РАЗБОРКА ПО-ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

Глава 1

СУЕТА ВОКРУГ КРУИЗА

 

Tеплым осенним утром, и даже не то чтобы утром, а так, часов где-то в десять утра или около того, на первом причале киевского речного вокзала происходили какие-то события, точнее сказать, какая-то суета, однако же, обставленная довольно помпезно. Возле причала стоял теплоход класса "Метеор", на который производила посадку небрежная, прилично одетая публика. Ничего странного в этом, на первый взгляд, не было. Однако посадка все же вызывала интерес и недоумение у проходивших мимо прохожих, если учесть, что уже свыше двадцати лет речной транспорт не ходил по Днепру вообще, и что навигация на реке в эту пору и в лучшие для страны времена уже сокращалась вдвое. Но, искушенные за годы «ускорения», "перестройки", "нэзалэжности", "розбудовы дэржавы", "углубления реформ", "соборности" и т.п. жители столицы недолго задерживали свой усталый, равнодушный взгляд на производящей посадку публике. Достаточно было увидеть, во что и как разодета была эта публика, чтоб они безошибочно определили: это сильные мира сего, имущие власть формально, или же неформально, совершают очередной вояж. Однако кое-что интересное в этом все-таки было. Входящих по трапу встречали люди, чьи имена и лица хорошо знали как в стране, так и за ее пределами. Был здесь Алексей Курилко, известный широкой публике как Варька Мордючка, были артисты, имена которых часто заменяют словом "Зайчики", были многие другие. Не обошлось, как водится в таких случаях, без таких "звезд", как Саша Распопина, Марина Модератова, Азази и многих, многих других. Варька Мордючка была одета в морской костюм с пышной, обтянутой униформой грудью.

- А ну, стойтэ! Ну, куди цэ Вы вси лизэте? Ну, Вы подывиться, шо цэ тут робыться? Шо це Вам, паровоз, чи шо? Мущщина, я вас пытаю, дэ Вашэ прыглашение? Дэ Вашэ прыглашение, я Вас пытаю? Ну, ты подывысь на нього? Шо, у "дипломати"? Вы б його ще в пиджак зашылы. Шо за люди, ну шо за люди... Ну, шо Вы мэни моргаете? Ну, шо Вы моргаете?! Моргае вин... А це хто з тобою? Як нихто..., а ще моргае! Господы, ну куди ци мужыкы дывляться...? Ну, ни кожы, ни рожы,- продолжала она бурчать, когда те уже отошли, - господы, а ще в дубленку вгорнулось. Йий бильшэ ковдра б пидийшла. Такый мущщина... господы, такый мущщина... Эй, женщина, а Вы цэ куди тут прэтэ? А? Куды прэтэ?! А я тут нашо стою? Заместо памятника, чи шо? Ой, Роза Карловна, не впизнала, бый мене бог, не впизнала. Богатою будете, Роза Карловна. А Вы тоже, значися, тут? Ну, надо же, надо же!... Господы, думала, хоч тут Вас не буде... - добавила она после того, как та прошла. - Господы, шо за люды, ну шо за люды?! Дэ йих нэ посий, там и вродяться .

Публика, однако, не только не обижалась, но принимала ее слова с улыбкой, некоторые даже с восторгом. А Саша Распопина, зная, что Варька Мордючка вовсе не женщина, улыбалась ее словам от чистого сердца, что было бы невозможно и неестественно, будь Варька женщиной. Одета Саша была, невзирая на осень, в своей традиционной манере. Только на плечи, ввиду, как-никак, осени, была наброшена дубленка из магазина на Алексеевской. Тем не менее, даже из-под дубленки видны были так интересующие всех мужчин места. А посмотреть, конечно, было на что... Марина тоже была одета под стать, да и остальное... было на месте.

Все же наблюдательный пассажир мог бы заметить, что приглашения приглашениями, а, пропуская очередного пассажира на борт, Варька всякий раз посматривала на двух довольно молодых молчаливых мужчин атлетического телосложения, стоящих у входа на трап и кивавших ей всякий раз, когда нужно было пропустить входящего. По лицам этих молодых мужчин было видно, что говорить они, вообще-то, умеют, но, видимо, считают это занятие ниже своего достоинства. В тамбуре посадочной палубы, у входа в центральную и носовую часть теплохода виднелись такие же молодые люди. На противоположной от трапа стороне, на причальной стенке "Метеора", также маячили две молчаливые фигуры. И даже на корме, там, где есть маленькая дверца, предназначенная для матроса, производящего швартовку теплохода, прогуливался корректный, вежливый, неброско одетый молодой человек.

Все, казалось бы, шло хорошо. Публика уже села на теплоход и, в ожидании отплытия, слонялась от носовой части до кормы, курила на прогулочной палубе, громко и оживленно о чем-то разговаривала, время от времени слышался женский смех.

Как провожают пароходы,

Cовсем не так, как поезда...

Морские медленные воды -

Не то, что рельсы в два ряда, -

хрипло запел динамик до боли с детства знакомую для многих приглашенных мелодию. Мелодия навевала воспоминания и грусть. Напевая мелодию, Варька Мордючка оставила свой пост, отправилась в средний салон, где собралась большая часть гостей, и стала их развлекать. Оживление нарастало.

Но трап пока не убирали. Видимо, кто-то еще должен был появиться. Однако никто не появлялся, и публика стала мало-помалу проявлять признаки нетерпения. "Почему не отправляемся?"- спрашивали все друг у друга. Но никто ничего не знал. Здесь вообще мало кто и что знал, кроме тех, кому это было положено. Широкой же публике было известно лишь то, что крупный киевский банк и несколько фирм проводят трехдневный круиз по Днепру от Киева до Днепропетровска и обратно, о чем гостям и было сообщено в пригласительных билетах. Как водится в таких случаях, полезное планировалось соединить с приятным. Но если приятное, казалось, не вызывало никаких сомнений, то с полезным происходило что-то неладное. И это была первая странность этого осеннего круиза. На нее, опять же, как у нас водится, никто вначале, ни организаторы круиза, ни, тем более, гости - не обратили ни малейшего внимания. Гости вообще хотели только одного - как можно скорее отправиться в увлекательное и, судя по виду организаторов и по составу приглашенных, многообещающее путешествие. На их интуицию и опыт в таких делах можно было положиться. Однако посвященные в цель круиза со временем собрались в носовой части теплохода и провели короткую, но эмоционально насыщенную беседу.

- Черт знает что! - возмущался Роланд Крикавлюк, президент фирмы "Роял ЛТД", высокий, худой, с резким голосом и угловатыми движениями человек лет двадцати семи, с неподвижной мимикой лица, на котором застыло пренебрежительно-надменное выражение, - он нас за лохов держит, что ли! Сколько можно ждать?!

Был он человеком крутым, как говорили о нем его компаньоны и, в особенности, подчиненные, и то в то же время простым, как говорили о нем знакомые официантки, парикмахерши и манекенщицы, а уж они-то разбираются в людях. Время от времени он прислушивался к шуму и гаму, доносившемуся из среднего салона, и это подогревало его эмоции. В силу молодости и неопытности приятное у него часто преобладало над полезным.

- В натуре, че мы, без него обойтись не можем? - поддержал Роланда Паша Букин, его ровесник и приятель, живший с ним в одном квартале и даже учившийся раньше в одной школе. Бизнесом они занимались и до перестройки, правда, тогда это называлось другим словом. Поэтому приятели до сих пор отлично понимали друг друга. Паша вообще старался делать полезное только в перерывах между приятным. Был веселым, жизнерадостным, вспыльчивым, бесшабашным, но, тем не менее, удачливым. Он был директором фирмы «Шанс-ІІІ». "Почему три?" - мог бы поинтересоваться любопытный. Потому, что двух других уже не существовало. И закрылись они, естественно, по самым непонятным причинам. Разорились, что ли…?

Однако трое из совещавшихся, были постарше, а значит, и поопытней, и поумней, чем Роланд и Паша.

