Find the case of the antithesis and explain what it means

The rest of the day was a nightmare, the sort of silly, jumbled (путаный) nightmare in which one impossible thing happens after another and you take them all for granted. What stood out most clearly in his mind was that he had been somehow cheated of his fair right. When you are accepted you kiss your girl—everybody does—, and he had been given no chance to kiss Beatrice at all.

It was Mrs. Carstairs who did the kissing, plenty of it. She kissed them both repeatedly and effusively (взахлеб, экспрессивно), dabbing (прилагать, подносить) at her eyes between- whiles with a lace-edged (кружевной) handkerchief. Pah! If only she wouldn't use that beastly scent! How he loathed the stuff—what was it called? He was sure someone had told him its name once, long ago. . . .

Ah yes, the red-haired girl that he had taken up the river …

That was all over. It was ages ago—not quite three weeks ago, but before he had ever heard of Beatrice. And now he was as good as married. . . .

As they entered the house, Elsie came running downstairs, cheerful as a magpie (сорока). On being told the news she also insisted on kissing him. Well, her kisses were bearable; she was a good-humoured, healthy child, and quite affectionate, it seemed, for all her pert (дерзкий) ways. Not a bad little thing, no doubt, when you got to know her. Anyhow, she smelled of nothing worse than honest soap.

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

"And what about your tenants (арендаторы) in the fishing cove (бухта, деревушка)?" Henry asked him.

The question brought up Walter's one real disappointment. He had failed to discover in the district anyone from whom he could learn the almost extinct old Cornish language.

"I hoped to compare it with Welsh," he said. "They are so nearly allied. I persuaded Powys to try whether the people would respond to his beautiful Welsh songs, but they seemed to think the old tongue was something to be ashamed (стыдиться) of. One aged granny did admit that she had spoken Cornish as a child, but even she could remember only a few phrases. Yet they all talk English as if it were a foreign tongue to them. It is pitiful; they have lost their heritage."

"Well, that's nothing to fret over (беспокоиться), surely," said Henry. "You ought to be glad they've learned a civilized language at last. Even if they do murder it, that's better than talking some barbarous lingo (варварский жаргон, наречие) that nobody understands."

Walter did not take up the challenge; he had long ceased (перестать) to expect anyone to sympathize with his yearning (тоска) over dying speech forms. He changed the subject with a sigh.

A girl was sitting by herself in a corner, the same corner in which she had been sitting an hour ago. His carelessly compassionate (сострадательный, сочуствующий) glance had already returned to her more than once. Not that anyone so fragile (хрупкая), so passive and colourless, could be of any practical interest to him; but it was odd that nobody danced with her. She seemed to be a bit of a wallflower, poor thing.

Now he found himself gazing at her in astonishment (удивление, изумление). It was not beauty that had caught his eyes. She was comely (миловидная) enough: erect and slender, with delicate features and finely pencilled brows. When you came to look at her, she was even pretty in a quiet way. For a change, after so many glossy (глянцевые) ringlets (локоны), he rather liked that soft, lustreless (матовые) hair, just dark enough to frame her face in shadow. But a young girl should not be thin and hollow-eyed.

________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

And then, the pert (дерзкий) answers of that spoiled sixteen-year-old! Not that you could blame the child herself overmuch. What chance had she to learn decent (достойный) ways in such a house? So pretty too, and didn't she know it! She would peep at you from under her lashes, laughing after some bit of sauciness (дерзкость); and, try as you would, you could not keep from laughing back, however much annoyed you were. Then Beatrice would drift past like some unhappy ghost, with eyes that broke your heart and that never even saw you; and when you looked at Elsie again she was nothing but a giggling romp (хихикающая вертушка). If the brat had been his daughter, he would have spanked (отшлепал) her, and soundly too, for making fun of her poor old deaf (глухая) governess (гувернантка) and calling her stepfather Jacko. Jacko!

В начале лета 1763 года Генри Телфорд, молодой сквайр Бартона в Уорикшире, стоял вечером в своей лондонской квартире перед зеркалом, поправляя жабо своей лучшей рубашки. Он совершал туалет очень тщательно, но без всякой охоты.

