ЧЕЛОВЕК – ГЛАВНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КУЛЬТУРЫ

Быстрова А. Н.

Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е

Б95издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора

Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002.— 712 с.

ISBN 5-93376-035-8

Учебное пособие А. Н. Быстровой “Мир культуры (Основы культурологии)” предназначено для преподавателей и студентов вузов, старших школьников, учащихся колледжей и лицеев. Характер адресата определил и основные особенности книги: доступный язык изложения, обилие конкретных примеров, цитат из литературных, философских, научных источников, богатство и разнообразие иллюстраций. В пособии предпринята попытка целостного рассмотрения культуры: в нем представлены и теория, и история культуры. Автор стремится создать общую картину каждого культурного феномена, выявить возможно большее количество его сторон, не уходя от противоречий и спорных вопросов. Предлагаемое издание продолжает традицию учебных пособий нового поколения, свободных от идеологической зависимости.

Учебное пособие может оказаться полезным учителям школ и всем, кто интересуется вопросами мировой культуры.

ББК П415.6

ISBN 5-93376-035-8 © Быстрова А. Н., 2002

Мир культуры — это мир самого человека.

В. М. Межуев

Напрасны поиски человека до культуры, появление его на арене истории само по себе надлежит рассматривать как феномен культуры. Она глубочайшим образом сопряжена с сущностью человека, является частью определения человека как такового.

А. де Бенуа

Цивилизация не заслуживает своего названия, если она одновременно не является культурой.

Ж. Маритен

...Природа есть совокупность всего того, что возникло само собой, родилось и предоставлено собственному росту. Противоположностью природе в этом смысле является культура как то, что непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям.

Г. Риккерт

Два мира есть у человека: Один — который нас творил, Другой — который мы от века Творим по мере наших сил.

Н. Заболоцкий

Ценность культуры определяется ее влиянием на характер человека: что толку от культуры, если она не облагораживает и не укрепляет его? Культура должна служить жизни.

С. Моэм

У жизни нет иного смысла, кроме того, который человек придает ей сам, раскрывая свои способности.

Э. Фромм

...Наследовать достоин только тот,

Кто может к жизни приложить наследство,

Но жалок тот, кто копит мертвый хлам...

И. В. Гёте

Человек никогда не найдет полноты только в себе самом.

М. М. Бахтин

Счастлив тот.., кто умеет укреплять себя Локком, просвещать Кларком и Ньютоном, находить духовный подъем в чтении Цицерона и Боссюэта, украшать себя прелестью стихов Вергилия и Тассо.

Вольтер

Hern дня и нет ни одной минуты, чтобы во мне не жила, не звучала та песня, которую над колыбелью мне пела мать. Эта песня — колыбель всех моих песен. Она — та подушка, к которой я приложу свою усталую голову, она тот конь, который везет меня по белому свету. Она тот родник, к которому я припадаю во время жажды. Она тот очаг, который согревает меня, и вот тепло его я несу по жизни.

Р. Гамзатов

Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки.

Абуталиб

...Цель нашего земного существования заключается в воспитании гуманности, а все низкие жизненные потребности только служат ей и должны вести к ней.

И. Г. Гердер

Цивилизация есть неизбежная судьба всякой культуры... Цивилизация есть совокупность крайне внешних и крайне искусственных состояний, к которым способны люди, достигшие последних стадий развития. Цивилизация есть завершение.

О. Шпенглер

Сейчас мы пробуждаемся к восприятию истины, что мы сознательно поставили себя в новую ситуацию, в которой человечество должно выбрать между двумя крайними альтернативами совершения геноцида и постижения того, как жить дальше в одной семье.

А. Тойнби

...Человек, который на что-то решается и сознает, что выбирает не только свое собственное бытие, но что он еще и законодатель, выбирающий одновременно с собой и все человечество...

Ж.-П. Сартр

Ум, интеллект... формируется только в ходе индивидуального усвоения умственной культуры, созданной трудом всех предшествующих поколений людей. Ум... и есть не что иное, как эта исторически развившаяся умственная культура, превратившаяся в ходе образования в личное достояние, в личную собственность индивида.

Э. Ильенков

...Я выращиваю настоящее на прошлом (Как многие неувядаемые деревья вырастают из своих корней, так настоящее вырастает из прошлого), Во времени и в пространстве я его простираю

и выплавляю вечные законы,

Создавать с их помощью себя — его закон

Уолт Уитмен

ОТ АВТОРА

У этой книги трудная судьба. Сейчас мне кажется, что ееистоки связаны с давними шестидесятыми, когда у многих людей нашего поколения в бурных спорах молодости сложилось представление о том, что не хлебом единым жив человек. За время, протекшее с этих пор, мы прошли путь от надежд на почти моментальное появление всесторонне развитого человека до утраты если не всех, то многих подобного рода иллюзий. Бесспорно, не все сохранили оптимизм, но обилие новых книг, учебников, монографий, в которых идет речь о путях и судьбах мира, доказывает, что тех, кто до сих пор надеется на лучшее, еще много.

Входя вот уже сорок лет в аудиторию, я почти физически ощущаю, как течет время, как уходят в прошлое и великие, и низменные времена. Поэтому мне всегда хотелось удержать то, что возвышает человека, сохранить и передать молодому и незнакомому племени то, что выстрадано и нашим поколением, чье детство пришлось на страшные годы войны, и теми поколениями, которые жили, страдали и радовались до нас. Ведь знания остаются бессмысленными, если их некому передать. Знания должны делать человека сильнее, они дают ему свободу, простор для выбора, для того, что А. С. Пушкин называл “самостояньем”. Анализируя творчество Пушкина, Ю. М.Лотман написал: “Память о своем прошедшем составляет одно из богатств народа — его культуру — и достояние каждого человека — основу его уважения к себе”. Пушкин считал, что жизнь отдельного человека — “лишь звено в цепи между предками и потомками — цепи, оба конца которой уходят в бесконечность... Войти в эту цепь — значит вести подлинно историческое существование”. Я льщу себя надеждой, что эта книга может помочь читателю “войти в эту цепь”, обретя знание, которое делает его частью культуры и приобщает к ней.

Привычной темой многих серьезных обсуждений и дискуссий все чаще становится оскудение культурной памяти во многих странах мира в последние годы. Все чаще говорят о том, каким вопиющим выглядит разрушение культурного наследия, как опасно прагматическое отношение к миру. Говорят и о совершенствовании воспитания и преподавания, об экологии человека, но ведь совершенно очевидно, сколь прочно это взаимосвязано. Об этом писал еще Пушкин: “Дикость, подлость и невежество не уважает прошлого, пресмыкаясь пред одним настоящим”. И, углубляя, продолжал: “Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости...” Таковы, пожалуй, основные причины, которые легли в основание книги.

И еще одно. В последние годы множество книг по культурологии заполнили существовавший до сих пор вакуум. Однако часть из них посвящена только теории культуры, часть — только истории. Во многих изданиях авторы уделяют главное внимание фактическому материалу, что тоже несомненно важно. Настоящее пособие — попытка соединить теорию и историю, фактологию и размышления, анализ различных культурных феноменов, поиск вечно ускользающей полноты культурной картины если не всего мира, то хотя бы его основных регионов. Удалась ли она — судить читателю.

