепла. А потом мир перестал существовать.
ГЛАВА 21
Рычаги влияния
Я медленно приходила в себя – ощущение было такое, словно последний миллион лет я провела, вмороженная в древние льды, и теперь потихоньку оттаивала.
Все тело болело, особенно левая рука и левая голень. Пульсирующая боль раскалывала голову.
Я лежала. Лежала на диване, который стоял в углу комнаты с высоким потолком. Я была укрыта покрывалом. На мне по-прежнему было платье Лаурели Ресиди – правда, теперь оно окончательно утратило приличный вид и было покрыто пятнами от красящих порошков.
Это была не коммуна. Я находилась в другом здании. Металлический пол покрывал большой коротковорсовый ковер с набивным рисунком. Стены были каменными. Потолок – тускло-белый, как гипс. В двух стенах были большие окна, в которые падал дневной свет – но они были занавешены шторами из белого муслина, так что с моего дивана я не могла видеть, что делается снаружи.
Некоторое время я лежала тихо и прислушивалась. По звукам, доносившимся снаружи, я поняла, что точно нахожусь в Королеве Мэб. Я находилась в помещении, расположенном довольно высоко – уличный шум доносился снизу – и я слышала раздававшийся с интервалами колокольный звон. Один примечательный набат доносился слева. Звук был низким и медленным – я узнала колокол Святого Ваала у Врат Мытарств, он отличался крайне унылым звучанием и всегда чуть запаздывал, отбивая часы.
Итак, на дворе недавно рассвело, а я лежала находилась в высоком здании в южной части города, восточнее Врат Мытарств; это означало, что, возможно, я находилась где-то к востоку от фактории Фероника и барахольного рынка, расположенного на берегу реки. Там действительно было несколько зданий, подходивших под те параметры, о которых я думала – Университариат Чазопар у Врат Мытарств, Орфеанская Музыкальная школа, Рубрикаторий Тармос, зал Гильдии Достопочтенных Братьев, базилика и миссия Экклезиархии - но ни одно из них не вызывало ассоциаций с тем местом, где пребывала я.
Для пробы я повернула голову, чтобы осмотреть помещение.
Я была не одна. В противоположном углу подлокотник-к-подлокотнику стояли два кресла с высокими спинками. В них сидели две куклы и глядели на меня. Они сидели как обычно маленькие дети сидят на стульях, предназначенных для взрослых – их ножки не свешивались вниз, а лежали на сидениях.
Кукла-девочка тихо сидела на левом кресле. Ее длинное платье было порвано. Ручки лежали на коленях. В них она держала свой шиньон из настоящих человеческих волос. Ее стеклянные глазки были опущены вниз, она не отрываясь смотрела на него, словно не в силах полностью осознать свою потерю. Время от времени она поднимала глаза на меня, но потом вновь переводила их на свою драгоценную прическу.
Лицо куклы-мальчика по-прежнему было заляпано красной краской. Он точно так же глядел на меня сверкающими стеклянными глазками с алого лица. Его деревянный рот с легким щелчком открылся и снова закрылся. Под моим взглядом он, ерзая, сполз с кресла, спрыгнул на пол, вперевалку протопал к низенькому деревянному комоду, стоящему у противоположной стены рядом с дверью и набрал себе орехов из большой керамической миски, которая красовалась на комоде. Он набил ими карманы своего бархатного сюртука. Потом он проковылял обратно к креслу, забрался на него, уселся и начал доставать орехи один за другим. Не спуская с меня глаз, он раскалывал орехи, стискивая их в своем маленьком кулачке – и закидывал раскрошенные ядрышки в рот. Его нижняя челюсть с негромким щелк-щелк-щелк двигалась в своих деревянных пазах.
Они выглядели довольно пугающе. Полагаю, дело было в том, насколько пронзительными были их немигающие глаза, в постоянной ухмылке у них на личиках при полной безучастности общего выражения. Они были ясноглазыми и улыбающимися – но было видно, что их лица не имеют ничего общего с их настоящими чувствами.
Комната была простой, даже аскетической, а мебель – хотя и хорошего качества – казалась по-настоящему пуританской. Хотя это и казалось маловероятным, я решила, что, из всех мест, о которых я думала, это больше всего напоминает миссию Экклезиархии.
Дверь отворилась. Я сделала вид, что все еще без сознания. Сквозь прикрытые веки я увидела, как в комнату вошел Лупан. Он выглядел измученным и бледным. В руках он нес большую черную кожаную сумку с пряжками. Войдя, он опустил ее на пол, открыл и извлек небольшую металлическую коробку, в которой лежал шприц и несколько стеклянных пузырьков. Он подготовил шприц, заправив его, должно быть, каким-то стимулятором, чтобы пробудить меня к жизни.
- В этом нет нужды, - сообщила я, садясь.
Он подскочил от неожиданности, на секунду уставился на меня немигающим взором, потом – спрятал шприц обратно.
- Вы создали большие проблемы, - сообщил он. Весьма мрачным тоном.
- Правда? Насколько я помню, это не на Вас напали в торговом доме. Когда мой наниматель узнает…
Лупан страдальчески скривился – похоже, он не на шутку устал от этих игр.
- Прошу Вас, - произнес он. – Перестаньте притворяться. Почему бы Вам не назвать Ваше настоящее имя – и мы можем перейти к делу.
- К какому делу? – не поняла я.
- Ваш земной путь окончен, милая барышня, - объявил он. – И только от Вас зависит, какой будет Ваша, так сказать, загробная жизнь.
- Ну, сидеть здесь и слушать Ваши загадки – это определенно не то, чем мне хотелось бы заниматься, - заметила я. – И, если Вы так много знаете, господин Лупан – Вам, полагаю, известно, что у меня есть друзья, и Вы отдаете себе отчет, каким ужасным будет наказание, которое Вы понесете, когда окажетесь в их руках.
Я выдержала паузу. И добавила:
- И Вы понимаете, что рано или поздно Вы окажетесь в их руках.
В эту минуту он выглядел так, словно вот-вот потеряет сознание от страха. Он захлопнул себе рот ладонью и посмотрел через плечо – словно кто-то мог подслушивать наш разговор. Я чувствовала, что этим кем-то мог быть не только некто, вошедший в комнату вместе с ним. Я поняла, что он имел в виду и кукол.
Потом он без сил опустился на пол прямо к моим ногам. Он выглядел не на шутку перепуганным.
- Помогите мне, ради Трона, - шепотом произнес он. - …а я помогу Вам… чем смогу.
