Глава XI. Русь и внешний мир в киевский период 2 страница
Евфимия умерла в 1139 г. Карьера ее сына Бориса была полна опасностей. После смерти его деда и покровителя Владимира Мономаха (1125 г.) он был отправлен в Константинополь для завершения образования.[532]Поскольку отношения между Византией и Венгрией были напряженными в тот период, император сблизился с ним, желая использовать его как потенциальное орудие византийской дипломатии, и в 1130 г. отдал ему в жены свою двоюродную сестру. В 1131 г. по приказу жены короля Белы Елены было убито шестьдесят восемь венгерских знатных людей, которые могли быть потенциальными сторонниками Бориса, когда те присутствовали на заседании венгерского сейма. На следующий год Борис, при поддержке поляков, а также русских и куманов, вторгся в Венгрию, но его армия была разбита королевскими войсками. Борис стал политическим изгнанником, живя то в Польше, то в Австрии, то в Богемии, и тщетно пытаясь поймать удачу, поскольку Венгрия находилась в трудном положении. В 1147 г. ему удалось проникнуть в Венгрию при поддержке австрийских войск, но он снова потерпел поражение. Опасаясь пленения, он спрятался в обозе французского короля Людовика VII, войска которого в это время пересекали Венгрию на путик Святой земле. Хотя венгерские шпионы и обнаружили его местонахождение, король Людовик отказался выдать его и благополучно доставил до Константинополя, где бесприютный князь снова был взят под защиту византийского императора. Он принял участие в последовавшей затем войне между Византией и Венгрией и был убит в схватке в 1154 г.
3. Наши сведения об отношениях между русскими и балтийскими славянами в киевский период скудны. Тем не менее, торговые отношения между Новгородом и городами балтийских славян, вероятно, были достаточно оживленными. Русские купцы часто посещали Волин в одиннадцатом веке, а в двенадцатом веке существовала корпорация новгородских купцов, торговавших с Щецином.[533]В «Слове о полку Игореве» среди иностранных певцов при дворе киевского князя Святослава III упоминаются венедицы.[534]Существует соблазн видеть в них жителей Винеты на острове Волине, но представляется более резонным отождествление их с венецианцами. Что касается династических связей, по крайней мере у двух русских князей были померанские жены, а у трех померанских князей – русские жены.[535]
Русь и Скандинавия
Скандинавские народы сейчас считаются – и это справедливо – частью западного мира. Поэтому, с современной точки зрения, было бы логичным рассматривать скандинавско-русские взаимоотношения под заголовком «Русь и Запад» (см. следующую главку). И все же, конечно, более удобно рассматривать Скандинавию отдельно, поскольку с точки зрения истории и культуры в период раннего средневековья она была особым миром, скорее мостом между Востоком и Западом, нежели частью того и другого. Действительно, в эпоху викингов скандинавы не только разоряли множество восточных и западных земель своими постоянными набегами, но и устанавливали контроль над определенными территориями как на Балтийском, так и на Северном морях, не говоря уже об их экспансии в Средиземноморье и в Причерноморье.
С точки зрения культуры, скандинавские народы долгое время оставались за чертой римской церкви. Хотя «скандинавский апостол» Св. Ансгарий начал проповедовать христианство в Дании и Швеции в девятом веке, лишь в конце одиннадцатого века Церковь получила в Дании реальное развитие, а ее права и привилегии формально были установлены там не раньше 1162 г. В Швеции старое языческое святилище в Упсале было разрушено в конце одиннадцатого века, в 1248 г. окончательно была установлена церковная иерархия и утвержден целибат духовенства. В Норвегии первым королем, сделавшим попытку христианизировать страну, был Хаакон Добрый (936 – 960 гг.), сам принявший крещение в Англии. Ни он, ни его ближайшие наследники не смогли довести до конца религиозную реформу. Привилегии Церкви были окончательно утверждены в Норвегии в 1147 г.
С точки зрения социальной, в Норвегии и Швеции, в отличие от Франции и Западной Германии, не было рабства; оно не было введено и в Дании до шестнадцатого века. Поэтому крестьяне в Скандинавии оставались свободными в киевский период и на протяжении всех средних веков. Политически, опять же в отличие от Запада, особой важностью обладало собрание свободных людей (тинг), исполнявшее административную и судебную роли в скандинавских странах, по крайней мере до двенадцатого века.