Эта книга является результатом деятельности многих людей. Многие мыслители, чьи труды здесь цитируются, вдохновляли меня на протяжении долгих лет, они подарили мне то знание, которое питало разные поколения людей в разных странах мира. Но и без непосредственного участия моих современников, коллег, учеников, друзей и даже недругов эта книга не могла бы состояться. Я благодарю своих учеников, слушателей Studia gumanitatis, которые участвовали в обсуждении многих глав и разделов, делились своими соображениями, задавали вопросы. Своих друзей, которые поддерживали меня в трудные периоды. Моя глубокая признательность относится и к работникам издательства. Они помогли выстоять в те времена, когда казалось, что весь замысел обречен, что экономическая стихия готова погрести под собой начинания такого рода. Этой книгой я обязана энергии А. Б. и И. В. Тараниных, неисчерпаемому терпению, доброму юмору и мудрому слову В. И. Гончарова, взыскательной строгости редактора издательства С. К. Макеенко, мастерству и добросовестности оператора компьютерной верстки Ю. В. Толмачева, художественному вкусу А. И. Смирнова. Большое спасибо кандидату философских наук, доценту В. И. Ожогину, заведующему кафедрой философии ИПК НГУ за консультации, перевод китайского текста и разрешение воспользоваться его схемой культуры; кандидату технических наук, доценту СГУПС Ю. М. Редько за его очень важные замечания и советы, главному библиотекарю СГУПС К. С. Мачульской, помогавшей найти необходимую литературу, двум самым внимательным читателям — часовых дел мастеру Ю. А. Шабурову и мастеру на все руки Ю. Я. Махно за их внимание к каждому слову, что помогло исправить некоторые неточности в тексте, и всем, кто содействовал прямо или косвенно выходу в свет этой книги. Особую благодарность я выражаю своему выпускнику Александру Черненко за всестороннюю поддержку этого издания.

А. Н. Быстрова

ВВЕДЕНИЕ

...Моя книга, не робей, выполняй, что тебе предназначено,— Ведь ты не только напоминание о земле: Ты тоже одинокий парусник, рассекающий эфир, бегущий к неизвестной цели, но всегда уверенный... Спеши, спеши, моя книга! Раскрой свои паруса, утлое суденышко, над величественными волнами, Плыви все дальше и пой; во все моря, через безграничную синь неси мою песню...

Уолт Уитмен

Что такое культура? Ответ на этот вопрос на первый взгляд кажется совершенно простым. Чаще всего говорят, что это — правила поведения в обществе. Действительно, наличие правил поведения и выполнение их отличает человеческое общество от животного мира, а человека — от братьев наших меньших. Нет культуры без норм и правил поведения. Человеку о многом приходится заботиться: о внешнем виде и манерах, о выражении лица и жестах, об интонациях и содержании речей. По его поведению в обществе можно судить о том, в какой мере он овладел культурой и даже о степени его свободы. И все-таки культура не сводится к одним правилам поведения. Если вдуматься в их значение, станет ясно, что они — не цель культуры, а лишь одна из форм ее проявления. Еще в XVIII веке философ И. Кант считал, что самым страшным человеком является тот, кто, соблюдая внешние правила приличия, в глубине души остается злодеем.

Наряду с правилами поведения обыденное сознание относит к культуре образование, образованность, систему знаний. И это также верно, потому что ни одна культура невозможна без знаний о мире, способов их передачи и уровня овладения ими. Однако и эта сфера представляет собою лишь отдельную часть культуры, без которой все ее здание окажется недостроенным. Есть и еще одно обстоятельство: если знание и формы его существования в обществе не связаны с другими элементами культуры, например, моралью, оно может оказаться опасным для общества. И в таком качестве знание начинает играть роль антикультуры, выступая, скорее, как цивилизация.

Отвечая на вопрос о том, что же такое культура, перечисляют множество явлений человеческой жизни: мышление и речь, умения, навыки и мастерство, творческую деятельность, технику, предметы быта и т. д. Иногда все перечисленное систематизируют по какому-либо признаку. Например, выделяют материальную сторону жизни и связывают культуру только с состоянием и развитием производства. Или, наоборот, культурой называют только духовную сферу общества, его религию, искусство, мораль и т.д. Но никакое простое перечисление того, что существует в обществе и представляет собой особенности человеческого образа жизни, не дает нам определения культуры или объяснения ее сущности. Каждый раз мы будем чувствовать, что затрагиваем лишь малую частицу целого мира, а нечто глубинное ускользает от нас.

Исторический путь, пройденный человечеством, не представляет собой победного движения от одного достижения к другому. Скорее наоборот — каждый отдельный этап был связан с целым комплексом противоречий. В нем соединялись прогресс и регресс, победы и потери, стремление к новому и тяготение к привычным формам жизни, желание перемен и идеализация прошлого. Решая эти противоречия, каждая эпоха выдвигала на первый план те или иные проблемы, и каждая из них прямо или косвенно смыкалась с основными целями и задачами своего времени и своего общества. Чем ближе к современности, тем больше появляется проблем, которые именуются глобальными: это проблемы экологии, войны и мира, сохранения человечества и, наконец, проблема личности. В поисках путей и способов их разрешения все полнее раскрывается перед человечеством мощная роль культуры. Именно она может адаптировать человека в стремительно меняющемся мире, помочь в поиске смысла и цели жизни, сохранить человеческое в человеке.

Каждый из нас может приобщиться ко всему человечеству в периоды его взлетов и падений, благоденствия и страданий только через культуру. Приобщаясь к культуре мира, мы ищем пути из прошлого через настоящее в будущее. А. Швейцер, рассматривая роль культуры в судьбе человечества, сказал, что XXI век будет веком культуры либо его не будет вообще.

Не раз в истории мира та или иная эпоха, запутавшись в собственных противоречиях, искала выхода из них. Так, европейская культура XVIII века предполагала, что путь общества к своему совершенствованию и счастью заключается в естественном (и потому гармоничном) воспитании (Руссо), в моральном категорическом императиве (Кант), в красоте, которая должна спасти мир (Шиллер). Современность тоже ищет способ сохранения человечности среди машинизированного и компьютеризированного общества. В наше время лучшие умы уповают на то, что компенсировать несовершенство мира может культура, сохранившая и сохраняющая не только технические завоевания человечества, научные поиски, не только моральные, художественные ценности, но и самый способ их созидания. Культура по сути своей оптимистична: она содержит в себе как все богатство результатов человеческой деятельности — от самых великих до самых ничтожных, так и принципы сравнения этих результатов, методы их анализа, формы и способы понимания.

Войдя в мир культуры, мы сталкиваемся с огромным количеством фактов, с разнообразием конкретных культур, существовавших и существующих во времени и пространстве во всей своей неповторимости — особенностями возникновения, расцвета и зачастую угасания, поэтому кажется невозможным выделить в них какие-либо общие моменты. Но тем не менее следует признать, что есть нечто, лежащее в самом основании любой культуры, позволяющее ей существовать, воплощаться в различные объекты человеческой деятельности и в самого человека — создателя и носителя этого нечто.