Я не отводила от него взгляда, стараясь, чтобы он чувствовал себя как можно более неуютно.
- Но чем же я могу помочь Вам, сэр? – спросила я.
Похоже, мой ответ воодушевил его.
- У меня проблемы с начальством, - признался он, снова быстро оглянувшись через плечо. – С семьей. Они говорят, я на корню загубил дело с Вами… ну, возможно, так и есть. Они обвиняют меня во всем, что произошло. Я говорил, что надо было отдать это дело кому-нибудь из старших – но они не могут сбросить со счетов тот факт, что мы знаем, кем Вы были.
«Кем Вы были». Я обратила внимание на слова, которые он использовал.
- Теперь я впал в немилость, и меня, наверное, понизят в должности, - продолжал он. – Или что похуже. Молодой хозяин просто в бешенстве от того, как пошло это дело.
- Кто такой «Молодой хозяин»? – спросила я.
- Трон, конечно же это Балфус Блэкуордс, - ответил Лупан. – Эта договоренность очень важна для него. И для семьи. Он обвиняет меня, что из-за меня все пошло прахом.
- Договоренность? - не поняла я.
Он подозрительно взглянул на меня.
- А Вы вообще представляете, - произнес он, - …как давно Блэкуордсы желали провернуть сделку с таким товаром, как Вы, или кто-то из Вашей породы?
Я не стала спрашивать, что он имеет в виду. Но предположила, что речь идет о носителях гена парии. В ответ я лишь помотала головой.
- Позвольте Вас заверить, они желали этого давно, очень давно, - он нахмурился. – Но они никогда не посмели бы перейти дорогу Восьмерым, или нарушить условия Короля, или еще каким-то образом вмешаться в программу. Но теперь программа была… нарушена… И они решили, что могут вмешаться и спасти уцелевшие, но разбросанные там и сям… ценные активы.
- Чтобы получить прибыль в кратчайший срок? – поинтересовалась я.
Кажется, мои слова уязвили его.
- Нет-нет. Это чтобы собрать и сохранить утерянные ценности, найти для них новые дома, которые бы позволили достойно применить их.
- И получить неплохой финансовый результат, - добавила я.
Он помрачнел.
- Значит, я – этот ценный актив, господин Лупан? Я – товар? До сих пор вы не применяли для описания моей персоны подобные термины. Правда, до сих пор меня уже пытались запугать, на меня нападали, одурманивали наркотиками и похищали. Вы подослали ко мне этих созданий, чем бы там они ни были.
Я показала взглядом на кукол.
- У нас не было времени, чтобы устраивать церемонии. Это была возможность…
- Меня не интересует, что это было, господин Лупан. – отчеканила я. – Мне ясно одно: я не вижу ни одной причины помогать Вам.
Он снова воровато оглянулся через плечо.
- Скоро они будут здесь, - прошептал он. – Они думают, что я готовлю Вас к встрече с ними. Я утратил их расположение. Я боюсь за мою работу… даже за мою жизнь. Если вы дадите мне любую информацию, какую-нибудь гребаную мелочь, чтобы я передал ее Молодому хозяину, я сохраню свое влияние и смогу Вам помочь.
- И как же Вы поможете мне? – поинтересовалась я.
Весь его облик выражал отчаяние.
- Как смогу. Вряд ли это будет что-то значительное – но я использую все маленькие возможности, которые будут в моем распоряжении. И столько раз, сколько смогу. Но Вы должны дать мне что-нибудь.
Этот человек обезумел от страха за свою жизнь. Я видела это в смене микровыражений на его лице, в языке жестов, которые он не мог контролировать своей волей, ощущала в запахе его пота, насыщенном феромонами ужаса. Можно убедить окружающих в своем страхе, обладая соответствующими навыками – и у стороннего наблюдателя не возникнет ни малейших сомнений в этом – но физиологические реакции такого уровня невозможно подделать. Ну, вообще-то, можно – но для этого надо быть шпионом высочайшего уровня, или асассином.
Словом, я была уверена, что страх Лупана настоящий. И в моей власти было слегка облегчить его. Это давало мне совсем небольшой – но все же рычаг влияния на него. Что, в свою очередь, выражаясь на языке Блэкуордс, делало его моим ценным активом. Но я понимала, что должна сообщить ему что-то действительно важное и дорогое для меня. Если бы я попыталась надуть его, отделавшись какой-нибудь ерундой – он сразу понял бы это, и мой единственный шанс был бы утрачен. Даже если бы мне удалось водить его за нос некоторое время – рано или поздно он раскусил бы обман, и последствия для меня оказались бы еще хуже. У меня не было возможности определить степень и глубину осведомленности Блэкуордсов обо мне или о Зоне Дня. Вполне возможно, они знали столько, что разоблачили бы любую мою ложь. В общем, чтобы быть полностью уверенной, я должна была говорить только правду.
- Докажите, что можете помочь мне, - потребовала я. – Скажите, где я нахожусь.
У него затряслись руки. Я услышала шаги, приближающиеся снаружи по коридору.
- Это странноприимный дом. – прошептал он. – Странноприимный дом на территории миссии Экклезиархии на Фениксиан-Сквер.
- Сколько времени я была без сознания?
- С прошлого вечера, - ответил он. – Восемь часов!
- На каком этаже мы сейчас?
- Трон святый… - его голос превратился в сиплый писк. – На шестом!
- Кто направляется сюда, господин Лупан?
Его смятение, похоже, достигло предела.
- Молодой хозяин. Молодой хозяин и его личные агенты. Телохранители.
- И что он собирается сделать?
- Продать Вас. Продать Вас, конечно же!
- Кому, мастер Лупан?
Он стиснул голову руками – воплощение горя и паники.
- Его святейшеству Понтифику Урба, первосвященнику Королевы Мэб! – просипел он. – А теперь умоляю Вас! Прошу, сообщите мне что-нибудь в ответ!
Я посмотрела ему в глаза.
- Меня зовут Элизабета Биквин, - произнесла я.
ГЛАВА 22
Сделка от имени понтифика
Дверь отворилась и в комнату вступил Балфус Блэкуордс. Лупан вскочил и отступил на шаг назад, склонив голову и сцепив перед собой руки. Я заметила, что и куклы соскользнули со своих кресел, спрыгнули на ковер и застыли в благоговейном внимании.
Я решила не вставать.