Самый видный из них был Владлен Осипович, бывший генеральный директор производственного объединения всесоюзного значения, ныне президент корпорации, имеющей деловые связи не только на Украине, а и далеко за ее пределами как на востоке, так и на западе. Достаточно сказать, что в админздание корпорации можно было попасть более-менее беспрепятственно только на первый этаж, где размещался отдел кадров, отдел по контактам с общественностью, отдел маркетинга и сама служба безопасности. На другие этажи здания, после того, как о посетителе доложили по мобильному телефону и получили разрешение молодые люди на входе, можно было попасть только лифтом. На нужном этаже лифт останавливался, но дорогу посетителю преграждала узорчатая решетка двери, где двое солидных мужчин в пятнистой форме спрашивали цель визита, проверяли документы и докладывали по мобильнику о прибытии посетителя. После того, как было дано "добро", дверь открывалась, посетитель входил в коридор, а лифт отправлялся дальше, вез других посетителей по назначению. Но и после того, как посетитель попал в коридор, его не оставляли без внимания. Его провожали в комнату для ожидания, обставленную мягкой мебелью. На журнальных столиках посетитель мог полистать журналы, отпечатанные на прекрасной бумаге, с цветными иллюстрациями, не уступающими лучшим зарубежным аналогам. Через какое-то время нужный человек сам выходил к посетителю, выслушивал его, коротко говорил "да" или "нет" и, если "да", отправлял посетителя к подчиненному, который будет заниматься данным вопросом.

Из сказанного понятно, что властный, вальяжный Владлен Осипович оставил свои дела не для того, чтобы развлекаться в компании Роланда Крикавлюка и Паши Букина. Он их вообще не знал до встречи на "Метеоре".

Не развлекаться приехал и Иван Никанорович, бывший работник Минфина, нынешний председатель правления одного из известных банков на Украине, что также говорит само за себя. Кто бывал в банках, знает, что там не намного все отличается от вышесказанного. Там уже для того, чтобы войти в приемную, надо не только представиться, а и получить по телефону рекомендация от человека, которого председатель знал лично. Надо сказать, что Иван Никанорович был самым старшим из присутствующих. Ему было около шестидесяти, это был еще крепкий, стройный, красиво седеющий мужчина, с умными, пронизывающими, казалось бы, насквозь глазами. Это он пригласил Роланда с Пашей в круиз, намекнув при этом, что речь идет о серьезном деле. Владлен Осипович, знавший Ивана Никаноровича не один десяток лет и имевший с ним не одно дело еще до перестройки, целиком и полностью положился на него. Хотя, как известно из классики, умное выражение лица еще не признак ума, о чем свидетельствуют все глупости, сделанные президентами, правительствами, депутатами и всевозможными партиями на всем пространстве бывшего Союза, Иван Никанорович был действительно умный мужик. Вначале он строил коммунизм, затем принимал активное участие в горбачевской "перестройке", потом финансировал путчистов, дальше участвовал в отделении Украины от СССР, позже занимался "розбудовой державы", затем "углублением реформ" и теперь благополучно строил "соборну" Украину. А свидетельством того, что он знает толк как в реформах, так и в строительстве любого светлого будущего, были банки в различных городах страны с центральным банком в Киеве, который появился, как сказочный дворец, - чуть ли не за одну ночь...

Третьим из почтенных и пожилых людей был Лев Исаакович Пашутинский, человек весьма известный в снабженческих кругах, проработавший в различных главках, министерствах и ведомствах бывшего Союза. Кто он в настоящее, и, надо сказать, довольно смутное время, никто ничего определенного ответить не смог бы. Известно только то, что время от времени различные предприятия, организации и учреждения всех форм собственности, задавленные налогами, обращались к нему за консультациями и за другой помощью. Но надо сказать со всей откровенностью, что, ни до перестройки, ни после нее Лев Исаакович ни популярности, ни известности, ни громких титулов не любил. Посему ни его должность, ни кого он здесь представляет, широким кругам до сих пор не известно. Тем не менее, и Иван Никанорович, и Владлен Осипович его отлично знали.

Должен был быть еще четвертый. Это тот, которого не было и которого как раз и ждали. О четвертом было известно только то, что его зовут Олегом Ивановичем, что он будет заниматься информационным обеспечением и осуществлять безопасность будущего альянса. Дело это, как мы уже упоминали, в такое непростое время, было его профессиональной обязанностью. И то, что Олег Иванович занимался им в эти смутные времена, при всех социальных катаклизмах, властях и правительствах, было надежной гарантией его успешного осуществления. Понятно, что Роланд и Паша понятия не имели, кто такой Олег Иванович, да и не должны были знать никогда. Сам Владлен Осипович видел его два-три раза, Лев Исаакович только слышал о нем, молодые же люди о его роли в предстоящем деле могли только догадывался, если могли бы это делать в принципе. Более того, даже о самом предстоящем деле и своей собственной роли в нем, они имели смутное представление. Незадолго до этого Иван Никанорович, как надежным клиентам банка, предложил им принять участие в планируемом деле, о котором сказал только то, что они будут иметь в два-три раза больше того, что имеют сейчас, и без особых хлопот. Естественно, что они тут же согласились. Польщенные вниманием управляющего банком и раздувшиеся от гордости за свою собственную "надежность", о которой раньше никогда особо не задумывались, они тут же, за бутылочкой прекрасного коньячка в кабинете Ивана Никаноровича, обсудили поездку в Днепропетровск на предстоящие переговоры. В силу молодости, а значит, и присущей ей жизнерадостности, они сразу же предложили соединить дело приятное с полезным - сделать это в виде круиза по Днепру. Идея Ивану Никаноровичу сразу же понравилась. "Почему бы и нет? Не будет привлекать внимание", - подумал он. И тут же, по настоянию нетерпеливой в таких делах молодежи, обсудили кандидатуры приглашаемых, планируемые затраты и расходы каждого из участников. В виду того, что организацию молодежь взяла на себя, их затраты оказались весьма ничтожными – на переоборудование теплохода под цели круиза, а истинные организаторы, фактически оплатившие круиз, оказались инкогнито. Понятно, что одну сторону это устраивало, у другой вообще вызывало восторг при одной только мысли о возможных перспективах такого круиза. И дело, в общем-то, не столько в деньгах, сколько в списках приглашенных на круиз…

И вот теперь, по непонятной причине, все начинало рушиться. Ах! Иван Никанорович, Иван Никанорович, лучше б оно разрушилось с самого начала! Ивана Никаноровича, всегда точно знавшего, что он хочет и почему, на этот раз одолевало какое-то смутное предчувствие...

Но не таков был Владлен Осипович, чтобы при первых трудностях отступать от задуманного. Пока молодежь возмущалась ненадежностью незнакомого компаньона, что, при их возрасте и их бизнесе, было делом вполне понятным, он, тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, сказал: "А что? Не взяться ли нам самим за это дело? Опыт у нас есть..., съездим, посмотрим, что к чему, может, обсудим условия... и тогда решим окончательно".

- Дело в том, - сказал Иван Никанорович, - что именно он должен быть на переговорах. Он это дело нащупал, он знает ситуацию, в конце концов, мы без него как без глаз. "Днепр" город не простой... - он на минуту задумался, - там не только наука, технологии и промышленность сконцентрирована. Там - выход за рубеж, там связи, деньги, и, опять же, - прямой выход на самый верх... Город насыщен интересами... Было бы неразумно, как у нас говорят, «не зная брода, лезть у воду». «Да и небезопасно» - подумал он.

- А что телефоны, не отвечают? - спросил практичный Лев Исаакович и нервно вытер платком неожиданно вспотевшую лысину.

- Да в том-то и дело, что не отвечают, - задумчиво ответил Иван Никанорович. - А этого никак быть не может. Если его нет в кабинете или в машине, то по мобильной связи он должен был отозваться бы... "Что-то здесь не то" - добавил он про себя. «Уж не передумал ли он? А, может, узнал что-нибудь уже после разговора? Тогда тем более должен был бы предупредить. Непонятно..., непонятно. Но мог бы все-таки позвонить хотя бы! Или не мог? Или ему "предложили" выйти из игры?! И, может быть, выйти тихо, молча...? Непонятно, непонятно… Не похоже, конечно… Но и не исключено... В наше время - все может быть. Что же все-таки делать?"