По мысли профессора В. А. Конева, “...бытие человека сливается с бытием культуры: человек в его конкретной жизни включен и растворен в мире культуры — в доме своего непосредственного бытия (и становления его индивидуальности)...” [140, с. 21]. То общее, что характерно для любой культуры, на каком бы отрезке времени или в каком бы пространстве она ни существовала, заключается в том, что культура всегда связана с человеком, “культура имманентно несет в себе человека, ибо ее бытие порождается человеком, ее бытие нуждается в живой деятельности человека, которая придает ему смысл и значение” [там же].

Таким образом, культура выступает в двух ипостасях. С одной стороны, она существует в человеке и через него растворена в действующих и созерцающих, активных и пассивных, созидающих и разрушающих личностях. В этом своем качестве она воспринимается, осуществляется, продляется или прекращается стихийно, носит субъективный характер, она слита со множеством ее носителей и в каждом из них может проявляться как неповторимое, уникальное, индивидуальное начало. С другой стороны, культура общества может противостоять отдельному человеку как система норм, ценностей, научных теорий, произведений искусства, вещей, а также запретов, табу, рамок поведения и деятельности. В мире, в который однажды входит каждый из нас, уже существует определенный уровень культуры, выступающий по отношению к каждому поколению и к каждому человеку как данность. Сам человек существует в мире и как объект, и как субъект культуры, как создатель культуры и как ее носитель, он может быть и тождествен культуре и противопоставлен ей. Только в культуре и только через культуру человек становится и продолжает быть человеком. Именно это делает необходимым изучение, понимание культуры как глобального феномена человеческого образа жизни.

Попытки теоретически осмыслить столь сложный феномен, каким является культура, имеет недолгую историю. Лишь в XVII веке понятие cultura стало употребляться в близком к современному значении, а в XVIII веке И. Гердер начал исследовать своеобразие культуры разных эпох и народов. Для науки это слишком малый период. Исследования культуры пока разноречивы, разобщены, каждый исследователь вырабатывает свой подход к этому многообразному предмету. Поэтому в последнее время наметилась тенденция к тому, чтобы не торопиться говорить о культурологии как о науке, предлагая более уклончивые термины, такие, как “учение о культуре” или “логика культуры”. Еще только вырабатывается категориальный аппарат, позволяющий анализировать структуру культуры, обнаруживать и формулировать ее закономерности. Еще только формируется определение культуры, более 500 дефиниций (лат. definitio “определение”), появившихся к настоящему времени, не могут претендовать на полноту и завершенность. Все это говорит о том, что мы имеем дело с новым направлением научного знания, в котором все его положения находятся в процессе становления.

В связи с этим в нашем пособии излагаются самые распространенные воззрения на культуру. В наиболее спорных вопросах мы рассматриваем противоположные точки зрения, чтобы дать возможность читателю сориентироваться в многообразии современных теорий и ознакомиться с важнейшими из них. Если это поможет читателю составить свой взгляд на вещи, то мы будем считать задачу выполненной.

Культура как объект исследования многоаспектна, но обычно в ее изучении выделяют направления, в центре которых стоят следующие проблемы:

— культура как особая форма жизнедеятельности человека и человечества, причины и основные факторы ее возникновения, становления и развития;

— исторически сложившиеся формы культур, их специфика, тенденции развития, внутренние процессы;

— сравнительный анализ различных культур во времени и пространстве — компаративистика (лат. comparative “сравнительный”);

— место и роль личности как объекта и субъекта культуры. Любое из этих направлений так или иначе связано с другими,

и только вместе они могут расширить наши представления о культуре.

Однако прежде чем приступить к изучению теории и истории культуры, отметим еще одну особенность культурологии. Многие аспекты самой культуры и относящиеся к ней некоторые теоретические положения представляются нам достаточно знакомыми. Но это не значит, что каждый из нас постиг всю глубину любого культурного явления и может аргументированно и верно судить об их роли, значении, ценности. Оставаясь в рамках обыденного сознания, мы скользим по поверхности явлений, не всегда представляя их сущность. Настоящее знание, зрелые суждения появляются только тогда, когда каждое культурное явление рассмотрено во всей возможной его полноте, когда выявлены причины, источники, тенденции существования, связи, возможные следствия его функционирования. Помочь перейти в своих отношениях с культурными феноменами с уровня обыденного сознания на уровень знания — главная задача этого учебного пособия.

Оно состоит из четырех частей: в первой части излагаются основные аспекты теории культуры, во второй — говорится о становлении культуры и особенностях этнических культур Востока, в третьей — дается история европейской культуры, а в четвертой — русской культуры. В конце пособия располагается справочный отдел и тесты для проверки знаний.

Пособие носит скорее просветительский, чем сугубо теоретический характер, и предназначено для студентов негуманитарных учебных заведений, колледжей, старших школьников. Оно может быть полезным для учителей и всех, кто проявляет интерес к мировой и отечественной культуре.

Раздел первый

ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ КУЛЬТУРЫ

Глава I

ЧЕЛОВЕК – ГЛАВНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КУЛЬТУРЫ

Что может быть отправной точкой для выяснения сущности столь многофакторного и многозначного феномена, каким является культура? Пожалуй, главным и единственным всеобъемлющим началом рассуждений о культуре всегда и везде становится человек — его особое положение в окружающем мире, его деятельность, продукты этой деятельности — то, что так или иначе связано с жизнью человека в мире природы и в мире людей.

Зададим себе вопрос: возможно ли наличие культуры вне человека и возможно ли существование человека (в человеческом качестве) вне культуры? При любом ответе на этот вопрос обратим внимание на то, что нам пока неизвестны обе его составляющие: нужно понять сущность обоих понятий — “культура” и “человек”.

Трудно сказать со всей определенностью, когда человек всерьез заинтересовался тем, что же он собой представляет. Но в сохранившихся до наших дней мифологических картинах мира уже присутствует вопрос о том, как и каким образом появился человек. В одних случаях его лепили боги из глины или другого подручного материала: например, шумерский миф рассказывает о том, как праматерь Намму велит своему сыну Энки и богине-матери Нинмах слепить людей из своей плоти — глины и помогает им в этом. Согласно индийской мифологии люди произошли от первого человека, Пуруши, принесенного в жертву богам: из его рта появились брахманы (жрецы), из рук — кшатрии (воины), из бедер — вайшьи (земледельцы), из ступней ног— шудры (низшее сословие).

В других мифологиях мира мы встречаемся с различными вариациями на тему возникновения человечества. Чаще других повторяется сюжет о божественном происхождении человека, возможно, чтобы выделить его особое место в мире. Однако нужно обратить внимание и на то, что в мифологии представлена целостная картина мира, в которой, как говорил В. И. Вернадский (1863—1945), “человек... не отделял себя от остальной живой природы. Он теснейшим образом чувствовал свою генетическую, неразрывную связь со всем остальным миром...” [56, с. 44]. Но само желание человека осмыслить как самого себя, так и свои истоки — уже вполне культурный феномен.

