РЕФОРМА, ИННОВАЦИЯ, РЕВОЛЮЦИЯ 1 страница

Реформа — направленное, радикальное, фронтальное, всеохватывающее переустройство (планируемая модель такового), предполагающее изменение порядка сущностного функционирования социальных институтов, переход их в принципиально иные фазовые состояния. Инновация — рядовое, однократное улучшение, связанное с повышением адаптационных возможностей социальных организмов в данных условиях. Отличие первого от второго в пространственно.-временной масштабности, объемности, глубине, основательности, системности преобразовательных актов и трансформационных эффектов. Реформационная деятель-

2.2. Реформа, инновация, революция

. Социально-историческое действие

ность выступает одной из аналитически устанавливаемых разновидностей инновационной деятельности, более широкой (богатой) по содержанию и более узкой по объему: всякая реформация является инновацией, но не наоборот. В одном случае воплощается намеренная активность на устроение, в другом — на обихо-жение институтов.

Революция — коренной, фронтальный тип трансформации, предполагающий смену формы социальности в результате кризиса. Революции, как представляется, противостоит не контрреволюция, а творчество. "Мир, — как утверждает Камю, — постоянно находится в состоянии реакции, и значит, ему постоянно грозит революция. Прогресс же, если он в самом деле есть, обусловлен тем, что при любых порядках творцы неустанно отыскивают такие формы, которые одерживают верх над духом реакции и инерции, и поэтому отпадает надобность в революции. Когда творческие люди перестают появляться, революция неминуема"¹.

Революция — особая точка существования, кристаллизующаяся, когда пасует, отступает, растрачивает производительный потенциал социальное творчество. В такую точку, воронку истории попала Россия начиная с отсчета нового века. Позитивно творить реальность становилось нельзя наступала пора революции. Физической аналогией ситуации выступает максвелловская идея особых точек перехода, где "воздействия, физическая величина которых слишком мала для того, чтобы существо конечных размеров принимало их во внимание, могут приводить к необычайно важным последствиям. Взять события начала текущего столетия. Русско-японская война, "кровавое воскресенье", Манифест 17 октября, разгон I и II Дум, убийство Столыпина, неудачные военно-дипломатические действия в Первой мировой войне. Что тут выдающегося, экстраординарного? Провалы в войнах были прежде расстрелы-разгромы народа практиковались всегда нереальные обещания-посулы власти — норма действия этого института разгон парламентов — избитый прием политический террор — трюизм. В том, что происходило, следовательно, ничего необычного, чрезвычайного не было. Между тем все это отвечало максвелловским "особым точкам", создававшим критическую массу деструкции. В воздухе витал дух протеста, чувства невыно-

¹ Камю А. Из записных книжек Иностранная литература. 1992. № 2. С. 183.

симости существования. Горючая среда оформилась. Требовался детонатор.

Применяя идеи теории режимов с обострениями, можно сказать, что оригинальные возможности развития не предзаложены — они создаются непосредственным отправлением жизненного процесса. Режим с обострением — состояние, где в окрестности момента обострения сложная система теряет стабильность, становится неустойчивой относительно малых влияний. Возникает вероятность распада, обусловливаемая действием при нелинейных зависимостях принципа "развертывания малого" при усилении флуктуации. По этой причине, в частности, в социуме реализуется правило "малые причины порождают большие следствия". Нелинейный закон пороговости, при котором перекрытие предела нечувствительности к эффектам многократно умножает значимость изменений, и проявился в отечественной истории в феврале 1917 г., когда перегруженное настроением недовольства общество неограниченно катализировало активность оппозиционных, несовместимых между собой, но выполняющих единую социально-катарсическую функцию антифеодальных и антикапиталистических, пролиберальных и просоциалистических партий и движений. Их солидарное выступление решило судьбу монархии в России. Монархия не была свергнута. Переобремененная грузом проблем, не выдержав непосильной державной ноши, самоисчерпавшись, 2 марта она пала. В царском Манифесте о добровольном отречении от престола Николай II обнародовал: "В эти решительные дни жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думой признали за благо отречься от Престола государства Российского и сложить с себя верховную власть"¹. Власть перешла к сформированному из Временного комитета членов Государственной думы Временному правительству, провалившему исторический шанс возможной трансформации России.