Ранний период скандинавско-русских отношений был рассмотрен в предыдущем томе этого труда.[536]Как мы знаем, со скандинавами было непосредственно связано сначала образование Русского каганата, а затем и Киевского княжества. Однако, нам следует ясно разграничивать различные стадии скандинавской экспансии на Руси, и здесь к месту краткий очерк последовательности этих стадий.
Шведы, которые, очевидно, первыми пришли и проникли на юг Руси еще в восьмом веке, смешались с местными анто-славянскими племенами, заимствовав у коренного населения само имя «русь»; датчане и норвежцы, представителями которых были Рюрик и Олег, пришли во второй половине девятого века и незамедлительно смешались со шведскими русами.[537]Участники этих двух ранних потоков скандинавской экспансии прочно обосновались на русской почве и объединили свои интересы с интересами коренного славянского населения, особенно на приазовских и киевских землях.
Однако, скандинавская иммиграция на Русь не прекратилась с Рюриком и Олегом. Князья приглашали на Русь новые отряды скандинавских воинов в конце десятого и на протяжении одиннадцатого веков. Некоторые приходили по своей собственной инициативе. Этих пришельцев русские летописцы называли варягами, чтобы провести различие между ними и старыми поселенцами, называвшимися русью. Ясно, что старые скандинавские поселенцы уже в девятом веке составляли часть русского народа. Варяги, однако, были иностранцами, как с точки зрения коренных русских, так и русифицированных скандинавов, представителей раннего скандинавского проникновения.
Как мы знаем, князь Игорь нанял варягов, чтобы усилить свою армию в войне с Византией (см. Гл. II, выше); Владимир I использовал варягов в борьбе против Ярополка I, а позднее предоставил на время часть из них в распоряжение византийского императора (см. Гл. III, 2); Ярослав I зависел от варягов в своих походах против Святополка I и Мстислава Тмутараканского. Как из русских, так и из скандинавских источников мы знаем, что варяги также нередко приходили на Русь поодиночке или небольшими группами, предлагая себя на службу русским князьям, или в поисках приключений.
Повествования о таких приключениях сохранились во многих скандинавских сагах. Среди них – сага об Олафе Трюггвасове, которая относится ко времени правления Владимира Святого.[538]Сага об Эймунде описывает приключения группы исландцев, которые пришли на Русь в начале одиннадцатого века и приняли активное участие в борьбе Ярослава против Князя Полоцкого, а также против других его противников.[539]В киевском «Патерике» мы обнаруживаем рассказ о варяге Шимоне, который предложил себя на службу князю Ярославу Мудрому.[540]
Скандинавы также посещали Русь на своем пути в Константинополь и в Святую Землю. Так, в 1102 г. король Дании Эрик Эйегод появился в Киеве и был тепло принят князем Святополком II. Последний направил свою дружину, состоявшую из лучших воинов, чтобы сопровождать Эрика к святой земле. На пути от Киева до русской границы Эрика повсюду встречали восторженно. «Священники присоединялись к процессии, неся святые реликвии под пение гимнов и звон церковных колоколов».[541]
Помимо свидетельств в литературных источниках, как русских, так и скандинавских, существуют также некоторые эпиграфические свидетельства, касающиеся путешествий скандинавов на Русь. Одна руническая надпись первой половины одиннадцатого века посвящена скандинаву, который погиб на Руси как воин. В другой упоминается скандинавский купец, торговавший с Русью. Еще в двух надписях упомянут Новгород.[542]Все надписи были обнаружены за пределами Руси. Внутри же страны камень с надписью, которую можно датировать первой половиной одиннадцатого века, был обнаружен на острове Березани, который, как мы знаем (см. Гл. II, 2), был важным пунктом на пути из Киева в Константинополь. Читаем в этой надписи следующее: "Грани воздвиг этот монумент в память своего товарища Карла".[543]
