МЕЖДУ ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ И ПАКОВЫМИ ЛЬДАМИ 9 страница
— Он так прямо и сказал, боцман?! — вскричал я. — Он назвал «Дельфин»?
— Да, «Дельфин».
— И Неда Холта?
— Его, мистер Джорлинг!
— Что же ответил Мартин Холт?
— А вот что: «Я даже не знаю, как погиб мой несчастный брат!.. Может быть, это случилось во время мятежа на корабле? Он был отважным человеком и никогда не предал бы своего капитана. Может быть, его убили?..»
— И что же Хирн?
— Хирн сказал в ответ: «Я понимаю, как вам тяжело, старшина Холт! Судя по рассказам, капитана «Дельфина» посадили в шлюпку вместе с двумя-тремя матросами. Кто знает — быть может, среди них был и ваш брат?..»
— А дальше?
— Дальше, мистер Джорлинг, он произнес такие слова: «Вам не приходило в голову расспросить об этом Дирка Петерса?» — «Да, — отвечал Мартин Холт, — как-то раз я обратился к нему с таким вопросом, но не ожидал, что это так расстроит его. Он твердил лишь: «Не знаю, не знаю…», да так глухо, что я едва сумел расслышать. При этом он закрыл лицо руками…»
— Это все, что вы слышали, боцман?
— Все, мистер Джорлинг. Разговор показался мне любопытным, вот я и решил поведать вам о нем.
— К какому же выводу вы пришли?
— Ни к какому, за исключением того, что гарпунщик — редкий мерзавец и собирается втянуть в свои подлые замыслы Мартина Холта.
В самом деле, как объяснить новую личину Хирна? Почему он искал встреч с Мартином Холтом, одним из самых верных людей в экипаже? Зачем напомнил ему о трагедии на «Дельфине»? Неужели Хирн знает больше остальных о Дирке Петерсе и Неде Холте, неужели ему известна тайна, единственными хранителями которой считали себя мы с Дирком Петерсом?..
Мною овладело сильное беспокойство. Однако я не решился поделиться своими опасениями с Дирком Петерсом. Заподозри он, что Хирн болтает о событиях на «Дельфине», узнай он, что этот мерзавец, как справедливо окрестил его Харлигерли, нашептывает Мартину Холту о его брате Неде, — страшно подумать, что бы он сделал!
Во всяком случае, оставалось сожалеть, что наш старшина-парусник, в котором капитан был полностью уверен, спелся с таким субъектом. Наверняка у гарпунщика были свои резоны для таких разговоров… Мне не хватало фантазии, чтобы разгадать его замыслы. С Хирном следовало держать ухо востро и не упускать его из виду.
Прошло еще два дня, и все работы были завершены. Корпус корабля был залатан, и от него к основанию айсберга пролег желоб. Желоб плавно спускался по западному склону айсберга, избегая резких перепадов, чтобы шхуну на пути к воде не подстерегали никакие опасности. Я боялся только, что повышение температуры затруднит ее скольжение по желобу.
Само собой разумеется, что груз, якоря, мачты и все прочее оставалось вне шхуны, ибо ее корпус и так был достаточно тяжел и неуклюж. Лишь бы шхуна достигла воды, — мы сумели бы вновь оснастить ее за несколько дней.
Двадцать восьмого января после полудня последние приготовления были закончены. В четыре часа всем был предоставлен отдых. Лен Гай распорядился раздать двойные порции спиртного, ибо люди, упорно трудившиеся целую неделю, заслужили лишнюю стопочку виски и джина.
С тех пор как Хирн оставил попытки подстрекательства, среди команды не наблюдалось и подобия недисциплинированности. Все думали только о том, как пройдет спуск шхуны. «Халбрейн», снова покачивающаяся на волнах, — это означало бы начало возвращения!.. Для нас с Дирком Петерсом это означало бы также, что нужно махнуть рукой на Артура Пима…
Температура в ту ночь достигла максимума: термометр показывал 53°F (11,67°С). Несмотря на то что солнце все меньше поднималось над горизонтом, лед непрерывно таял и по склонам айсберга сбегали тысячи ручейков.
Самые нетерпеливые, в том числе и я, уже в четыре часа утра были на ногах. Я почти не сомкнул глаз, а Дирк Петерс, наверное, не спал ни минуты, терзаемый мыслью о возвращении несолоно хлебавши.