У Ключевского находим: "При изучении истории неохотно останавливают внимание на... эпохах, дающих слишком мало пищи уму и воображению: из маловажных событий трудно извлечь какую-либо крупную идею тусклые явления не складываются ни в какой яркий образ нет ничего ни занимательного, ни поучительного. Карамзину более чем 300-летний период со смерти Ярослава I представлялся временем, "скудным делами славы и богатым ни-

Политическая история Отечества. 1861—1910. М., 1991. С. 107.

2.2. Реформа, инновация, революция

. Социально-историческое действие

чтожными распрями многочисленных властителей, коих тени, обагренные кровью бедных подданных, мелькают в сумраке веков отдаленных". У Соловьева, впрочем, самое чувство тяжести, выносимое историком из изучения скудных и бесцветных памятников XIII и XIV вв., облекалось в коротенькую, но яркую характеристику периода. "Действующие лица действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами не скажут, ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся в городе, на дворе княжеском ничего не слышно, все тихо все сидят запершись и думают думу про себя отворяются двери, выходят люди на сцену, делают что-нибудь, но делают молча". Такие эпохи, продолжает историк, "столь утомительные для изучения и, по-видимому, столь бесплодные для истории, имеют свое и немаловажное историческое значение. Это так называемые переходные времена, которые нередко ложатся широкими и темными полосами между двумя периодами, такие эпохи перерабатывают развалины погибшего порядка в элементы порядка, после них возникающего"¹. К таким переходным временам, передаточным историческим стадиям принадлежит и переживаемое нами время. Его значение не в нем самом, а в тех последствиях, какие могут из него

выйти.

Что нас ожидает в новой исторической эпохе, какой наша жизнь будет, во многом зависит от отечественной реформы, призванной преодолеть индустриализм, обеспечить гарантированное устойчивое экологическое развитие, укрепить национальную безопасность, сохранить территориальную целостность, способствовать интеграции страны в мировое хозяйство. Как это все претворится в деталях, обсуждать невозможно. Возможно обсуждать общие принципы реформирования. К последним, по-нашему, относятся следующие.

Конкретный подход в толковании явлений социосферы. До недавнего времени здесь доминировал радикальный абстрактный функционализм², апогей которого в отечественной культуре олицетворяют фигуры Ленина — учение о партии: партия — всепоглощающая абсолютная форма, релятивизирующая все, кроме власти Богданова — тектология: управление — универсальный систематический тип, моделирующий проявления структур в отрыве от качественной специфики Кандинского — теория абстрактного

¹ Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М. 1987. Т. I. С . 351.

² Идея А. Фурсова.

искусства: генерал-бас живописи — извлечение формально выразительного. С высот нашего момента очевидно: радикальный абстрактный функционализм не состоятелен. И в искусстве, и в управлении, и в политике функция и субстанция неразрывны. Понимание этого на уровне теории и тем более практики определяет искомую и исконную политическую суть реформы: принимать в расчет обстоятельства, "стоять за ценой", сообщать человеку величие, не выступать постоянным источником горести. Вспомним сталинское: "Ссылка на так называемые объективные условия не имеет оправдания. После того, как правильность политической линии партии подтверждена опытом... а готовность рабочих и крестьян поддержать эту линию не вызывает... сомнений — роль так называемых объективных условий свелась к минимуму, тогда как роль наших организаций и их руководителей стала решающей, исключительной"¹. Лишь конкретный антифункцио-налистский подход, отвергая противопоставление "обстоятельств" и "организаций", ограждает от "пьяных спекуляций" (Маркс), реформационных доктрин и следующих им партийно-политических авангардов.

Недопустимость социальной механизации. "Господствовать легко, управлять трудно", — констатировал Гете. Отечественной власти надо учиться управлять. Через весь ток российской истории красной нитью идет линия центрального звена-рычага модернизации: потянешь за звено, вытянешь цепь в целом. Такого рода интенции воплощались в моделях наращивания досуга — больше досуга, ближе к коммунизму химизации распространения кукурузы и т.д. Новомодный проект из разряда указанных — программа подъема национальной интеллектуальной элиты: будущее России в руках научно-технической интеллигенции. Вполне очевидный, казалось бы, план этот наталкивается на неожиданное препятствие — общество наше непродуктивно, не способно утилизировать плоды деятельности научно-технических работников. Над решением этой проблемы бился Хрущев, не нашедший ничего лучшего, как учредить Комитет по новой технике. Далее Брежнев из партийного съезда в съезд озабочивался соединением преимуществ социализма с достижениями НТР. У Хрущева новая техника не внедрялась, у Брежнева социализм и НТР не соединялись. Тщетно. Теперь в том же русле — план развития научно-технических элит.

Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1952. С. 477.

2.2. Реформа, инновация, революция

H. Социально-историческое действие

Мораль, какую возможно извлечь из истории, заключается в том, что научно-техническая элита как таковая — неорганический элемент нашего социального целого. Элиту можно поддержать, законсервировать — мягкими технологиями: заинтересовать, создать условия жесткими технологиями: оперативно прервать эмиграцию, опустить "железный занавес". Можно. Так что? Как изменится производство, качество жизни? Никак. Инновационными они не станут.

В порядке усиления аргумента сошлемся на обобщенный показатель соотношения протяженности железных и шоссейных дорог. Ситуация считается оптимальной, если на 1 км железнодорожного полотна приходится 30 км шоссе. В России пропорция не 1:30, а 1:6. По данному показателю мы отстаем в 5 раз. Что вытекает? По механистической логике центрального звена — "чтоб все было хорошо" — нужно строить дороги.

Какова обстановка с дорогами в стране, известно. Не было бы российских дорог — не было бы истории Чичикова, спровоцированной плохим состоянием магистралей. Сломалось колесо — пошла плясать губерния. И пляска ее не остановилась. Но... зададимся отрезвляющим: разве дело в дорогах? Дело в терминалах, станциях переработки, хранилищах, инфраструктуре. Без инфраструктуры дороги бессмысленны. Очередной модернизационный проект дает круги на воде. Не более.

Общество — динамичный объект, исключающий при попытке его реформирования способ действования согласно механистической идее главного звена. Такого звена нет. Тянуть за часть в надежде вытянуть целое — подчеркнутая эскамотация. Оптимизм. Наша лексика изобилует трагизмами, соответствующими эпохе перемен (как говорят в Китае, желаем врагам жить 100 лет в эпоху перемен): озабочиваются не тем, как жить, а как выжить. Пессимизм никогда не был перспективной философией. Хватит выживать. Пора начинать жить. Достойно. Довольно.

Нам не нужна ненависть в обертке социального патронажа. Нам не нужно насилие как инструмент достижения справедливости, блага. Отчего погиб Пушкин? Близлежащее — от пули убийцы — поверхностно. Обстоятельнее блоковское объяснение: в николаевской России дышать было трудно Пушкина погубила атмосфера. Теперь у нас дышать столь же трудно. Но погибать нельзя: речь идет не о человеке — о народе.

В противоположность всеотрицающему дадаизму, упивающемуся разрушительным "нет", Батай пытался оформить созидающее течение "да". Нечто вроде благородной философии приятия

мира требуется нам сегодня. Переиначивая Струве, скажем: социально-культурное творчество не может управляться отрицательной идеей. Государство насилия, одаривающее запретами, заставляющее глотать наживки инструкций, — в прошлом. С позиций родовых признаков и исторически репрессалии и брожение, принуждение и недовольство идут рука об руку, они равны друг другу.

Современное существование и современное знание, говорит Пригожий, кладут конец любым возможным мечтаниям об абсолютно контролируемом обществе. Путь нашего освобождения — оптимистическая самоорганизация. Преодоление пессимизма — в преодолении ценностного вакуума через осознание гражданского и национального интереса и корректного оформления его в политике.

Боги социализма разрушены. Вера в него иссякла. Нужны новые сильные консолидирующие идеалы, делающие из общества не случайное скопление атомов, а солидарную целостность. Последнее — в началах сбалансированной, национально прочувствованной социальной техники, сохраняющей, поддерживающей, обеспечивающей плавный естественно-исторический ток вершения жизни.

Разгосударствление. Разгосударствление произошло. Но формально. Оно не привнесло ни эффективности, ни оптимальности, ни инициативности. Имел место специфический тип трансформации собственности из безликой государственной в персонифицированную чиновно-бюрократическую. Аппаратчики стали вполне конкретными собственниками ранее неконкретной государственной (общенародной) собственности. Государство, таким образом, как было, так и осталось у нас всем. Необходимо с этим кончать. Центр тяжести пора перевести на народ. Вершина, где свет воистину не меркнет, — народный ум и народная воля.