Блэкуордс был облачен в темно-зеленый костюм с рубашкой бледно-лилового цвета. У рубашки был маленький круглый гофрированный кружевной воротничок, подпиравший подбородок, а из-под рукавов костюма высовывались рубашечные манжеты из такого же кружева, что и воротник. К его левому лацкану был приколот замысловатый серебряный знак. На его лице застыло холодное и суровое выражение. Как и в нашу прошлую встречу он смотрел на меня свысока и с большой долей презрения. Тогда я вколола ему наркотик, погрузив в беспамятство – хотя, в общем-то, не хотела этого делать. Теперь я чувствовала, что он очень зол по этому поводу и изнемогает от желания примерно наказать меня за то, что я так непочтительно обошлась с его персоной.
Только то, что я была очень ценным товаром, удерживало его от решительных действий.
По бокам от него двигались четверо агентов. Это были телохранители, специализировавшиеся на личной охране. Трое мужчин и одна женщина. Они носили одинаковые черные плащи из пуленепробиваемой ткани поверх темно-синих, облегавших, как перчатка, защитных костюмов, усиленных тонкой серебристой кольчужной сеткой. Они старались быть как можно менее заметными – но я с уверенностью могла сказать, что это профессионалы высочайшего уровня. Они шагали грациозно, словно танцоры, готовые в любую секунду молниеносно среагировать на любое движение или атаковать. Их лица ничего не выражали. В кожу каждого и каждой из них была инкрустирована тонкая серебристая проволока, она тянулась от правого виска, по щеке и шее – резко изогнутая линия, напоминающая изображение прорезавшей небо молнии. Это свидетельствовало о нейрокоррекции, аугметизации, которая была сделана, чтобы ускорить их реакцию. Я не заметила явно видного оружия – но под куртками у них могли быть кобуры, или даже короткие мечи. Поскольку мы находились в помещении, принадлежащем церкви, я предположила, что это, скорее всего, холодное оружие.
Но кое-что свидетельствовало об их высочайшем классе более, чем их облик и поведение, более, чем их дорогая аугметика – это было то, что их решил нанять Балфус Блэкуордс.
- Она готова? – спросил он Лупана.
Лупан кивнул.
- А почему бы не спросить ее саму? – поинтересовалась я. – Она Вас прекрасно слышит.
- Скажи ей, что в последний раз, когда я говорил с нею без посредников, это стоило мне крайне болезненных и некомфортных ощущений, нескольких весьма дорогих сервиторов и иных повреждений, нанесенных моим товарам и имуществу, - произнес Блэкуордс, обращаясь к Лупану.
Лупан повернулся ко мне, открывая рот, чтобы говорить.
- Я все слышала, - сообщила я. Потом посмотрела на Блэкуордса.
- Почему же Вы не выставили мне счет за ущерб? – спросила я.
Он посмотрел на меня сверху вниз и скривил губы.
- Я покрою понесенные издержки и плату за беспокойство за счет денег, которые мне заплатят за тебя. Я не буду в убытке.
Он улыбнулся. Пожалуй, это была самая неприятная улыбка из тех, что мне приходилось видеть до сих пор.
Что ж, пришло время для маневра.
- Боюсь, что Восемь не скажут Вам спасибо за то, что Вы так вольно разбрасываетесь их собственностью, - заметила я, ни сном, ни духом не ведая о том, кем могли быть эти Восемь.
Блэкуордс напрягся. Упомянутое мною имя несомненно имело вес.
- Это не мое дело, - не церемонясь, ответил он.
- Правда? – спросила я. Потом поднялась, отбросив в сторону покрывало. – Хотите знать, что я думаю сейчас?
- Меня не интересует…
- Я думаю, что Король пожелает, чтобы Вы умерли, Балфус Блэкуордс, - продолжала я. – И я думаю, что Король пожелает, чтобы Вы понесли жесточайшее из наказаний за вмешательство в программу. Вы и те, кто с Вами заодно.
Говоря это, я имела в виду его телохранителей, но ни один из них никак не отреагировал на мои слова.
- Программы больше нет! – раздраженно бросил Блэкуордс. – Ее сравняли с землей! А я лишь проявил инициативу и предприимчивость, спасая то, что можно спасти. Король меня поймет.
- Посмотрим, - произнесла я. – Посмотрим, будет ли Ваш торговый дом осуществлять сделки в следующем году или после того. Советую Вам отпустить меня, Балфус. Прямо сейчас. И тогда я дойду до самого Короля, чтобы умолять его о милосердии к Вам. Я расскажу, как Вы помогли мне. И даже не упомяну, как Вы пытались меня продать.
Блэкуордс скривился, словно попробовал чего-то кислого. Потом посмотрел на Лупана.
- Мне казалось, ты утверждал, что сможешь уговорить ее сотрудничать, - произнес он. – Через час они будут готовы взглянуть на нее – а она до сих пор растрепана и вся в грязи. А если она в такой же манере попытается говорить с его святейшеством…
- Она этого не сделает, - заверил Лупан. – Совершенно точно не сделает.
Он бросил быстрый взгляд на меня.
- Ты ведь будешь хорошо себя вести? – спросил он. – Если они решат, что ты можешь создать проблемы, или что ты – не то, что мы им обещали, тебе же будет хуже!
«И Блэкуордсу тоже», - хотела ответить я. Но нужно было поддержать тот намек на близость союзников, который возник между мной и Лупаном. Так что, я напустила на себя угрюмый вид и не проронила ни звука.
- Я подготовлю ее, сэр, - произнес Лупан, обращаясь к Молодому хозяину. – Она уже начала со мной сотрудничать. Полагаю, она просто опасается Вас, но кто бы вел себя по-другому?
Лупан коротко, нервно хихикнул – но Блэкуордс остался безучастным.
- Думаю, я могу предоставить свидетельство взаимопонимания, которого мы с ней достигли, - добавил Лупан. – Мне удалось узнать ее имя.
Блэкуордс вздернул бровь.
- Ее имя?
- Настоящее имя, сэр.
- У нее тысячи имен, новое для каждого задания, на которое ее направляли во время выполнения программы. Она солгала тебе.
- Я так не думаю, сэр. Ее имя Биквин. Элизабета Биквин.
Блэкуордс помолчал, обдумывая его слова. Потом глубоко вздохнул и двинулся к двери.
- Я хочу, чтобы через сорок пять минут она спустилась вниз, и чтобы она была готова, Лупан, - приказал он. – Отговорки не принимаются.