- А по SMS просили его связаться? - спросил Владлен Осипович.

- Да, конечно, - отозвался Иван Никанорович. - И даже ребят послал наверх к речвокзалу, чтоб оттуда попробовали, может, радиоволнам вода мешает или гора - мы ведь внизу стоим.

"Ну и организация..."- подумал про себя Владлен Осипович,- хоть все это и не похоже на Ивана Никаноровича, но факт остается фактом. - Что-то не сложилось, зря время потеряем.

- Может, вызвали куда? Сам понимаешь, - не может ответить. А, может, отойдем от горы чуть ниже по Днепру и связь появится? - сказал опять Лев Исаакович. - В конце концов, всегда можно вернуться, не так ли? А что? Покатаемся немножко и вернемся... народу скажем, мол, по техническим причинам - круиз отменяется.

Ох, и осторожный же человек был этот Лев Исаакович! Ох, и осторожный...

- Лиса... - подумал Владлен Осипович, - Без "крыши"- никуда! Не зря он прошел Крым, и Рим, и медные трубы. Сухим из воды выйдет, и ножки не замочит...

- Как отменяется?! - в один голос вскричали только что возмущавшиеся, а теперь слушающие непонятный им разговор с открытыми ртами Роланд и Паша.

- Похоже, здесь пахнет серьезными "бабками" - подумал Роланд. - Надо будет держать ухо востро и Пашку предупредить, чтоб не сильно отвлекался... Не нажирался, в общем…

- Хорошо, что именно нам это предложили, - в свою очередь пронеслось в голове у Пашки.

Однако, для них не могло быть, даже в принципе, такого компаньона, пусть он будет семи пядей во лбу, из-за которого можно было бы отменить дело, а тем более круиз, который они, можно сказать, выстрадали и считали "своим", тем более, что "бабки" все равно уже уплачены, а с учетом их участия в организации неформальной части круиза, они имели полное право голоса "за" него. Не пропадать же деньгам, в конце концов...

- Молодо-зелено, - подумал Лев Исаакович, - еще петух жареный не клевал в одно место. Им только "бабки" да бабы на уме ... Небось, уже и глаз положили…

- Кажется, мальчики взрослеют не по дням, а по часам, - подумал Иван Никанорович, посмотрев на их соображающие и потому вытянутые физиономии и на то, как они время от времени переглядывались между собой, пытаясь понять, о чем, собственно, идет разговор. - Ладно, если получится, чуть-чуть добавлю. Главное, чтоб сделали свое дело. Да и Олег Иванович одобрил... Что же все-таки произошло? Неужели и вправду связь барахлит? Ну не может этого быть... хотя у нас... может быть все ...

В затянувшемся молчании слышен был нарастающий шум в среднем салоне. Похоже, за дело принялись "звезды".

- Отвечает здесь кто-нибудь за что-нибудь?! - слышался резкий голос Азази. - Мы будем сегодня отправляться или я еду в гостиницу!

- Здесь есть хоть один мужчина или нет?! - вторила ей Распопина.

Вышколенные молодые люди, стоящие на входе в носовую часть "Метеора", отвечали, что по техническим причинам отход задерживается и вот-вот будет отправление.

Надо было принимать решение. Мероприятие затеяли серьезное, пригласили знаменитых на всю Украину людей…, в общем, - назревал скандал.

- Хорошо! - прервал общее молчание Владлен Осипович. - Что нам мешает просто приехать, поговорить, посмотреть...? Попытка - не пытка. Так, кажется, любил говорить покойный товарищ Берия? А вернемся, найдем Олега Ивановича и все выясним. Даже если он ничего толком не скажет, все равно, по голосу и так многое станет понятным - сказал он, немного подумав.

- Если не будет поздно, а то будет нам и попытка, и все остальное, - добавил Иван Никанорович.

- А мы ни с кем ни о чем не договаривались, - сразу же заметил Лев Исаакович. - Кто договаривался? Олег Иванович! С нас взятки гладки - на нет и суда нет.

Все опять замолчали. Тяжело было на душе у Ивана Никаноровича и, главное, непонятно почему. "Хорошо Владлену рассуждать, - думал он, - его то ли достанешь, то ли нет, а у меня банки... могут разорить в два счета, если что. У них тоже и банки, и связи, и кто за ними стоит - не ясно. Может оказаться - кто угодно. Даже сам... Пусть Олег даже мычал бы в трубку, уже по тембру можно было бы хоть что-то понять, ввязываться в это дело или нет. А если действительно связь? Черт ее побери! Или вызвали к кому-то на ковры, оттуда не ответишь, не позвонишь. Такое тоже бывает. Не терять же из-за этого… Однако, надо что-то решать..."

- Ладно, - сказал он, - у нас круиз, просто заехали в гости, мало ли что, а зайдет разговор, это не договор, не протокол о намерениях..., заглянули…, просто так…, а там найдем Олега Ивановича и все выясним. - На том и порешили.

Сказано - сделано. Позвонили по мобильнику ребятам, которые наверху пытались связаться с Олегом Ивановичем, чтобы они возвращались, убрали трап, взревел двигатель "Метеора", его рев подхватили гости, капитан, в свою очередь, поддержал гостей гудком теплохода и нарядная публика отправилась в долгожданный круиз.

В это время неожиданно грянула в среднем салоне музыка, притом не запись, а живая, вокально-инструментальная, и публика из посадочных и прогулочной палуб повалила в средний салон. Надо сказать, что Роланд и Паша постарались на славу. Они не только нашли и арендовали на три дня "Метеор", но и умудрились переоборудовать его под цели круиза. Так, сиденья, конечно, остались, но все остальное изменилось. Например, в среднем салоне были расставлены столики в виде буквы "П", верхней частью в сторону движения "Метеора", а разветвленной, нижней, в сторону прогулочной палубы и буфета, из которого доносился приятный запах чего-то очень вкусного. Вокруг столиков были расположены сиденья. Естественно, и те и другие были привинчены к полу. Инструментальный ансамбль, в силу отсутствия места в салоне, временно расположился в углу под стенкой, через проход от буфета. Предполагалось, что танцы будут проходить в кормовой части, откуда в средний салон перенесли два столика, а сиденья расставили в два ряда по сторонам, образовав тем самым в центре место для танцев. Выступления же артистов должно было происходить в среднем салоне, в пространстве между двумя рядами столов. Одним словом, все было продумано. Хватка у молодых предпринимателей была железной. Интересно, для чего она понадобилась Ивану Никаноровичу? Да и она ли?

Одновременно с музыкой молодые предприниматели, на законных правах хозяев, рассаживали гостей. Когда шум и гам стих, за столом на почетном месте, в вершине буквы "П", у перегородки матросской каюты, разделяющей выходы на посадочные палубы теплохода, оказались Роланд с Пашей, а по сторонам от них Саша Распопина и Марина Модератова. Саша, привыкшая выбирать мужчин, не стесняясь, оказалась возле Роланда. Она любила мужчин-рыцарей. С ними было намного проще, а Саша не любила ни лишних хлопот, ни бубновых интересов, как вы сами понимаете. Азази, которая время от времени ловила на себе взгляды Роланда, спустилась ненадолго к единственному в теплоходе зеркалу, а это оказалось слишком далеко от столов вообще и с противоположной от почетной стороны стола. Ах! Азази, Азази! Это не восток…, да и не запад тоже. Место ей, худо - бедно, нашлось, чуть ли не посредине одного из столов, но все же непосредственно примыкавшего к почетному, да и то, можно сказать потому, что его держал в поисках подходящего кандидата какой-то доцент. Азази, будучи, по-восточному, злопамятной, мстительной и коварной, затаила к Саше, бесцеремонно берущей, по мнению Азази, чужое, отнюдь не добрые чувства. Но виду, как водится, не подала. "Зайчики" и Варька Мордючка оказались в другом ряду от Азази и тоже возле стола, примыкающего к почетному. Дальше с обеих сторон столов в шахматном порядке расположились мужчины - женщины, предприниматели - деятели искусства. И в самом конце стола, со стороны вокально-инструментального ансамбля, расположился некто Толян с «братвой», которого на всякий случай пригласили Роланд с Пашей, знавшие Толяна как надежного парня еще по тому бизнесу, который до перестройки назывался другим словом. А с другой стороны столов, на противоположном ряду, возле самого буфета, расположились сдержанные молодые люди, о которых упоминалось в начале нашего повествования. По совместительству они же и подавали из буфета дымящиеся блюда и запотевшие бутылки на стол, накрыть который заблаговременно, по понятным причинам, не было никакой возможности.

