ПОЛИТОЛОГИЯ: ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ

ПОЛИТОЛОГИЯ

Курс лекций

Под редакцией профессора М.Н. МАРЧЕНКО

Издание второе, переработанное и дополненное

ВВЕДЕНИЕ

В настоящем курсе лекций, как и в предыдущем, первом его издании, рассмотрены лишь отдельные из числа наиболее важных, узловых тем политологии. Исследование остальных — дело недалекого будущего.

Почему «недалекого»? Потому что сама политическая жизнь, сама современная российская действительность со всей присущей ей жёсткостью и довольно разрушительной по своему характеру и последствиям неопределенностью указывает на необходимость скорейшего радикального пересмотра ряда ранее сложившихся подходов к рассмотрению политических явлений и проблем. Это — с одной стороны. А с другой — безотлагательного исследования новых политических явлений и процессов, появившихся в российской жизни за последние годы, глубокого осмысления места и роли в политической системе общества социально- политических и государственно-правовых институтов.

Безотлагательного рассмотрения, например, требуют проблемы, касающиеся политических конфликтов вообще и аналогичных по своему характеру конфликтов, возникающих на российской почве, в частности; проблемы места и роли в политической системе общества конструктивной и деструктивной оппозиции; вопросы легитимности государственной власти и ее преемственности; и ряд других вопросов.

Общепризнанно, что в настоящее время Россия, находясь в переходном состоянии (от чего к чему, от какого строя к какому? — это особые вопросы), переживает весьма трудное, смутное время.

Для одних ее граждан это время стало временем упадка духом, тягостного переосмысления прошлого, становления на очередной «правильный» политический и идеологический путь, временем самобичевания и покаяния. Им особенно стало дурно «в конце 80-х — начале 90-х годов», когда, «наблюдая бесславный конец мировой социалистической системы», они «стали осознавать, что идея социализма вообще утопична, поскольку несбыточна ее квинтэссенция — идея социальной справедливости, понимаемая как распределение по труду». «Нас можно упрекать за то, — горько каялись они, — что мы осознавали это слишком медленно, этот упрек мы принимаем. Можем лишь сказать, что все же наконец осознали».

Для других, более жизнестойких и твердых духом россиян переживаемое время, судя по многим, весьма примечательным приметам, стало восприниматься почти совсем по Тациту, как «редкостно счастливое время, когда можно думать, что хочешь, и говорить, что думаешь». Разумеется, с оглядкой на новые власти.

Однако, как бы там ни было, факт остается фактом: независимо от взглядов и оценок всего происходящего в нашей стране в настоящее время сложилась такая сравнительно редкая для России ситуация, когда назревшие, теоретически и практически важные вопросы можно не только сравнительно свободно, без особого давления со стороны официальных политико-идеологических канонов и структур обсуждать, но и, пользуясь средствами массовой информации и другими каналами, предлагать их свое, наиболее оптимальное решение, пытаться их активно решать.

И дело не в том, что стоящие у кормила государственной власти России круги наделены особыми по сравнению со своими предшественниками добродетелями, позволяющими им раздавать политические и иные щедроты своим согражданам. Не следует заблуждаться на этот счет. Природа чиновничества в России, также как и в любой иной стране, универсальна. Разделяемые им ценности (чины, звания, титулы, власть, деньги, «слава», знатность происхождения, «элитарность» и пр.) почти неизменны. Они в очень малой степени подвержены исторической эрозии.

О них и им подобных «выразителях чаяний народа» и «служителях Отечества» в весьма резкой форме, но с глубоким знанием дела говорил еще Наполеон. Находясь в ссылке (с 1815 по 1821 г.) на острове Святой Елены — этом затерянном острове, сотворенном, по словам императора, самим дьяволом, «справившим над океаном естественные потребности на пути из одного мира в другой», — и имея достаточно времени для анализа всего происходящего и характеристик стоящих у власти во Франции людей, Наполеон с вполне искренним возмущением и презрением восклицал: «Для этих недоумков происхождение означает все. Такие субъекты и стали главной причиной революции. Господи, спаси нацию, которой руководят подобные личности».

Эти слова были обращены к правящей элите Франции, но они до сих пор звучат весьма актуально и для других стран. Россия, так же как и многие другие бывшие союзные республики и социалистические страны, где к власти в результате «демократических революций» 90-х годов пришла все та же государственная и партийная номенклатура, прикрывавшаяся фиговым листком демократии, к великому сожалению, не стала исключением из данного ряда.

С одной, однако, оговоркой, что для правящей элиты этих стран решающее значение имело и имеет пока не родословная и не происхождение, а принадлежность к нужному «апассионарному» слою или клану, связь с «правильными» людьми в государственных и находящихся в официальном фаворе партийных структурах, с крупным, зачастую мафиозным бизнесом, с зарубежными официальными кругами и структурами, наконец, личная преданность официально провозглашенному лидеру и готовность служить сформулированным им и его окружением «демократическим» идеалам.

Существующая, тем не менее, в нашей стране и других бывших социалистических странах относительно широкая возможность не только обсуждать, но и активно влиять на решение обсуждаемых политических проблем стала реальной, судя по множеству показателей, не только и даже не столько благодаря, сколько вопреки воле и желанию стоящих у власти кругов, вопреки их издавна сложившимся партийным стереотипам.

Настоящая причина этого лежит в самом российском обществе — в его расколе на большие составные части, противоречии развиваемых каждой из них взглядов и их порою неприкрытом противоборстве, в огромных возможностях каждой из этих частей оказывать постоянное воздействие не только друг на друга, но и на властные структуры.

Чтобы подольше продержаться у власти, официальные круги вынуждены считаться с реально сложившейся в стране ситуацией, с существующим раскладом сил. По причине объективно сложившихся обстоятельств они вынуждены следовать, как говаривал еще Никколо Макиавелли, «правде не воображаемой, а действительной». Ибо «расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо».