Блэкуордс покинул помещение, его телохранители окружали его, словно луны – планету. Лупан посмотрел на меня.
- Вам надо вести себя с ним как можно более осмотрительно, - произнес он.
- Чего ради? – спросила я.
- Ради меня! – он почти кричал.
Он наклонился, открыл свою черную сумку и вынул чистый серый защитный костюм, широкое прямое черное платье и коричневую шерстяную накидку с капюшоном – такое могли бы носить монахини. Все вещи были аккуратно сложены.
- Вы наденете это. Я принесу воды, Вам нужно помыться.
- Я не собираюсь мыться или переодеваться, пока Вы будете в комнате, - ответила я.
- Я подожду снаружи, - заверил он.
- И я настаиваю, чтобы здесь не было этих… вещей, - добавила я, указав на кукол, которые снова устроились в креслах, когда Блэкуордс вышел вон.
- Согласен, - ответил Лупан.
Он выбежал, но скоро вернулся с тазом, полотенцем и ведром теплой воды. Все это он разместил на приставном столе. Потом извлек из сумки расческу, щеточку и пилку для ногтей, бутылку воды и немного хлеба с сыром, завернутых в вощеную бумагу.
- Я подумал, что Вы, возможно, проголодались, - сообщил он. Так и было, хоть я не позволяла признаться в этом даже самой себе.
- Вам необходимо прилично выглядеть, - произнес он. – Прошу Вас, побыстрее.
Он подошел к двери и кивнул куклам.
С промедлением, которое казалось мне похожим на неохоту, они снова сползли со своих кресел и потопали прочь из комнаты. Кукла-девочка все еще держала в руках свой шиньон из человеческих волос; проходя мимо, она скосила глаза, чтобы взглянуть на меня.
Перед тем, как закрыть за собой дверь, Лупан повторил:
- Пожалуйста, побыстрее.
Дверь закрылась, и я принялась за еду, отхлебывая воду из бутылки. В голове мелькнула мысль, что в еду и питье добавили наркотики замедленного действия, но я решила принять на себя этот неизбежный риск. Голод и жажда начали притуплять мой разум, а физическая энергия и так была почти на нуле после беспамятства, вызванного химическими веществами, которыми меня накачали.
Продолжая жевать, с куском хлеба в одной руке и бутылкой в другой, я прошлась по комнате, заглядывая под и внутрь немногочисленных предметов мебели, находившихся здесь. Проглотив еду и питье, я проверила окна. Лупан не соврал. Я находилась на шестом этаже, в странноприимном доме, расположенном на территории миссии. Внизу… далеко внизу лежала мокрая от дождя площадь Фениксиан-Сквер. Прихожане уже собрались на полуденную службу в грандиозной Базилике Святого Орфея, к которой примыкал обслуживавший ее странноприимный дом. Другие богомольцы, пилигримы из дальних мест и с других планет, выстроились в длинные очереди у ларьков по сторонам площади, чтобы купить освященные свечи, схемы посещения святынь и осмотра знаменитых фресок, в лаконичной и зримой форме являвших величие и славу Бога-Императора.
Все окна были наглухо заперты. Всматриваясь, я поняла, что вполне могла бы спуститься по фасаду здания - но это был неподходящий вариант. Чтобы выбраться наружу, нужно было разбить стекло – но на шум сбежались бы люди. К тому же, я не смогла бы спуститься по фасаду среди бела дня – меня бы непременно задержали.
Я вздохнула и откусила еще хлеба с сыром.
Я размышляла, почему Экклезиархия так заинтересовалась мною. Если вся моя ценность ограничивалась лишь присущим мне свойством псионической «пустоты» - у Церкви не должно было возникать затруднений, чтобы обзавестись носителем таких свойств с использованием других каналов. Парии встречались редко – но их можно было найти. У представителей Экклезиархии не было причин похищать парию у Ордосов.
Впрочем, могло оказаться так, что ни Блэкуордс, ни Церковь не знали, во что ввязались. Цели и дела Зоны Дня были тайной по самой своей природе. Вполне вероятно, никто из участников не имел понятия, что во всем этом замешана Святая Инквизиция. Возможно, они считали, что Зона Дня была частью каких-то темных, не вполне законных и не вполне честных махинаций.
Но во всем этом деле по-прежнему оставалось слишком много загадок. Если Блэкуордс и Церковь подозревали, что Зона Дня была частью незаконных махинаций, почему они тоже решили в них ввязаться? Затронула ли коррупция Экклезиархию Королевы Мэб? Конечно, подобное не было беспрецедентным, неслыханным случаем в истории Империума, но несомненно являлось серьезным нарушением. А если они узнают, что об этом стало известно агенту Инквизиции….
Впрочем, куда больше меня беспокоили другие вещи. Слова, которые они использовали – «Король», «программа», «Восемь». Лупан неосмотрительно упомянул, что Блэкуордс знал о Когнитэ, и что это сообщество каким-то образом причастно к падению Зоны Дня.
Я полагала наиболее вероятным, что все происшедшее со мной было последствием какой-то важной операции Ордоса, частью которого была Зона Дня, и о которой ни Секретарь, ни Мэм Мордаунт не сообщали никому из нас. Теперь, когда они оба скрылись в неизвестном направлении, не у кого было выяснить детали, но похоже, Зона Дня была замаскирована – так, чтобы ее принимали за то, чем она не являлась в действительности. И, кажется, Секретарь избрал стратегию, в рамках которой Зона Дня и ее кандидаты выглядели как некое секретное, тайное общество… возможно даже как секретное тайное еретическое общество – но все это было сделано, чтобы раскрыть и обезвредить настоящих еретиков.
Если мне повезет, и я смогу проникнуть в ближайшее окружение Понтифика Урба, возможно, мне удастся проверить его и, если я пойму, что он не стал отступником – рассказать, кто я такая. Тогда можно будет установить связь с Инквизицией, и это положит конец всей этой мрачной истории.
Если я пойму, что он не стал отступником.
Конечно же, я была бы полной дурой, если бы не понимала, что возможно множество других, различных истолкований последних событий – и многие из них могли быть более чем тревожными – и я не была дурой.
Но некоторые вещи, которые я слышала, были настолько неясными, что это сбивало с толку – ведь, если все это соответствовало действительности, мне предстояло полностью пересмотреть практически все, что я знала, и чему меня учили всю мою жизнь.
ГЛАВА 23
Базилика Святого Орфея
Лупан вел меня вниз.