Приблизительно с V века до н. э. появляются первые учения, в которых делается попытка представить, понять или объяснить сущность человека. В древнем Китае считалось, что “меж Небом и Землей человек драгоценнее всего” [325, с. 21]. Последователи легендарного Лао-цзы, родоначальника даосизма, предложили одно из самых ранних объяснений причин такого высокого отношения к человеку: “Человек подобен небу и земле и, как они, таит в себе природу пяти движущих начал (воды, земли, огня, дерева и металла.— А. Б.).Человек — самое разумное среди всех существ, наделенных жизнью” [там же, с. 35]. Для Лао-цзы человек — один из элементов мира, который соединил в себе гармонию инь и ян, что и делает его драгоценностью, носителем мудрости — цзы. Как видим, разумность признается качеством, свойственным только человеку, и этот критерий, лежащий в основе представления о сущности человека, надолго войдет в научный обиход и восточной, и западной культур.

В это же время древнегреческий мыслитель Протагор из Абдеры (ок. 481—ок. 411 до н.э.) в сочинении “Истина” выразил приблизительно ту же мысль словами: “Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют” [242, т. 2, с. 203]. Другими словами, для Протагора истина может существовать только в сознании человека, и он, человек, не только просто разумное существо, но, и мерило истины. Многообразие истин для Протагора заключено в многообразии людей, неповторимость суждений — в неповторимости человека. Именно человек — та мера, которой можно измерить любые вещи мира.

Знаменательно, что человек предстал перед мировой культурой в гораздо более ранние времена — в греческой мифологии и в греческом искусстве — не только как “мера всех вещей”, но и как богоподобное существо (“ликом подобен богам” — так писал Гомер в “Илиаде” об одном из своих героев). Он запечатлен в скульптуре как гармоническое существо в единстве телесного и духовного начал, он смело вступает в борьбу с неумолимым роком в греческой трагедии.

Спустя столетие после Протагора великий Аристотель (384—322 до н. э.) определит человека как общественное существо и отметит, что “только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость” [14, т. 4, с. 379]. Именно на этой его особенности основана жизнь в государстве и семье. Изолированный от общества человек теряет человеческую сущность: он “не является существом самодовлеющим... А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством” [там же]. Аристотелево понимание сущности человека не теряло своего значения в течение многих веков и надолго сохранилось в мировой науке о человеке — антропологии[1].

Христианство рассматривало человека как сотворенного Богом, с одной стороны, и полностью зависимого от Бога, с другой. Человек христианского мира — существо изначально греховное, поэтому вся его жизнь должна быть постоянным искуплением греха, в котором он был рожден, а заслужить искупление можно только лишениями, верной службой Богу, отречением от себя. В европейском средневековье утвердилась мысль о том, что человек — раб: подданный, вассал, слуга своих господ и — в любом случае — раб Божий, судьба которого от рождения до смерти “в руце Божьей”, руководящей всеми его делами, помыслами, чувствами.

Однако именно христианство обратило внимание на духовную сущность человека, поставив ее над телесной, считая тело “сосудом соблазнов”, средоточием греха. Поэтому ради искупления греха и загробного блаженства нужно было “умерщвлять плоть” физическими страданиями: избивая себя кнутом, нося грубую одежду, выдерживая изнурительные посты. Многочисленные аутодафе (публичное сожжение еретиков) были не просто средством казни инакомыслящих, но и искупительной жертвой: бессмертная душа, избавившись от грешной телесной оболочки, должна была предстать пред высшим судией.

Христианский мыслитель IV века Августин Аврелий (354—430), прозванный Блаженным Августином, в своей “Исповеди” говорил: “Есть, однако, в человеке нечто, чего не знает сам дух человеческий, живущий в человеке, ты же, Господи, создавший его, знаешь все, что в нем” [2, с. 131]. Для человека, говорил он, нет прошлого и будущего, есть только настоящее: земная жизнь, которая бесконечно продолжается в вечности после Страшного суда.

Почти целое тысячелетие Средневековье шло к идее любви, без которой невозможен человек. Другой известный христианин, проповедник Франциск Ассизский (1182—1226), основатель нищенствующего ордена францисканцев, считал, что религия должна быть “религией любви, она учила людей любить Бога, животных, ... была убеждена, что только тот верит, кто чувствует” [98, т. 1, с. 35]. Однако и в этом учении признавалось, что лишь аскетизм может даровать человеку блаженство и на этом, и на том свете.

Только эпоха Возрождения осмыслила человека как существо свободное, богоподобное и всесторонне развитое. В Трактате “Речь о человеческих достоинствах” Пико делла Мирандола (1463—1494) говорил, что Бог, создавший человека по своему образу и подобию, наделил его свободой выбора: поднимется ли он до Бога в своем совершенстве или опустится ниже животного. Поэтому искусство того времени воспевало всесторонне развитого человека, человека совершенного, обладающего прекрасным телом, высокой христианской нравственностью, богатыми знаниями и острым умом, человека — поистине богоподобного. Это еще не атеист или еретик, но свободный человек, ищущий гармонии в окружающем мире и в себе самом. Он деятелен, он творец многих вещей и идей и в этом подобен Богу-творцу. А искусство показало не только богоподобного, но и влюбленного и любящего человека.

Развитие наук и расширение знаний о мире сформировали представление о человеке, главная и определяющая способность которого — разум. Именно разумностью, способностью к познанию человек утверждает и возвышает себя. Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561 — 1626) в своих рассуждениях о путях познания мира страстно обличает предрассудки, способные помешать движению разума, называя их “призраками” или “демонами”. Он утверждает, что мир должен быть “царством человека” (reginum homini), для чего человека нужно освободить от иллюзий. Иллюзии, считает Бэкон, могут происходить от несовершенства органов чувств (“призраки рода”— idola iribus), от ошибок воспитания и влияния других людей (“призраки пещеры” — idola specus), из особенностей его социального положения, поддержания расхожих взглядов толпы (“призраки рынка” — idola fori) и слишком большого влияния авторитетов (“призраки театра” — idola theatri). По его мнению, только человек способен выбрать для себя наиболее верный путь познания, который поставит человека на его истинное место — властелина мира. “Слуга и истолкователь природы” через посредство науки и разума, облагороженного философией, получает власть “над природными видами, телами, лечебными средствами, машинами и бесконечным множеством других вещей” [51, т. 2, с. 289].

Такого рода идеи в различной форме пронизывают учения самых выдающихся умов этого времени. Рене Декарт (1596—1650) вообще связывал существование человека с его мышлением. Его знаменитое “Cogito, ergo sum”(“Мыслю,следовательно, существую”) коснулось не только процесса познания мира человеком, но и его поведения в этом мире. Декарт считал, что разум должен окрасить все поведение человека, освободить его от страстей, сделать осмысленным. Тогда, с его точки зрения, человек достигает счастья, при котором “всегда можно оставаться довольным, поскольку будешь пользоваться разумом” [281, т. 1, с. 239]. Человеку следует “...иметь твердое и постоянное решение исполнять все, советуемое рассудком, не поддаваясь страстям и влечениям...” [там же, с. 222]. Декарту вторит известный французский писатель, автор острых, кратких мыслей-максим Франсуа де Ларошфуко (1613—1680): “Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными” [165, с. 151].