В 1699 г. Петр ориентировал купцов в торговле на складывание капиталов в компании. Вопреки этому на Руси выработана иная форма — складывание не капиталов, а лиц на базе родства и нераздельности имущества. Возникли товарищества — торговые Дома, воплощающие отношения не общества, а общности. Императивы почвы сказались в хозяйстве, и это непреложно. Так же в политике. Приемлемо лишь то, что воспринимает народ. Были пикировки: Новгород — Москва сословно-представительная монархия — самодержавие оттепель — реакция перестройка — торможение. Почему? Потому что заявлялся курс, непонятный Народу. История — не мартиролог борьбы либералов (реформато-

⁶ - 9240

. Социально-историческое действие

2.3. Судьба реформ в России

ров) с консерваторами (реакционерами), а летопись жизни народа, который живет и желает жить по своим, не доктринальным или заемным устоям. В народе будущность России.

Человеколюбие. Носители гуманизма — не избранные интеллигенты, а народные подвижники. Как проявили себя некоторые представители интеллигенции в трагические октябрьские дни 1993 г., призывавшие правительство уничтожать оппозицию, мы помним. Но призвание интеллигенции — филантропия, а не экстремизм. "Я не верю в нашу интеллигенцию, — признавался Чехов, — лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, интеллигенты они или мужики. В них сила, хотя их и мало. Они играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна. Чтобы там ни было, наука идет вперед. Общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер, и все это делается помимо прокуроров, инженеров и интеллигенции в целом и несмотря ни на что". Сказано точно. Дело не в какой-либо социальной страте. Дело в человеке. Человек же — не лампада на ветру. Где вопрос переводится в плоскость "возмездие", "устрашение", там производится разрушение неотъемлемых прав человека (А.И. Эргель), начал человеколюбия. Приемлемей, точнее пастернаковская мироносная формула Гефсиманского сада: социальный спор не решим железом — следует управлять теченьем мыслей и только вслед за тем — страной.

2.3

СУДЬБА РЕФОРМ В РОССИИ

Печальную черту отечественных реформ столь светлый, глубокий государственный ум, как Сперанский, видел в порывистости, переменчивости, незавершенности, воспалительности инновационных действий, преобразовательных шагов, изменений. "История России со времен Петра Первого, — выделял он, — представляет беспрерывное почти колебание правительства от одного плана к другому. Сие непостоянство или, лучше сказать, недостаток твердых начал был причиною, что доселе образ нашего правления не имеет никакого определенного вида, и многие

учреждения, в самих себе превосходные, почти столь же скоро разрушались, как возникали"¹.

В чем причина инверсионности нововведений? Почему трансформации не кумулятивны? По какой причине почины блокируются, гасятся, отменяются контрпочинами? Ущербны ли начинания сами по себе, как таковые (в смысле противоестественности, несвоевременности), противодействуют ли им какие-то (внутренние или внешние, явные или скрытые) силы, как-то надо ведь объяснять, откуда-то выводить российскую способность получать fumus ex fulgre.

В экспликациях, понятно, недостатка нет. Соловьев называет борьбу родового и государственного начала. Но подобная борьба велась и в Европе, не сдерживая страновый прогресс. Ключевский говорит о колонизации территорий с выходом населения из-под опеки государства. Колонизация, однако, проводилась и в других частях света, вовсе не отменяя последовательных приобретений. Идея мировой закулисы, почему-то покушающейся на Россию, — спекулятивна. Модель политарности, сближающая Россию с восточным социумом, в контексте темы малопонятна. Если принимать регулярность, инвариантность неких базовых воплощений для организации социальности, цивилизационные отличия в дихотомическом ряду Восток — Запад не радикальны.

И все же чем обусловлены маятниковые движения российских реформ — беспорядочные метания от капитализма к социализму и от социализма к капитализму, от удельности к уездности и обратно, от вероисповедности к атеизму и vice versa, от товарно-денежного к натуральному и... и прочая, и прочая, и прочая.

Причина сущностной неорганичности национальных реформ, их монстрюозности, асоциальности, инфернальности в самой природе российской жизни, передаваемой понятием "несимфонийность". Российский социум несимфониен — он конфликтен универсально, безусловно. Везде, всегда. Власть противостоит обществу, государство — народу, институты — гражданам, система — человеку. Россия до мозга костей антагонистична, раскольна. В ней есть полюсы, крайности, противостояния, между которыми нет медиаторов, демпферов, буферов. Россия — человек без кожи — обнажена, чувствительна ко всякому влиянию, отчего страдает. Страдая же, безутешно идет До конца. Опустошая путь свой. Конфликты в России — больше чем конфликты². Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Если

₂ Сперанский М.М. Проекты и записки. М. Л., 1961. С. 17. См.: Ахиезер A.C. Россия — расколотое общество Рубежи. 1995. № 5. С. 74.