Нужно заметить, что не все варяги, приходившие на Русь, были вовлечены в военные авантюры. Некоторые из них – видимо, мне следует сказать: большинство из них – были привлечены коммерческими интересами. Как мы знаем, процветание Новгорода основывалось на торговых отношениях с Прибалтикой, хотя позднее немецкие города объединились в Ганзейский союз, который стал главным фактором в торговле Запада с Новгородом, в одиннадцатом и начале двенадцатого века варяги были особо заинтересованы в этих торговых отношениях. По всей видимости, торговля рабами составляла одну из отраслей коммерции, к которой они проявляли особое внимание. Отдельная статья «Русской Правды» говорит о беглом рабе, убежавшем от своего варяжского хозяина.[544]
Поскольку варяжские купцы были постоянными гостями в Новгороде, а некоторые из них проживали там постоянно, они со временем построили церковь, которая упоминается в русских летописях как «варяжская церковь». В двенадцатом веке балтийская, или варяжская, торговля с Новгородом проходила, главным образом, через остров Готланд. Отсюда – образование так называемой готландской «фактории» в Новгороде.[545]Когда немецкие города расширили сферу своих торговых дел до Новгорода, на первых порах они также зависели от готландского посредничества. В 1195 г. был подписан торговый договор между Новгородом, с одной стороны, и готландцами и немцами, с другой.[546]
Следует помнить, что балтийская торговля предполагала движение в обе стороны, и в то время как скандинавские негоцианты часто путешествовали по Руси, новгородские купцы точно так же путешествовали за границей. Они образовали свою «факторию» и построили церковь в Висби на острове Готланде, приезжали в Данию, а также в Любек и Шлезвиг. В новгородских летописях записано, что в 1131 г. на обратном пути из Дании погибло семь русских кораблей со всем грузом. В 1157 г. шведский король Свейн III захватил много русских кораблей и разделил весь товар, имевшийся на них, между своими солдатами. Между прочим, здесь можно заметить, что в 1187 г. император Фридрих II даровал равные права на торговлю в Любеке готландцам и русским.[547]
Что касается социальных отношений с другими народами, частные связи между русскими и скандинавами лучше всего могут быть засвидетельствованы указанием на династические узы.[548]По-видимому, четверо из жен Владимира I (до его обращения) были скандинавского происхождения. Супругой Ярослава I была Ингигерда, дочь шведского короля Олафа. У сына Владимира II, Мстислава I, была шведская жена – Кристина, дочь короля Инге. В свою очередь, два норвежских короля (Харальд Хаардроде в одиннадцатом веке и Сигурд – в двенадцатом) взяли себе русских невест. Следует заметить, что после смерти Харальда его русская вдова Елизавета (дочь Ярослава I) вышла замуж за короля Дании Свейна II; а после смерти Сигурда его вдова Мальфрид (дочь Мстислава I) вышла замуж за короля Дании Эрика Эймуна. Еще у одного датского короля, Вальдемара I, тоже была русская жена. Ввиду тесных связей между Скандинавией и Англией здесь стоит упомянуть о браке между английской принцессой Гитой и Владимиром Мономахом.[549]Гита была дочерью Гаральда II. После его поражения и смерти в битве при Гастингсе (1066 г.) его семья нашла убежище в Швеции, и именно шведский король устроил брак между Гитой и Владимиром.
В связи с оживленными взаимоотношениями между скандинавами и русскими, значительной важностью обладало скандинавское влияние на ход развития русской цивилизации. Действительно, в современной исторической науке даже существует тенденция переоценивать это влияние и представлять скандинавский элемент как ведущий фактор формирования киевского государства и культуры. Новый подход к проблеме – с точки зрения исследователя фольклора – можно обнаружить в книге А. Штендер-Петерсена «Варяжская сага как источник древней русской летописи» (1934 г.). Согласно этому исследователю, древние скандинавско-русские саги создавались в восточной и византийской среде, и лишь позднее распространились с востока на север.[550]В целом, ясно, что скандинавское влияние на русский фольклор и историографию было результатом сложного процесса. Во всяком случае,не следует слишком упрощать эту проблему, безоговорочно принимая утверждение об «импорте» прямо из Скандинавии на Русь чисто скандинавских представлений и обычаев. Что касается скандинавско-русских культурных взаимоотношений, то каждая из сторон, конечно же, внесла в них свою долю, но обе они до определенной степени зависели от византийской и восточной почвы.