Другая, не менее важная причина привлечения довольно широких слоев населения России, в особенности специалистов, для обсуждения и решения жизненно важных политических проблем, отчасти лежит в самой до предела запутанной в стране общей ситуации, а также в необходимости профессионального осмысления и оптимального решения ряда относительно частных, но практически весьма значимых политических вопросов .

В подтверждение справедливости сказанного сошлемся на два примера. Первый из них относится к федерализму, к его традиционному пониманию и чрезмерно узкому толкованию, порою не выходящему за рамки опыта отдельно взятой страны. Как раньше для СССР, так и сейчас и для России нет более актуальной проблемы, чем проблема федерализма. От того, как и когда она будет решена теоретически, полностью зависит практическое существование России как федерации. Это важно в полной мере осознать и использовать в процессе пересмотра не оправдавших себя подходов и доктрин федерализма не только «узко национальный» российский, но и позитивный зарубежный академический и практический опыт. Предстоит переосмыслить с учетом реальной действительности огромный круг вопросов, включая проблемы, относящиеся к определению самого понятия и содержания федерализма, к установлению в ходе сравнительного исследования его общих и специфических черт. Эту работу могут выполнить только профессионалы.

Вопрос нередко ставится таким образом: можно ли говорить о федерализме «в обобщенном виде», или речь должна идти в отдельности о понятии американского, российского, югославского и иного федерализма? Однозначного ответа на этот вопрос нет. В решении его иногда просматриваются две крайности. Первая состоит в том, что в центре внимания при сравнительном подходе ставится только общее понятие федерализма. Вторая крайность заключается в том, что на первый план выдвигается «особенное» представление о федерализме в той или иной стране.

Истина же, как всегда, на наш взгляд, находится где-то посередине. В самом деле, можно ли, занимаясь сравнительным анализом, скажем, политических систем России и США, обойтись без общего понятия федерализма, точно так же как и без учета особенностей рассматриваемых федеральных систем? Вряд ли. Нужно в равной мере использовать и то и другое.

Кроме того, весьма важно в методологическом плане иметь в виду применительно к России, что глубокое и всестороннее понимание современных проблем и состояния российской федерации с неизбежностью предполагает, с одной стороны, хотя бы беглый взгляд на ее прошлое — процесс ее возникновения и развития. А с другой — на ее настоящее и прошлое под углом зрения сравнительного анализа, сопоставления российской федерации с другими, существенными и существующими параллельно с ней федерациями.

В качестве рабочей концепции можно было бы взять с определенными оговорками следующее представление о понятии и содержании федеративной системы и федерализма, сформулированное Р.Натаном и Э.Хоффманом в процессе сравнительного исследования. «Федерализм — это такая форма организации правительства, которая стремится примирить региональное разнообразие с определенным уровнем коллективного единства и делает это таким путем, при котором региональные правительства играют вполне конкретную роль» .

Суть оговорок при этом сводится, во-первых, к некоторой неточности, содержащейся в приведенной дефиниции. Федерализм — это не только и даже не столько «форма организации правительства», сколько прежде всего форма организации самого государства. А во-вторых, к значительной абстракции приведенной дефиниции. Она была бы более конструктивной и эффективной, если бы содержала в себе не только самые общие теоретические выкладки и положения, но и более конкретные суждения.

Что при этом имеется в виду? Прежде всего указание хотя бы в общих чертах на основные общеродовые, свойственные всем без исключения федеративным системам признаки и черты, на принципы их построения и функционирования, а также на их основные цели и задачи.

Аксиоматичным, в частности, представляется то обстоятельство, что любая федеративная система, независимо от ее специфических черт и особенностей, выступает как единое союзное государство, состоящее из двух или более относительно независимых государств и государственных образований. Каждое из них, будучи субъектом федерации, имеет свое собственное административно-территориальное деление. Имеет наряду с федеральными свои собственные высшие органы государственной власти и управления, судебные, правоохранительные, фискальные и иные органы. Располагает своей конституцией и текущим законодательством. Может иметь нередко свои собственные воинские формирования и гражданство.

Основополагающими принципами образования и функционирования федеративной системы, с позиций которых следует рассматривать и оценивать любую, в том числе и российскую, федеративную систему, представляются следующие. Добровольность объединения государств или государственных образований в федерацию. Равноправие субъектов федерации независимо от величины их территории, экономического потенциала и пр. Плюрализм и демократизм во взаимоотношениях субъектов федерации между собой и согражданами. Широкая возможность граждан активно и беспрепятственно участвовать в федеральных и региональных политических процессах. Наконец, принципы законности и конституционности, означающие строгое и неуклонное соблюдение федерацией и субъектами федерации, федеративными и всеми остальными органами и организациями обычных конституционных законов.

Несомненно правы те авторы, которые считают, что любая федеративная система может быть эффективной лишь тогда, когда ее деятельность осуществляется в строгих рамках конституции и текущего законодательства, когда четко разграничены сферы деятельности и компетенция центральных и местных государственных органов, когда строго соблюдаются права и свободы граждан. В этом смысле можно только приветствовать характеристику федерализма как «договорного отказа от централизма», как «структурно оформленную дисперсию полномочий» между различными государственными органами — своего рода властными центрами, «законные полномочия которых гарантируются конституцией».

В процессе сравнительного анализа проблем, касающихся понятия и содержания федерализма, в научной литературе указывается, что федерализм должен рассматриваться не только и даже не столько с формально-юридических позиций, сколько с реалистических позиций, как явление фактически существующее в жизни, реальное. Формально-юридический образ федерализма необходим лишь для того, чтобы четче разглядеть в реальной жизни, на практике, действительный его облик. Решить вопрос о том, существует ли он в той или иной стране как явление фактическое реальное, или не существует?