Начало спуска было назначено на десять часов утра. Лен Гай надеялся завершить операцию до конца дня, даже если она пойдет медленно, с крайней осторожностью. Никто не сомневался, что к вечеру шхуна опустится по крайней мере до нижних уступов айсберга.
В этой труднейшей операции участвовали все. Каждому было указано его место: одним предстояло способствовать скольжению, подкладывая в желоб деревянные катки, другие, напротив, должны были сдерживать движение, если возникнем такая необходимость, с помощью тросов и перлиней[115].
К девяти часам мы позавтракали и вышли из палаток. Матросы, не сомневаясь в успехе, не удержались и опрокинули по чарочке за успех предприятия, и мы присоединились к их несколько преждевременному «ура!». В целом же капитан с помощником так верно просчитали все этапы операции, что надежда на успех имела прочное основание.
Все заняли свои места. Некоторые матросы стояли у желоба уже давно. Внезапно раздались крики удивления, потом — непередаваемого ужаса… Перед нами разыгралась кошмарная сцена, которой суждено было навечно оставить в наших душах черный след.
Одна из огромных льдин, служивших опорой «Халбрейн», подтаяв снизу, внезапно пришла в движение и на наших глазах развалилась на куски, которые с грохотом устремились вниз… Еще мгновение — и шхуна, лишившаяся опоры, с нарастающей скоростью поползла за ними следом…
В это время на баке находились двое — Роджерс и Гратиан. Они хотели спрыгнуть на лед, но им не хватило каких-то секунд. Шхуна увлекла их с собой в пропасть…
О, я видел это! Я видел, как шхуна перевернулась, поползла вниз, раздавив матроса из новеньких, не успевшего отпрыгнуть в сторону, затем запрыгала по ледяным уступам и опрокинулась в пустоту…
Через секунду то, что было шхуной «Халбрейн», наполнилось водой, хлынувшей в огромную дыру в борту, и скрылось из глаз, взметнув кверху чудовищный фонтан ледяных брызг.
Глава IX
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
Нами овладело безумие — о да, именно безумие! — когда наша шхуна, подобно камню, увлекаемому лавиной, пронеслась по склону и сгинула в пучине. От нашей «Халбрейн» не осталось ничего, буквально ничего, даже обломков на поверхности океана!.. Только что она возвышалась в ста футах над водой — теперь же она покоится на глубине пятисот футов! Всех до одного охватило помутнение рассудка, при котором люди не находят в себе сил поверить собственным глазам…
После этого мы разом впали в угнетенное состояние, что было вполне естественно после пережитого кошмара. Никто не издал даже сдавленного крика, никто не мог пошевелись даже пальцем. Мы замерли, словно приросли ко льду. Где отыскать слова, чтобы передать всю безнадежность нашего положения?!
На глаза Джэма Уэста, ставшего свидетелем гибели любимой шхуны, навернулись слезы. «Халбрейн», занимавшая такое место в его душе, перестала существовать!.. Этот непреклонный человек плакал, как ребенок…
Мы лишились трех своих товарищей, и что за ужасная смерть их постигла!.. Я видел, как Роджерс и Гратиан, самые преданные матросы во всем экипаже, простерли руки, моля о спасении; еще мгновение — и шхуна увлекла их в бездну. От американца с Фолклендов осталось только кровавое месиво, краснеющее на льду… В некролог нашей злосчастной экспедиции приходилось вписать имена трех новых жертв. Удача сопутствовала нам до того мгновения, когда «Халбрейн» была вырвана из родной среды. Теперь она повернулась к нам спиной, и судьба обрушивала на нас удары один тяжелее другого. Последний удар оказался самым жестоким, по всей вероятности смертельным…
Наконец тишину разорвали крики ярости и отчаяния. Наверное, многим казалось, что лучше было бы оказаться на «Халбрейн», летевшей вниз по склону ледяной горы! Лучше было бы сгинуть, как Роджерс и Гратиан! Безумная экспедиция, на которую нас толкнули собственная дерзость и безрассудство, и не могла иметь иного завершения…
Однако скоро в людях проснулся инстинкт самосохранения, и все, за исключением Хирна, который, стоя в стороне, многозначительно помалкивал, издали клич:
— Шлюпка!!!