Я вымылась и надела вещи, которые он дал мне. Защитный костюм оказался нужного размера, как и платье. В этих одеяниях я ощущала себя монахиней или послушницей – кроме того, Лупан настоял, чтобы я надела капюшон. Коричневая шерсть была жесткой и колючей. Впрочем, я смогла, по крайней мере, избавиться от стесняющего движения, а теперь еще и покрытого грязью костюма Лаурели Ресиди. Сейчас я чувствовала, что окончательно освободилась не только от костюма, но и от нее самой.
Когда я вышла из комнаты, он провел меня по внушительному коридору с расписанным фресками потолком, позолоченными люстрами и каменным полом. В стенах коридора на каждой стороне располагались двери, но все они были закрыты. Вокруг не было ни души, в прохладном воздухе витал слабый аромат ладана. Вдалеке я слышала колокольный звон – он несся с высоких башен, созывая верующих на молитву.
Я знала, что могла бы разобраться с Лупаном, когда он пришел, чтобы забрать меня – но он прихватил с собой одного из телохранителей-мужчин. И я решила, что не буду оказывать сопротивление.
Коридор заканчивался огромной круглой площадкой; оттуда мы спустились по лестнице на два этажа и вышли в вестибюль, где нас ожидал Балфус Блэкуордс. Здесь же находились еще три телохранителя и два облаченных в мантии исповедника из Адептус Министорум.
Один из них, которого, как я поняла, звали Хоуди, смерил меня взглядом с головы до ног, а потом снял с моей головы капюшон, чтобы разглядеть мое лицо.
- Это и есть то, что сотворил Ваш Король? – спросил он, с явным сомнением. Это был малопривлекательный седоватый мужчина с нечистой кожей и редкими зубами. Его белоснежное одеяние было украшено золотой вышивкой, поверх нее красовалась епитрахиль из алого атласа.
- Он не «мой» Король, святой отец, - ответил Блэкуордс.
Хоуди бросил на него быстрый взгляд, а потом вернулся к изучению моей персоны.
- Она – нечто большее, чем то, что видят Ваши глаза, - продолжал Блэкуордс. – Программу совершенствовали в течение весьма продолжительного времени. Они знают, что делают. Это – редчайшая возможность….
Хоуди снова перевел взгляд на него.
- Торговля, сын мой. Вы всегда торгуетесь. Но взгляните на эту обитель. Она - дом божий. Деньги не имеют здесь никакого значения. Нас ждет великое дело. Из наших рук это дитя получит участь, которую Король не в силах вообразить даже своим восхваляемым всеми разумом.
Он помолчал.
- He глядите с таким изумлением, Блэкуордс. Вы получите достойное вознаграждение, в соответствии с условиями нашего договора. Мне лишь больно иметь дело с такими, как Вы – с теми, кто не понимает, что их труды ради собственного спасения – сами по себе вознаграждение, которое превыше всех суетных благ.
Блэкуордс кивнул. Было заметно, каких усилий ему стоит сохранять смиренный вид.
- Вы сможете доставить к нам остальных? – спросил другой исповедник.
- Надеюсь, что да, - ответил Блэкуордс. – Мы как раз проводим расследования и ищем их.
- Может быть, она знает, где можно найти других? – задал вопрос второй исповедник, взглянув на меня.
- Не знаю, - без обиняков заявила я.
Блэкуордс помрачнел. Исповедники переглянулись, и их лица осветились улыбками.
- Она с манжетом? – спросил Хоуди. – Ее можно контролировать?
- У нее есть ограничительный манжет, - ответил Блэкуордс.
Хоуди подошел ко мне, взял мое запястье и поднял его, чтобы осмотреть манжет. Манжет был включен. Он осмотрел приспособление и отпустил мою руку.
- Не отключай его, - произнес он, обращаясь ко мне. – Вряд ли те, кто соберется сегодня в медной комнате покое, оценят твою «пустоту». Поняла?
Я кивнула.
Хоуди взглянул на своего товарища-исповедника.
- Я провожу ее, - произнес он. – Потом ты приведешь остальных.
Он развернулся, чтобы вывести меня из помещения.
- Я не отпущу ее, пока сделка не будет совершена! – заявил Блэкуордс, делая шаг вперед.
Хоуди повернулся и смерил его презрительным взглядом.
- Вы обвиняете Церковь в намерении обмануть Вас? – поинтересовался он. – Вы считаете, что мы способны на мошенничество?
- Этот товар принадлежит мне, пока сделка не будет исполнена, - ответил Блэкуордс.
- Она – не товар, Балфус. – произнес Хоуди. – Она – шанс на спасение от того, что подстерегает всех нас. Советую Вам задуматься об этом, сын мой – мы терпим Ваше участие в этом деле, потому что Вы имеете возможность оказать нам помощь, но Вы должны радоваться и ценить, что мы позволили Вам зайти так далеко.
Блэкуордс выглядел подавленным – ему недвусмысленно дали понять, где его место. Я готова была поклясться, что заметила выражение удовлетворения, промелькнувшее на лице Лупана.
Исповедник Хоуди взял меня за руку и направился к нескольким огромным позолоченным дверям, богато изукрашенным резными барельефами, которые повествовали о славе и величии Бога-Императора. Увидев его, служители распахнули одни из дверей, чтобы мы могли пройти. Эти служители были привратниками и смотрителями храмовой территории – проповедники и младшие клерики, которые ухаживали за святыней и охраняли ее от воров. Они носили блекло-серые одеяния, их лица закрывали раскрашенные маски, выполненные в виде ликов святых.
Миновав двери, мы оказались в огромной мраморной зале – и нас охватили звуки, суета и яркий свет. Эта зала была, в сущности, мостом, связывавшим странноприимный дом с огромной базиликой. От улицы, располагавшейся несколькими этажами ниже, сюда вели широкие лестницы, по которым мог подняться каждый желающий, а пересечения этих лестниц с переходом обрамляли высокие колонны, каждая – в виде статуи святого или аллегорического изображения одной из добродетелей. Дневной свет падал со всех сторон, щедро освещая помещение. В воздухе висел неумолкающий, гул доносящихся отовсюду голосов. Мы пересекли помещение, петляя между групп прихожан и паломников.
Меня охватил трепет. Базилика Святого Орфея была одним из самых крупных и самых важных зданий в Королеве Мэб, настоящим средоточием Имперской Веры в этом уголке мира и почитаемой святыней. Я не посещала ее уже много лет, и успела забыть ее величие. Помещение, которое мы пересекли, было лишь одним из многочисленных входов в собор. С этого моста я видела несколько других мостов, также ведущих внутрь церкви. Громадный фасад базилики возвышался перед нами, как утес, и мы вошли в его тень.