Важно исходить из того, что федерализм является не одномерным, а многомерным явлением, имеет не только статический, но и динамический характер. Когда речь идет о многомерности федерализма, имеется в виду существование различных, более или менее одинаково значащих его сторон или аспектов. Подразумеваются такие аспекты, как исторический, политический, правовой или формально-юридический, социальный, фискальный, культурный, идеологический. Познание всех этих сторон несомненно предполагает использование междисциплинарного метода исследования или подхода.

Требуются совместные усилия юристов, политологов, философов, историков, социологов и представителей многих других общественных дисциплин. Предполагаются также усилия не только исследователей одной страны или государства, но и зарубежных авторов, так называемых «советологов» и «кремленологов», направленные на познание сущности, содержания и реального значения такого феномена, который в научной литературе известен под названием «советский федерализм».

Когда речь идет о федерализме как динамичном явлении, имеется в виду рассмотрение его не только как некоего застывшего, установившегося в данный момент явления, но и постоянно развивающегося, изменяющегося в связи с переменой экономических и социально-политических условий жизни общества. Федерализм, как представляется, это не только и даже не столько статика, сколько динамика, процесс. Причем не простой, а циклический процесс. Наличие его в России и в других странах подтверждается периодически изменяющимся характером отношений между федерацией и ее субъектами. В разный период истории эти отношения являются в разной степени жесткими, централизованными или децентрализованными.

Наконец, несколько слов о социальной роли, целях и назначении федерализма. Федерализм, независимо от того, в какой стране он устанавливается и практикуется — в США, России, Германии или Канаде, существует не сам по себе, как самоцель, а приобретает смысл лишь в служении обществу, отдельному человеку.

Можно согласиться с утверждением авторов — исследователей федерализма, что он преследует, по крайней мере, пять основных целей: «примирение единства и разнообразия», защита от тирании центрального правительства, создание условий для участия населения в политическом процессе на нескольких уровнях власти, создание условий для повышения «эффективности правительства через региональную конкуренцию» и выступление в качестве формы или пути «к стимулированию новаторских идей в региональных правительствах».

Разумеется, существуют и иные цели формирования федеративной системы в той или иной стране. Главная же из них — это всестороннее обеспечение процесса свободного развития различных наций и народностей, принципов плюрализма и демократизма, гарантия прав и свобод граждан. Именно с этих теоретических и политико-практических позиций и целей следует оценивать любой, в том числе «российский федерализм».

Другой пример, подтверждающий не только переосмысления старых, традиционных политических понятий и явлений, но и изучение новых институтов, относится к Конституционному суду. В России, как известно, данный демократический институт существует совсем недавно. И, естественно, вопросы, касающиеся, в частности, места и роли Конституционного суда в политической системе общества, характера его деятельности, соотношения его «чисто» юридической и политической активности, равно как и многие другие вызывают порой ожесточенные споры и требуют своего скорейшего осмысления и разрешения.

Вопросы нередко ставятся так: может ли Конституционный суд России участвовать в политической жизни страны вообще? Является ли он«чисто» юридическим или «чисто» политическим институтом? Ответ может быть следующий. Не только может, но и должен. Об этом свидетельствует многолетняя деятельность конституционных судов Австрии, Германии, США (Верховный суд), Италии, Испании и других стран.

Что же касается природы и характера деятельности Конституционного суда, то по всем признакам она является политико-юридической деятельностью. Из этого следует, что он не может рассматриваться ни как чисто юридический, ни как чисто политический институт, а лишь как политико-юридический.

Юридический аспект деятельности Конституционного суда проявляется прежде всего в том, что он имеет дело с конституционным правом и действует на его основе.

Что же касается политического аспекта, то на его существование указывают следующие факторы.

Первое. Положение Конституционного суда в системе других государственных органов. Вполне резонно считается, что суд как носитель одной из ветвей государственной власти — судебной — не может не быть политическим институтом, поскольку государственная власть в любой стране — явление сугубо политическое. Речь, разумеется, не идет о судах, рассматривающих уголовные или гражданские дела.

Второе. Политизированный характер полномочий Конституционного суда при рассмотрении значительного числа спорных вопросов. В самом деле, можно ли с полной уверенностью сказать, например, что полномочия Конституционного суда Италии при рассмотрении споров «о компетенции между различными властями государства» являются неполитическими? Или полномочия Конституционного суда Испании при разрешении споров «о разграничении компетенции полномочий между государством и региональными автономными объединениями или между самими региональными автономными объединениями»? Вряд ли. Опыт разрешения этих и других аналогичных им споров в западных странах показывает, что такого рода вопросы всегда решались и решаются не столько правовыми, сколько политико-правовыми средствами.

Это же в полной мере относится и к Конституционному суду России, который согласно Закону о Конституционном суде рассматривает дела о конституционности нормативных актов высших государственных органов России с точки зрения их соответствия установленному в Российской Федерации разделению властей и закрепленному конституцией «разграничению компетенции между высшими органами государственной власти и управления» России (п. 2, ст. 58). Или когда он дает заключения о соответствии Конституции России «действий и решений» Президента, а «также прочих высших должностных лиц», если согласно Конституции «неконституционность их действий и решений служит основанием для их отрешения от должности или приведения в действие иного специального механизма их ответственности» (п. 1, ст. 74).

Третье. Политический характер большинства предметов спора, с которыми имеет дело во многих странах Конституционный суд, а также политический характер целей, которые ставятся перед ним.