Нидерландский философ Бенедикт Спиноза (1632—1677) центром своего учения сделал человека и одним из первых в Новое время поднял проблему его свободы. Спиноза рассматривает человека в единстве и многообразии его природы. Человек нам понятен, но в то же время таинствен, поскольку в нем соединяется множество неизвестных моментов, их число неисчерпаемо, и вместе с этим неисчерпаем человек. Человек одновременно велик и ничтожен, но только он в огромном мире природы стремится к свободе. И, отдавая дань веку, Спиноза видит свободу в познании человеком законов мира и самого себя; познание для него — наивысшее благо и добродетель. Именно познание и основанная на нем разумность могут привести такую форму организации людей, как государство, к согласию. Необходимо лишь одно, чтобы “все... во всем согласовывались друг с другом, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело” [284, т. 1, с. 538].

Как бы завершая философское осмысление человека в XVII веке, Готфрид Лейбниц (1646—1716) выделил в нем три стороны: разум, волю и чувства. Определяющим же началом в этой триаде становится, конечно, разум, который ведет человека из тьмы произвола и зла к свету свободы и добра.

Искусство этого времени прославило величие разумного человека в трагедиях Корнеля и Расина, высмеяло ничтожество невежественности в комедиях Мольера.

Новую страницу в эпопее познания человеческой сущности открывает эпоха Просвещения. Французский философ и врач Жюльен Офре де Ламетри (1709—1751) в трактате с выразительным названием “Человек-машина” (1747) пытается разобраться в том, от чего зависит множество состояний человеческого тела и духа, чем обусловлено великое разнообразие человеческих индивидуальностей. Он видит причины этого в особенностях пиши и даже утверждает, например, что от того, какая пища употребляется людьми, зависят и качества национального характера: “Сырое мясо развивает у животных свирепость, у людей при подобной же пище развивалось бы это же качество; насколько это верно, можно судить по тому, что английская нация, которая ест мясо не столь прожаренным, как мы, но полусырым и кровавым, по-видимому, отличается в большей или меньшей степени жестокостью, проистекающей от пищи такого рода наряду с другими причинами, влияние которых может быть парализовано только воспитанием” [163, с. 183]. Ламетри пытается объяснить различные настроения, мышление, темперамент, поведение человека исходя из его анатомических особенностей, сравнивая человека с животными и растениями. В духе своего времени он видит различия между человеком и животным в развитии ума. Но ум, по мнению Ламетри, не задан человеку свыше, он развивается под воздействием природных условий и воспитания. “Плохо воспитанный ум,— пишет Ламетри,— подобен актеру, которого испортила провинция” [там же, с. 186].

Главным завоеванием эпохи Просвещения было учение о “естественном” человеке. Томас Гоббс (1588—1679) в Англии, Жан Жак Руссо (1712—1778) во Франции провозгласили, что человек свободен уже по своему “естеству”, по рождению. Его свобода заключена в равноправии с другими людьми, и только противоестественная общественная среда делает его либо властелином, либо нищим. Именно она, считали Руссо и другие просветители, поставила человека на колени и объявила рабом. Поэтому человек должен стремиться к свободе, он должен бороться за нее.

Нет, не теоретики призвали на баррикады в борьбе за свободу, равенство, братство. Но и они, и добропорядочные немецкие философы предполагали, что человек не только должен, но и может обрести свободу. Ее воспевали поэты, о ней писали драматурги, и человек мятежный, борец, свободный духом, становится героем своего времени. Ему противопоставлены аристократ, властелин, притесняющий свободу, с одной стороны, церковь, оправдывающая рабство,— с другой и обыватель, филистер — с третьей.

Так XVIII век соединил в образе человека разум и страсти, а родоначальник немецкой классической философии Иммануил Кант (1724—1804) уже рассматривает человека и с точки зрения его разума, и с точки зрения темперамента, ищет мост от мира природы к миру свободы и находит его в эстетической сфере. У нас еще будет возможность увидеть европейского человека через призму культурного контекста его времени в разделе, посвященном истории европейской культуры. Пока же обратим внимание на то, что тогда не только в Европе, но и в России человека понимали как часть природы, как существо естественное, но в то же время и как совершенство, наделенное умением трудиться. И здесь все, кто обращался к проблеме человека, увидели противоречие между возможностями разума и униженным, угнетенным положением человека, а также между его разумной и чувственной сферами. Первое из названных противоречий вопиет к читателю со страниц книги А. Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву” (1790) и поэмы И. П. Пнина “Человек” (1805):

В каком пространстве зрю ужасном

Раба от Человека я,

Один — как солнце в небе ясном,

Другой так мрачен, как земля.

Один есть всё, другой ничтожность.

Когда б познал свою раб должность,

Спросил природу, рассмотрел:

Кто бедствий всех его виною?

Тогда бы тою же рукою

Сорвал он цепи, что надел.

[263, т. 1, с. 234]

Второе противоречие анализировал в трактате “Право естественное” А. П. Куницын (1783—1840), будущий педагог Царскосельского лицея. Он писал: “Если бы человек имел одну только чувственную природу, то приятность была бы для него единственным законом желаний, единственным благом и безусловною побудительною причиною деяний. Употребление его сил было бы только страдательное, зависящее от внешних впечатлений. Но сверх чувственности человек имеет разум, который рассматривает вещи не только по их отношению к желаниям, но и по их сообразности с своею собственною природою. Посредством сей высшей способности человек может действовать независимо от внешних вещей, ибо разум предписывает человеку известный способ деяния, несмотря на то, сообразен он с чувственными желаниями или нет” [там же, т. 2, с. 206].

Когда XIX век устал от революционных потрясений, постепенно сложилось, казалось бы, полное представление о человеке, соединяющем в себе разум, волю и чувства. Но все эти его стороны не были в гармонии, они бесконечно противоречили друг другу, вступая друг с другом в конфликт. Человеческая сущность становится полем битвы, человек постоянно находится в борьбе с самим собой и одновременно с внешним миром. Такова трагедия “лишнего” человека, обреченного на бесплодный поиск себя самого, смысла жизни и либо уступающего внешним обстоятельствам и опускающегося на дно обывательского существования, либо противостоящего им и гибнущего в этом противостоянии. Герой искусства, а часто и создатель искусства — уже не мятежник. Он, скорее, мятущийся человек, мучительно ищущий выхода из бесконечных противоречий общества и собственного духа. Примеры такого рода мы найдем в творчестве Ф. М. Достоевского, в повести Л. Н.Толстого “Отец Сергий”. Потеряв веру в любовь, честь и добро, тяготясь обществом людей, чьи убеждения — одни слова, отец Сергий пытается отыскать свой путь в служении Богу, людям, но сталкивается с теми же грехами, которые свойственны светской жизни и от которых он бежал.