Внутри было огромное пространство, наполненное тьмой и тишиной. Паломники рядом с нами почтительно понизили голоса, перейдя на шепот. Я почувствовала легкое головокружение – от толщины стен, окружавших нас, и высоты потолка. Нас окружал могильный мрак, который лишь слегка рассеивали огоньки спускавшихся с потолка паникадил. Наши голоса терялись в пространстве, возвращаясь приглушенным эхом.
Но это был лишь притвор храма, где паломники могли омыть свои руки и ноги холодной водой из каменных бассейнов и очистить свой разум, готовясь к молитвенному отрешению. Хоуди даже не замедлил шаг, продолжая тащить меня за собой. Мы приблизились к дверному проему напротив выхода с моста – это был раскрытый рот огромного барельефа в виде человеческого лица, занимавшего всю стену. Громадные глаза без зрачков пристально смотрели вверх с выражением мольбы. Казалось, лицо заходится в беззвучном крике – но еще больше было похоже, что его рот раскрыт в религиозном экстазе. Стена и лицо на ней были выполнены из кованой меди – и, в обступившем нас мраке я поначалу даже не заметила формы этого входа… пока мы не оказались совсем близко от него, и я не обнаружила, что вот-вот буду поглощена этой распахнутой пастью.
За этим жутковатым входом располагались в ряд четыре эскалатора – на ступенях каждого из них могли расположиться по три человека. Мы ступили на левый. Старинные, тонкой работы ступени были выполнены из золота и меди, а перила эскалатора – выложены слоновой костью. Костяные пластины, отполированные руками исполненных благоговейного трепета верующих, тускло блестели.
Мы поднялись на ступень и позволили механизму нести нас. Так, стоя бок о бок, мы торжественно вплыли в грандиозное здание базилики.
Вы когда-нибудь были там? У Святого Орфея? Я знаю, что там много кто побывал. Каждый год этот храм посещают тысячи паломников. Конечно же, большие здания есть в других городах и на других планетах – но это было первое грандиозное Имперское здание, которое я увидела, и таким оно навсегда останется в моей памяти. Оно ошеломляет. Главная часть увенчанного куполом здания размером примерно с городскую площадь, толпы пилигримов и богомольцев, собирающихся здесь, напоминают поросль лишайника. Примерно половина этой площади уставлена рядами церковных скамей – тысячами рядов, где любой верующий может сидеть, вознося молитвы или созерцая главный алтарь. Купол настолько огромен и высок, что под самой его вершиной клубятся облака – результат действия внутреннего микроклимата. Нескончаемые толпы людей входят сюда через обрамленные колоннами дверные проемы, расположенные по всему периметру главного зала, а ряды эскалаторов – такие же, как тот, на котором сейчас стояли мы – доставляют посетителей из расположенных рядом зданий. Каждый ряд эскалаторов вытягивается из открытого рта – такого же, как тот проем, через который мы попали в храм – но эти рты принадлежат другим лицам: они больше, сплошь покрыты сверкающими листами золота, и увенчаны громадными головными уборами в виде солнечных лучей. Стены базилики словно составлены из этих гигантских лиц: исполненные благоговейного страха, застывшие в экстазе людские лица – это из их ртов тянутся ряды эскалаторов, - и чередующиеся с ними благородные лики, обрамленные стилизованными шлемами, символические образы Адептус Астартес.
Все, что здесь слышно – негромкое звучание заполненной пустоты, в этом огромном пространстве все звуки скрадываются расстоянием. Тысячи людей переговариваются внизу, хоры поют, паломники возносят молитвы – но все эти звуки на такой огромной площади звучат не громче статических помех на радиоволне, и превращаются в неразборчивый шум из-за эха. Помещение заливает туманный свет, который исходит словно с самих небес свет – он напоминает свечение золотых ламп в туманный день.
В это увенчанное куполом пространство замыкает алтарная часть - гигантское ущелье, стены которого образованы возносящимися ввысь органными трубами и хорами, спускавшимися вниз, к эффектно расположенным узким проходам, которые вели к высокой центральной платформе и престолам для высокопоставленных лиц. Они свысока взирали на отвесные стены этого мрачного ущелья, тянущиеся к солнцу, на темные зевы труб, на все эти острые, украшенные колоннами утесы, поднимающиеся из тьмы на свет божий.
- Мне сказали, что тебя зовут Элизабета, - произнес исповедник, пока мы спускались на эскалаторе вниз.
- Да, сэр, - ответила я.
- Очень советую тебе сотрудничать с нами, Элизабета, - заметил он. – Отвечай на его вопросы. Будь учтива. Хотя его манеры могут показаться странными.
Я чувствовала, что он старается показаться доброжелательным, чтобы подготовить меня к чему-то, что, по-видимому, должно было поставить меня в неловкое и затруднительное положение.
- Когда Вы говорите «странными», сэр…
- Я имею в виду, что вера – тяжкий груз для таких людей, как он. Его разум часто пребывает вдали от всех, занятый незримым делом благочестия. Тебе может показаться, что он не от мира сего.
Я кивнула.
- Возможно, тебя будут проверять. За этим мы и идем в медную комнату. Он хочет тебя проверить, а посредники хотели бы наблюдать, как он будет испытывать тебя.
- Посредники?
- Не волнуйся насчет этого, - произнес он.
- Я хочу произвести благоприятное впечатление и служить святому отцу, как самому Императору, - ответила я. – И у меня получится лучше, если я буду знать, что надо делать.
Он удивленно посмотрел на меня.
- Вы же сами советовали мне сотрудничать с вами. – напомнила я.
Он пожал плечами и кивнул.
- Посредники представляют интересы стороны, которая действует заодно с диоцезой Санкура. Они будут присутствовать там, но ты их не увидишь.
- Потому что они желают остаться незамеченными?
- Да, а еще потому, что их не… - он осекся, казалось, обдумывая свои слова, и закончил: - Да, пусть это и будет причиной.
Я была практически уверена, что он едва не сказал: «Потому что их не так-то просто увидеть».