Можно соглашаться или не соглашаться, например, с официальными трактовками характера действий Конституционного суда Германии. Но одно при этом остается бесспорным. А именно, что характер таких дел, составляющих предмет его рассмотрения, как о толковании Основного закона государства «по спорам об объеме прав и обязанностей верховного федерального органа или другой заинтересованной стороны», о «расхождении мнений» по вопросам прав и обязанностей федераций и земель, и других несомненно является если и не преимущественно политическим, то, по крайней мере, политико-юридическим.

Аналогично обстоит дело и с характером основных целей создания и функционирования Конституционного суда России. Какие это конкретно цели? По закону о Конституционном суде России к их числу относятся: охрана суверенитета народов России, защита конституционного строя страны, основных прав и свобод человека, поддержание верховенства и непосредственного действия Конституции России и др.

Без претензий на истину в последней инстанции можно сказать, что вряд ли найдется хоть один из тех, кого модно ныне называть «независимыми» экспертами, кто осмелился бы по серьезному оспаривать факт, что названные и иные им подобные цели носят не только юридический, но и политический характер.

Четвертое. Оспаривая чисто юридический характер деятельности Конституционного суда, многие исследователи не без оснований указывают и на такой фактор, как политические взгляды и преференции самих судей.

С формальной точки зрения судью можно заставить быть вне политических институтов и процессов. Но было бы утопичным практически заставлять его отказываться от политических взглядов и политических склонностей вообще.

Такого в обычной политической жизни не бывает. Если только это настоящая жизнь, а не игра по конъюнктурному сценарию. Иное дело стремиться быть выше своих собственных политических амбиций и пристрастий при рассмотрении политических или просто социально значимых дел.

Безусловно правы те американские авторы, которые без намека на лукавство утверждают, что «судьи не монахи, не ученые, а участники живого политического процесса» и что с прагматической точки зрения «чисто» юридическим или «чисто» политическим институтом? Ответ может быть следующий. Не только может, но и должен. Об этом свидетельствует многолетняя деятельность конституционных судов Австрии, Германии, США (Верховный суд), Италии, Испании и других стран.

Что же касается политического аспекта, то на его существование указывают следующие факторы.

Первое. Положение Конституционного суда в системе других государственных органов. Вполне резонно считается, что суд как носитель одной из ветвей государственной власти—судебной — не может не быть политическим институтом, поскольку государственная власть в любой стране — явление сугубо политическое. Речь, разумеется, не идет о судах, рассматривающих уголовные или гражданские дела.

Приведенные примеры недвусмысленно указывают на то, что в процессе становления и дальнейшего развития отечественной политологии важно сосредоточить основное внимание на пересмотре устаревших политологических теорий и подходов и на глубоком исследовании новых политических явлений, отношений и институтов.

Доктор юридических наук, профессор М.Н. Марченко

Лекция 1.

ПОЛИТОЛОГИЯ: ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ

Среди множества проблем, касающихся отечественных гуманитарных и общественных наук, особое место занимают проблемы становления и развития политической науки — политологии. Об этом уже неоднократно писалось и говорилось.

Не преувеличивая роли и значения политической теории для политической практики в целом, равно как и не абсолютизируя важность отдельных отраслей политических знаний, следует в то же время с полной уверенностью утверждать, что многих из тех политических ошибок и бед, с которыми мы сталкиваемся и в наше время, можно было бы в значительной мере избежать, если бы меньше полагались в решении жизненно важных вопросов на житейскую мудрость власть предержащих, политическую конъюнктуру и политический эмпиризм и больше использовали опыт, накопленный сотнями предшествующих поколений, глубокие и разносторонние политические знания, политическую науку.

Можно не соглашаться со взглядами и представлениями 36. Бжезинского о политической жизни и политической системе советского общества, высказанными им в очередной раз в его книге «Великое падение. Рождение и смерть коммунизма». Можно даже возмущаться по поводу его утверждения, что «возникновение коммунизма как одного из грандиозных политических явлений XX в.» нужно рассматривать не иначе как «в тандеме» с появлением фашизма и нацизма. Но одно остается бесспорным в рассуждениях этого многоопытного политолога: марксистская теория как таковая потерпела неудачу «в ее практическом применении» не только в силу ряда объективных экономических и социально-политических причин, но и в силу «чисто» субъективного политического фактора. Речь идет прежде всего о политическом доктринерстве, идеологической зашоренности, неумении и нежелании многих руководителей высших рангов учитывать политический опыт (культуру, менталитет, традиции и обычаи) других стран — пользоваться плодами мировой цивилизации.

Когда Сталин насильственно насаждал в странах Восточной Европы коммунизм в том виде, в каком последний сложился в Советском Союзе, то тем самым он не учитывал того немаловажного обстоятельства, что «пересаживает марксизм-ленинизм-сталинизм на социальную почву, в общества, отождествляющие себя в основном не с восточными, а с западноевропейскими культурными, религиозными и интеллектуальными традициями и наследием».

В нашей стране в условиях существования тоталитарного политического режима — сталинизма и при всех последующих политических трансформированных «измах» не было, да и сейчас еще нет настоятельной потребности общества и государства в становлении и развитии политической науки. Несомненно правы те авторы, которые утверждают, что в таком обществе, как наше, общественные науки были обязаны в основном комментировать и оправдывать принимаемые политические решения, содействовать возведению общенародно-демократического фасада для авторитарно-бюрократической системы и потому не отводилось самостоятельного места ни для политической социологии, ни для социальной психологии, ни тем более для политической науки. Поэтому последняя длительное время и больше, чем социология и социальная психология, испытывала к себе недоверие и даже враждебность как со стороны представителей признанных общественных дисциплин, так и со стороны официальных лиц .

