Блокированные потребности. Социализация

Что мы имеем в итоге. Феноменологическое поле человека состоит из множества разных кусочков. Достаточно небольшая его часть –

Это наша первичная идентификация. То, что мы привыкли считать собой. Все окружающие нас такими не видят. Обычно окружающие видят нечто большее. Это нечто большее может нравиться нашим партнерам и тогда к нам «незаслуженно» хорошо относятся, или не нравиться, и тогда нас «непонятно за что» отвергают.

ПРИМЕР

В учебной группе, где я изучал гештаяьт-подход, ко мне постепенно начали плохо относиться все женщины. Только когда конфликт вырвался на поверхность, я сумел увидеть проявления своей тени. Например, я имел привычку, приходя в группу, здороваться со всеми мужчинами за руку и перебрасываться приветственными словами. Женщинам я говорил «Привет!» всем сразу и ни на кого не глядя. Со стороны выглядело, что я очень тепло отношусь к мужчинам и отвергаю всех женщин! Но я-то вел себя так от страха! Но страх-то мой в конце концов оправдался! Если бы не учебная ситуация, я мог бы до конца своих дней верить, что женщины меня незаслуженно отвергают.

И это грустный парадокс. Окружающие отзываются на то, что мы демонстрируем неосознанно. И мы видим свою тень в зеркале! Но для себя-то мы мягкие и пушистые!

Если человек демонстрирует двойное послание, у партнеров по обще­нию есть несколько выборов.

1) Можно игнорировать вторичные послания.

В этом случае диалог будет протекать как бы адекватно, но у обоих партнеров возникнут физические ощущения, а затем и телесные симптомы, связанные с вторичными посланиями. Попросту говоря – оба станут больными. Поскольку часть потребностей будет игнорироваться.

ПРИМЕР

Я вспоминаю работу с клиентом на группе, который изо всех сил старался выглядеть «мачо», хотя говорил об очень грустных вещах. Это была его сторона. Более видимая. Чем больше продолжалась наша беседа, тем хуже становилось моему сердцу. Я приостановил работу и поинтересовался состоянием группы. Оказалось, что с сердцами начались проблемы, почти у всех участников. Причем двое уже выпили валерьянки!

Работа с психосоматикой и даже просто беседы с больными людьми опас­ны, если не осознавать свои ощущения и доверять их естественному разви­тию.

2) Можно игнорировать первичные послания.

В этом случае источник двойных посланий внезапно увидит свою тень в зеркале! Конфликт практически неминуем. Но после конфликта у сторон мо­жет возникнуть непонятное чувство вины. Это чувство связано с тем, что была проигнорирована вторая, «добрая» часть этого человека.

3) Чаще всего люди отзываются на оба послания и не могут доверять не одному из них.

Начинается достаточно неприятный процесс диссоциации. Обычно это воспринимается как раздражение. Люди испытывают раздражение рядом с чем-либо или кем-либо негармоничным и нецелостным. Практически все хрони­чески больные, независимо от пола и возраста, вызывают раздражение. И дело вовсе не в том, что врач жестокий и бездушный. Просто он реагирует на двой­ные послания. Не может не реагировать, если не научился «отмораживаться» совсем. И это основной индикатор и инструмент терапевта! Пытаться бороть­ся со своим раздражением — о, это жуткое насилие над собой! Выплеснуть на больного — но ведь это просто отвержение, контакт разрушается, врача счита­ют плохим и на него пишут жалобу. Приехали!

4) Диалогичный способ реагирования.

От терапевта требуется умение сортировать собственное раздражение на составляющие. Раздражение отражает существование противоречивых импуль­сов, когда вы испытываете и притяжение и отталкивание, злость и сострада­ние. Мастерство терапевтического диалога состоит в том, чтобы сказать кли­енту о своем внутреннем конфликте. Тогда клиент будет вынужден столкнуть­ся со своими противоречиями.