Несчастные воистину не владели более собой. Только что пережитый ужас затуманил их разум, и они, сбивая друг друга с; ног, бросились к расселине, где хранилась наша единственная шлюпка, которая все равно не могла бы вместить всех.
Лен Гай и Джэм Уэст бросились им наперерез. Я поспешил за ними. У меня за спиной сопел боцман. Мы были вооружены и готовы пустить оружие в ход. Следовало во что бы то ни стало помешать обезумевшей толпе завладеть шлюпкой. На нее имели право не избранные, а все до одного!..
— Матросы, назад! — крикнул Лен Гай.
— Назад! — подхватил Джэм Уэст. — В первого, кто сделает еще шаг, я всажу пулю!
Оба размахивали пистолетами. Боцман угрожал матросам ружьем, я тоже держал карабин наизготовку… Все тщетно! Несчастные, утратив разум, ничего не слышали и не хотели слышать… Тот, кто находился к шлюпке ближе остальных, упал, сраженный пулей лейтенанта, и, не сумев удержаться на льду, скатился по скользкому склону прямиком в воду.
Неужели следом за гибелью корабля нас ожидала бойня? Неужели и остальные ринутся под пули? Неужели члены старой команды окажутся заодно с новенькими?
Я увидел, что Харди, Мартин Холт, Френсис, Берри и Стерн колеблются, а Хирн, все так же не двигаясь с места, старался не подать виду, что сочувствует бунтовщикам.
Что бы ни случилось, нельзя было уступить им шлюпку. Когда, содрогаясь от страха, но уже ничего не соображая, глухие к угрозам, матросы снова устремились к ней, прозвучал новый выстрел, на сей раз из ружья боцмана, и еще один матрос, сраженный в самое сердце, упал мертвым.
Теперь число сторонников гарпунщика сократилось уже на два человека: первым из погибших был американец, вторым — выходец с Огненной Земли.
Внезапно перед шлюпкой вырос человек. Это был Дирк Петерс, вскарабкавшийся по противоположному склону. Взявшись одной рукой за форштевень, он погрозил матросам кулаком. Теперь, когда на нашей стороне был Дирк Петерс, мы могли не прибегать к оружию, ибо он мог защитить шлюпку в одиночку.
Так и вышло. Видя, что пять-шесть матросов продолжают наступать, он шагнул им навстречу, схватил самого ближнего за ремень, поднял в воздух и отбросил шагов на десять. Несчастный неминуемо скатился бы в воду, не окажись у него на пути Хирн, который помог ему подняться.
Двое, погибшие от пуль, и еще один пострадавший — это было уже слишком. Вмешательство метиса положило конец начавшемуся было бунту. Тем временем мы достигли шлюпки, где к нам присоединились те из старой команды, кто сумел взять себя в руки. Однако перевес оставался на стороне противника.
К нам подошел капитан с пылающими от ярости глазами, за которым следовал как всегда невозмутимый Джэм Уэст. Несколько секунд капитан не мог прийти в себя. Наконец он произнес страшным голосом:
— Следовало бы покарать вас как злоумышленников, однако я отношусь к вам просто как к слабоумным! Эта шлюпка не принадлежит никому в отдельности — она общая! Теперь она — наше единственное средство спасения, а вы хотели украсть ее… трусливо украсть! Прислушайтесь к моим словам, ибо больше я не стану повторять: шлюпка с «Халбрейн» — все равно что сама «Халбрейн»! Я ее капитан, и горе тому, кто ослушается меня!
Произнося последние слова, Лен Гай в упор посмотрел на Хирна, подразумевая именно его. Впрочем, гарпунщик не принял участия в последних событиях — по крайней мере открыто. Однако никто не сомневался, что именно он подал своим дружкам мысль завладеть шлюпкой и не отказывается от подстрекательских замыслов.
— Все в лагерь! — приказал капитан. — Ты, Дирк Петерс, останешься здесь.
Метис кивнул головой и занял свой пост. Команда возвратилась в лагерь, не помышляя более о сопротивлении. Одни улеглись на койки, другие разбрелись по сторонам. Хирн не делал попыток ни заговорить с матросами, ни подсесть к Мартину Холту.
Теперь, когда матросы присмирели, нам предстояло оценить положение и придумать, как из него выйти. Капитан, первый помощник, боцман и я устроили совет. Первым заговорил капитан:
— Мы отстояли шлюпку и будем защищать ее…
— Не щадя жизни! — поддержал его Джэм Уэст.