Небезынтересно отметить, что перемена мнений, преодоление негативного отношения к политической науке в России происходят уже не в первый раз. Нечто подобное уже имело место в пореформенной Руси во второй половине XIX века, когда, по словам известного доктора права, заслуженного профессора Московского и Петербургского университетов П. Редкина, «науки политические тогда были признаваемы нашим правительством, как и большею частью прочих европейских правительств, весьма опасными для спокойствия государств. Употребление политических знаний смешивали тогда с их злоупотреблением по той простой причине, что часто видели их злоупотребление там, где было только их употребление. А всякие политические рассуждения были нетерпимы не только в книгах и повременных изданиях, но и в самых тесных кружках, в частной, семейной жизни.

Почему царскому правительству до проведения радикальных реформ середины XIX века изучение политических наук, в частности, в юридических вузах страны казалось излишним? — спрашивал автор в одной из своих лекций, прочитанных студентам Московского университета в 1863/64 академическом году. И тут же отвечал: да потому, что в «благоустройстве нашего государства не было ни малейшего сомнения, когда все, казалось, было в совершенном порядке; когда извне смотрели на нас со страхом, смешанным с благоговейным уважением, чужеземные правительства, завидуя прочности, твердости, непоколебимости наших государственных учреждений, нашему могуществу, обилию наших материальных сил; когда всякое малейшее участие в государственной деятельности обусловливалось чиновничеством, состоянием на государственной службе...».

В такое время, делал неутешительный вывод П. Редкин, «изучение политических наук казалось излишним. Правительству нужны были только юристы и администраторы, и притом такие, которые выучили бы Свод законов с возможною подробностью, буква в букву, а потом приняли бы законы также буква в букву, состоя на той или другой судебной и административной должности; нужны были подданные, которые бессознательно повиновались бы существующим законам, не смея отговариваться их неведением; нужны были и такие государственные мужи, которые могли бы заседать в высших правительственных установлениях и занимать высшие должности будучи почти от рождения, по своим связям, посвященными во все тайны государственного законодательства и управления...».

Приведя столь обширные выдержки из лекции профессора П.Редкина, позволительно задаться вопросом: не те ли самые причины, которые мешали развитию политической науки в России в первой половине XIX века, оказали губительное на нее воздействие и в XX веке? Не аналогичные ли по своему характеру процессы и явления привели сначала к негласному запрету политических наук, а затем к тому, что «сам закон теперь признает у нас опять науки политические, как предметы университетского преподавания, а с тем вместе признает и все то, что отсюда прямо выводится». К тому, что «само правительство открывает возможность изучения наук, относящихся ко всей государственной жизни, с тем, чтобы посредством этого изучения приготовиться к самостоятельному участию в этой жизни, в каком бы то ни было качестве: в качестве ли ученого политика или публициста, или в качестве политического деятеля на поприще государственной службы...».

Справедливости ради следует сказать, что в СССР, несмотря на то, что политология длительное время официально не признавалась в качестве самостоятельной науки и учебной дисциплины, шел интенсивный процесс накопления политических знаний и опыта преподавания предмета. Научные исследования в области политологии проводились в основном на базе Института государства и права АН СССР, Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, Института философии АН СССР и некоторых других академических институтов, отдельных вузов и научно-исследовательских коллективов. Без преувеличения можно сказать, что своеобразным центром проведения научных исследований в области политологии, генератором многих весьма перспективных для политической науки и практики идей, равно как и инициатором проведения ряда общесоюзных и международных политологических научных форумов — конгрессов, симпозиумов, конференций, неизменно была созданная еще в 1962 году Советская ассоциация политических наук (САПН).

Именно под ее эгидой и при ее непосредственном участии в 1979 году в Москве был успешно проведен XII Всемирный конгресс Международной ассоциации политических наук; стал издаваться объединивший политологов разных специальностей и направлений ежегодник, подготовлены и опубликованы многие получившие международное признание политологические работы.

При активном содействии САПН в ряде вузов страны еще с середины 70-х годов начали читаться отдельные лекции или целые спецкурсы, касающиеся проблем советской и зарубежной политологии. Только в юридических институтах и на юридических факультетах университетов страны таких спецкурсов читалось, по данным Всесоюзного совета по правоведению, более тридцати. Среди них, например, такие спецкурсы, как «Основы теории политической системы СССР», «Политические системы буржуазных стран», «Политические системы современности», «История политических и правовых учений», «Трудовые коллективы в политической системе СССР» и многие другие.

Примерно в этот же период и в последующие годы был опубликован ряд монографических работ, посвященных как советской, так и зарубежной политологической тематике.

В настоящее время политология в нашей стране, наконец, несмотря на длительное противодействие со стороны власть предержащих, получила официальное признание и гражданство. Сформирован и успешно функционирует с осени 1989 года Экспертный совет ВАКа по политологии. В ряде вузов и научно-исследовательских институтов создаютсяспециализированные советы по защите кандидатских и докторских диссертаций в соответствии с введенной новой специальностью — политолог. Определены важнейшие аттестационные и предметно-квалификационные направления исследований в области политологии, а именно: теория и история политических наук (политические и исторические науки — 23. 00. 01), политические институты и процессы (политические, социологические и юридические науки — 23. 00. 02), политическая культура (политические, философские и исторические науки — 23.00.03) и политические проблемы международных систем и глобального развития (политические и экономические науки — 23. 00. 04). Проделана работа по установлению и закреплению официального статуса данной научной отрасли знаний и дисциплины.

Конечно, официальное признание и формальное закрепление какой-либо дисциплины отнюдь не всегда означают реальное признание и утверждение в системе других соотносящихся с ней дисциплин. Созданы лишь весомые предпосылки для успешного развития данной отрасли знаний и дисциплины, но вовсе не гарантированы их реализация, а тем более решение возникающих при этом научных, методических, V^ методологических, организационно-технических и иных проблем. В литературе по политологии об этом уже неоднократно говорилось и данные вопросы в той или иной степени уже рассматривались. Поэтому коснемся лишь некоторых проблем.

