РЕФОРМА, ИННОВАЦИЯ, РЕВОЛЮЦИЯ 4 страница

а) церковный раскол XVII в.: выступающий за самобытность традиционного религиозного культа Аввакум — сторонник обновления литургии Никон помимо конфессиональной вражды (старообрядчество — новообрядчество) Никон, выдвинувший лозунг "священство выше царства", спровоцировал разрыв патриаршей и монаршей власти

б) допетровская — петровская Русь как два смежных периода и два враждебных склада нашей истории¹. Петровская европеизация аналогична владимирской христианизации Руси — и там и здесь, по выражению Б. Успенского, "насильственное обучение". Однако "драматизм христианизации не идет ни в какое сравнение с драматизмом и даже трагизмом европеизации. Во втором случае общество буквально... раздвоилось, оказавшись в состоянии войны — отчасти социальной и прежде всего идеологической"². Держава после Петра представляла два типа организации. Первый — «многомиллионная, в основном крестьянская, масса, находящаяся в крепостной зависимости или у помещиков, или у государства. Этот "склад" вплоть до конца пореформенного периода хранит в себе "заветы темной старины". Он прочно укоренен в средневековой культуре Руси. Буквально все отличает его от другого "склада" русской истории XVIII—XIX вв.: отношение к жизни

¹ См.: Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 363.

² Панченко A.M. Эстетические аспекты христианизации Руси Русская литература. Л., 1988. № 1. С. 50.

того "склада" русской истории XVIII—XIX вв.: отношение к жизни и смерти, времени и пространству, труду и досугу, любви и семье, власти и собственности, праву и морали. Второй "склад" включал в себя европеизированные верхи России: аристократию, дворянство, чиновничество и некоторые иные социальные группы. Его отличительные черты — относительная неукорененность в национальных традициях, в значительной мере искусственный и насильственный характер формирования, ориентация на европейское просвещение и стиль жизни»¹

в) верующие — атеисты: в зависимости от содержания, интенсивности времени (начиная с XVIII в.) то обостряющееся, то притупляющееся противоборство религиозных и светских ценностей

г) умеренные — радикалы: внутренне дифференцированная стратегия социального устроения, дробящаяся на оппозиции: "консерваторы — либералы", "контрреволюционеры — революционеры", "традиционалисты — новаторы", «коммунисты — беспартийные ("враги народа")» , "апологи — диссиденты", "прозелиты — отлученные", "патриоты — космополиты".

Разной степени глубины, охвата, проникания, интенсивности расколы, естественно, содействуют коррозии российского державного тела. Но такова реальность. От нее не уйти. Наследие, традицию можно и нужно критиковать, но от них нельзя отказываться. Ни один человек не волен выкупить свое прошлое. Тем более этого не волен сделать народ. Так как, не выкупая прошлое, строить жизнь дальше? Постановка эквивалентна для нас перспективе созидания нераскольной органической жизни. Приемлемую программу, на наш взгляд, поставляет принятие стратегии mnia sp fluant, absit vilentia rebus. Наша самобытность очевидна. Ее не надо ни избегать, ни стыдиться, ни деформировать. Надо жить в согласии со своей историей. "Каждый народ творит то, что... может, исходя из того, что ему дано. Но плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами"². Есть предел социальной универсализации, который диктуют императивы почвы.

Здравомысленное соображение необходимости координировать ход устроения со специфичностью российской действительности навевает систему суждений, обозначающих добротные координаты ожидаемого развития.

₂ Пивоваров Ю. Тений блага" русской политики Рубежи. 1995. № 3 С. 62—63. Ильин И. Указ. соч. С. 327—328.

2.3. Судьба реформ в России

II. Социально-историческое действие

Российские кризисы всегда ценностные, связаны с утратой цивилизационной идентичности. В науке пока не выработаны четкие критерии "цивилизации". Выделение их во многом носит вкусовой характер. Не претендуя на строгость, скажем, что цивилизация, будучи образованием ландшафтным, представляет социально-культурную общность с принятыми универсальными способами регуляции и воспроизводства субъективности. Задавая ценности развития, цивилизация обеспечивает прогресс форм субъективности в пространстве и времени, имеет историческую, сверхэтническую, надсоциальную значимость.