Эскалатор довез нас до пола базилики, и мы сошли со ступеней. Стражи в своих иконописных масках поклонились, когда исповедник прошел мимо них. На вымощенном плитами полу ничком лежали паломники – руки раскинуты, лоб прижат к холодному камню. Трубный звук доносился из одного угла, глухой голос рокотал из другого. От всего этого создавалось впечатление, что здесь, под одной крышей, одновременно проходит несколько церковных служб и церемоний. Я бросила взгляд вверх, на окружавшие нас лица с открытыми ртами – золотые, как лики ангелов, огромные, как небо; а эскалаторы тянулись с их губ, словно длинные языки рептилий.
Хоуди вел меня к скамьям. Идти пришлось довольно далеко. Это помещение было не только таким большим, что в нем проходило сразу несколько служб – одновременно здесь совершалось множество других дел, словно на бирже, или рынке. Группа паломников молится, окружив мемориальную плиту, отмечающую захоронение какой-то известной личности. Страж ведет группу посетителей, устраивая им экскурсию с осмотром знаменитых фресок. Целая очередь матерей с младенцами выстроилась к купели, где проходит обряд наречения имен. Прокаженный просит милостыню. Хористы в белых рясах бегут, стараясь догнать шагающего впереди священника. Обнаженный мужчина стоит на каменной плите, являя свое смирение.
Напротив вереница паломников целеустремленно шагала к расположенным под эскалаторами реликвариям. У нас за спиной, в одной из секций уставленного скамьями пространства, священник проводил службу разрешения от грехов для группы Имперских Гвардейцев – те были одеты в красное, а поверх головных уборов у них были надвинуты черные капюшоны – знак почитания мертвых, которых они поминали. Справа от нас дьякон, стоя на небольшом деревянном помосте, читал из святых книг перед сгрудившейся толпой прихожан. Слева – группа детей из схолы прогениум, расположенной на территории миссии, сидела на полу вокруг учителя, который наставлял их в соблюдении заповедей.
Мне стало грустно от этого зрелища – оно напомнило мне о другой школе.
Хоуди знаком скомандовал мне сесть на одну из пустующих скамей. Я села. Через пару рядов впереди рыдающая женщина прижимала к себе запеленатого ребенка. На ряду позади меня неподвижно сидел старик, уставившись на старую медаль с изображением Бога-Императора Человечества.
- Жди здесь, - произнес Хоуди, и направился в направлении алтаря. Меньше чем через минуту он превратился в темное пятнышко среди других темных пятнышек, казавшихся крошечными по сравнению с золотыми ангелами, подпиравшими молитвенную платформу, которая, в свою очередь, казалась игрушечной рядом с могучими стволами черных отполированных органных труб.
Я покорно ждала. Мне пришло в голову, что сейчас я могла бы сбежать – но вокруг меня было огромное открытое пространство, и среди тысяч людей, шумевших вокруг, могло затаиться сколько угодно потенциальных противников. В общем, я решила подождать. Старик – его лицо, шея и верхняя часть спины были искривленными, как шишковатое дерево, из-за паралича, вызванного синдромом посменной работы, подошел и уселся на другом конце моей скамьи. Он наклонился, положил локти на спинку стоящей впереди скамьи, и начал молиться. Как я полагала, об исцелении своего бренного смертного тела. Я почувствовала, как деревянная скамья подо мной ходит ходуном от дрожи его обессиленного нервной болезнью тела. Девушка заняла место на скамье через три ряда впереди от меня. Она неотрывно смотрела на высокий алтарь, склонив голову на бок. Не нужно было вглядываться, чтобы понять – она умерщвляла плоть на своем левом предплечье, используя цепь с шипами, сейчас намотанную на ее правую руку. Молитвенные аппараты с дистанционным управлением с жужжанием кружились над скамьями, на их шипящих от перегрева коричневых экранах вспыхивали и пропадали слова священных текстов. Один из них был крупной моделью – фигуры двух золотых механических херувимов поддерживали окруженный позолоченной рамкой экран, расположенный между ними, словно летающую версию какого-то щедро изукрашенного зеркала. Сияющие механические херувимы по очереди верещали: «Узрите! Узрите!» перетаскивая экран от одного паломника к другому. Они были очень – даже слишком - похожи на жутких кукол Блэкуордса.
Я отвела взгляд. Исповедника не было уже довольно долго. Я начала задаваться вопросом – не испытывали ли Хоуди ко мне больше сочувствия, чем я думала поначалу? Может быть, он сознательно не возвращался так долго? Он намекал, что я могу сбежать, пока он отсутствует? Может быть, вернувшись, он будет удивлен, обнаружив, что я все еще здесь?
Я стала смотреть по сторонам. Мужчина уселся на скамью по другую сторону прохода, почти вровень со мной. Широкий в кости, крепкий, одетый в черное. Он был немолод, с лысым черепом, а его грубое, угловатое лицо носило следы старых шрамов – но его осанка была благородной, а манеры – сдержанными, как у аристократа. В нем чувствовалась сила и властность. Я решила, что, возможно, он был ветераном Гвардии в высоком чине, может быть, генералом. Он выглядел именно так. Его длинный, тяжелый плащ был черным, но дорогая ткань на свету слегка отливала зеленым и была украшена элегантным золотым галуном. Он сидел слишком прямо, словно полученные когда-то увечья не давали ему согнуться, или словно его телу хирургическим путем была придана дополнительная жесткость.
Пока я смотрела на него, он перевел взгляд на меня. А дальше произошло нечто очень странное. Он среагировал, хотя внешне это никак не проявилось. Выражение его лица не изменилось, он ничем не выразил удивление, интерес, или презрение… или что-то еще. Но в его глазах я кое-то увидела. Он был поражен моим видом. Это было узнавание – и в этом узнавании крылась неподдельная боль. Он увидел меня – и это потрясло его до глубины души.
Все это показалось мне крайне необычным. Его взгляд не был взглядом похотливого пожилого мужика, который положил глаз на молоденькую девушку, поразившую его воображение, и теперь глазеет на нее. Так мог бы смотреть человек, внезапно встретив давно потерянного брата или сестру – или отец мог бы так смотреть на ребенка, которого до тех пор считал погибшим. Это был взгляд человека, который вспомнил того, кого давно любил – и давно потерял.
Он не отрываясь смотрел на меня. Кажется, он не мог отвести взгляд. Я собиралась отвести глаза – происходящее крайне смущало меня – но в тот же момент он тоже решил отвести взгляд, видимо, поняв, что пялится на меня. Он не поднялся, не подошел ко мне – но и не уходил. И только теперь я поняла, что продолжаю смотреть на него.