ПРИМЕР (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Помните историю с валерьянкой? Я действительно испытывал много противоречивых чувств. Мне казалось, что клиент что-то утаивает, утаи­вает свои чувства и я злился на него за это. С другой стороны, в том, что он говорил, мне чудилась какая-то мольба о помощи, и мое сердце отзыва­лось на эту мольбу. С третьей стороны, я боялся этого парня, мне каза­лось, что если я скажу о своих переживаниях и предложу свою поддержку, он меня не примет. Такой клубок обычно чувствуется как раздражение. То, что я сделал, —рискнул предъявить весь клубок.

И это оправданный риск. Меня могли услышать, могли не услышать. Если терапевта услышали, и клиент начал соотносить то, что предъявил терапевт, со своими потребностями, ощущениями и чувствами, то терапия психосоматики уже началась. Хотя терапевт ни с какими болезнями клиента не работал. Он просто старался не заболеть сам.

 

РАЗРУШЕНИЕ ЦЕЛОСТНОСТИ

 

Считается., что то самое ощущение счастья, которое люди всю жизнь ищут, связано с воспоминаниями о своей детской целостности. С переживанием того, что когда-то был собой и все, не нуждался в том, чтобы себя лечить, переделывать или совершенствовать. И это состояние неизбежно разрушается, похоже, что у всех. Дальнейшая жизнь посвящена возвращению в это состояние. Люди стараются найти кого-нибудь, кто принимал бы их «такими, как они есть»: друга, терапевта, партнера, спутника жизни, некую высшую силу, наркотик или даже смерть.

Поиск этого принятия рождает разного рода зависимости от «принимаю­щих» и насилие над «не принимающими». И всю терапию можно представить как возвращение к себе целому.

Как происходит разрушение? Механизмов несколько:

1.Социализация,

2.Слияние с конфликтующими фигурами,

3.Встреча с травмирующими обстоятельствами.

Социализация.

По большому счету, это обучение навыку соотношения своих интересов с интересами остального мира. Обучение встрече. И отражение вечного конф­ликта родителей и детей.

Если присмотреться к ситуации воспитания, то можно обнаружить, что интересы детей и родителей действительно разные.

Интересы ребенка — стремиться к немедленному удовлетворению всех своих потребностей, то есть быть максимально распространяющимся, экспан­сивным.

Интересы родителей — оберегать и сдерживать детскую экспансию. Спасать мир от ребенка, и ребенка от мира, до тех пор, пока бывшее дитё не возьмет себе функцию самоограничения.

И родители могут решать эту проблему разными способами. Более бе­режно и уважительно, с сохранением целостности ребенка. И более разрушительно. Как это делается?

Самый банальный пример. У пятилетнего ребенка кто-то пытается отнять его машинку. Как себя ведут родители в этой ситуации?

Разрушительный способ.

Очень нужно сделать страшное лицо и заорать: «Не будь таким жадным! Отдай немедленно!» Опаньки! Вот малыш и поделился на две половинки. Он узнал, что в нем есть плохая и жадная сторона, и хорошая и добрая. Если про­должить «воспитательную работу» в том же стиле, то он идентифицируется либо с доброй стороной, будет расти «добрым» мальчиком и когда-нибудь ро­дители обнаружат в квартире группу бомжей, которым «добрый» ребенок пред­ложил в подарок вещи. И конечно, он будет чем-нибудь болеть, поскольку в этом случае, потребности, связанные с защитой его интересов, будут блокиро­ваны. У него будет что-нибудь типа «запора».

Если малыш примет за чистую монету свою жадность, то зимой снега у него не допросишься. А болеть он будет каким-нибудь «поносом».

Я, конечно, утрирую. Но принцип остается. Ребенка пытаются отверг­нуть целиком. Он может поверить, что целая группа его потребностей сохра­нения и удержания чего-либо оказывается под табу.