Вскоре бокалы были наполнены пенящимся шампанским. Возбужденная, шумная, говорящая и смеющаяся публика, выражавшая свой восторг по поводу теперь уже весьма скорого исполнения столь сокровенных желаний, смолкла. И для произнесения первого тоста поднялся Паша Букин, директор фирмы "Шанс-ІІІ", один из вдохновителей, хозяев и организаторов славного круиза по Днепру.

- Господа! - произнес Паша первое слово, значение которого у него самого, после последнего разговора со старшими компаньонами, совершенно изменилось. Это изменение и нашло свое отражение на его обычно легкомысленной физиономии. В настоящий момент осознание того, что сидящие за этим столом даже не догадываются о тех перспективах, которые сулит им с Роландом это необычное путешествие, делало его лицо важным, торжественным и загадочным. Для него это слово теперь было не просто слово. В этот момент он действительно чувствовал себя господином.

- Господа, - с необыкновенным вдохновением повторил он - в этот момент, я бы сказал, по Днепру несется не столько наш "Метеор", наш теплоход на подводных крыльях, сколько на подводных крыльях наших надежд движется сама история, и эту историю, господа, мы делаем сами, так сказать, своими руками ...

Пашу, что называется, "понесло". Видавший его в самых разных ситуациях и, казалось бы, знавший его как свои пять пальцев Роланд - от неожиданности выпучил глаза. Однако, послушав тост, который все присутствующие воспринимали не более, чем простую игру подобающих в таких случаях слов, Роланд почему-то нахмурился.

- Э! Да он не так прост, как любит казаться, - сделал он для себя простой и понятный вывод, - надо будет держать с ним ухо востро.

Но, после того, как Паша по окончании тоста повернулся к нему, весело и со значением чокнувшись, по-свойски подмигнул, лицо Роланда разгладилось.

- А что, - подумал он, - все правильно. Нам теперь надо держаться вместе. Да и Толяна мы не зря прихватили. "Дед" ведь сам говорил, что там у них какие-то проблемы с безопасностью. Эти, небось, грязной работы не любят... – и он неприязненно просмотрел на вежливых, аккуратных, корректных молодых людей, которые как раз, незаметно для окружающих, производили за столом смену - поевшие уходили, а другие занимали их место. - Жаль, Толян только двоих пацанов прихватил. "Дед" для своих столько мест нагреб... "Дедом" про себя Роланд теперь называл Ивана Никаноровича.

Как видим, за столом старшего поколения не было. Они расположились в носовой части и с тех пор оттуда не выходили. Любопытных и просто желающих поглазеть с носовой части в воду останавливали возле обоих входов и объясняли, что сюда нельзя потому, что здесь вход в рулевую рубку. Привыкшие ко всем этим таинственным предпринимательским новшествам, гости понимающе кивали головой и, кому сильно хотелось, отправлялись глазеть на корму. Сейчас, во время пира, понятно, никому ничего такого не хотелось. Еще не пришло время. Посему старшее поколение спокойно приступило к трапезе. Надо сказать, в переднем салоне на время круиза тоже кое-что изменили. Вместо передних рядов, снятых слева и справа от прохода, поставили мягкий кожаный диван на два места, лицом к воде и по ходу движения, а справа и слева от него два таких же кожаных кресла, но лицом друг к другу. В образовавше­еся место, был поставлен столик. На нем нашим путешественникам и накрыли обед. Что именно? Ничего особенного. Бутылочку запотевшего армянского коньяка, картошку с бараньим мясом, запеченную в духовке в керамических горшочках и переложенную слоями болгарским перцем, луком и еще какими-то овощами и приправленную сверху какими-то травками, бутерброды с красной и черной икрой, несколько различных салатов, в том числе и из крабов, омары, грибы - вот, пожалуй, и весь скромный перечень блюд. Да. Конечно, булгаковские герои, притом не такого ранга, имели в «Грибоедове» более изысканные блюда, но то были другие времена, а сейчас в стране нищета, разруха, да и условия не те - что можно сделать в буфете движущегося теплохода? Если б не микроволновая печь, то, можно сказать, почти ничего. Да. Еще надо сказать, что рядом был столик на колесах, на котором в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка французского и нашего, украинского шампанского и бутылка болгарского красного сухого вина. Вот теперь, кажется, все. Как видите, мест здесь было четыре, следовательно, только для старших, хотя сейчас здесь их оказалось трое.

Они налили по стопке коньяку к салатикам с бутербродами, выпили, и, как водится, завели непринужденную спокойную беседу на посторонние темы. Иван Никанорович, извинившись перед товарищами по обеду, позвал одного из своих людей и спросил, продолжают ли они набирать нужный номер, получил утвердительный ответ и уже кивком головы отпустил было человека, но затем, неожиданно для себя, спросил:

- Ну что там? - и кивнул на притихший средний салон.

- Букин тост произносит, - ответил тот.

- Ну и о чем он там? – оживившись, поинтересовался Владлен Осипович, прикидывавший про себя зачем они могли понадобиться Ивану Никаноровичу в таком деле.

- Об истории, - коротко ответил молодой человек.

- А… Ну-ну... - произнес Иван Никанорович и поддел омара.

- Как? Уже?! - еще более оживился Владлен Осипович, и на губах его мелькнуло какое-то неопределенное, еле заметное выражение, пожалуй, больше похожее, на усмешку, если не сказать на ухмылку.

- А что, - ввязался в разговор и Лев Исаакович, - многие любили поговорить об истории...

- Ага, - перебил его Владлен Осипович, - начиная с Горбачева, Кравчука и прочих перестроившиеся вождей и заканчивая Ющенко..., хотя и до них, признаться, было немало любителей поговорить на эту тему. Интересно было бы узнать, что они сейчас об этом думают.

- Да-а, - задумчиво произнес Лев Исаакович, - стоит дорваться до руля, как им каждое их слово кажется либо судьбоносным, либо историческим. При этом, что интересно... такая самовлюбленность, такое упоение собственными речами, что соловью до них, простите, как отсюда до Киева раком ...

- Если б они думали больше, чем говорили, может, мы их до сих пор бы слушали, - заметил Иван Никанорович. - Кстати, мы часа три уже в пути, а связи до сих пор нет...

Налили по второй. Выпили. Помолчали.

- Неизвестно, что лучше, - наконец произнес осторожный Лев Исаакович, - может, с этим делом окажется больше хлопот, чем выгоды. Во-первых, мы влезаем в чужие интересы, при этом в чьи - мы не знаем, а это, сами понимаете… Во-вторых, если мы не договоримся с нашими будущими компаньонами об условиях или нашей доле - тоже можем нажить отнюдь не доброжелателей. И в - третьих, если мы договоримся, то их враги автоматически становятся нашими, при этом не обязательно в "Днепре" - это может быть и Киев, и любой другой город, я не говорю уже, что и за границей возможны пересечения...

- Волка бояться - в лес не ходить, - ответил на это Владлен Осипович. - Мы ж договорились - поедем, посмотрим ...

"Знаю я твое "посмотрим," - подумал Лев Исаакович, - крокодил тоже бревном прикидывается, а потом - гам ... и нет никого".

- Вот на эти вопросы Олег и должен был ответить, - заметил Иван Никанорович.