Прежде всего это проблемы осмысления и переосмысления, критических оценок первоначальных, «доофициальных» шагов или этапов становления и развития политологии в СССР. Этих вопросов можно было бы и избежать, если бы от ответа на них, от оценки того, что и как было сделано советскими учеными в данной области знаний на первых ступенях развития политологии, принципиально не зависел выбор путей и направлений ее развития сегодня и в последующее время, если бы это не увязывалось с факторами преемственности, выбора средств и методов проведения политологических исследований, актуализации в политической жизни и в сфере политической науки той или иной тематики.

В научной и публицистической литературе нет единого подхода и однозначного ответа на вопрос об оценке пройденного советской политологией пути. Наряду со взвешенными оценками, учитывающими все плюсы и минусы в развитии политологии, нередко соседствуют и противоположные. Это можно увидеть, например, в утверждении некоторых ученых, что в нашей стране не только в период культа личности Сталина, но и в последующие годы не появилось ни одной серьезной книги или исследования по всеобщей теории государства (тем более учебника), по проблемам политической науки. «Сложившееся положение, — уточняется при этом, — начало меняться с середины 50-х годов, но в значительной мере «захлебнулось» в период застоя, и политическая наука до сих пор не встала на ноги».

С подобной оценкой можно согласиться, лишь исходя из сугубо формальных позиций. Верно, что в период культа личности Сталина политическая наука как научная теория оказалась «белым пятном», восполняемым лишь партийно-директивными практическими решениями, и что с точки зрения официального признания она в значительной мере «захлебнулась» в период застоя.

Если же судить с позиций не формального, а реального подхода к данной отрасли знаний и учитывать не только советскую, но и зарубежную, прежде всего буржуазную, политическую, правовую, историческую и социологическую проблематику, с которой имели дело советские исследователи, то упомянутая оценка явно недостаточна.

Нет здесь необходимости и возможности назвать все имена и работы исследователей проблем политологии в прошлые десятилетия, не только не подтверждающие высказанное мнение и предположение, а, наоборот, свидетельствующие об обратном. Объективности ради следует заметить, что авторы, разделяющие упомянутый взгляд, вместе с тем подчеркивают, что в советской научной литературе «по отдельным вопросам есть серьезные политологические исследования философов и социологов, частично юристов, а также историков».

Разумеется, при оценке научных исследований в области государства и права, а также политологии в прошлом, равно как и в настоящем, не лучшим критерием являются эмоции, наигранный оптимизм. Однако не лучшим способом проведения научного анализа и установления объективной истины является и культивирование чувства социальной или академической ущербности, некой вины и неполноценности, по сути насаждение беспробудного пессимизма.

Тщательный анализ научных работ в области общей теории государства и права и политологии, вышедших в 60—70-е и во все последующие годы, не дает оснований для каких-либо однобоких, особенно крайне пессимистических, выводов. Более того, если взять за точку отсчета в развитии политологических исследований в нашей стране 60-е годы и сравнить их с уровнем и масштабами развития в 80-е годы, то легко заметить вполне определенный положительный сдвиг, весьма значительный не только количественный, но и качественный рост. Конечно, если говорить об уровне фактически еще только само утверждающейся в нашей стране политологии, то очевидно, что наше преуспевание на политологическом поприще является пока довольно нестабильным и весьма относительным.

Предстоит еще сделать очень многое как в научном, так и в кадровом, организационном и других отношениях, чтобы привести отечественную политологию, как принято говорить, к «уровню мировых стандартов». Необходимо решать целый комплекс проблем, не только унаследованных от прошлого, но и порожденных уже настоящим.

Весьма важным представляется, з частности, решение вопроса о предмете и сферах распространения новой научной дисциплины, о ее понятии и содержании. Ибо это поможет избежать, с одной стороны, распыления сил в процессе научных исследований, а с другой — их взаимной подмены, дублирования и известной неопределенности. Разумеется, какой-либо порядок решения проблем не следует абсолютизировать, ибо известны случаи, когда сначала создается институция (Центр, институт, журнал и т.д.), а потом уже определяется предмет комплексного изучения.

Стремясь обрисовать к руг политических вопросов, которыми занимаются в настоящее время правоведы, философы, социологи, экономисты и представители других дисциплин, многие ученые не без оснований выделяют в первую очередь такие, как политическая система общества; роль и соотношение государства, партий и общественных организаций; содержание политической власти, способы разработки и проведения в жизнь государственной политики, формы и методы управления; участие различных социальных классов и слоев в политике, политическое сознание людей и его воспитание; регулирование общественно-политических отношений, положение личности, вопросы демократии (народовластие, равенство, свобода); внешняя политика государств, деятельность различных международных движений и объединений, международные отношения и др.

Вместе с тем эти же авторы вполне резонно в ряде случаев ставят вопрос о все более возрастающей возможности, приоритетности разностороннего целостного изучения политики, о необходимости «отпочкования» в связи с этим новой научной дисциплины — политологии.

Последняя, будучи по существу междисциплинарной, «стыковой» наукой, призвана не только координировать изучение вопросов политики, входящих в настоящее время в предметы других наук, обеспечивать их системное комплексное рассмотрение, но также исследовать политические явления, институты и учреждения, нередко остающиеся вне поля зрения соответствующих научных дисциплин. Речь идет, например, об исследовании различных аспектов политического мировоззрения, политической культуры, практики, политического поведения, политических процессов, методики и методологии познания явлений политической жизни и др.

Не перечисляя всех сторон политической жизни и политической системы, которые составляют собственно предмет или сферу применения интересов политической науки, обратим внимание лишь на то, что одно из важнейших условий жизнеспособности и действенности политологии как науки и учебной дисциплины — оптимальное сочетание в ее предмете и содержании фундаментальных и прикладных исследований, разноуровневых явлений и процессов, а также явлений глобального и локального порядка.