Под филологическим углом зрения, следует отметить отсутствие в русском словаре скандинавских по происхождению слов, значение которых относится к интеллектуальной и духовной жизни. Большинство скандинавских заимствований в русском языке (в целом, немногочисленных) обозначают наименования в княжеской администрации, как, например, «гридь», «тиун», «ябедник». Кстати, слово «кнут» – тоже скандинавского происхождения (knutr).[551]
Русь и Запад
Термин «Запад» здесь употреблен с оговорками. Двумя «столпами» средневекового Запада были Римская католическая Церковь и Священная Римская империя. С религиозной точки зрения некоторые народы Центральной и Восточной Европы, о которых шла речь в предыдущей главке, – народы Богемии, Польши, Венгрии и Хорватии – принадлежали скорее к «Западу», чем к «Востоку», а Богемия фактически являлась частью империи. С другой стороны, в Западной Европе, как таковой, в это время не было прочного единства. Как мы уже видели, Скандинавия держалась в стороне во многих отношениях и была обращена в христианство много позднее, чем большинство других стран. Англия находилась на протяжении некоторого времени под датским контролем, а в более близкие отношения с континентом она вошла через норманнов – то есть, скандинавов, однако, в данном случае, галлизированных.
На юге Испания, как и Сицилия, на какое-то время стала частью арабского мира. А в торговом отношении Италия была ближе к Византии, чем к Западу. Таким образом, Священная Римская империя и Французское королевство составляли костяк Западной Европы в киевский период.
Обратимся сначала к русско-немецким отношениям.[552]До немецкой экспансии в восточную часть Прибалтики в конце двенадцатого и начале тринадцатого веков немецкие земли не соприкасались с русскими. Однако некоторые контакты между этими двумя народами поддерживались через торговлю и дипломатию, а также и через династические узы. Основной немецко-русский торговый путь в тот ранний период проходил через Богемию и Польшу. Еще в 906 г. в Раффельштадтском таможенном установлении среди иностранных купцов, приезжающих в Германию, упоминаются богемцы и руги.[553]Ясно, что под первыми имеются в виду чехи, последних же можно отождествить с русскими.
Город Ратисбон стал отправной точкой для немецкой торговли с Русью в одиннадцатом и двенадцатом веках; здесь немецкие купцы, ведущие дела с Русью, образовали особую корпорацию, члены которой известны как «рузарии».[554]Как уже упоминалось (см. 2, выше), евреи также играли важную роль в торговле Ратисбона с Богемией и Русью. В середине двенадцатого века коммерческие связи между немцами и русскими были также установлены в восточной Прибалтике, где Рига была главной немецкой торговой базой, начиная с тринадцатого века. С русской стороны как Новгород, так и Псков принимали участие в этой торговле, но ее главным центром в этот период был Смоленск. Как уже упоминалось (см. Гл. V, 8), в 1229 г. был подписан важный торговый договор между городом Смоленском, с одной стороны, и целым рядом немецких городов, с другой. Были представлены следующие немецкие и фризские города: Рига, Любек, Сест, Мюнстер, Гронинген, Дортмунд и Бремен. Немецкие купцы часто посещали Смоленск; некоторые из них постоянно проживали там. В договоре упоминается немецкая церковь Святой Девы в Смоленске.[555]
С развитием активных коммерческих отношений между немцами и русскими и (как мы вскоре увидим) через дипломатические и семейные связи между немецкими и русскими правящими домами немцы, должно быть, собрали значительное количество сведений о Руси. Действительно, записки немецких путешественников и записи немецких летописцев составляли важный источник знаний о Руси не только для самих немцев, но также и для французов и прочих западных европейцев. В 1008 г. немецкий миссионер Св. Бруно посетил Киев на пути в земли печенегов, чтобы распространять там христианство. Он был тепло принят Владимиром Святым, и ему была предоставлена вся помощь, какую только можно было предложить. Владимир лично сопровождал миссионера до границы печенежских земель. Русь произвела на Бруно самое благоприятное впечатление, так же как и русский народ, а в своем сообщении императору Генриху II он представил правителя Руси как великого и богатого властителя (magnus regno et divitiis rerum).[556]