. Социально-историческое действие

2.3. Судьба реформ в России

восстание — то истребление, если террор — то резня, если оппонент — то враг, если несогласие — то кровавое. Не оставлять камня на камне, стирать в порошок — принцип дезорганизация, деструкция — правило само- и всеразрушение — стержень. В этом — "наше все". Печально. Безотрадно.

В чем корни отечественного радикализма? Связывать его напрямую с этнокультурными свойствами национального типа — затея сомнительная. Как мы имели случай подчеркнуть ранее¹, российский национально-культурный тип объемен, многопланов и оттого не линеаризуем. Черты неуемности, озорства, удальства, бунтарства соседствуют и сосуществуют с кротостью, терпимостью, покорностью. Россия плодила атаманов (Болотников, Разин, Пугачев), но и тьму благообразных, благоверных, благонамеренных людей разбойников (Кудеяр), но и непротивленцев (Каратаев). В идеологии радикализм инициируется относительно тощим пластом адептов анархизма, революционного демократизма, экстремистского народничества, движения левых эсеров, большевизма — "головного футуризма" (Степун). В социальности радикализм ("скрытый большевизм" — Степун) проявляется у заговорщиков-нечаевцев, террористов-бомбометателей, варваров-купцов, отечественных хулиганов, т.е. у сугубо маргинальных слоев — сбивавшихся в стаи бродяг, неприкаянных, босяков, людей перекати-поле (Челкаш), инициированных студентов, казаков.

Радикалам в идеологии противостояла сугубо умеренная традиция, зовущая Русь не к топору, а к духовному преображению. Соловьев указывал на веру, Достоевский на страдание и смирение, Толстой на нравственное совершенствование. В социальности им (радикалам) противилась толща живущих "малыми", "медленными" трудами патриархальных крестьян и мещан, для которых бунт, протест, неповиновение (если, конечно, не доводить до отчаяния) — запредельны.

Тем не менее радикализм брал верх. Неизменно. Неизбежно. Не по причине имманентности душе русской экстремизма, а как следствие несимфонийности национального склада жизни. Суть не в том, что к нам тянули "дребедень отвлеченно-европейскую" (Достоевский), а в том, что у нас у самих прорва всяческой почвенной дребедени. Какой именно? В плане уточнения ответа на вопрос акцентируем столь порочные особенности отечественной организации, как:

См.: Россия: опыт национально-государственной идеологии. М., 1994.

• политохорологическая хаотичность. С позиций современных физических представлений хаос — сущность фундаментальная, проясняющая загадку возникновения реальности "из ничего". Соответствующую идею на этот счет высказал Платон. Его прозрение развил Больцман, выдвинувший гипотезу упорядочения вещества посредством случайных возмущений. Следующий шаг сделал Джине, связавший больцмановские случайные возмущения с гравитационными силами. На этой концептуальной платформе в дальнейшем расцвела квантовая геометродинамика.

По аналогии с физикой вакуума развертывается и политологическая теория политического вакуума. Суть ее в моделировании обихожения державной целины через огораживание беспредела с необходимым структурированием среды обитания, увязыванием пространства со временем, геополитики (политохорологических структур) с хронополитикой (цикликой, ритмикой политохорологических структур).