Универсальность состояний цивилизационных ареалов, сверхобщностей достигается принятием капитальных ценностей. Ставя во главу угла традицию, жизнь по заветам предков, получаем Восток как цивилизационную суперсистему. Востоку свойственны статичность воспроизводственного процесса, растворение личности в целом (семья, община, государство). Центрируя либерально-правовое начало, индивидуально гарантированную интенцию жить лучше, получаем Запад как цивилизационный эквивалент Востока. Западу присущи динамичность воспроизводственного процесса, личностная атомарность (тенденция повышать эффективность всех форм деятельности для полноты самореализации индивида в социуме).

В любой стране есть нечто и от Запада, и от Востока, но есть господствующее, что а) интегрирует политохорологические единицы в некий цивилизационный ареал (ценностные универсалии) и б) дифференцирует политохорологические единицы по цивили-зационным ареалам (ценностные уникалии — долг, ритуал, вера, благочестие, совершенствование, пути спасения). В трактовке цивилизационного статута России просматриваются три позиции.

Россия — арена столкновения западной и восточной суперцивилизаций, что и составляет глубинную основу ее несимфоний-ности, раскольности. Направление поисков в колее данной линии, действительно, указывает идею державной антиномич-ности: внедрение западных ценностей идет сугубо нажимными, восточными способами. Переход дозволенного (подрыв жизни в привлечении жестких социальных технологий) порождает страно-вое "ретарде", углубляет раскол, борьба с которым ведется интенсификацией репрессий.

Россия — периферия- западной цивилизации. Ее надо вернуть, включить в последнюю, преобразовав собственный истори
ко-культурный код, для чего довести до дна, разрушить — затем на обломках бесформенности созидать прозападное.

Россия — специфическая цивилизационная общность, где "специфическое" обусловлено историческими особенностями развития. Существенное в том, что в России а) нет срединной культуры б) гипертрофированы этатистские механизмы, подменяющие цивилизационные структуры в) в силу слабости цивилизационных рычагов державной консолидации кризис государства у нас индуцирует кризис цивилизации, влечет онтологическое дробление страны: в наличии не одна Россия, а множество России — киевская, золотоордынская, московская, имперская, большевистская, современная.

Не входя в полемику с адептами первой и второй позиции и последовательно проводя ранее заявленную¹ третью "евразийскую" линию, обсудим, на каких ценностях возрождать Россию.

Православие? Исторически слабо, архаично (нереформированная религия, использующая малопонятный старославянский язык). Ислам? Необщезначим. Конфессиональный фактор отпадает, он лишен в России цивилизационного статуса.

Панславизм? Россия — страна не однородно славянская. Кроме того, славяне в настоящий момент разобщены. Отпадает и этнический фактор: Россия многонациональна.

Что остается? Остается идея добротной достойной самодостаточной жизни на базе обновленной сильной национальной государственности. Идея эта и консолидирующа, и мобилизующа.

На основе подчеркивания евразийской сути нашей державной природы следует переварить доктринеров-реформаторов. Россия — не полигон обмирщения заемных схем. Ни марксистский, ни чикагский проекты нам не подходят. Подходит проект ненасильственного саморазвития, стимулируемого животворными эффектами того, что сулит.

Реабилитация жизненного мира. Позитивизм возник как реакция европейской научной интеллигенции на гегельянство и неогегельянство, попытка подвести под утверждения типа "абсолют есть", "абсолют совершенен" верификационистскую платформу. Культуру разделили на три стадии. Приоритет разумности, эффективности, целесообразности отдали последней антиметафизической — научной. Наука — точное, строгое, формально удосто-

См.: Россия: опыт национально-государственной идеологии. М., 1994 Философия

. Социально-историческое действие

2.3. Судьба реформ в России

веренное, адекватное знание — казалась панацеей от всех несура-зий концептуального и социального творчества.

На авансцену философской мысли далее выдвинулся Гуссерль, проблематизировавший сциентистские упования: научное знание дереализующе в контексте перипетий жизненного мира. Позитивистским некритическим гиперболизациям науки был положен предел. Наука — обслуживающий, подчиненный инструмент самоценного человеческого существования. Концептуальные штудии, познавательные изыски оправданы лишь с точки зрения первоисточных принципов, абсолютов жизненного мира. Аналогичную критико-рефлексивную работу надлежит провести в отношении политики. Перед гордым ликом жизни политика, как и наука, не самодостаточна. Жизнь изначальна, отражения жизни (научные, политические) вторичны. Не жизнь идет в кильватере абстракции, а абстракции в кильватере жизни. Для придания жизненности научно-политическим прожектам следует подвести под них фундамент человеколюбия.