Летописец Титмар из Мерзебурга (975 – 1018 гг.) тоже подчеркивал богатство Руси. Он утверждал, что в Киеве было сорок церквей и восемь рынков.[557]Каноник Адам из Бремена (ум. в 1074 г.) в своей книге «История гамбургской епархии» называл Киев соперником Константинополя и ярким украшением греко-православного мира.[558]Немецкий читатель того времени мог также найти интересные сведения о Руси в «Анналах» Ламберта Херсфельда (написанных около 1077 г.).[559]Ценная информация о Руси была собрана также немецким евреем рабби Мозесом Петахией из Ратисбона и Праги, который посетил Киев в семидесятые годы двенадцатого века на пути в Сирию.[560]
Что касается дипломатических отношений между Германией и Киевом, то они начались в десятом веке, свидетельством чему является попытка Оттона II организовать римско-католическую миссию к княгине Ольге (см. Гл. II, 4). Во второй половине одиннадцатого века во время междуусобиц среди русских князей князем Изяславом I была предпринята попытка обратиться к германскому императору как к третейскому судье в русских межкняжеских отношениях. Вытесненный из Киева своим братом Святославом II (см. Гл. IV, 4), Изяслав сначала обратился к королю Польши Болеславу II; не получив помощи от этого правителя, он направился в Майнц, где попросил о поддержке императора Генриха IV. Чтобы подкрепить свою просьбу, Изяслав привез богатые подарки: золотые и серебряные сосуды, драгоценные ткани и так далее. В то время Генрих был вовлечен в Саксонскую войну и не мог послать войска на Русь, даже если бы хотел этого. Однако он направил посланника к Святославу, чтобы прояснить дело. Посланник, Бурхардт, был зятем Святослава и поэтому, естественно, был склонен к компромиссу. Бурхардт вернулся из Киева с богатыми дарами, данными в подкрепление просьбы Святослава, обращенной к Генриху, не вмешиваться в киевские дела, на эту просьбу Генрих неохотно согласился.[561]
Обращаясь теперь к немецко-русским супружеским связям,[562]надо сказать, что, по крайней мере, у шести русских князей были немецкие жены, включая двух киевских князей – вышеупомянутого Святослава II и Изяслава II. Супругой Святослава была сестра Бурхардта Киликия из Дитмаршена. Имя немецкой жены Изяслава (его первой жены) неизвестно. У двух немецких маркграфов, одного графа, одного ландграфа и одного императора были русские жены. Императором был тот самый Генрих IV, у которого в 1075 г. Изяслав I искал защиты. Он женился на Евпраксии, дочери киевского князя Всеволода I, в то время вдове (ее первым мужем был Генрих Длинный, маркграф Штаденский. В первом браке она, судя по всему, была счастлива. Ее второй брак, однако, закончился трагично; для достойного описания и толкования ее драматической истории нужен был бы Достоевский.[563]
Первый муж Евпраксии умер, когда ей едва было шестнадцать лет (1087 г.). В этом браке не было детей, и выяснилось, что Евпраксия намеревалась принять постриг в Кведлинбургском монастыре. Однако случилось так, что император Генрих IV во время одного из посещений аббатиссы Кведлинбурга встретил юную вдову и был поражен ее красотой. В декабре 1087 г. его первая жена Берта умерла. В 1088 г. было объявлено о помолвке Генриха и Евпраксии, и летом 1089 г. они поженились в Кельне. Евпраксия была коронована как императрица под именем Адельгейда. Страстная влюбленность Генриха в невесту продлилась недолго, и положение Адельгейды при дворе вскоре стало ненадежным. Вскоре дворец Генриха стал местом непристойных оргий; согласно по крайней мере двум современным летописцам, Генрих вступил в извращенческую секту так называемых николаитов.[564]Адельгейда, которая сперва ничего не подозревала, была принуждена принимать участие в некоторых из этих оргий. Летописцы также рассказывают, что однажды император предложил Адельгейду своему сыну Конраду. Конрад, который был примерно тех же лет, что и императрица, и был дружелюбно расположен к ней, с негодованием отказался. Вскоре он восстал против своего отца.