— Кто знает, — вставил я, — не придется ли нам вскорости ею воспользоваться…
— В таком случае, — отвечал Лен Гай, — поскольку всем в ней все равно не поместиться, — придется выбирать. Пусть судьба распорядится, кому плыть домой, я же не требую для себя особого обращения.
— До этого еще не дошло, черт побери! — вскипел боцман. — Айсберг как будто прочен, и не приходится опасаться, что он растает до наступления зимы…
— Нет, — подтвердил Джэм Уэст, — опасность не и этом. Охранять придется не только шлюпку, но и припасы…
— Счастье еще, — проговорил боцман, — что мы спасли груз. Бедная «Халбрейн»! Она останется в этих водах, как «Джейн», ее старшая сестра…
Я мысленно согласился с боцманом, подумав при этом, что шхуны погибли по разным причинам: одну уничтожили дикари с острова Тсалал, другая стала жертвой катастрофы, предотвратить которую было не и наших силах…
— Надо быть тем более бдительными, капитан, — добавил боцман, — что я уже видел, как некоторые околачиваются рядом с бочонками виски и джина…
— Они пойдут на все, если к их безумию прибавится опьянение! — вскричал я.
— Я приму меры, чтобы предотвратить это, — пообещал лейтенант.
— А не думаете ли вы, что нам придется зимовать на этом айсберге? — с ужасом спросил я.
— Да хранит нас Небо от такой участи! — откликнулся капитан.
— Вообще-то можно претерпеть и это, мистер Джорлинг, — успокоил меня боцман. — Мы бы вырыли во льду пещеры, в которых легче вытерпеть полярную стужу, и пока у нас останется чем утолять голод…
В эту минуту мне представились страшные события, разыгравшиеся на «Дельфине», когда Дирк Петерс ударил ножом Неда Холта, брата нашего старшины-парусника… Неужели и мы дойдем до подобной крайности?.. Впрочем, прежде чем всерьез заниматься приготовлением к зимовке, не лучше ли попытаться покинуть айсберг, если таковая возможность еще существует? Именно итог вопрос я задал Лену Гаю и Джэму Уэсту. Им было нелегко ответить, и они долго молчали, прежде чем заговорить. Наконец я услышал голос капитана:
— Да! Это было бы наилучшим выходом. Если бы шлюпка могла выдержать всех нас плюс все припасы, которые понадобятся в плавании, а оно продлится три-четыре недели, я немедленно согласился бы выйти в море и устремиться на север…
— Но при этом, — молвил я, — нам пришлось бы плыть против ветра и против течения, а с такой задачей не сумела бы справиться даже шхуна, тогда как, взяв курс: на юг…
— На юг?.. — повторил за мной Лен Гай, словно пытаясь прочесть мои тайные мысли.
— Почему бы и нет? — отвечал я. — Если бы наш айсберг продолжил путь, не исключено, что он доплыл бы до какой-нибудь суши на юге. Так почему же то, что подвластно айсбергу, не под силу шлюпке?
Капитан покачал головой и ничего не ответил. Джим Уэст тоже промолчал.
— Наш айсберг рано или поздно все равно поднимет якоря, — вмешался Харлигерли. — Он уцепился за дно не так прочно, как, к примеру, Фолкленды или Кергелены… Поэтому лучше всего выждать, тем более что шлюпка никак не рассчитана на двадцать три человека!
— Но двадцати трем человекам так и так не пришлось бы залезать в нее, — не унимался я. — Достаточно, если бы пятеро-шестеро отправились в разведку на расстояние двенадцати — пятнадцати миль на юг…
— На юг?.. — повторил капитан.
— Вот именно, капитан, — подтвердил я. — Как вам известно, географы готовы согласиться, что самый юг Антарктики занимает ледяная шапка…
— Географы об этом ничего не знают, да и не могут знать, — холодно возразил лейтенант.
— Было бы очень жаль, — гнул я свое, — если бы мы не предприняли попытку раскрыть тайну полярного континента, оказавшись в двух шагах от него…
Сказав это, я решил, что сейчас не время настаивать, и умолк.
Безусловно, расстаться с нашей единственной шлюпкой было бы весьма рискованно: течение могло отнести ее слишком далеко и, вернувшись, ее пассажиры обнаружили бы на месте айсберга бескрайний океан. Что бы стало со смельчаками, уплывшими на шлюпке, если бы айсберг отделился ото дна и возобновил плавание?..