Еше одна особенность европейской мысли XIX века: не приемля реального человека, она устремлена к поиску того, каким человек должен быть. Для Карла Маркса (1818—1883) человек, с одной стороны,— носитель родовой сущности, с другой — представитель определенного социального класса. В качестве носителя родового начала человек — результат трудовой деятельности, которая изменила его натуру, стала основой возникновения и развития сознания, привела к отделению человека от природы. Как представитель класса человек — участник материального производства, находящийся в определенных отношениях со всеми его сторонами: процессом труда, собственностью, обменом и распределением. Для наиболее полного выражения своих родовых качеств человек должен обладать равенством, а для этого ему следует изменить социальную структуру общества. Тогда главной ценностью общества станет свободное время каждого, ибо именно оно позволяет наиболее полно проявиться всевозможным способностям и задаткам человека.

К должному, но не реальному в человеке обращены интересы и тех, чьи взгляды носили на себе печать скепсиса. Эти мыслители сомневались в том, что человек — вершина развития жизни и уникальное природное существо, в том, что человек неисчерпаем и свободен.

Однако надо заметить, что XIX век насыщен новыми знаниями и размышлениями о человеке, основанными на развитии естественных наук, антропологии, этнографии[2],появлении первых данных о стоянках первобытного человека и его орудиях труда. Английский естествоиспытатель Чарльз Дарвин (1809—1882), создавая теорию о происхождении видов, делает вывод о том, что “человек носит в строении своего тела ясные следы происхождения от низшей формы” [97, т. 1, кн. 1, с. 115]. Сравнивая человека и низших животных, он заключает, что наследственные изменения, которые накапливались постепенно многими поколениями, приводили в результате к укреплению в организмах животных видов качеств, наиболее необходимых в целях выживания, приспособления к условиям жизни. С его точки зрения, в борьбе за существование выживают наиболее сильные, и в их организмах все более совершенствуются те стороны, которые и обеспечивают это выживание.

Дарвин в своем труде приводит множество примеров сходства в поведении и психике человека и животного, но обращает внимание и на различия. Результатом его исследования стали представления о том, что человек по своим исходным данным оказался не только вершиной эволюции животного мира, но и наиболее сильным и приспособленным для дальнейшего совершенствования. Для Дарвина человек — несомненно существо биологическое, природное, которому удалось приобрести более развитое сознание в результате различных изменений в процессе естественного отбора. Он не только сделал вывод о том, что человек — вершина эволюции, наиболее приспособленное к выживанию существо, но и обратил внимание многих последующих мыслителей на сам феномен жизни. Что такое жизнь — этот вопрос интересует не только биологов, но и философов. Философы пытаются ответить и на самую сущность вопроса о жизни. Фридрих Энгельс (1820—1895), например, говорит, что жизнь— это способ существования белковых тел. Однако такое определение жизни связано с биологическим уровнем существования. У человека же помимо биологического начала присутствует и социальное. Поэтому все чаще возникает вопрос о смысле жизни.

Артур Шопенгауэр (1788—1860) отличает человека от животного по наличию у человека воли, которая отсутствует у животного, потому что оно действует в зависимости от особенностей своей природы. И только человек имеет волю. Для Шопенгауэра воля представляется единым мировым началом, и лишь в человеке она распадается на объект и субъект, между которыми нет и не может быть гармонии. Человек вечно страдает, поскольку его желания невозможно насытить. Но помимо воли человек должен обладать и свободой. Именно с ней Шопенгауэр связывает смысл жизни человека. Врожденные способности человек может развить и проявить только в борьбе с обстоятельствами объективной жизни, в которых скрыта мировая воля. Преодолевая трудности, человек должен выстрадать свой опыт и с ним получить свободу.

Преодоление трудностей, страданий и лишений — смысл жизни человека и для Фридриха Ницше (1844—1900), одного из основателей “философии жизни”. Одна из его первых работ раздражала обывателя и своим названием — “Антихристианин”, и своим содержанием. Уже в этой работе Ницше говорит о том, что идея христианского всепрощения делает человека покорным, укрепляет в нем дух рабства. Она размягчает волю, унижает и делает человека жалким. Человек становится героем, лишь преодолевая страдания. Только пройдя через них, человек выходит победителем, становится сверхчеловеком. Для Ницше человек — либо раб, либо сверхчеловек. Но его сверхчеловек — не супермен, а существо, сумевшее пройти путь освобождения от страстей и желаний, способное преодолеть любые страдания. Именно поэтому он достоин не жалости, а признания.

Удивительно, что сделали идеологи XX века с теориями Маркса и Ницше! Маркс никогда не провозглашал идеи уравнительного существования людей. Наоборот, он считал уравниловку признаком нищего общества, условием выживания в первобытном обществе [188, т. 42, с. 114—119]. Маркс полагал, что развитие каждого индивида является условием развития всех, и наоборот, развитие всех — условие развития каждого. При этом каждый человек должен разворачивать свои способности в свободном мире. Его равенство с другими — это равенство его возможностей. Уравнительный коммунизм социалистического периода произвел сознательную подмену аргумента о равенстве возможностей человека в обществе формулой “незаменимых нет”. Кошмар уравниловки описан в начале XX века в романах-антиутопиях О. Хаксли (1894—1963) “О, этот дивный новый мир!”, Дж. Оруэлла (1903-1950) - “1984” и Е.Замятина (1884-1937) - “Мы”. В них ярко и убедительно показано, что стремление к абсолютной одинаковости людей и их жизней чревато гибелью в человеке человечности: “Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час единомиллионно начинаем работу — единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое миллионнорукое тело, в одну и ту же... секунду мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну...” (111, с. 211).

Мысль же о сверхчеловеке Ницше была преобразована идеологами фашизма, использовавшими его философию для своих целей: термин “сверхчеловек” был изъят из контекста теории и произвольно отнесен к тем, кто силен и безжалостен к слабым. Этот термин попал в один ряд с другим: “белокурая бестия”. Так же, как и в первом случае, теория оказалась отринутой во имя политического лозунга.

XX век, изучая феномен человека, все глубже анализирует его как существо биологическое, но вопрос о социальной сущности человека также занимает все большее внимание исследователей. Не случайно австрийский врач-психиатр Зигмунд Фрейд (1856—1939) связывал причины неврозов и психозов, различных нарушений нервной системы людей и их психики с общественными условиями жизни. Он считал, что социальные нормы, запреты, всевозможные табу, принятые в цивилизованном обществе, загоняют человека в тупик, из которого нет выхода, и это ведет к нарушениям психического мира личности, к развитию у нее различных комплексов.

Несмотря на преувеличение роли биологического (сексуального), достижения Фрейда повлияли на последующую науку о человеке. Он обнаружил у человека три уровня психики: бессознательное, подсознательное и сознательное. Бессознательное начало выступает как совокупность таких процессов и действий человека, в которых он не отдает себе отчета. Подсознание содержит в себе переживания, эмоции и образы, возникающие у человека под действием реальности. Сознание включает в себя активную деятельность мозга, логику, мышление, интеллект. Теория Фрейда дала возможность более точно определить и понять человека как индивидуальность, как неповторимое “Я”.