На самом деле, в этот момент происходит конфликт потребностей внутри самого ребенка. Он нуждается в сохранении своей целостности и это одна потреб­ность. Оставить машинку у себя — значит остаться целым. И он нуждается в ро­дительском признании. Остаться целым — значит быть отвергнутым. Быть отвер­гнутым в пятилетнем возрасте — смертельно, такие маленькие люди еще не уме­ют выживать самостоятельно. Конечно, лучше пожертвовать кусочком себя, чем всем собой. Так и происходит. Ребенок начинает отвергать «плохую» часть себя. Это сделка. Причем совершенно бессмысленная сделка. Если бы родите­ли понимали, в чем она состоит, то, скорей всего, вели бы себя по-другому. Но ведь родители в такие моменты боятся собственных монстров. Они боятся обвинения в том, что они плохие родители и так далее, до бесконечности. Все воспроизводят одну и ту же модель разрушения целостности, поколение за поколением.

Признание для детей витально. Ребенок не способен к самостоятельному выживанию до определенного возраста. Если система отвергает ребенка, —он обречен на гибель. Большинство, если не все системы воспитания, основаны на торговле признанием. По сути дела, на торговле любовью. «Если ты ведешь себя правильно, — я принимаю тебя, если нет, — ты мне не нужен». По сути дела-—это торговля жизнью. Нет такой потребности, которую ребенок не блокировал бы ради признания. Нет таких изменений, которые не могли бы произойти в организме.

ПРИМЕР

Одна из моих ранних профессиональных работ, когда я еще не очень пони­мая что делаю, а просто делал, была посвящена работе с «беспричинной» тоской молодой женщины. Это была ее не первая работа с этой темой, и она не очень надеялась на какой-то результат. Происходила вялая и не очень продуктивная беседа, во время которой клиентка постоянно делала какой-то странный жест рукой. Я спросил ее о том, что она делает. Она ответила, что как будто что-то отодвигает. Я предложил ей пересесть на место этого отодвигаемого нечто, побыть им. Она села на это место, как-то странно скрючилась и заплакала. Она сказала, что чувствует себя словно запертой в каком-то кубе. Оказалось, что в этом «кубе», который она постоянно отодвигала от себя, была заперта вся ее женственность, и физическая и психическая. Она была замужем, родила ребенка, но это не мешало ей выглядеть .мальчиком-подростком. Выяснилось, что все ее по­пытки поправиться, приобрести женские формы, были безуспешными. Ей не помогли даже инъекции гормонов, способствующих повышению массы тела. Оказалось, что ее отец очень хотел! мальчика, а родилась девочка. Она знала о том, что в некотором роде разочаровала отца, но не придава­ла этому особого значения. Весь «концентрат» отцовского отвержения единовременно она впервые ощутила в этой работе.

Я научился дарить своим «мужественным» клиенткам следующую идею. Подходить к своему папочке в момент его воспитательной суровости, ласково обнимать его и произносить следующую фразу: «Я де-воч-ка!». Хотя причем тут папа в сорок лет? Научиться бы так говорить самой себе!

Все мы в той или иной степени заложники идеалов. В каждом из нас живет некий образ, который достоин любви и признания. Сначала он возникает из от­ношений с родителями. Чем меньше безусловной родительской любви, тем силь­нее призрак, фантом. Ребенку кажется, что проблема в нем. Если он действи­тельно исправится, — его полюбят, это обман, экзистенциальная ловушка. Есть хорошее выражение: «Любят не за, а не смотря на...». В лучшем случае, если ему удастся «попасть в десятку», им начнут гордиться. Любовь и гордость - очень разные вещи, гордость связывает, заставляет прятать свое «больное и сла­бое». Любовь позволяет получить поддержку в «больном и слабом».