Практическую реабилитацию обыденности некогда провел протестантизм, противопоставивший долг родового существа асоциальной монашеской аскезе. У нас подобная реабилитация должна иметь правовую направленность. Суть в легитимизации волеизъявления масс. Дело правительства — дело народа, но не героическое, отрешенное архонтово дело. Не светлое "потом", а зыбкое "теперь" — вожделение, объект упований и одновременно воли, действия, модернизационных усилий. Поскольку реформу воплощает народ, лишь он стяжает монополию окончательного вердикта. Жизнь не поту-, а посюсторонний процесс, что часто неведомо доктрине, но всегда ведомо людям. Сними требуется согласовывать решения. Мы лишь тогда преодолеем раскол, когда, перестав спасать избранных, дадим гарантии жизни всем живущим, когда самым высоким чином в государстве будет частный человек "по своим надобностям".

Усовершенствование национального плавильного копта. В политике, как и в миру, реальны классические треугольные отношения. Вершинами треугольника, выступавшего предметом самого пристального внимания социологов и культурологов, оказывались Запад—Россия—Восток. Нервом темы являлось уточнение циви-лизационного статуса России, стиснутой двумя суперцивилизациями, — насколько она автономна, насколько зависима. Иная треугольная конфигурация — цивилизационное деление на первый (северо-атлантический блок), второй (восточный блок) и третий (развивающийся) мир — итог Второй мировой войны. Развитый

(первый и второй) мир фрагментировался на две антагонистические организации, одна из которых (первый мир) импортировала из третьего мира ресурсы, а другая (второй мир) экспортировала в третий мир революцию, сбивая сырьевое донорство первого мира. Нынешняя треугольная фигура представляет отличное цивилизационное объединение. Мир разделен на Север, Юг и Россию. Если первые два треугольных контура устойчивы: все расчленено на сферы влияния, все подконтрольно, то сложившийся по окончании Третьей мировой, "холодной" войны мир приобрел зонную, мозаичную структуру, перестал быть контролируемым. Север — развитый мир, Юг — отстойник цивилизации, Россия — балансир между ними. Пикантность в том, что существуют очаги Севера на Юге (Тайвань, Гонконг) и очаги Юга на Севере (черное, желтое гетто, концентрация этнических нелегалов в ультраразвитых постиндустриальных технотронных мегаполисах).

В свете сказанного актуализируется анализ динамики таких этносоциалъных суперструктур¹, как Китай, США, Россия, — геотектонические процессы в их недрах во многом определяют планетарное будущее (вплоть до точек сосредоточения населения, межрегиональных связей). Плавильный котел в Китае работает по принципу ассимиляции, поглощения этносов. В США плавильный котел скоро даст сбой ввиду неспособности переработать усиливающийся наплыв иммигрантов возможное падение уровня жизни, свертывание патронатных федеральных программ, несомненно, обострит расовые и социальные проблемы. В России плавильный котел испорчен искусственной инициацией государственности в республиках, волюнтаристским дезавуированием итогов исторической колонизации, разгромом славянской диаспоры на местах. Вопрос, как демпфировать центробежность, восстание окраин против центра, имеет простой ответ. Надлежит совместить этническую и державную идентичность на базе нового федерального регламента.

В свое время Боранецкий высказал мысль, что овладение естественными закономерностями природы — дело техники, овладение историческими закономерностями — дело политики, овладение духовными закономерностями — дело метаургики². Овладение историческими закономерностями сейчас не может идти в

₂ Подр. см.: Россия: опыт национально-государственной идеологии. М., 1994. С. 103. См.:Боранецкий П. Основные начала. Онтология творческого миросозерцания. Париж, Б.г. С. 220.

2.3. Судьба реформ в России

. Социально-историческое действие

отрыве от овладения духовными закономерностями. На уровне софийной метаургики ясно, что обострение национального вопроса идет в удельной политической фазе при подрыве державное -ти. Во избежание крайне опасной, затратой, нерациональной этнической формы раскола уместно перевести ток событий в геополитическую фазу. Вандею в России остановит испытанный принцип плавильного котла — имперская тактика вывода в историю окраинных, аборигенных народов с гарантией выживания через цивилизационный патронат и прекращение искусственной инспирации государственности.