- Где ж твой Олег? - в свою очередь, резонно заметил Владлен Осипович.

Снова помолчали. Открыли горшочки, и прекрасный аромат наполнил носовую часть теплохода. К мясному блюду открыли бутылочку сухого красного вина, которое, по некоторым непроверенным данным, продлевает жизнь, и разговор незаметно перешел на эту животрепещущую для пожилых людей тему.

Тем временем в среднем салоне пир был в разгаре... Время тостов закончилось и теперь каждый, как мог, удовлетворял свои жизненные потребности. И не только в хлебе насущном...

- Понимаешь, Азази,- небрежным, гортанным, хорошо поставленным голосом, говорил доцент Слава Успенкин, - я мог защитить, конечно, докторскую, да что там докторскую..., но времена сейчас не те..., кому это сейчас надо?! Никому! Буквально никому! У меня сейчас написано столько работ, но "в стол", как у нас говорят, все "в стол". Время не то...

Непризнанный гений больше всего любил славу и женщин, однако ни та, ни другие почему-то не платили ему взаимностью. Слава проявлял необыкновенную изобретательность для того, чтобы добиться желаемого - читал соответствующую литературу, однако, поскольку ему не терпелось как можно быстрей достичь результата, хватал только "вершки". А непонимание сути тех явлений, о которых он пытался распространяться, быстро выходило наружу, и нужные люди теряли к нему всякий интерес. Видя обидно малую отдачу от своих, чрезмерных для него, усилий, он пошел другим путем - путем плагиата и компиляции, обобщения чужих мыслей. Их он, конечно, выдавал за свои собственные. На этом пути его также постигло разочарование. Пока он их обобщал и сам печатал на стареньком компьютере, мысли безнадежно устаревали и уже были на слуху у окружающих. Слава явно чувствовал, что он обойден жизнью, но совершенно ничего не мог поделать. Пытался было податься в советники к одному "народному академику", как любят называть себя в последнее время непризнанные гении – самоучки, но спустя очень короткий срок тот, видимо, не желая ни с кем делиться своей и без того сомнительной славой, объяснил ему, что он сам себе советник. Попытки заинтересовать собой бизнесменов, казалось бы, удавались, но ненадолго - в результате чего приходилось возвращаться на кафедру после того, как сделал ей "фи". Попытка податься в искусство - быть импрессарио у подающих надежды молодых дарований, петь дворовые песни под гитару на местном телевидении - тоже делали его "калифом на час". В настоящий период своей жизни готовил реванш - печатал роман, в котором из окрошки грешного и праведного, в основном из чужих мыслей, пытался соорудить нечто, что должно было поразить если не мир, то хотя бы его собственное окружение. И хотя о его неистовом стремлении добиться успеха и о его чистоплотности за спиной ходили легенды, Успенкин от чистого сердца полагал, что победителей не судят. Благо, примеров тому было предостаточно.

На прекрасном фронте у него, по непонятной причине, происходило, в принципе, то же самое. Попытки найти симпатичную и, желательно, хорошо обеспеченную любовницу, а другая Успенкина ни в коей мере не устраивала, ибо любовница должна была быть с нужным родством или подходящими связями, также ни к чему не приводили. Не помогал даже трюк всех покорителей сердец ХVIII - XIX вв. - грациозное падение в нужный момент на колено. Время не то... галантный век умер одновременно с непрактичными женщинами... А предложить женщине Слава ничего, кроме кучерявых разговоров, разумеется, не мог... Отсутствие денег заставляло его страдать, он остро чувствовал свою неполноценность. Как известно, никто не жалуется на отсутствия ума, все жалуются на отсутствие денег и, вообще, на что угодно, только не на это. А жаловаться в наше время есть на что...

И вот теперь Слава рассыпался мелким бисером перед Азази на теплоходе надежд, от которых тоже надеялся поиметь кое-что более существенное, чем подводные крылья...

Впрочем, его ученый треп не производил на Азази ни малейшего впечатления. Его несколько поношенный вид, одежда, вышедшая из моды еще до «соборности», говорили сами за себя. Азази тоже любила "настоящих" мужчин, а к этой категории Слава явно не относился. "Не по Сеньке шапка" - брезгливо думала она. В полуха слушая Славу, она в полглаза наблюдала за тем, что происходит за почетным столиком.

Там же явно все было наоборот. Саша с Роландом и Паша с Мариной о чем-то живо обменивались впечатлениями. После какого-то периода времени, их головы собирались вместе, и раздавался раскатистый дружный смех четверки. Азази не выдержала этого, встала и вышла на прогулочную палубу. Слава, прерванный на полуслове, потянулся было за ней, но неожиданно передумал.

- Черт с ней, - подумал он, понимая, что здесь у него никаких шансов, - хоть будет что рассказать на кафедре.

И он представил себе округлившиеся глаза ученой братии на кафедре, когда по возвращении, как-нибудь за столом в дружеской компании, ввернет, как они пили с Азази на брудершафт. Никто, конечно, не поверит, но он небрежно, с видом посвященного, вытащит из кармана приглашение, добавит еще пару-другую фактов о круизе и об обществе, в котором он там находился, а дальше сделает вид, дескать, хотите верьте, хотите - нет, ничего больше рассказать не могу... Да! Умел Успенкин напустить туману, "коснуться до всего слегка с ученым видом знатока", как говаривал в бытность Александр Сергеевич. Ну, это как раз понятно. Можно даже понять и то, как он везде умудрялся поспевать - для Славы это была жизненная необходимость, так как надо было быть в курсе всего, чтобы вовремя сориентироваться, где и чем можно было бы поживиться. Совершенно непонятно другое - как он попал в круг таких приглашенных, да еще на столь тщательно охраняемый теплоход. То ли он нашел, то ли ему кто-то продал, то ли почему-то подарил свой пригласительный билет, то ли кто-то из предпринимателей не взял свою дражайшую половину, то ли еще что... Пожалуй, это тоже останется тайной.

Но, если представителю от науки явно не везло с партнершей, то этого нельзя сказать обо всех. При этом наблюдалась интересная тенденция: предприниматели выбирали исключительно представителей искусства и наоборот. Неискушенному наблюдателю это может показаться странным. Действительно, ну что бизнесмен может понимать в искусстве или поэт в бизнесе. А там, где нет понимания, не может быть ничего общего. Вот здесь-то в рассуждения и вкрадывается ошибка, так как то, что хорошо для совместной деятельности, не совсем хорошо для отдыха, ибо отдых ни что иное, как перемена деятельности. Более того, издревле известно, и не только на святой Руси, что драгоценный камень требует дорогой оправы. Без нее он ничто, как и оправа без камня. Так что все события развивались по социальным законам, хоть и по недостаточно хорошо изученным, но, тем не менее, реально существующим.

- Вот я, например, - гудел в ухо поэтессе Ирочке Губенко бизнесмен Линяк, - чем торгую? Воздухом! Я беру у заказчика деньги, еду за товаром в…, впрочем, это не важно, где он стоит в два раза дешевле, беру его при этом по запчастям, потом собираю и продаю покупателю за его же собственные деньги, с моей "накруткой", конечно. В итоге получается в три-четыре раза дороже. Как говаривал мой бывший компаньон: "То, что мы не дураки, понятно даже дураку". Сейчас он "за бугром"…, да и я скоро за кордон слиняю. В этой стране таким как я, делать нечего… простору мало…

Ирочка ахала, охала, ухала, изображая восхищение изобретательностью предприимчивого коммерсанта Гоши Линяка. В знак благодарности за откровение и расположение Гоши, она прочитала ему стихи, написанные накануне круиза:

"А я летаю, таю ... таю..., меня несет всегда к огню ...

Я вся воздушная такая, я, как Жар-птица, - вся горю ..."