В период подросткового кризиса часть детей становятся более автономными, они либо научились самоподдержке, либо нашли признание за пределами семьи, либо гнет обусловленной любви становится невыносимым. Они бунтуют и либо становятся здоровыми, перестают блокировать себя, «перерастают» многие детские болезни и очень многому могут научить своих родителей. Это подлинная экзистенциальная автономия. Но многие просто переворачивают перфокарту. Не получив любви — они добиваются ненависти. Эрик Берн прав: отрицательное признание — это тоже признание. Такие люди в сорок или пятьдесят лет обнаруживают, что прожили жизнь назло своим родителям Это очень печальное открытие. Определение взрослого человека от Боба Рез­ника: «Человек взрослый, когда может позволить себе что-то, даже если его мама хотела того же самого».

Но есть дети, которые «попали в десятку», ими гордятся. Их как бы лю­бят, и не важно, какой ценой это достигнуто, за счет каких жертв. Если такой человек не знал ничего другого, с ним будет «все в порядке». До тех пор, пока не наступит легендарный «экзистенциальный кризис». Когда в один прекрас­ный день человек обнаруживает, что живет совсем не свою жизнь, а какая она, «его жизнь» — он не знает. Когда меня учили психотерапии, мой учитель ска­зал мне: «Если терапия происходит адекватно — клиент рано или поздно при­ходит к экзистенциальному кризису».

И, наконец, есть дети, которым повезло. Их действительно любили. С ними почти не торговали признанием. Я говорю «почти», поскольку такая тор­говля принята в нашей культуре, это кажется естественным и потому незамет­но. Такие дети могут быть почти свободны от идеала, и значит — способными к значительной самоподдержке. Я снова говорю почти, поскольку ничто не может ограничить детскую фантазию.

Мой сын, которого я часто вспоминаю в этой книге, как-то решил, что взрослые никогда не ходят в туалет, ни по большому, ни,по маленькому. По одной простой причине — он никогда этого не видел у взрослых. Его основ­ным аргументом было то, что этого не показывают ни в одном фильме, ни в одной передаче по телевидению. Убедить его в обратном оказалось невозмож­но. Он решил начать взрослеть. И начал посещать туалет только в случае край­ней необходимости. Естественно, он и не думал заботиться об этом перед сном. Ни о каком энурезе не было и речи. Ночью он начинал жутко кашлять. Его сонного усаживали на горшок. После этого кашель прекращался. Единствен­ный выход из создавшейся ситуации — держать двери домашнего туалета от­крытыми. Что мы и сделали.

Я привел этот пример, чтобы показать — рядом с ребенком всегда присут­ствует идеал, человек, который обладает неизмеримо большими возможностями. Ребенок естественным образом стремится стать таким, но часто он стремится к невозможному. Поскольку он не видит правды. Взрослые «держат свои Двери закрытыми». Если они держат их закрытыми и от себя, то они болеют и обучают болеть ребенка. Ребенок видит волевого и решительного человека с больным сердцем. Он не связывает одно с другим, он становится волевым и решительным, учится «преодолевать себя», а больное сердце получает в при да­чу.

ПРИМЕР

Ко мне обратился больной псориазом. Через пять минут работы выясни­лось, что первые ощущения, предшествующие поражению кожи, возника­ли в детстве в отношениях с отцом. Еще через пять минут этот пациент попросил меня перестать работать с ним, а поработать с его сыном, у которого еще нет псориаза, но отношения у них такие же, как у моего клиента с его отцом. Этот человек вполне логично предположил, что сто­ит ждать продолжения семейной традиции.

В этом примере я взялся за работу с сыном. Я тогда еще верил, что тера­певту следует работать с детьми. Теперь я думаю по-другому. Дети намного пластичнее взрослых. Они напоминают пластилин в мешке с камнями, где камни — это взрослые члены семьи. Они в любом случае примут соответствующую форму. Если лечатся родители, — дети лечатся сами собой. Вот почему я сей­час считаю, что работать следует всегда со взрослыми.

Как происходит возникновение психосоматики в результате травмирую­щей социализации, показано на следующих схемах.

 

 

СХЕМА 1

Воспитывающие

Фигуры