С чего начинались империи? С отгораживания от хаоса — с возведения валов, стен, обустройства засечных полос, проведения демаркаций. Последние — рукотворные барьеры, бастионы от варваров — обеспечивали культивацию среды обитания. На островах антиварварства возникала политическая цивилизация. Складывание империй, державостроение, следовательно, в истоках имело очаговый, зонный принцип пространственного обособления, огораживания. Примечательно свидетельство народовольца, а впоследствии монархиста Л. Тихомирова, посетившего Западную Европу: "Перед нами открылось свободное пространство у подножия Салев, и мы узнали, что здесь проходит уже граница Франции. Это огромное количество труда меня поразило. Смотришь деревенские дома. Каменные, многосотлетние. Смотришь поля. Каждый клочок огорожен толстейшей, высокой стеной, склоны гор обделаны террасами, и вся страна разбита на клочки, обгорожена камнем. Я сначала не понимал загадки, которую мне все это ставило, пока, наконец, для меня не стало уясняться, что это собственность, это капитал, миллиарды миллиардов, в сравнении с которыми ничтожество наличный труд поколения. Что такое у нас, в России, прошлый труд? Дичь, гладь, ничего нет, никто не живет в доме деда, потому что он при самом деде два-три раза сгорел. Что осталось от деда? Платье? Корова? Да ведь и платье истрепалось давно, и корова издохла. А здесь это прошлое охватывает всего человека. Куда ни повернись, везде прошлое, наследственное... И невольно назревала мысль: какая же революция сокрушит это каменное прошлое, всюду вросшее, в котором ^все живут как моллюски в коралловом рифе?"

. Социально-историческое действие

2.3. Судьба реформ в России

В России поступать подобным образом физически было просто невозможно. Препятствовали базовые хроногеометрические параметры. Напомним, что по развиваемым нами топологическим соображениям политическое пространство векторизовано. Колонизация, индустриальная цивилизация идут с Запада на Восток. Культура, информация идут с Севера на Юг. Варварство, терроризм идут с Востока на Запад, с Юга на Север. Хроногео-метрическая особость России в перекрещивании этих потоков. Россия сдерживает колонизационный напор Запада, противодействует движению аборигенов Востока. Испытывает культурно-информационное влияние Севера, в свою очередь выполняет миссию культурно-информационного донора для внутренних колонизируемых окраин.

Огораживание от варваров с их уничтожением, ассимиляцией, изоляцией (резервацией) в России не происходило. Россия экспортировала чиновников на места (аппарат генерал-губернаторств) и импортировала (с Петра I вплоть до наших дней) бюрократию для нужд собственных. Эта управленческая транспортация, однако, не заменяла собой огораживания. В отсутствие последнего не созидалась собственность, геополитика не трансформировалась в хронополитику. Территории не культивировались. (Едва ли не исключительный эпизод национальной истории, связанный с радикальным огораживанием, — недолговечный период "железного занавеса". СССР отгородился от "враждебного мира", созидал в одиночку новое общество и добился-таки на этом пути разительных результатов, от многих из которых потом отказался.)

Тем не менее, жить в мире и быть огороженным от него на продолжительное время невозможно. Мир целостен, взаимосвязан. Огораживание — самый первый, исходный шаг: уйти из мира, дабы через державное отстранение от варваров вернуться в мир, вписаться в цивилизацию (сквозь почву). Этой-то начальной онтогенетической фазы не хватало нашей державности, не ушедшей вполне от варварства (обуза периферии сказывается посегодня) и оттого не преодолевшей вполне хаотичности. • неправовой строй. На Западе государство с периода позднего Средневековья — начала Возрождения постепенно складывается как правовое — развивается законотворчество, вводятся, кодифицируются формальные принципы регламентирования деятельности, нащупывается механизм разделения властей, отрабатываются процедуры принятия ответственных решений, расчленяются компетенции государства, общества, личности с соответственными функциями, гарантиями, свободами. Никакой схожей правоуста-

новленности в России не оформляется. Этнопсихологически в России укоренялось не право-канон, установленный порядок исполнения, а право-правда — сочетание закона с истиной и справедливостью. Привнесение содержательно, интуитивно толкуемых моментов, очевидно, подрывало процесс юридизации державных, гражданских связей (у нас, к слову сказать, в практике атрофированы такие классические разделы, как частное и публичное право). Русскому, отмечал В. Астафьев, "легче поступиться... юридическим началом, легальностью, чем моральностью". Этим все сказано. Социально-политически формирование правового нигилизма, неправового импульсивно-авантюрного властвования инспирировали два эпизода отечественной истории: а) кризис Киевской Руси, перемещение центра власти в Москву, являвшей в противовес городской киевской тип сельской организации и снабдившей нас свойственным ей "теплым", неформальным характером обмена деятельностью б) монголо-татарское нашествие, привившее России модель империи. Создатели Московского централизованного царства — "чингисиды" — Иван III, Василий III, Иван IV, с одной стороны, институциализировали идею империи (политическая гегемония Москвы в государстве и мире Москва — третий Рим), а с другой стороны, уничтожили народную вольницу (разгром Новгорода — последняя веха на пути пресечения вечевой традиции).