Сейм в Регенсбурге, 1541 г

Довольно значительные боевые силы, двадцать тысяч человек пехоты и четыре тысячи конницы, которыми располагал Шмалькальденский союз, из года в год способствовали сохранению мира и если союзники отказали императору (1537 г.) в помощи против Франции и состоявших в союзе с нею турок, то произошло это по их справедливому недоверию к императорской политике при двусмысленном образе действий имперского вице-канцлера Гельда.

Зато, с другой стороны, они точно также отказались от вступления в союз с английским королем Генрихом VIII против императора (1540 г.). В это время, при наступившем в Риме благоприятном для реформ стечении обстоятельств, возобновились попытки к сближению. В Шпейере, Гагенау, Вормсе происходил ряд «духовных собеседований», богословских прений, кончавшихся, разумеется, как все подобные религиозные разговоры.

Однако был сделан шаг, и весьма серьезный, к воссоединению, и почти установился компромисс, по которому, с одной стороны, допускалось вступать в брак священнослужителям и причащение под двумя видами для мирян, а с другой – признавалось верховенство папы. Это произошло на Регенсбургском сейме (1541 г.). Из Рима прибыл в качестве легата весьма замечательный и достойный человек, Гаспар Контарини, искренний христианин. С католической стороны выступили богословы Пфлуг, Эк, Гроппер, с протестантской – Меланхтон, гессенец Писторий и самый искусный из посредников Мартин Бутцер. Свидетели были наполовину из протестантов. Пфальцграф Фридрих и имперский министр Гранвелла занимали председательские места.

Лютер, совершенно не понимавший таких людей, как Контарини, был не совсем прав, полагая, что здесь хотят только подбелить старых идолов. Если религиозные воззрения допускались к дипломатическому обсуждению, то это открывало дорогу к успеху. В отношении главного вопроса, учения об искуплении, мнения Контарини и Меланхтона почти сходились, но прения коснулись жгучей почвы, когда речь зашла о догмате пресуществления, на котором основывалась вся власть духовенства, и на котором также неизбежно она должна была потерпеть крушение. Разумеется, можно было принять статьи, по которым нет разногласий, а статьи, по которым они есть – оставить втуне. Но такой взгляд, кажущийся нам естественным с высоты опыта четырех с половиной столетий, был еще недоступен тому времени, хотя некоторые замечательные люди – в числе их и Лютер – допускали его или были близки к тому.

Обе стороны заняли опять свое прежнее положение, но политические обстоятельства оставались все же благоприятными протестантам. Император желал видеть в них друзей, а не недругов, так что заключение сейма было, вообще, в их пользу. Нюренбергский мирный договор был подтвержден с весьма многозначительным добавлением: «никому не возбранялось примкнуть, по желанию, к евангелическому вероисповеданию».

Католики утешались при этом надеждой на вселенский или национальный собор, или же на обыкновенный съезд государственных чинов. Тот факт, что император не потерпит нового учения долее, чем следовало, был им ясен из происходившего в Нидерландах, его наследственном достоянии. Но добрые отношения к протестантам сохранились еще и на последующих сеймах в Шпейере (1542 г.), Нюренберге (1543 г.) и снова в Шпейере (1544 г.). Заключения последнего были также благоприятны для протестантов: все решения против них отменялись впредь до общего или экстренного немецкого церковного собрания. Члены судебной палаты должны были в будущем избираться из обеих партий, а до того времени все судебные иски на протестантов не могли обсуждаться, а произнесенные уже приговоры не должны были приводиться в исполнение. Со своей стороны, протестанты, как все сословия, должны были оказывать по мощь императору против турок и их союзника – французского короля.