На нашу беду, шлюпка была слишком мала, чтобы в ней могли разместиться все мы и необходимая провизия. Кстати, из старой команды осталось всего десять человек, включая Дирка Петерса, новеньких же насчитывалось тринадцать душ. Шлюпка могла выдержать не более одиннадцати-двенадцати человек. Поэтому остальным одиннадцати пришлось бы остаться на этом ледяном островке. Какой была бы их судьба?.. И что бы стряслось с теми, кто выйдет в море?..
Харлигерли сказал:
— Не уверен, что людям, севшим в шлюпку, суждена более счастливая участь, нежели тем, кто останется па айсберге. Я охотно уступил бы свое место в шлюпке первому желающему!..
Неужели боцман прав? Однако я, говоря о шлюпке, хотел лишь обследовать море на юге. Совет решил готовиться к зимовке, несмотря на то что наша ледяная гора могла снова отправиться в плавание.
— Нелегко же нам будет убедить остальных, что это лучше всего, — заметил Харлигерли.
— Придется смириться, — заявил лейтенант. — С сегодняшнего же дня — за дело!
Люди стали готовиться к зимовке в весьма скорбном настроении. Единственный, кто легко примирился с неизбежностью, был кок Эндикотт. Мало заботясь о будущем, как это свойственно неграм, с присущей его расе легкостью характера принял он удар судьбы, демонстрируя тем самым, пожалуй, наивысшую степень философичности. Его мало заботило, где готовить пищу, лишь бы нашлось место для плиты. С широкой улыбкой на черной физиономии он сказал своему другу боцману:
— К счастью, кухня не пошла ко дну со шхуной, и вы увидите, Харлигерли, что моя стряпня будет не хуже, чем на «Халбрейн», пока не кончатся продукты…
— А кончатся они еще очень нескоро, дружище Эндикотт! — отвечал боцман. — Нам надо опасаться не голода, а холода — такого, от которого человек превращается в ледышку, стоит ему на минутку перестать топтаться на месте. Это такой холод, от которого трескается кожа, да и череп в придачу. Если бы у нас было несколько сот тонн угля… Но его еле-еле хватит для топки плиты…
— Священный запас! — вскричал Эндикотт. — Его нельзя трогать! Кухня — прежде всего!..
— А-а, так вот почему, проклятый негр, ты и не думаешь роптать на судьбу! Уж ты-то сумеешь согреться!
— Что поделаешь, боцман, кок есть кок. Кок сумеет воспользоваться своим положением, но для вас тоже найдется местечко в тепле…
— Вот и славно, вот и славно, Эндикотт! Станем меняться у плиты, и никаких привилегий, даже для боцмана. Ты — дело другое: никто кроме тебя не умеет сварганить суп… Все-таки голод — самое страшное на свете… С холодом еще можно справиться, его можно переносить… Выроем в айсберге пещеры, свернемся в них клубком… А почему бы не построить с помощью заступов общее жилье, грот? Говорят, лед сохраняет тепло. Если он сохранит наше тепло, то мы не вправе требовать большего.
Настало время возвращаться в лагерь и отходить ко сну. Дирк Петерс отказался покидать пост у шлюпки, и никто не посмел с ним спорить. Капитан и Джэм Уэст вернулись в палатку лишь после того, как удостоверились, что Хирн и его дружки заняли свои места.
Я тоже улегся на койку. Не знаю, сколько я проспал и который был час, когда я оказался на льду от сильнейшего толчка. Что стряслось? Неужели айсберг сейчас снова перевернется?..
Мы повскакали на ноги и выбежали из палаток на солнце, сияющее в ночи…
Наш айсберг столкнулся с другой огромной ледяной горой, снялся с якоря, как говорят моряки, и возобновил дрейф на юг.
Глава X
ГАЛЛЮЦИНАЦИИ
Итак, в нашем положении произошла резкая перемена. Что-то будет с нами теперь, когда мы снова отправились в плавание? Увлекаемые течением, мы снова устремились к полюсу. Чувство радости немедленно сменилось страхом неизвестности.
Один лишь Дирк Петерс ликовал оттого, что мы снова идем по пути, на котором он упорно надеялся найти следы своего бедного Пима. В головах же его спутников проносились совсем иные мысли.