Как показывает опыт, наиболее прочные связи для геополитических объединений не идеологические (кризис советской, югославской государственности), а цивилизационные — истори-ко-кулътурные. Цивилизационные связи во внутренних аборигенных регионах налаживает Россия в целом. Порок прошлого в том, что упрочению этих связей препятствовали: а) экстенсивность — Россия не успевала обихоживать колонизируемые пространства б) возведенная в ранг государственного принципа большевистская декларация национально-государственного самоопределения.

В настоящем оправданно отказаться от данного наследия прошлого. Экстенсивность как способ хозяйствования безнадежно себя исчерпала. Окончательно обанкротилась и заведомо порочная большевистская национальная тактика. Совершенствование национального плавильного котла связывается, таким образом, как с экономической интенсификацией окраин (укоренение высоких технологий, специалистов, усиление миграционных потоков), так и с легализацией нового федерального регламента, предоставляющего максимум прав и свобод перифериям, но с прекращением концентрации титульных наций в автономиях с перспективой госсамоопределения. Только так — цивилизованно и цивилизационно — Россия пребудет нераскольной — единой и неделимой.

Вторичная экономическая колонизация бывших союзных республик и республиканских автономий. Экономическая задача, стоящая перед нами, вполне конкретна: добиться налаживания собственного цикла воспроизводства создать стимул инвестирования отечественной промышленности осуществлять индустриальный рост с опорой на внутренний рынок, расширяющийся за счет увеличения спроса на товары производственного и потребительского назначения. Взятое вместе, это стимулирует переход от достигнутого индустриального уровня к структурно новому этапу. Однако, учитывая наш низкий уровень накопления, все упирается в источ-

ник капиталовложений. Какие моменты здесь принимать во внимание?

1. Прорывы на авангардных технологических направлениях, прежде всего плазменных и торсионных.

2. Традиционно высокую норму эксплуатации и низкий уровень заработной платы трудящихся, свернутость социальных программ, конверсию.

3. Крайне выгодный, но почему-то до сих пор неналаживаемый экспорт капитала в сопредельные технологически сопряженные с нами, обладающие дешевой рабочей силой, полубезработные страны. Возможно опереться в этой связи на опыт Японии, стремительно развивавшей (под видом репараций) экспорт капитала в государства Юго-Восточной Азии. В 1955—1956гг. Бирме предоставлено 200 млн дол., Филиппинам — 550 млн, Индонезии — 223 млн, Вьетнаму — 39 млн. По этим кредитам Япония производила поставки товаров, услуг. Некое подобие экономической экспансии следует развернуть в бывшие республики СССР и республиканские автономии РФ, что позволит: а) поддержать товаропроизводителей б) разгрузить страну от обузы принимать поступавшую с периферий низкоквалифицированную рабочую силу в) усилить присутствие в автономиях, на окраинах, подготавливая державный успех в геополитической фазе.

Перевод политических технологий на правовой мелиоризм. Реформа — не революция. Ей противопоказано подстегивание, импульсивность. Отмена рабства в США растянулась на 100 лет. Столыпин рассчитывал на отдачу от аграрной реформы через 20 лет. Реформа меняет уклад жизни. Нельзя уснуть рабом, а проснуться свободным. Необходимо изменить бытие, изгнать атавизмы. Революционному нетерпению, скоропалительности, скороспелости, углубляющим недоверие, препятствующим модерни-зационной практике, противопоставляется временная иерархия, выносливое соподчинение ценностей, позволяющих, не разбивая градусник, снижать температуру, не слагать поэм, а переживать их. Природу побеждают, покоряясь ей. Человеческую неустроенность побеждают устроением существования, последовательными, оперативными мелкими шагами, правовым совершенствованием. "Не уновлениями, но непрерывностью видов, постоянством правил, постепенным исполнением одного и того же плана Устрояются государства и совершаются все части управления, — азидал Сперанский, — продолжать начатое, доверять неокон-енное, раскрывать преднамеренное, исправлять то, что време-^м, обстоятельствами, понуждениями исполнителей, или их °УПотреблениями, совратилось со своего пути — в сем состоит

П. Социально-историческое действие

все дело, вся мудрость" реформатора¹. Реформа начинается политическими декларациями, а завершается правовыми трансформациями, что и обеспечивает общество от зарождения и усиления раскола на народ и правительство, верх и низ, героев и толпу.