Ф. Т. Михайлов, автор книги “Загадка человеческого Я”, в самом начале выносит в заголовок вопрос: где мое “Я”? Он пишет: “Я” — тот, кто понимает, что вот — дерево, а вот — книга. Родился человек, стал тем, кто называет себя “Я”. Именно он ощущает радость и боль, гнев и восторг. Он называет себя “Я” потому, что ощущает свое собственное присутствие в мире и потому, что весь мир ощущается им как “не-Я”, как то, что нас окружает”. Далее автор объясняет, как выглядит то, что вкладывается в термин “индивидуальность”: это “тело, ощущающее себя, как нечто отличное от других (вне его находящихся) тел, тем самым выделяет из всех остальных ощущений ощущение своей особенности — самоощущение, которое и называется для краткости личным местоимением “Я” [200, с. 13].

Русские религиозные философы В. С. Соловьев (1853—1900), Н.А.Бердяев (1874—1948), С.Л.Франк (1877—1950) видели сущность человека в его творческом начале, в том, что он является частью Бога-творца и поэтому всегда выступает как создатель.

Эта мысль, как мы видим, отнюдь не является новой. Новым для XX века было понимание того, что человек во многом может стать создателем не только вещей, но и своей судьбы и, в конечном счете, самого себя. Эта мысль звучит в различных работах философов, психологов и тех, кто изучает культуру и ее феномены. В середине века психолог и социолог Эрих Фромм (1900—1980) в книгах “Иметь или быть”, “Бегство от свободы”, “Искусство любви”, “Анатомия человеческой деструктивности” и других рассматривает творческую (продуктивную) и деструктивную деятельность людей и выделяет различные типы характеров человека. Несколько позже отечественный психолог В. Леви говорит об “искусстве быть собой” и “искусстве быть другим”.

В российской и зарубежной литературе появляется множество работ, цель которых — разработка методик управления своими способностями и возможностями для достижения личного и общественно значимого результата. Различные “технологии успеха” демонстрируют, что культурное пространство человека простирается гораздо дальше освоения окружающей среды, что полем культурного освоения становится сам человек. Человек все более и более видится мыслителями современности как средоточие единства с природой, космосом и, одновременно, как нечто, имеющее особый статус. Об этом говорит выдающийся поэт современности Арсений Тарковский (1907—1989):

Я человек, я посредине мира,

За мною мириады инфузорий,

Передо мною мириады звезд.

Я между ними лег во весь свой рост —

Два берега, связующее море,

Лва космоса соединивший мост.

[288, с. 177]

ВЫДЕЛИМ ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ

1. Уже с самых древних времен появляется взгляд на человека как на особое существо в мире, концентрирующее в себе всю специфику мира в целом: “Человек подобен небу и земле...”, “Человек есть мера всех вещей...”, человека видели богоподобным и богоравным. В более поздние времена его считали вершиной эволюции и — в полную противоположность этому — ошибкой природы.

2. Мыслители древности, выделив особый характер существования человека в мире, обратили внимание и на его двойственность: тело и дух человека должны были находиться в гармонии (античность); дух должен был преобладать над телом (христианство); человек должен был быть земным во всем богатстве своих проявлений и одновременно являться демиургом (Возрождение); он существовал в постоянной борьбе разума и чувства (XVII век); в противопоставлении его природной естественности и общественных требований к нему (XVIII век); он раб и властелин, мятежный и смиренный и т. д.

3. Многие теории рассматривают человека, исходя из смысла его жизни, при этом одни считают существование человека если не бессмысленным вообще, то во всяком случае трагическим по объективным причинам, другие же предполагают, что человек свободен как в выборе своей судьбы, так и в придании ей смысла.

4. Во всех теоретических построениях всех времен и народов человек рассматривается как единственный создатель и носитель культуры.

Глава II

ПОНЯТИЕ “КУЛЬТУРА”

В поэтическом трактате “Земледелие” римский писатель Марк Порций Катон (234—149 до н. э.) впервые по отношению к возделыванию земли употребил слово “cultura”(обработка, улучшение, возделывание), обозначив им процесс воздействия человека на природу с целью ее изменения. Автор заметил, что своим трудом земледелец вносит в мир природы человеческое начало, выращивая растения, в которые вложены не только труд, но и знание: он изменил, “культивировал” их. Этот смысл слова со временем не только сохранился, но и расширился, включив в себя процессы, связанные с другими сферами человеческой деятельности, которые воплощают в себе человеческие цели, волю и желания. Для римлян противоположностью понятию “cultura”было понятие “natura”(природа).

Объектом воздействия может стать и сам человек. Об этом говорил римский политический деятель, писатель и оратор Цицерон (106—43 до н. э.). Он полагал, что при помощи философии можно “возделывать” ум человека и развивать в нем качества, дающие ему возможность стать достойным римлянином, “первым среди мужей”. Для Цицерона и его современников занятие философией было не только средством “улучшения ума”, но и основой уважения духовного начала в человеке. На латинском языке одно из высказываний Цицерона звучит так: “Autem cultura animi philosophia est”(“Культура души есть философия”).

У других народов мира также сложились понятия, фиксирующие действия и качества, ставшие результатом изменений человеком природного начала в окружающем мире и в самом себе.

У греков существовало понятие пайдейа (paideia), которым они обозначали особые качества эллина, отличающие его от от варвара. С их точки зрения, грубая естественность варвара — результат его почти природного состояния, эллин же — человек, который воспитан как гражданин полиса: ему присущи чувство гордости за свое государство, состояние свободы, владение красивым певучим языком, поклонение величественным богам, общественный образ жизни. “Пайдейа” — это прежде всего воспитанность и образованность. Воспитанность для эллина — гармония души и тела: в прекрасном теле обретается прекрасная душа. При этом микромир, микрокосм отдельного человека должен находиться в гармонии с Космосом, понимаемым как упорядоченность всего мира в целом, и эллин, обладающий “пайдейа”, соразмерен космической гармонии. Традиции греческого полиса воспринимались как часть, элемент космического порядка, поэтому истинный представитель полиса должен им соответствовать и выполнять его установления. Вечный порядок, Космос предстает в греческой мифологии прекрасным, но и неотвратимым, как судьба. Поэтому эллин бесстрашно принимает на себя любые удары судьбы или отважно противостоит им. Критерий образованности воплощали в себе и Академия Платона, и школа, созданная Аристотелем,— Ликей, в которых культивировалось стремление к энциклопедическому знанию. Такое знание предполагало не только многообразные сведения о мире, но их систематизацию и изучение сущности вещей. И Платон, и Аристотель являли собой тот идеал образованности, к которому могли и должны были стремиться их ученики. При этом Аристотель в своей “Метафизике” говорил, что “справедливо быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем, кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине, упражняя до нас способность [к познанию]” [14, т. 1, с. 94]. Для греков противоположностью paideia была дикость, варварство как состояние, не “обработанное” гармоничным общественным устройством.

Таким образом, если римляне в своем осмыслении места человека в мире противопоставили понятия natura и cultura, говоря о воздействии человека на окружающий мир, то Греция и восточный мир противопоставили природное и культурное начала в самом человеке. В Европе в разных сочетаниях сохранились римские и греческие представления о культуре.