Гоша, впервые видевший живую поэтессу, был несколько взволнован, если то, что он мог испытывать, можно было назвать этим словом. Стихи он, собственно, иногда видел в каких-то журналах, но никогда их не читал, а тем более не слышал, опять же, от живой поэтессы, да еще с такими кроткими глазками и ангельским голоском. А вот Ирочка на самом деле растрогалась от своих собственных стихов, от такого прекрасного осеннего дня, от Днепра - Славутича и от многого другого, чего она и сама не смогла бы объяснить. На ее глаза навернулись было слезы, но тут Гоша Линяк, захотевший проветриться и покурить, предложил ей выйти на палубу полюбоваться осенней природой.

Ирочка закончила филологический факультет Киевского государственного университета. Ее невинные глазки были сама кротость, честность и неподкупность. В ее присутствии мужчинам хотелось встать, а в случае необходимости, защищать ее с риском для жизни. Она была бы первым претендентом на роль Крошечки - Хаврошечки в детском фильме. При этом без всяких проб. На первом курсе, на первом студенческом капустнике, она сказала фразу, которая сделала ее до конца учебы самой интеллигентной девушкой группы. "Я не умею жить. Научите меня этому" - сказала она. Она и правда была такая непрактичная, такая наивная... Когда-то во время лекции преподаватель по истмату рассказал "по секрету" группе, в которой училась Ирочка, что в университете раскрыли каких-то "неблагонадежных" студентов. Затем неожиданно спросил, дескать, нет ли у вас таких. Ирочка, по наивности, непроизвольно повернулась и поглядела назад на своего товарища, который не скрывал от нее и некоторых других, кому доверял, своих инакомыслящих, по тем временам, взглядов. Когда попытки оправдаться перед ним и его товарищами ни к чему не привели, она открыто, по-партийному, встала на сторону тех студентов, которые справедливо считали, что такие взгляды на действительность - это антисоветчина, а экономическая независимость личности от государства - это мелкобуржуазная психология, в то время как их коммунистическая позиция глубоко идейная и сознательная. Кто мог тогда знать, что все так обернется. Да, собственно, в той группе не одна она тогда повернулась...

Стало жарко, и компания, наевшись, напившись, повалила на посадочные и прогулочную палубы проветриться, полюбоваться красотами осеннего пейзажа, осенней реки, а заодно и пообщаться с теми, кто сидел за столом вне досягаемости для общения. Так получилось, что основная масса мужчин, желающих покурить, оказалась на прогулочной палубе, а женщины сбились на посадочных палубах. Некоторых из них очень сильно интересовало, почему их не пускают в носовой салон. Из любопытства они хотели просто посмотреть одним глазком в щелочку, но через шторы, плотно закрывавшие стекла дверей, ничего не было видно. Мужчины курили, разговаривали о бизнесе, о делах, некоторые, о чем-то договорившись, ударяли по рукам. У многих с собой оказались фирменные бланки или просто чистые листы с печатями (знали люди, куда едут), и те, уединившись, заполняли привезенные с собой бланки договоров и тут же подписывали их...

За столом остались только Толян с «братвой», музыканты, у которых благодаря этому получился естественный перерыв, да молодые люди, которые в силу различных причин не могли смениться на обед раньше. И хоть отношения «братвы» с охранниками напоминает отношения волков с собаками, оказавшись в одном круизе, за одним столом, они вели себя вполне лояльно. В свою очередь музыканты, в силу своей профессии, всегда прекрасно ладили и с теми, и с другими. Толян с ребятами решили немного "добавить", так как такими наперстками они пить не привыкли. Эта же мысль пришла в голову и Успенкину, который после фиаско с Азази и, зная, что такую выпивку и закуску он еще не скоро увидит, если увидит вообще, тем более "на халяву", с небрежным видом примкнул к ним. Как водится, завязалась непринужденная беседа. Видя такую неофициальную обстановку, подсели "обмыть" только что подписанные контракты несколько предпринимателей. Таким образом, за столом образовался такой себе небольшой и теплый "мальчишник". Молодые вежливые люди ушли по своим делам и, пользуясь случаем, а упускать их было не в правилах Успенкина, Слава поднял тост за союз науки и бизнеса. Однако, выслушав его витиеватые фразы, бизнесмены как ни в чем не бывало продолжили свои, начатые на палубе, разговоры.

- Я, например, беру на заводе у свояка станки и продаю с накруткой 50 процентов, - говорил Никита Саманюк. - Дорого? А куда они от нас денутся? - звенел металлом хорошо поставленный от ощущения собственного достоинства голос Никиты Саманюка, - куда они денутся…? Свояк все равно никому другому их не продаст. Тем более, что он сам и два его зама и есть учредители. А я вроде как и учредитель, и директор. Но, что они скажут, то я и делаю... Все по Уставу предприятия...

- А у тебя много людей? - спрашивал у него его будущий компаньон.

- Откуда? Я и еще три человека, из которых два ходят у меня в замах, да и то это родственники нужных людей, ну и еще бухгалтер на полставки... Зачем мне люди, если станки хранятся на заводском складе у свояка, там же и транспорт, и грузчики, и кладовщики. Чем меньше в фирме людей, тем выше зарплата, больше прибыль и вообще... А на заводе у свояка - двадцать тысяч человек работают. Во время инфляции, при старых деньгах, вообще - в два-три раза накручивали, а сейчас только на 50 процентов.

- А свояк даст транспорт, чтобы перевозить станки туда, куда мне надо?

- Что за разговор?! Конечно, договоримся!... Ему нужен сбыт и расширение рынка. Сейчас не то, что было раньше. Склады опять забиты продукцией...

- На реализацию дашь продукцию? - спрашивал Вася Попович своего нового компаньона.

- Половину за "наличку", половину "на реализацию". Устроит? - отвечал тот. - Плюс твои люди, твоя тара и транспорт.

- Хорошо. Только деньги в течении месяца после реализации. Пойдет?

- Пойдет. Давай еще по одной...

Так чинно и благородно, наливая и беседуя, беседуя и наливая, отдыхали наши коммерсанты. Производством на многотысячных заводах занимался их отец, тесть, сват, брат, свояк, зять и т.д. Они же занимались продажей производимой продукции. С баланса на баланс государственные заводы и фабрики передавали в их фирмы оборудование, производственные здания, склады и все, что необходимо сейчас и могло понадобиться в будущем. Некоторые фирмы в свое время создавались предприятиями из своих людей для обслуживания, ремонта или строительства собственных объектов, но, ввиду отсутствия работы на госпредприятии, для того, чтобы выжить, становились коммерческими и стали находить себе заказчиков сами. Госпредприятия, чтобы не "кормить" их, с облегчением отпускали на собственные "хлеба". При этом, не требуя возврата переданного им оборудования, зданий, помещений и прочего имущества… Другие, не имея за спиной вообще никаких связей, торговали воздухом - находили товар по сходной цене и перепродавали там, где этот товар требовался... Или вообще собирали товар из запчастей и продавали втридорога.

"Какие возможности пропадают" - думал Успенкин, тоскливо слушая где, кто у кого есть. Чтобы не спугнуть коммерсантов, он, подливая, льстил им, говорил тосты и комплименты, сыграл, с разрешения музыкантов, на гитаре дворовые песни их молодости и, наконец, перешел к интересующему его лично вопросу.

- Мужики, я смотрю, вы в собственном, так сказать, соку варитесь. А не создать ли нам что-то этакое, совместное, ну, ассоциацию там или корпорацию и объединить все усилия в одном направлении... Коммерсанты прекратили свои частные разговоры и стали внимательно слушать Славу. - С одной стороны, это сэкономило бы время и усилия в поисках нужного партнера. С другой, - повысило динамику бизнеса, так сказать, его гибкость, подвижность, а значит, надежность в конечном счете. В третьих, - устранило бы внутреннюю конкуренцию и позволило бы принимать эффективные меры по борьбе с внешней конкуренцией. Опять же, соединение частного бизнеса с государственным дает преимущества в получении кредитов. А это с наше смутное, кризисное время дело рискованное. Это, в свою очередь...