Хотя Генрих продолжал разными путями оскорблять свою жену, на него иногда находили приступы ревности. Следует заметить, что с 1090 г. он был втянут в тяжкую борьбу за завоевание северных земель Италии, а также за контроль над папской резиденцией. Адельгейда была принуждена следовать за ним в Италию и содержалась в Вероне под строгим надзором. В 1093 г; она бежала и нашла убежище в Каноссе, в замке маркизы Матильды Тосканской – одной из самых непримиримых врагов Генриха IV. Оттуда, по совету Матильды, она направила жалобу на своего мужа в адрес Церковного Собора в Констанце (1094 г.), который признал Генриха виновным. Между тем Матильда представила свою протеже папе Урбану II, который посоветовал Адельгейде лично предстать перед Церковным Собором в Плаценции (1095 г.). Так она и поступила и публично покаялась перед Собором, что принимала участие в оргиях по приказанию Генриха. Ее исповедь произвела огромное впечатление, и она получила полное отпущение грехов.
Исповедь Адельгейды была для нее моральной пыткой и гражданским самоубийством; в то же время, хотя она и не думала об этом, это было и политической акцией – ударом по престижу Генриха, от которого он так полностью никогда и не оправился. Через два года после рокового Собора Адельгейда уехала из Италии в Венгрию, где она пробыла до 1099 г., а затем возвратилась в Киев. Ее мать все еще была жива и, по-видимому, приняла Адельгейду, которую теперь снова звали Евпраксией, в свой дом. Генрих IV умер в 1106 г.; позднее, в том же году, Евпраксия приняла монашество, предположительно, в монастыре Св. Андрея, который находился в подчинении ее старшей сестры Янки. Она умерла в 1109 г. и была похоронена в пещерах Лавры.
Слухи об участии Евпраксии в оргиях Генриха и о ее исповеди, должно быть, достигли Киева намного раньше ее возвращения туда. Когда она вернулась, несмотря на то уединение, в котором она старалась жить, киевское общество захлестнула новая волна слухов и сплетен. Мы обнаруживаем отзвуки этих сплетен даже в русском эпическом фольклоре, в былинах. Во многих из них жена Владимира Святого представлена неверной женщиной, то и дело влюбляющейся в того или иного храброго богатыря. И в большинстве из этих былин ее зовут Евпраксия. Как предполагает С. П. Розанов, должно быть, несчастная жена Генриха IV послужили прототипом ее тезки из былин.[565]Хотя реальная Евпраксия, конечно же, не была женой Владимира, будучи его далекой правнучкой, она была сестрой Владимира Мономаха, и, вероятно, таким образом ее имя стало ассоциироваться с именем Владимира из былин.
В то время как положение германской императрицы оказалось невыносимым для дочери Всеволода I, ее тетку Анну (дочь Ярослава I) вполне устроил французский трон.[566]Инициатива в случае с замужеством Анны принадлежала французам. В 1044 г. Матильда, первая жена Генриха I французского, умерла бездетной, и король вынужден был думать о втором браке. Сам факт того, что он, в конце концов, обратил внимание на Киев, является свидетельством высокого престижа Ярослава Мудрого, позднее ставшего киевским князем. В результате в 1049 г. в Киев прибыло французское посольство, в составе которого было два французских епископа. Между прочим, следует помнить, что в это время еще не было официального разделения между римской и греческой Церквями. Анна направилась во Францию, по-видимому, в 1050 г. В 1051 г. была отпразднована ее свадьба с Генрихом, и она была коронована королевой Франции. На следующий год родился их первый сын Филипп. Восемь лет спустя Генрих умер (1060 г.), и Филипп стал королем. Ввиду его малолетства был назначен регент. Анна, как королева Франции и мать короля, тоже принимала участие в правительственных делах. Ее подпись появляется на ряде документов этого периода; в одном случае она подписалась «Анна Регина» славянскими буквами.
Едва прошел год после смерти ее царственного супруга, как Анна снова вышла замуж. Ее вторым мужем был Рауль де Крепи, граф Валуа, один из наиболее могущественных и задиристых французских феодалов того времени. Она была его третьей женой, и чтобы жениться на ней, ему надо было дать развод второй жене по причине, или под предлогом ее неверности. Духовенство было возмущено, и Раулю угрожало отлучение. Регент, в свою очередь, был потрясен вступлением королевы во второй брак, и мальчик Филипп, несомненно, тоже сильно переживал. Постепенно, однако, мир был восстановлен в королевской семье, и Рауль, фактически, хотя и не юридически, был допущен к регентству. Когда Филипп вырос, влияние не только Рауля, но и Анны стало быстро уменьшаться. Рауль умер в 1074 г.; год смерти Анны неизвестен. Последний документ, подписанный ею, (как «Анна, мать короля Филиппа»), датируется 1075 г. В 1085 г. Филипп даровал пребенду церкви Св. Квентина де Бовэ pro remedio animae patris mei et matris meae. Таким образом можно заключить, что Анна умерла где-то между 1075 и 1089 гг.