Гражданский мир. Кровь не вода, не сохнет. Шанс избежать крови — уважение к эволюции, к которой все мы причастны. "Любите друг друга, — завещал преемникам князь Ярослав, — если будете жить в любви, то Бог будет с вами, если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов своих".

III

МОРФОЛОГИЯ ИСТОРИИ

¹ Корф МЛ. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 2. С. 333.

История — самый опасный из всех продуктов, вырабатываемых в химической лаборатории нашего ума. Она побуждает к мечтаниям, она опьяняет народы, она порождает у них ложные воспоминания, преувеличивает их рефлексы, растравляет старые их раны, лишает их покоя и ввергает их в мании величия или преследования", — указывает Валери. Опасности истории таятся в нашем незнании, непонимании пружин ее тока.

Исторический закон есть начало, управляющее сменой исторических явлений¹, — отмечает Ключевский. Есть ли такие начала? Откуда их выводить? С чем связывать? Если принять, будто история творится лицом (она — плод персональных утверждений индивидов), истории придется сообщить психологическое толкование. (Психология — фундаментальное основание истории — линия Тэна.) Если принять, будто существуют исторические явления, не объяснимые исключительно и преимущественно процессами, замыкаемыми на отдельные лица, истории придется сообщить сверхличностное — социологическое, физиологическое (демографическое), физико-географическое толкование. Можно настаивать на комплексности исторических законов, являющихся сложением множества сил-факторов.

Сложность предметной сферы предопределила неоднозначность тематизаций ее в прошлом: наследие поставляет варианты от объективизма (географизм, космизм, техницизм) — Гиппократ, Монтескье, Ратцель, Леруа-Гуран через субъективизм (история — процесс личностей, перипетий героев) — Верморель,

¹ См.: Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1989. Т.6. С. 81.

. Морфология истории

Лампрехт, Михайловский до синтетизма (история — сочетание действий человека и влияний среды) — Ключевский.

Между тем правомерно обострить праксиологическое измерение истории. История как продукт гуманитарного зодчества есть мощный разветвленный континуум артеактов и артефактов. Покрывается ли она им полностью? Историческое бытие как "дело рук человека" самоконституируемо. Что заставляет человека в рукотворении исторической реальности выходить за пределы себя, осуществлять броски вперед, развиваться? Положивший начало философии истории Августин, прорабатывая проблему, выдвинул христианскую объяснительную платформу: история есть богочеловеческий процесс, устремленный к метаисторической цели — воплощению в земном небесного града. В кильватере этих представлений шел Вико, в качестве направляющей силы исторического творчества введший Провидение. Сходным образом поступали Гегель, Данилевский.

Провиденциализм, телеологизм, фатализм как объяснительные схемы теории в том смысле, с каким мы привыкли связывать существо выработки в теории объяснительных схем, адекватными не являются. Листья воспоминаний скорбно шуршат во мраке (Лонгфелло) — пусть там и шуршат. Никакого обнадеживающего содержания из их шуршания в темноте — даже при помощи лупы — не извлечь. То, что настоятельно требует забвения, да будет предано забвению. Понимание чего, однако, актуализирует исходную проблему подлинных лицедеев исторического процесса.

В такой плоскости рефлексию исторической материи проводили:

— Макиавелли, изучавший не этические, а державные функции правления, и выявлявший их морфогенетические предпосылки и последствия

— Вико, задумавший особую науку о производимых нами реалиях, правилах творения людьми гражданского мира (где мы, по его понятиям, — полные хозяева и господа). Полученные ими ценные, но не исчерпывающие результаты (могут ли таковые здесь быть вообще?), однако, не устраняют неясности, в каком смысле, в каком отношении мы подлинные, полноценные авторы истории как единого, внутренне обусловленного морфогенетического поля.

3.1. Пласты истории

3.1 ПЛАСТЫ ИСТОРИИ

"История в том виде, как она существует теперь, едва ли даже заслуживает названия науки в ней чрезвычайно много описательного и художественного элемента, но собственно научного, — законов исторических, — в ней до сих пор нет. Много говорят об исторических законах, о развитии, необходимом движении, современных потребностях, но все это слишком отвлеченно, и всякий историк стал бы в тупик, если бы от него потребовали, чтобы он сформулировал ходя бы один исторический закон", — сетовал Б.Н. Чичерин¹. Камень преткновения истории — убеждаешься в этом очередной раз — морфогенетические законы.