Славу "понесло". Он увлекся своими планами и речами. Он не заметил, что внимательно слушавшие вначале предприниматели не услышали в его ученом трепе никаких конкретных предложений. Не видя собственной выгоды, на которой и держится как сам бизнес, так и оценка любых его начинаний, они стали переглядываться. Потом задвигались, стали смотреть по сторонам, некоторые стали наливать себе и партнеру еще по одной... Когда Слава Успенкин решил подвести черту под своим то ли монологом, то ли лекцией по экономике, и скромно намекнул, что он как экономист с научным званием, так сказать, мог бы взять на себя организацию и ответственность за будущее предприятие... - коммерсанты дружно встали и вышли на перекур.

Кандидатскую Слава защищал вообще-то по научному коммунизму, но, поскольку кафедру научного коммунизма, в связи с веяниями времени, когда-то переименовали в кафедру социально-экономических наук, а научный коммунизм как бы изначально держался на политэкономии капитализма, Слава искренне считал себя рыночным экономистом.

- Если у нас так много экономистов, почему ж у нас экономики так мало? Без нас, можно сказать, ее вообще нет, - сказал Никита Саманюк, направляясь на прогулочную палубу.

- Ликбез развел тут... Хоть бы рубль сам заработал… Сидят там на кафедрах, а нам уже налоги нечем платить. Если не «пахали» бы в «тени», давно разорились бы, как те, кто пытался трудиться честно, по их законам. Перевести бы их на хозрасчет и пусть попробовали бы этой болтовней себе на жизнь заработать, - добавил Вася Попович.

- Ты за них не переживай, вот они здесь и пытаются зарабатывать, - съязвил Мартынчук. – Интересно, с чьей он команды?

- Ты бач, який хытрый, - бурчал Григорий Сало, - решив колгосп з комерсантив зробыты... а сам в предсидатели лизе...

Коммерсанты еще долго трактовали монолог Славы Успенкина, покуривая и наслаждаясь красотами Днепра. Слава же, оскорбленный в своих самых лучших намерениях и чувствах, закипал от вспыхнувшей в нем бессильной ненависти к имущим. "Прав был Маркс, - подумал он, - только экспроприация экспроприаторов"... С таким тяжелым, нехорошим классовым чувством он пересел к Толяну с «братвой» и у них завязался неожиданно легкий, простой и понятный разговор.

Был немного поодаль за столом еще один очень умный человек. Инженер человеческих душ, как он любил себя называть, - психолог. Был он невысокого роста, худой, можно даже сказать костлявый. Бледность лица подчеркивали черные волосы. Глаза были всегда воспаленные и постоянно слезящиеся. Пока за столом сидели все, он чинно беседовал с какой-то толстой девицей. Ну, сами понимаете, была это чья-то родственница, которую взяли с собой потому, что не захотели обидеть. А поскольку их одежда, прически и вся внешность говорила сама за себя, - им оставалось только мило беседовать о высоких материях и вообще на умные темы. Еще в советские времена гигант мысли в совершенстве знал человеческие души не только теоретически, но и практически. Он любил дружить. Ходил в дом, ел, пил, спал в квартире друга. Но, когда друг неожиданно решал поступать в партию, или его загоняли туда силой обстоятельства, он вставал и проявлял принципиальность - резал правду - матку в глаза: рассказывал на собрании все, что видел и слышал в этом доме. Уходил с собрания, довольный собой. То, что для жизни друга это был если не «волчий билет», то крах всех жизненных планов, его мало интересовало. Главное – принципиальность. Дескать, Сократ, ты друг мне, но истина дороже. То же происходило и с однокурсниками и даже с родственниками. В те времена многие из его окружения, особенно студенческого, не понимали, откуда кое-что кое-где о них знают. В партии его ценили… Успенкина тогда он тоже немного знал, так как приходилось встречаться на всяких там собраниях, заседаниях, конференциях и т.д. Но в нынешние времена здесь они были конкуренты, и, видя неутешительный результат его действий, решил немного присмотреться. Что значит психология! Это вам не научный коммунизм… Как он здесь оказался - тоже была загадка и, пожалуй, еще большая, чем появление здесь Успенкина. Наверное, пригласили как крупного специалиста по человеческим душам. Для консультации. Вы ж понимаете: чужая душа - потемки…

Тем временем, нагулявшись на свежем воздухе, накурившись и наговорившись, публика возвращалась за столы, рассаживалась, но не так, как их посадили вначале, а уже в произвольном порядке - по интересам и по симпатиям. На столах, кроме коктейлей, конфет и фруктов, ничего не было - готовились к выступлениям артистов.

Вскоре оно и началось. В каре из столов по ступенькам со стороны прогулочной палубы спустились Саша Распопина и Марина Модератова. Без объявления номера и без предупреждения грянула музыка. Саша с Мариной, одетые в черные короткие, обтягивающие их платья с большими декольте, в которых, надо сказать, было на что посмотреть, непонятно почему вдруг запели не свои песни, а песню, теперь уже можно сказать, «ретро» - "Угонщицу". Может потому, что песни-«ретро» российских "звезд" они, как у нас водится, знали, а современных песен друг друга нет… А может, хотели сделать приятное Паше с Роландом… Может, песня была, как сейчас принято говорить, "по теме". Как знать…, как знать. Но голоса их легко сливались, переплетались, дополняли друг друга. Вместе у них получилось намного лучше, чем они сами того ожидали, так как не готовились к этому. Это был их экспромт. Переговаривающаяся публика постепенно замолкала и на словах:

Я ждала тебя, так ждала -

Ты был мечтою моей хрустальною

Угнала тебя, угнала ...

Ну и что же тут криминального?

- стала дружно хлопать певицам, выражая одобрение и восторг то ли исполнению, то ли содержанию песни, которое в данный момент было как нельзя кстати, а может, всему вместе. Как знать… Главное - публика была очень довольна, остальное - не столь уж важно. В наше время, когда "звезды", ввиду отсутствия голоса и слуха, под фонограмму, крутят на сцене своими прелестями, показывая их спереди, и, особенно, сзади, наклоняясь при этом, чтобы можно было все получше рассмотреть, наши "звезды", вдобавок ко всему вышесказанному, еще умели и петь. Благосклонно публика приняла и жесты певиц в сторону Роланда и Паши, указывающие, кто именно был их "мечтой хрустальною" и кого именно они угнали, не видя в этом ничего криминального. Одним словом, всем за исключением Азази, их выступление понравилось. Без паузы и объявления номера, сразу же после бурных, продолжительных аплодисментов, они вместе запели про "синий понедельник", лихо изображая недоумение наивных девочек

... что за порядки завели?

У лысых деньги не кончаются,

А мой красавчик на мели...

Их пантомима приобрела зримые очертания. Они нашли возле музыкантов лысого, им, по случаю, оказался пересевший туда Успенкин, и теперь метались между ним и почетным столом, выбирая между лысым, который "в третий раз звонил" и красавчиком, точнее красавчиками, в роли которых здесь выступали Роланд с Пашей. Если вторым это явно нравилось, то первый, естественно, после фиаско с Азази и неудачной попытки с предпринимателями, воспринимал это как издевательство над интеллигентной личностью. Тем более что зарплату в институте ему не платили уже третий месяц. Если бы не нерадивые студенты, сынки сильных мира сего, то и на еду, считай, ничего бы не было. Густо побагровев, под веселый смех окружающих, он вышел на прогулочную палубу... Его душила ненависть. "Сволочи, мерзавцы, гады... - думал он, - накопили денежных знаков и думают, что им все позволено?... Стрелять таких надо, вместе с этими стервами..."

 

 

Глава 2

 

ПОЯВЛЕНИЕ НЕЗНАКОМЦЕВ

И тут случилась вторая странная вещь в этот теплый осенний день в этом непонятном круизе. На совершенно пустой, по случаю начала выступления "звезд", прогулочной палубе, куда в негодовании вышел униженный и оскорбленный Успенкин, появилось два человека, которых раньше здесь никто не видел.

