Схема 51. Архитектоника российской цивилизации
Наконец, на третьей (и, возможно, последней) фазе социокультурной конфигурации России ее интегративные и дифференциальные механизмы объединились в общей смысловой конструкции, внутренне противоречивой и принципиально неопределенной. Таким образом, процесс культурно-цивилизационного развития России логически завершился. Это завершающее цикл российской истории объединение оказалось внутренне настолько конфликтным, напряженным, драматичным, что цельность и стабильность этого единства изначально были проблематичными. Однако возникновение именно такого противоречивого единства было на этой, быть может, заключительной стадии развития российской цивилизации логически и исторически неизбежным, продиктованным всем предшествующим развитием русской культуры и задачами восстановления ее системности и семантической полноты, утраченных в предшествующие периоды ее истории.
Причиной этого, по-видимому, является сам исторический ход российской цивилизации, заложенный в строении каждого ее актуального культурного механизма в виде «перевернутой архитектоники» данной культуры, который поневоле выступает в качестве фактора исторического торможения. Так, применительно к современной социокультурной ситуации, иерархия культурных механизмов России выглядит следующим образом. Исторические возможности лежащей на поверхности культуры конвергенции «снимались» более глубинной памятью о селекции; возможности жесткой селекции ограничивались апелляцией к всеобъемлющему культурному синтезу, культурный синтез приходил к своему фактическому самоотрицанию через гипертрофию дивергенции; последняя осуществлялась в тайной надежде на достижение кумулятивных идеалов культурно-исторического развития, а потому никогда не могла быть до конца последовательной. Таким образом, культурно-историческая память о прошлом во многом предопределяет тенденции дальнейшего цивилизационного развития России.
Подобная логика «обратного историзма», осложненного перепадами перманентного «отрицания отрицания» (при смене культурных механизмов), во многом блокирует телеологию российской истории, придавая ей на современном этапе характер «распутья», т.е. организационного и ценностно-смыслового хаоса. При этом попытки «упорядочения» хаоса, как правило, были связаны с массовыми ожиданиями «движения вспять», интенциями «возвращения» к конфигурациям прошлого – по ступеням «перевернутой пирамиды» архитектонического целого и семантического «упрощения» культуры, т.е. с совершенно нереальными, утопическими перспективами отечественной истории. Подобная рефлексия цивилизационного развития России связывает представления о ее «бытии» с попятным историческим развитием, а представления о ее «небытии» – с осуществлением модернизационных процессов, превращающих культурно-цивилизационную самобытность России в далекую периферию европейской или какой-либо иной цивилизации.
Дальнейшая судьба и историческая развязка российской цивилизации находятся во власти множества случайностей и стечения различных обстоятельств, т.е. несут на себе печать глубоко укорененной в семантике русской культуры и, возможно, непреодолимой в принципе «смысловой неопределенности». В этом случае дальнейшее развитие России (или того, что от нее останется) может лежать в русле общеевропейской или евроатлантической цивилизации или, что пока менее вероятно, в русле одной из восточных цивилизаций – исламской или, скажем, китайской.
Однако подобные вопросы выходят за пределы нашего курса и требуют проведения особых демографических, социологических, политологических, культурно-исторических и иных исследований, которые позволят делать обоснованные исторические прогнозы и избежать голословных утверждений и оценок как дело безответственное и неблагодарное.