На этот раз он предпочел бы остаться дома и лечь спать пораньше, так как светские разговоры уже успели ему надоесть, а кроме того, он не привык засиживаться далеко за полночь, но старая леди Мерием упомянула в своем письме, что среди ее приглашенных будет некая благородная девица, с которой она очень хотела бы его познакомить. Он понимал, что ему следует поехать на этот бал хотя бы в знак благодарности за ее хлопоты, несмотря на то, что он был убежден в их бесполезности.

Если она и не сумела подыскать ему жену, то уж никак не по своей вине.

Столько же по доброте душевной и из любви ко всяческому сватовству, сколько из-за просьбы сестры она приложила много стараний, чтобы помочь ему; но до сих пор ни одна из юных леди, с которыми она его знакомила, не показалась ему подходящей для роли хозяйки Бартона. У большинства из них манеры были так же прелестны, как и платья, и некоторые были прелестны и сами. Красивые женщины нравились ему не меньше, чем всякому другому, — так же, как ему нравились вьющиеся розы на стенах Бартона; однако выбор матери для его сыновей — вопрос серьезный, даже более серьезный, чем выбор быка для его коров, и этот вопрос нельзя решать легкомысленно, основываясь только на том, что ему понравилось хорошенькое личико. Избалованные лондонские барышни слишком изнежены, чтобы рожать и вскармливать здоровых детей, и слишком пусты, чтобы разумно воспитывать их в страхе божьем.

Сам он, даже не говоря о Бартоне, мог предложить многое. В зеркале отражался очень представительный молодой человек, правда чуть-чуть провинциальный и полнокровный, но зато великолепно сложенный, здоровый и телом и духом, широкоплечий, крепкий и достаточно высокий для того, чтобы выглядеть внушительно верхом на лошади. Его волосы, золотисто-рыжие, цвета спелой пшеницы, круто вились над лбом, как у античного борца; широко расставленные простодушные серые глаза позволяли забыть о тяжелой нижней челюсти. К шестидесяти годам ему, вероятно, предстояло приобрести благодаря неумеренности и старому портвейну апоплексическую внешность и бешеный нрав, столь обычные среди богатых сквайров центральной Англии. Можно было ожидать, что уже в сорок лет он начнет полнеть, если не будет следить за собой. Но до этого было еще далеко, ему было двадцать шесть, и его здоровая англосаксонская красота была в самом расцвете.

Хотя ему не удалось достигнуть той цели, ради которой он, собственно, и приехал в Лондон, он все-таки не жалел о том, что доставил себе это удовольствие. Несомненно, оно стоило ему дорого — так дорого, что второй подобной поездки он не сможет себе позволить, ибо Бартон, конечно, превосходное поместье, но все же не золотое дно. Однако, если даже ему придется уехать домой ни с чем и за неимением лучшего жениться на дочери приходского священника, он будет знать, что хоть раз повеселился как следует мужчине, прежде чем остепениться и возложить на себя высокие обязанности отца семейства. Никогда больше он не будет красивым молодым холостяком со свободными деньгами в кармане.

Он положенное время, искренне горюя, носил траур по любимому отцу, составил завещание и убедился в том, что все справедливые претензии удовлетворены и что поместье в полном порядке. Затем он воспользовался случаем и в течение девяти недель приобщался к веселой жизни столицы. Будучи благовоспитанным юношей, он приобщался к ней большей частью в домах и под покровительством почтенных великосветских дам, но дважды — нет, трижды, — не забывая, однако, о своем здоровье и репутации, знакомился с ней и в других местах. Теперь развлечения уже начали ему приедаться, и он затосковал по Бартону и коровам.

А все-таки жаль… Он хорошо знал, какая жена ему нужна, и знал также, что ему вряд ли удастся ее когда-нибудь найти, если его поездка в Лондон окажется бесплодной. В Уорикшире, даже если он и встретит такую девушку, он все равно не сможет добиться ее руки.

Рекомендательными письмами в Лондон местная знать снабдила его с большой охотой. Лично против него никто ничего не имел, и его вельможные соседи были очень любезны с нравственным и состоятельным юношей, который щедро жертвовал в предвыборные фонды и на достойные благотворительные учреждения, хорошо ездил верхом и стрелял и когда-то учился вместе с их сыновьями, — но не настолько любезны, чтобы отдать за него одну из своих дочерей. Ему тактично намекнули, что в Лондоне, где никто не помнит его отца, он скорее успеет в своем намерении.