Лен Гай потерял всякую надежду отыскать своих соотечественников. Уильям Гай и пятеро его матросов находились на острове Тсалал еще восемь месяцев назад, а то и меньше, — в этом не было никаких сомнений. Однако куда они подевались? За тридцать пять дней мы преодолели расстояние примерно в четыре сотни миль, но так ничего и не нашли. Даже если бы они достигли полярного континента, протянувшегося, согласно гипотезе моего соотечественника Мори, на добрую тысячу лье, то в какой его части их искать?.. Если же земную ось омывают океанские волны, то люди, выжившие после гибели «Джейн», должны были давно уже сгинуть в океанской пучине, которую скоро накроет ледяной панцирь.
Что ж, утратив последнюю надежду, капитан обязан был указать своему экипажу путь на север, дабы пересечь Полярный круг до того, как этому воспрепятствует зима. Течение же влекло нас в противоположную сторону, на юг.
Лишь только айсберг сдвинулся с места, все поняли, что он поплывет на юг, и ужаснулись этой догадке. Ведь это значило, что, даже снявшись с мели, мы обречены на долгую зимовку и нет надежды на встречу с китобойным судном, ибо промысел ведется на севере, между Южными Оркнейскими, Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией.
От толчка в воде оказались многие предметы: камнеметы, перенесенные с «Халбрейн», якоря, цепи, часть парусов, рангоут. Что же касается всевозможных припасов, то благодаря грудам, которым был посвящен предыдущий день, они уцелели и проведенный осмотр выявил лишь незначительные утраты. Можно себе представить, какой была бы наша участь, если бы при столкновении с айсбергом мы лишились провизии…
Сняв поутру показания приборов, Лен Гай заключил, что айсберг смещается на юго-восток, из чего следовало, что направление течения оставалось тем же. Прочие льды следовали в ту же сторону, и именно такой «попутный» айсберг задел наш восточный склон. Теперь оба айсберга сцепились и плыли со скоростью две мили в час.
Постоянство направления течения наводило на размышления: от самых паковых льдов оно, не переставая, несло воды южного океана к полюсу. Если Мори не ошибался и антарктический континент действительно существует, то возможно два вывода: либо течение огибает его, либо имеется широкий пролив, в который устремляются гигантские массы воды и плывущие па их поверхности ледяные громадины.
Я полагал, что скоро мы увидим, как обстоит дело. При скорости две мили в час нам хватило бы тридцати часов, чтобы добраться до точки, в которой перекрещиваются меридианы… Там стала бы ясна и дальнейшая судьба — проходит ли оно через полюс или путь ему преграждает полоса земли.
Услыхав от меня такие речи, боцман отвечал:
— Что вы хотите, мистер Джорлинг, если течение проходит через полюс, то и мы пройдем через него вместе с ним, если нет — то не пройдем… Не мы хозяева положения, и не нам решать, куда плыть. Льдина — не корабль, она лишена парусов и руля и слушается одного течения!
— Согласен, Харлигерли. Но я думал, что, сев вдвоем-втроем в шлюпку…
— Опять вы за свое! Далась вам эта шлюпка!
— Именно далась! Ведь если поблизости лежит земля, то разве нельзя себе представить, что люди с «Джейн»…
— Высадились на ней, мистер Джорлинг? В четырехстах милях от острова Тсалал?
— Кто знает, боцман…
— Пусть так. Но позвольте сказать вам: ваши рассуждения обретут силу, когда эта земля и впрямь покажется — если покажется. Тогда наш капитан предпримет то, что необходимо, не забывая при этом, что время дорого. Нам нельзя задерживаться в этих широтах, и если наш айсберг не доставит нас ни к Фолклендам, ни к Кергеленам, то пусть доставит хоть куда-нибудь — лишь бы оказаться за пределами Полярного круга до того, как этого уже нельзя будет сделать!
Устами Харлигерли глаголил сам здравый смысл, и я был вынужден признать его правоту.
Пока матросы, выполняя команды Лена Гая под бдительным оком лейтенанта, готовились к зимовке, я частенько забирался на верхушку айсберга и, приложив к глазу подзорную трубу, упорно изучал горизонт. Время от времени ею монотонную пустоту нарушала проплывающая вдали ледяная гора или сгустившийся туман. С высоты ста пятидесяти футов над уровнем моря я видел океан на расстояние более двенадцати миль. Однако ни разу моему взору не предстало что-либо, хотя бы отдаленно напоминающее очертания берега.