Первый незнакомец был солидный мужчина. Был он лет сорока с небольшим, в прекрасном дорогом сером костюме, явно импортного происхождения, серых туфлях и в сером берете, которых сейчас никто не носит. Однако уже по внешнему виду было видно, что незнакомец был человек серьезный. Он опирался на трость с черным набалдашником в виде головы пуделя, был прекрасно выбрит и выглажен. Брюнет. Хотя лицо было несколько странное: правый глаз черный, левый - зеленый, правая бровь выше, левая - чуть ниже, да еще несколько искривленный набок рот с тонкими губами. Он придавал владельцу некоторую ироничность и сарказм одновременно. Тем не менее, весь его вид вызывал у окружающих непонятное уважение и даже некоторый внутренний страх. Это же чувство, как и улыбка незнакомца, подчеркивал низкий бас. Во время улыбки можно было увидеть с левой стороны платиновые коронки, с правой - золотые.

Второй незнакомец был проще. Это был высокий худой человек, одетый в черную рубашку, черные брюки и пиджак в небольшую клетку, где квадратики были черными, а сама клетка белого цвета. Вид его, хоть и был слегка фатовской, но одежда была явно нашего происхождения, не очень модная, да к тому же слегка помятая. Сами понимаете, сохранить не помятый вид в дороге могут только иностранцы, да и то непонятно, каким образом им это удается. Голос второго незнакомца был взрывным, дребезжащим, напористым, но в то же время каким-то располагающим. На носу были солнцезащитные очки с треснувшим правым стеклом, однако не очень темные, за которыми просматривались ироничные, суетливо бегающие, насмешливые глазки. Да и вообще, выражение лица незнакомца было насмешливо и глумливо, в его суетливых движениях постоянно чувствовался какой-то розыгрыш или подвох. На голове его была черная жокейская кепочка с надписью USA большими красными буквами на передней части.

Как видим, ничего особенного второй незнакомец собой не представлял. Пока Успенкин рассматривал незнакомцев и соображал, почему он не видел их здесь раньше, длинный, как про себя назвал его Слава, прислушиваясь к словам песни, как бы про себя заметил: "Однако, это ни что иное, как жажда наживы, мессир..."

В это время в приоткрытую на прогулочную палубу дверь донеслись новые строки давно известной, распространенной и многими любимой песни:

... Ах! Идти придется к лысому

В этот синий понедельник ...

- А это ни что иное, как продажность, - задумчиво добавил второй.

"Интересная интерпретация, - подумал Успенкин, - а ведь все совершенно верно". Сознание его, после происшедшего, очистилось и все стало восприниматься в ином свете. "Мессир, мессир...- подумал он. - Однако, я где-то уже слыхал это слово. Что оно означает? Господин, что ли? Это слово то ли из средних веков, то ли из эпохи Возрождения. Из какого языка? Испанского, итальянского? Нет, пожалуй, из французского. Слава попытался вспомнить, где он мог слышать это обращение. Однако его память, не привыкшая напрягаться, не помогла ему и на этот раз.

- Закурить не желаете? - неожиданно прервал его размышления солидный господин, как окрестил второго про себя Успенкин. Произношение у него было правильное, но слова он произносил твердо и несколько растягивал при этом.

- Прибалт, - подумал Слава, встречавший их еще во время учебы в Ленинградском ВУЗе. - Однако из какой республики? Впрочем, не все ли равно... А вслух сказал: "Спасибо, я не курю". И тут же пожалел о сказанном. Незнакомец вытащил из бокового кармана пиджака массивный портсигар из красноватого золота, на крышке которого неожиданно сверкнул всеми цветами радуги бриллиантовый треугольник, и воздух наполнился благоуханиями.

«Черт! - воскликнул про себя Успенкин. - Можно было бы и попробовать. Хотя бы из любопытства. Было бы что на кафедре рассказать. Однако, он не прибалт. Однозначно. Он из дальнего зарубежья. Это уже интересно... интересно!! Его мысли прервали бурные аплодисменты, а затем новая песня:

В шумном зале ресторана,

Средь веселья и обмана,

Пристань загулявшего поэта...

Голос был мягким, ласковым, обволакивающим. Мелодия также вполне соответствовала голосу, однако мысли Успенкина были далеко и от этой песни, и от этих слов, хотя в другое время и в другой компании, особенно, если было бы перед кем, эта песня могла бы составить фон его витиеватым словам. Мысли метались, бились о невидимую стенку. Интуиция подсказывала Успенскому, что что-то здесь не так, но что, в силу своего возбужденного состояния он ответить себе не мог.

Жжет в груди сильней огня

Не моя ты, не моя

Так зачем же я ревную...

- Слышите, мессир, - треснувшим тенором комментировал песню длинный, - а Он говорит "Не пожелай жены ближнего своего". И, вообще, песенка какая-то ... кавказская... Сколько экспрессии, мессир, сколько чувства... и сколько зависти ...

Длинный трещал без умолку. "Странные гости..." - подумал Успенкин, а вслух небрежно, своим хорошо поставленным гортанным голосом, сказал: "Знаете, я с Вами не согласен. Отличная песня и исполнение неплохое". Как вы помните, Успенкин в свое время был исполнителем дворовых песен и на этом основании считал себя знатоком, если вообще не бардом…

- Разумеется, не согласны, - тут же ответил длинный - каждый согласен только с тем, что выражает его собственные взгляды и чувства, а соответственно, и вытекающие из этого поступки.

- Нет, поступки, вообще-то, продиктованы обстоятельствами, не зависящими от нашей воли и взглядов, - начал было Слава, - а жизнь такова, что, чаще всего, все решают обстоятельства…

- Да-да, - перебил Славу длинный, - совершенно верно - такова жизнь. Что с меня взять в таком случае? Я - как все. Лучше ошибаться вместе со всеми, чем быть правым в одиночку. Тогда легче менять взгляды, убеждения, гербы, флаги ... и остальное... - добавил длинный и сделал круговое движение рукой при слове остальное, как бы показывая это остальное.

- На что Вы намекаете? - почему-то обиделся Успенкин и, в который раз за сегодняшний день, почему-то покраснел - И вообще, как Вы сказали, зависть - это… - попытался переключить он разговор…

- Ни на что, ни на что не намекаю, - снова, перебивая, затрещал длинный, - вопрос носит, так сказать, теоретический характер. - А зависть, уважаемый, распознается очень просто, не так ли, мессир? - обратился он ко второму незнакомцу.

- И Вы знаете как? ... - с изрядной долей сарказма в голосе, что при любом споре почти всегда сбивало с толку оппонентов, заметил Успенкин.

- А все очень просто, - доверительным голосом ответил незнакомый господин. - Послушайте, если Вам интересно. Начинается зависть с простого сравнения, так как людям свойственно сравнивать себя с другими - соседями, коллегами, друзьями, родственниками и так далее, не говоря уже о том, что простой человек еще и всегда внимательно следит за власть предержащими, богатыми, талантливыми и гениальными. Если сравнение не в Вашу пользу и это вызывает у Вас отрицательные эмоции - налицо зависть. Однако зависть иногда бывает распознать трудно именно потому, что зависть может принимать самые разнообразные формы. Зависть - это и огорчение от чужой любви, чужого счастья, чужих успехов, чужого богатства или благополучия. Это и радость от неудач или несчастья ближнего или, как говорят, злорадство; дескать, так ему и надо, много о себе думает, много на себя берет. Язвительность, ехидство, стремление зацепить за живое, отравить жизнь тому, кто превосходит, выделяется из общей среды, - тоже одно из проявлений зависти. Зависть - это и скрытая недоброжелательность к тому, кто в чем-то превосходит Вас. Это и ощущение самодовольства, чванства, когда хоть в чем-то превосходите Вы. Следствием зависти также может быть честолюбие, когда завидуют власть предержащим или великим, талантливым, гениальным и стремятся любой ценой достичь того же. Однако, скажу Вам, самое интересное проявление зависти - это, пожалуй, скромность. Возникает она чаще всего тогда, когда человеку нечего предложить миру, нечем, как говорится, похвастаться. Тогда он начинает ревностно следить за тем, чтобы другие тоже не выделялись, "не высовывались", что уравнивает его ничтожество с талантом или гением...