Я прокручивала в воображении разные сценарии. Если он был ветераном – генералом Имперской Гвардии - возможно, я напомнила ему любовницу, которую он был вынужден покинуть во вражеском тылу, или давно умершую жену, или одну из его солдат, которую он любил, и которая погибла на фронте.
«Элизабета».
Я услышала, как кто-то произнес моем имя – но не ушами. Мягкий шепот псайкера звучал прямо у меня в мозгу. В тревоге я стала озираться по сторонам.
Тот мужик снова смотрел на меня. Это он сказал? Я подумала, что, может быть, имеет смысл отключить мой манжет – но что-то приказало мне не делать этого. Его взгляд был таким пристальным и пронзительным. Одну руку он положил на спинку передней скамьи, словно собирался подняться и подойти ко мне.
Но он колебался. Он что-то увидел.
- Кого-то ищем?
Я резко обернулась на голос – и обнаружила Лайтберна, который сидел на скамье около меня. Проклятый смотрел вперед – словно он был лишь еще одним паломником, который случайно уселся рядом.
- Как ты меня нашел? – изумилась я.
- Ну, это было нелегко, - ответил он.
- Но как?
- Не поверите. Это был тот козлина, Шадрейк.
- Шадрейк?
Лайтберн рискнул бросить на меня быстрый взгляд, и состроил гримасу, с которой скандальный живописец смотрел через свое зрительное стекло.
- Не знаю как, но он за Вами следил. Посмотрел в свою стекляшку, и сказал, где Вас можно найти в этой базилике.
- Я боялась, ты решишь, что я просто сбежала, - заметила я.
- Сначала так и было, - заверил он. – Но потом мы увидели бардак в помещении наверху, а я нашел вот это, и тряпку, пришпиленную к столу.
Он положил руку на сидение рядом со мной и раскрыл ладонь, показав мне гнутую серебристую телекинетическую булавку. Я протянула левую руку под спинкой соседней скамьи и он передал вещицу мне.
- Я это увидел, и сразу понял, что Вас похитили, или что-то вроде того, - продолжил он, снова глядя вперед, словно разговаривал сам с собой. – А Шадрейк сказал, что поможет Вас найти.
- Реннер, ты говоришь «нам», а до того сказал «мы». Кого ты имеешь в виду?
- Вашего друга, он объявился, - сообщил Лайтберн.
- Юдика?
- Ах-ха, - заверил он, кивнув. - Он появился через час, может, через два после того, как мы увидели, что Вы пропали.
- Он тоже здесь?
- Ну, не прямо здесь. Я пошел внутрь, а он там крутится наверху, хочет выяснить, можно ли Вас увидеть. В общем, мы пришли, чтобы забрать Вас отсюда.
- Это будет нелегко, - заметила я. – Тут поблизости болтается псайкер.
- Один из этих дьяволов? В церкви? – произнес пораженный Лайтберн.
- Ну, и кроме того, вокруг другие враги, - сообщила я, - …в толпе их не видно. Боюсь, если ты попытаешься забрать меня отсюда, они покажутся и убъют тебя на месте.
- Пусть попробуют, - ответил он.
- Реннер, их намного больше и они следят за нами, - произнесла я. – Лучше не пытаться.
- И что тогда? Так и останемся здесь сидеть? Кто Вас сюда привел? И чего им от Вас надо?
- Я знаю примерно половину того, что надо бы знать, о том, кто привел меня сюда, и вообще ничего не знаю, о том, чего им надо от меня, - сообщила я. – Но меня захватили влиятельные люди. Мужи Церкви, Реннер. Их богатство, власть и влияние огромны, а мы в самом сердце нашего мира. Иди, найди Юдику. Скажи им, что меня собираются доставить к понтифику. Не думаю, что меня собираются убить. Возможно, он может использовать полномочия, которые дает его инсигния, чтобы приблизиться к кругу понтифика через официальные каналы.
- Использовать чего, которые дает его чего?
- Просто иди и скажи ему, - быстро зашептала я. – Мистер Лайтберн, я полагаю, есть гораздо более эффективные и надежные способы извлечь меня из этих обстоятельств, чем попытаться сбежать, или затеять драку.
- Не буду, - ответил он.
- Тогда посмотри налево! – шепотом взвыла я, даже не глядя.
Так он и сделал – и я услышала, как он вполголоса выругался. В пределах досягаемости возник Балфус Блэкуордс, сопровождаемый Лупаном, вторым исповедником и четырьмя телохранителями. Они остановились на открытом пространстве залы буквально в нескольких метров от того места, где заканчивались ряды скамей.
- Иди, - прошипела я. – Вали отсюда! Блэкуордс тебя узнает и убъет.
- Не-а.
- Он прикажет своим наемникам сделать это. Ты его здорово расстроил.
Лайтберн накинул на голову капюшон своей черной куртки, чтобы на время спрятать лицо. Потом скосил глаза на меня.
- Ладно, - сказал он. По крайней мере, у него хватило здравого смысла, чтобы понять, что схватка с четырьмя профессиональными телохранителями в общественном месте – это ужасная идея, даже для того, кто проклят настолько, что ему уже нечего терять. – Ладно, я пойду к Совлу и скажу ему все это. А Вы тут не делайте глупостей. Мы вернемся за Вами.
- Твоя преданность выглядит довольно трогательной, Реннер, - произнесла я.
Он нахмурился. Похоже, он не разделял моего мнения.
- Если Вы погибнете ужасной смертью прежде, чем я доставлю Вас к мамзели – это бремя мне вовек не соскоблить с моей шкуры, - сказал он.
Он поднялся, отвесил поклон в сторону главного алтаря, и, проскользнув мимо меня, вышел вон, обойдя скамьи со стороны, противоположной той, где стояли Блэкуордс со своей компанией. Почти в ту же секунду Лупан увидел меня и указал на меня Балфусу Блэкуордсу. Похоже, никто из них не заметил фигуру в надвинутом капюшоне, вставшую с моей скамьи.
Я быстро обернулась, чтобы убедиться, что Лайтберн ушел – но Проклятый уже затерялся в толпе паломников. Кроме того, я заметила, что таинственный незнакомец, старый генерал, которого так поразил мой вид, тоже исчез.
Я развернулась обратно и увидела Хоуди, который наконец вернулся и двигался ко мне через огромный зал базилики. Приблизившись к скамьям, он поднял руку и сделал знак, подзывая меня.
Вставая, я сунула серебряную булавку в карман.
ГЛАВА 24