Именно эти исходные параметры положены в основу традиционной западной политологии, исследовавшей явления и процессы не только локального плана, происходящие в масштабе отдельных стран и регионов, но и глобального, распространяющиеся на политическую жизнь всех стран и континентов; изучающей политические явления и процессы не только на микро-, но и на макроуровне, не только на теоретическом, но и на эмпирическом уровне.

При анализе вопроса о природе и характере политологии, а также круге рассмотренных ею проблем весьма важным представляется проводить в целях исследования различие, как это традиционно делается западными политологами и юристами, между политической наукой и дисциплиной (PoliticalScience), с одной стороны, и политической практикой, политической эмпирикой (Politics) — с другой. Разумеется, речь не идет об их разрыве или противопоставлении. Это было бы чревато выхолащиванием научного характера и содержания политической теории и примитивизацией политической практики. Здесь имеется в виду лишь методологическое выделение в самостоятельные, а точнее, относительно самостоятельные направления исследований и практических действий.

Преимущество такого подхода очевидно. Оно доказано десятилетиями, если не столетиями успешного развития политической теории и практики в самых различных странах. В процессе взаимосвязанного и в то же время относительно самостоятельного развития политическая теория вырабатывает и дает свои соответствующие рекомендации практике. В свою очередь политическая практика «поставляет» исходный материал для успешного развития политической теории.

Политическая наука или теория концентрирует свое внимание главным образом и прежде всего на традиционных, академических проблемах, касающихся политических понятий и категорий, политических закономерностей и тенденций, политических принципов, норм, традиций и пр., тогда как политическая практика или практическая политика держит в поле зрения деятельность конкретных политических институтов.

Такое разделение функций или сферы концентрации внимания тех, кто изучает политическую науку, теорию, и тех, кто анализирует деятельность конкретных национальных или межнациональных политических институтов, политическую практику, находит свое довольно четкое отражение применительно к учебному процессу — в содержании соответствующих учебников, учебных пособий, учебных планов и программ. Применительно же к научному процессу это отражается на характере и содержании научных исследований, многочисленных публикаций.

Убедиться в этом легко, ознакомившись с существующими в вузах США, Западной Европы или Японии учебными материалами по политологии или же с опубликованными по данной проблематике монографиями. Так, например, в работе «Политическая наука: состояние дисциплины», написанной западными авторами еще в начале 80-х годов в «чисто» академическом плане, исследуются такие общетеоретические проблемы, как развитие (состояние) политической теории и методологии, политического и законодательного процессов, политического поведения, теории мировой политики, политической статики и динамики и др.

В то же время в работах сугубо прикладного, политико-практического плана, таких как «Американская политическая жизнь и управление» (Р. Пиоус), «Политическая жизнь в Великобритании» (К. Лиис), «Партийная политика в Японии» (X. Байервальд) и других, рассматривается жизнедеятельность конкретных политических институтов, функционирующих в различных регионах и странах . Особое внимание при этом уделяется анализу деятельности государственных, законодательных, судебных и исполнительно-распорядительных институтов.

Говоря о круге вопросов, которым традиционно занималась и, по- видимому, впредь должна заниматься политическая наука, следует назвать высказанную еще в 70-х годах советскими авторами точку зрения относительно важности выделения и рассмотрения таких срезов предмета политологии или уровней исследования политической жизни, как: 1) наиболее общая теория политики, представляющая собой более или менее самостоятельную часть исторического материализма. Здесь выявляются наиболее общие закономерности становления, развития и исторической смены политических систем, вырабатывается общая методология; 2) теория политики среднего уровня, которая изучает политические отношения общества, вырабатывает теорию, методы и методику конкретных социальных исследований политической жизни; 3) конкретные исследования политических процессов, политических институтов, ситуаций, конфликтов, решений, руководства, международных отношений и т.п. в рамках ряда научных дисциплин.

Такой разноуровневый подход позволяет глубже и разностороннее понять предмет политологии как науки и учебной дисциплины.

В настоящее время в процессе осуществления радикальной экономической, политической и правовой реформ в нашей стране как никогда остро стоит вопрос об актуализации, а также расширении и углублении научных политико-правовых исследований. Сейчас уже нельзя ограничиваться, как было раньше, в основном исследованием политической системы: ее понятий, структуры, функций и других традиционно рассматриваемых сторон. Необходимо идти дальше и глубже. В поле зрения политологов наряду с проблемами политической системы и ее реформы должны, как представляется, в равной мере находиться проблемы политической культуры, политического участия, политических норм и отношений, политического режима и процесса, политических категорий и понятий, политической статики и динамики, процесса принятия и проведения в жизнь политических решений, политических прав, свобод, обязанностей граждан, механизма политических гарантий и контроля, проблемы соотношения политики и экономики, политики и права и др.

Важно при этом выделять рассмотрение наиболее острых, актуальных, теоретически и практически значимых вопросов и не избегать их. В настоящее время к их числу можно было бы отнести, например, проблемы межнациональных отношений, соотношения национального и интернационального, классового и общечеловеческого, государственного суверенитета и самоопределения наций, однопартийности и многопартийности, соотношения политической и государственной власти, относительной самостоятельности государства и его аппарата, проблемы правомерности механического переноса и использования, как это имеет место нередко у нас, западных концепций разделения властей, конвергенции, социального правового государства, элитизма, политического и социального плюрализма и др.

В настоящее время весьма остро стоят также вопросы о прогностических функциях политической науки, о рациональном соотношении фундаментальных и прикладных исследований в области политологии, добротной эмпирической базе, обеспечении отечественной политологии надежным социологическим, статистическим и другим необходимым для выявления закономерностей развития исследуемых явлений материалом. Весьма актуальными представляются проблемы координации научных исследований, проводимых в стране, в области политологии, выделения при этом главных, приоритетных направлений научного познания; более широкого проведения сравнительных исследований в данной области знаний.

Политология, как и любая иная общественная или гуманитарная наука, если она действительно стремится оставаться наукой, а не подобием науки, должна быть полностью свободна от каких бы то ни было признаков комментаторства, приспособленчества, бездумной апологетики и конъюнктуры. Только в этом случае она может рассчитывать на глубокое уважительное отношение и доверие, на успешное выполнение той активной позитивной роли, которую она призвана сыграть во всем процессе преобразований в стране.

Наряду с трудностями и проблемами научного, а точнее, научно- исследовательского плана на пути институционализации политологии как науки и учебной дисциплины сейчас встают также проблемы сугубо учебного или академического плана. Эти проблемы, образно говоря, лежат на поверхности. И чтобы обнаружить их, достаточно поставить простые вопросы типа: каково место и роль политологии в системе гуманитарных и общественных наук, каков предмет ее как науки и как он соотносится с предметами других наук, где и как следует преподавать политологию как дисциплину, и как она «вписывается» в систему других смежных с ней дисциплин?

Само собой разумеется, что эти и другие связанные с ними вопросы требуют к себе более пристального и серьезного внимания, широкого, всестороннего обсуждения.

Однако уже сейчас ясно, что некоторые вопросы преподавания политологии в вузах в силу недостаточного количества высококвалифицированных, хорошо подготовленных для выполнения этой работы кадров, а также ряд других весьма веских причин вряд ли могут быть немедленно или даже в ближайшее время успешно решены. Потребуется определенный, своего рода «переходный», подготовительный период.

Предпринимавшиеся же в ряде вузов попытки механического решения проблемы, например путем простого переименования кафедр научного коммунизма в кафедры политологии к искомому результату не привели. Надлежащее решение проблем институционализации политологии как науки и учебной дисциплины видится не в простом переименовании, а во временном, частичном преобразовании, определенной переориентации близко стоящих к политологии кафедр, таких, как кафедры теории государства и права, новой и новейшей истории и другие, с тем, чтобы наряду с подготовкой специалистов по своим традиционным направлениям, частично «переключившись», начать успешную подготовку специалистов по политологии. Параллельно с этим логично было бы проводить всю остальную подготовительную работу, чрезвычайно необходимую для образования равноценных политологических кафедр, лабораторий, научно-исследовательских центров, а позднее по примеру ряда зарубежных стран — отдельных институтов и факультетов.

Очевидно, что не следует пренебрегать положительным опытом зарубежных коллег. Прежде всего можно было бы перевести и издать у нас ряд «устоявшихся» учебников по политологии, учебных пособий и программ, а также некоторых фундаментальных произведений, дающих общее представление о состоянии и основных направлениях развития политологии на Западе. В качестве примеров можно было бы назвать широко известную работу Ст. Васби «Политическая наука как дисциплина. Введение», монографию под редакцией А. Финифтера «Политическая наука. Состояние дисциплины», двухтомный справочник по политологии и политической системе Швейцарии, книгу К. Лииса «Политическая жизнь в Великобритании», курс лекций Р. Рипли и Э. Слотника по проблемам политической жизни и политической системе США и др.

Критическое заимствование опыта развития и преподавания политологии в зарубежных вузах в первую очередь относится к таким весьма спорным, противоречивым ее сторонам или аспектам, которые непосредственно связаны с определением ее предмета, метода (методов); характера взаимоотношений с другими смежными дисциплинами, с определением смыслового содержания и назначения «политической науки», или «политологии».

Ведь не секрет, что на протяжении многих лет, несмотря на время от времени вспыхивающие споры и дискуссии, так и не удалось сколько-нибудь удовлетворительно решить эти вопросы. Если говорить о причинах, то их очень много. Но одна из них, довольно парадоксальная, заключается в труднопреодолимой боязни представителей различных общественных наук утратить, в случае формирования политологии как самостоятельной отрасли знания и выделения ее предмета, большую или меньшую часть «своей» традиционной сферы исследования, составную часть своей «вотчины».

Однако в исследовании политических, равно как и иных неразрывно связанных с ними, вопросов нет и не может быть изоляции или самоизоляции каких-либо дисциплин. Это было бы губительно как для последовательного развития политической теории, так и для ориентирующейся на нее политической практики. Каждая общественная наука в той или иной мере всегда занималась и должна заниматься изучением явлений политической жизни. Однако делать она это должна, как представляется, не иначе как строго в рамках своего в известной мере «скорректированного» в связи с введением политологии предмета, в соответствии со стоящими перед ней специфическими целями и задачами, наконец, под своим строго определенным углом зрения.

В данной сфере научных исследований должен существовать не на словах, а на деле столь часто упоминаемый сейчас, иногда всуе, плюрализм — во взглядах, вырабатываемых концепциях, методах проведения научного анализа, подходах. Это неизбежно должно отразиться на чтении общих курсов по политологии и спецкурсов, на подготовке учебников и учебных пособий, на выработке учебных планов и программ.

Наряду с базовыми типовыми учебниками и программами по политологии, которые могут быть подготовлены лишь общими усилиями представителей всех гуманитарных наук, вполне логичными и весьма полезными представляются разработка и издание «отраслевых» (или «рабочих») учебников, учебных пособий и программ. В них вместе и основными (исходными) общеполитологическими положениями могли бы ставиться и освещаться главным образом специфические проблемы и положения, касающиеся, скажем, политической истории, социологии, юриспруденции и других смежных дисциплин. Вполне понятным является то, что при подготовке различных учебных пособий, учебников и программ решающим фактором должен быть не плюрализм сам по себе, не количество, а содержание и качество наработанного материала.

Лекция 2.