Ситуация в истории — надорганической эволюционистике — без всякого рода натяжек и передержек может быть уподоблена ситуации в биологии — органической эволюционистике, — где, по авторитетному свидетельству Б.Л. Астаурова, "мы бродим пока в совершенных потемках среди невообразимого множества узнанных фактов, частных закономерностей и построенных для них дробных объяснений, не обладая здесь светочем какой-либо достаточно общей теории и все еще взирая на развитие цыпленка в яйце как на подлинное чудо"². Напомним: в области биологии развития в качестве концептуальных платформ фигурируют позиции:

— мутационизм: эволюция — результат достаточно механического просеивания генетически случайных изменений (мутаций), ведущих к видообразованию (Коржинский, Де Фриз)

— эволюционизм: развитие живой природы — результат а) превращения одних органических форм в другие (трансформизм — Бюффон, Сент-Илер) б) целесообразных изменений организмов под влиянием внешней среды с наследованием приобретенных признаков (ламаркизм, механо-, орто-, психоламаркизм) в) случайного возникновения новых форм (изменчивость), последующего их закрепления (наследственность), устранения неконкурентоспособных особей (естественный отбор) (дарвинизм — Дарвин, Уоллес). Современная версия эволюционизма — синтетичес-

Дневник Б.Н.Чичерина РГБ. Ф. 334, карт. 17, ед.хр. 5, л. 3 об. Астауров Б.Л. Проблемы общей биологии игенетики. М.,-1979. С. 229.

. Морфология истории

3.1. Пласты истории

кая теория эволюции, представляющая сплав дарвинизма и популяционной генетики, — интерпретирует целесообразные изменения живого в терминах модели наследуемых случайных изменений, корректируемых творческим влиянием естественного отбора

— автогенез: эволюция — следствие внутренних, независящих от влияний окружающей среды нематериальных факторов (витализм — проявление энтелехии — Дриш аристогенез — проявление скрытых творческих стимулов)

— номогенез: эволюция — результат действия скрытых фундаментальных законов, которые постулируются, но не формулируются (Берг, Любищев).

Используя потенциал уподобления, отметим: с мутациониз-мом сближается психологизм, анархизм с трансформизмом — космизм с ламаркизмом — техницизм с дарвинизмом — марксизм с номогенезом — толстовство с витализмом — органицизм, холизм, эмерджентизм. Не входя в разбор принадлежащих истории взглядов и эксплуатируя их положительные возможности суммарно и по существу, сформулируем некие базовые презумпции адекватного взгляда на предметную сферу.

1. Историческое развитие, социальный морфогенез не есть прямая (простая, плоская) реализация исходного экстенсивного разнообразия социально-исторические структурные перевоплощения зиждутся на переводе интенсивного разнообразия в экстенсивное.

2. В истории, социоморфогенезе реализуются не механические, а системные, органические, целевые типы причинения.

3. Локомотивом реализации исторического морфогенеза является самоорганизация (регуляция целостности, наращивание адаптивности, рост оптимальности и т.п.).

Что обусловливает исторический морфогенез?

Нерв вопроса — проблема, что конкретно принимать за побуждающие основания исторических изменений. Пробегая промежуточные, сосредоточимся на оценке крайних позиций.

По аналогии с мутационизмом, усматривающим пружину биологической эволюции в случайных изменениях генофонда, пружину исторической эволюции можно усматривать в свободных личностных поступках, влекущих изменения социофонда. Такую позицию трудно проводить концептуально ввиду неномологичности. Если материал исторического формотворчества свободно, случайно осуществляемые поведенческие акты, — в истории нет законов. Онтологический номинализм исключает доктринальныи но-

мологизм. Именно за это данную позицию критикует Толстой, настаивая: "...необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость"¹.

По аналогии с номогенезом, усматривающим пружину биологической эволюции в фундаментальных динамических законах, пружину исторической эволюции можно усматривать.в скрытых универсальных зависимостях. Так и поступает Толстой, утверждая: "...если история имеет предметом изучения движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив понятие причин (локальных. —Авт.), отыскивать законы, общие всем равным и неразрывно связанным между собою бесконечно малым элементам свободы"². Такую позицию трудно проводить концептуально ввиду мистичности. Если материя исторического формотворчества скрытые (неидентифицируемые) фундаментальные законы, — в истории нет случая. Онтологический реализм индуцирует доктринальныи мистицизм: история оказывается неизвестно как и чем престабилированной.