Поскольку Анна прибыла во Францию до разделения Церквей, естественно, она приняла сторону Римской Церкви после схизмы 1054 г. и получила тогда второе имя Агнессы. Между прочим, ощущение единства Церкви все еще оставалось прочным, и разница между Римом и Константинополем для рядовых членов каждой из Церквей заключалась в языке и ритуале, а не в догматике. В этом смысле Анна присоединилась к Западной Церкви, когда она отправилась во Францию, и ей не нужно было думать о своем выборе в пользу той или другой Церкви в 1054 г.
Она была набожной и стала известна своим милосердием, а также тем, что даровала земли разным французским церквям и монастырям.
Несмотря на то, что оба французских замужества Анны были удачными, ее случай был единственным примером супружеских связей между русским и французским правящими домами в киевский период, да и, фактически, на протяжении всей русской истории. Нет свидетельств о прямых торговых отношениях между Русью и Францией в киевский период. Однако бельгийцы, видимо, торговали с Русью, если не прямо, то через немцев. Известно, что сукно из Ипра высоко ценилось в Новгороде.[567]Некоторые частные контакты между русскими и французами стали возможны во времена крестовых походов, особенно когда французские войска проходили через Венгрию. Мы уже рассмотрели выше приключение Бориса (русского по материнской линии) во французском обозе. Также, вероятно, в этот период были отдельные русские подразделения в византийской армии (см. 5, ниже), а французы вступали в контакт с византийцами. Более того, русские паломники время от времени посещали Святую землю, и это представляло возможность для встреч русских с французами. Интересно отметить, что Русь и русские часто упоминаются во французской средневековой поэзии.[568]
Русские связи с Италией были обусловлены целым рядом факторов, из которых Римская Церковь была, вероятно, наиболее важным. Отношения между папой и Русью начались в конце десятого века (см. Гл. III, 3) и продолжались, частью через посредничество Германии и Польши, даже после разделения Церквей в 1054 г. В 1075 г., как мы видели, Изяслав обратился за помощью к Генриху IV. Одновременно он направил своего сына Ярополка в Рим для переговоров с папой. Следует заметить, что женой Изяслава была польская княжна Гертруда, дочь Мешко II; а женой Ярополка была немецкая княжна, Кунегунда из Орламюнде. Хотя обе эти женщины должны были официально присоединиться к греко-православной Церкви, после того как вступили в брак, видимо, в душе не порвали с римским католицизмом. Вероятно, под их давлением и по их совету Изяслав и его сын обратились за помощью к папе. Мы видели раньше, что Ярополк от себя и от имени отца поклялись в верности римскому папе и поставили Киевское княжество под защиту Св. Петра.[569]Папа, в свою очередь, в булле от 17 мая 1075 г. даровал Киевское княжество Изяславу и Ярополку в ленное владение и подтвердил их права на управление княжеством. После этого он убедил польского короля Болеслава в том, чтобы тот оказывал всяческую помощь его новым вассалам. Пока Болеслав мешкал, соперник Изяслава Святополк умер в Киеве (1076 г.), и это сделало возможным возвращение туда Изяслава. Как мы знаем (см. Гл. IV, 4), он был убит в сражении против своих племянников в 1078 г., и Ярополк, у которого не было возможности удержать Киев, был направлен старшими князьями в Туровское княжество. Он был убит в 1087 г.[570]
Так был положен конец мечтам римского папы о распространении власти над Киевом. Однако католические прелаты пристально наблюдали за дальнейшими событиями в Западной Руси. В 1204 г., как мы видели (Гл. VIII, 4), посланники папы посетили князя Галиции и Волыни Романа, чтобы убедить его принять католицизм, однако им это не удалось.