Восточная культура также создала аналогичные понятия. В Китае со времен Конфуция полагали, что есть качество, присущее “благородному мужу” (не в смысле его рождения в аристократической среде, а по развитию и воспитанию),— это жэнь (человеколюбие), без которого не может быть ни правителя, ни мудреца, ни человеческого достоинства. В Индии понятие дхарма означало высший моральный закон, познание которого предполагало слияние человека с космосом при посредстве самоуглубления, отрешения от земной суеты, самосовершенствования, то есть опять-таки воспитания, целенаправленного воздействия, но теперь уже, в отличие от римского понимания, на самого себя. Исламский Восток имел понятие джахилийа, связанное с доисламским “неведением”, “незнанием”, в противоположность тому, что понимается как просвещенность, правоверность — ильм. Но помимо религиозных соображений о правильности и неправильности взглядов на мир в арабском языке были слова, прямо противоположные: джахиль — необузданный, жестокий, дикарь и халим — спокойный, добродетельный, рассудительный человек.

В Европе долгое время понятие “культура” требовало рядом с собой пояснения: agri cultura — обработка земли, juris cultura — выработка законов и правил поведения, cultura lilterare — выработка правил письменности и так далее. И только в XVII веке немецкий юрист Самюэль Пуфендорф (1632—1694) употребил это понятие как самостоятельный научный термин.

Понимание термина “культура” менялось с развитием знаний и самого общества, с изменением условий жизни людей. Не случайно у разных народов выработались похожие понятия, свидетельствующие о том, что люди отметили свою особую роль в мире, специфику деятельности, меняющей мир, вносящей в него нечто, самому миру не свойственное, но окрашенное человеческим отношением, человеческими потребностями, имеющее некое иное качество. И лучшие умы человечества стремились понять и объяснить это качество.

Античность понимала “пайдейа” и культуру как некую тайну бытия, позволяющую человеку быть подобным и даже равным богам, создавать то, чего нет в природе. Греческое мировоззрение представляло мир как живой организм, управляемый слепой и неведомой судьбой. Поэтому действия человека, вносящие в этот мир нечто новое, требовали объяснения. И объяснения последовали. Платон (ок. 428—348 до н. э.) предполагал, что причиной созидательной деятельности людей становятся эйдосы (греч. eidos “форма, сущность”) — идеи, созданные богами и живущие в памяти людей как парадигма (греч, paradeigma “пример, образец”), модель, на основании которой создается все богатство вещей и теорий, складывается понимание добра, блага, красоты и истины. Его ученик Аристотель объяснил деятельность людей как подражание природе и, одновременно, как поиск формы, придающей природному материалу необходимую определенность.

Но в поисках причин появления мира вещей главное место все же отводилось человеку, его действиям, его поведению гражданина, его возможности подняться до уровня богоподобия, позволяющего стать “мерой всех вещей”. Это качество — высочайшее отличие человека от природы, дающее ему главные достоинства — свободу и разум.

Римская античность, более практичная по своей сути, ввела понятие “культура” в связи с земледелием. Идея Цицерона о “возделывании души” предположила особый образ жизни римского гражданина, которого должно отличать от варвара личное достоинство, отсутствие пороков, служение республике, а эти качества, по убеждениям римского мыслителя, формирует в нем философия. “Как плодородное поле без возделывания не даст урожая, так и душа. Возделывание души — это и есть философия: она выпалывает в душе пороки, приготовляет души к приятию посева и вверяет ей ... только те семена, которые, вызрев, приносят обильнейший урожай” [325, с. 252.]

Таким образом, в античности понятие культуры вбирает в себя самого человека в том виде, каким он должен быть в представлении сограждан, и деяния, возвышающие его до уровня богов. Тайна его бытия — это тайна творчества, тайна создания того, что до человека не существовало в мире.

Средневековье попыталось разрешить эту тайну, отдав в ведение Бога первопричину созидания, возделывания как души и тела, так и всего мира вещей. И если для античного человека идеал был досягаем на земле, то для средневекового — он становится таковым только вне земного бытия. Культура для него совершенство, которого можно достигнуть, только следуя заветам религии и религиозной морали.

Средневековая социальная иерархия углубила и ужесточила различия между всеми слоями общества. Если даже в спесивом Риме любой вольноотпущенник мог вырваться из своего социального слоя и стать банкиром или врачом, а простой воин разбогатеть за счет военной добычи, то в средние века выйти за рамки своего класса стало практически невозможно. Поддержанное церковными установлениями разделение общества предписывало каждому слою вести отличный от других образ жизни, что сказывалось и на понимании культуры. Так, прежде всего можно выделить городскую и сельскую культуру.

Город был средоточием различных учреждений светской и духовной власти, в нем находилась резиденция сеньора или другого властелина. Здесь осуществлялись торговля и обмен, функционировал рынок рабочей силы, трудились многочисленные ремесленники, располагались меняльные конторы, лавки ростовщиков и прочее. Горожанин должен был быстрее ориентироваться в постоянно меняющихся условиях жизни города, где сильнее действовали правила сословного поведения, вырабатывались жесткие уставы цеховых общин и большее место занимали правовая и иерархическая системы отношений. Но здесь же развивалась и площадная культура с ее карнавальными формами проявления, с ее свободой, иронией, насмешкой и пародийной традицией. Культура средневекового города — своеобразное единство стабильного и изменчивого, официального и карнавального.

В сельской среде, занятой неизменной, освященной вековыми традициями деятельностью, была сильна роль древнейших верований, обычаев, суеверий. Здесь связь человека с природой теснее, чем в городе, поэтому ей придавалось более важное значение, а сельский житель — и непосредственнее, и консервативнее горожанина. Поскольку сельская культура была связана с фантастическими представлениями о мире, с календарными праздниками и сохранением языческих культов, ее главным началом оставалась традиция.

Особое представление о культуре было в религиозно-церковной среде. Монашеская и монастырская жизнь связывала культуру с постулатами религии, с самоотверженным служением Богу, с отречением от земных благ. Но в то же время монастырская культура обозначала и книжную грамотность, сохранение и переписку книг, так как лишь при монастырях были библиотеки, сохранявшие письменное наследие прошлого и настоящего. Благодаря монастырям среди многих войн эпохи уцелели не только священные, но и светские книги. Это обусловило и еще одно качество этой культуры: знание текстов, главным образом текстов Священного писания, и множества комментариев к ним. Ученый муж средневековья смотрел на мир через это знание, он соотносил с ним свой опыт жизни и при помощи точных цитат давал объяснение мира. Основным предметом его знания был священный текст. Так ученая культурность создает тип религиозной философии — схоластику, которая славится умением вести диспуты и строить доказательства на основе множества цитат и ссылок на авторитеты, среди которых непререкаемым был авторитет Священного писания.

Интегративным же началом средневековой культурности было божественное совершенство, к которому должен стремиться каждый на протяжении своей земной жизни и которое проявляется не столько в разуме и знании, сколько в вере. Она не оставляет места сомнениям, и только она может приобщить любого человека к божественной благодати, хотя и совершенство, и благодать[3],и, следовательно, культура понимались различно в сельской и городской среде, бюргерами и цеховыми ремесленниками, рыцарями и монахами, в высших слоях общества и у простонародья.

Идея культуры как совершенства человека надолго сохраняется в истории общества. Для