Капитан дважды поднимался ко мне па вершину, чтобы сиять показания приборов. Вот каковы были наши координаты на 30 января: 67°19' западной долготы, 89°21' южной широты. Со времени последнего определения нашего местонахождения течение отнесло нас на 24 градуса к западу. Айсберг отделяли от Южного полюса какие-то сорок миль.
День ушел на то, чтобы перенести запасы в широкую трещину, обнаруженную боцманом на восточном склоне, где ящики и бочки остались бы целы даже при столкновении пострашнее первого. Что касается очага, то матросы помогли Эндикотту расположить его между двумя ледяными глыбами, где его прочности ничто не угрожало, и подтащили к кухне несколько тонн угля.
Эти работы не вызвали у матросов ни жалоб, ни даже малейшего ропота. Молчание и покорность экипажа означали, что капитан и его помощник не требовали от него ничего сверхсрочно необходимого. Однако со временем люди наверняка начнут испытывать разочарование. Сейчас право командиров распоряжаться еще не подвергалось сомнению, что будет через несколько дней? Новые члены команды с Фолклендов могут, отчаявшись дождаться конца злосчастной экспедиции, не устоять перед соблазном завладеть шлюпкой и попытаться улизнуть.
Однако мне казалось, что эта опасность вряд ли грозит нам, пока айсберг в движении, поскольку шлюпка не смогла бы его обогнать. Но стоит нам сесть на мель еще раз — у берегов неведомого континента или просто рядом с каким-нибудь островком — и несчастные сделают все, лишь бы избежать ужасов зимовки…
Об этом мы и повели речь за обедом. Лен Гай и Джэм Уэст также придерживались мнения, что гарпунщик и его дружки не отважатся на бегство, пока айсберг движется. Однако это не значит, что можно ослабить бдительность. Хирн не внушал нам доверия, и за ним нужен был глаз да глаз.
Позже, когда экипажу был предоставлен отдых, у меня завязался разговор с Дирком Петерсом. Дело было так. Я по своему обыкновению направился к верхушке айсберга, а капитан и его помощник, напротив, спустились к его основанию сделать отметки у ватерлинии, чтобы по ним следить, не погружается ли айсберг в воду и не угрожает ли нам смещение центра тяжести, чреватое кульбитом. Я просидел на вершине полчаса, когда заметил, что ко мне торопливо приближается метис.
Поравнявшись со мной, метис остановился, обвел взглядом море, надеясь увидеть то же, что тщетно мечтал разглядеть я… Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил.
— Мистер Джорлинг, помните нашу беседу в вашей каюте на «Халбрейн»? Помните, я рассказал вам, что случилось на «Дельфине»?
Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти.
— Я сказал вам, — продолжал он, — что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта…
— Помню, Дирк Петерс, — отвечал я. — Но к чему возвращаться к столь печальной теме?
— К чему, мистер Джорлинг? Вы не… Вы никому об этом не говорили?
— Никому! — заверил я. — Разве мог я раскрыть вашу тайну… тайну, которая должна умереть вместе с нами?
— Умереть? Да, умерен… — прошептал метис. — И все же… понимаете… Мне кажется, что экипаж… Там знают… Кажется, они что-то знают…
Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на «Дельфине» его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса?
— Объясните поподробнее!
— Понимаете, мистер Джорлинг… Я не умею складно говорить… Да, вчера… С тех пор я все время думаю об этом… Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить…
— О «Дельфине»?
— Да, о «Дельфине»… И о своем брате Неде Холте… Впервые он назвал мне это имя… Имя того, кого я… А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц…
Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос.
— Понимаете… Мне показалось, что у Мартина Холта в голове… Нет, я не ошибся! Он что-то подозревает…
— Говорите же, Дирк Петерс! — вскричал я. — О чем вас спросил Мартин Холт?
Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти.
— О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? — вымолвил он. — Он спросил, не помню ли я Неда Холта с «Дельфина», как он погиб — в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении… не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и… могу ли я сказать ему, как погиб его брат… О, как, как…
— И что же вы ответили Мартину Холту?
— Ничего… Ничего!
— Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом.
— Я не смог, понимаете? Не смог… Братья так похожи друг на друга… Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт… Я испугался и… убежал…
Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате — результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба.